Итак, идея длящейся добросовестности - фантазия, оторванная от реальной жизни и не имеющая почвы в законе, который тоже ведь написан для жизни. 40 страница

Д.М. Генкин писал, что "требование реституции вытекает из недействительности сделки, а не из субъективного права собственности, как это имеет место при виндикации", а потому и сама "реституция является своеобразным институтом" <1>.

--------------------------------

<1> Генкин Д.М. Право собственности в СССР. М., 1961. С. 193, 194. Хотя суждение Д.М. Генкина применительно к действующему ГК, как, впрочем, и ГК РСФСР 1964 г., кажется вполне очевидным, нужно отметить, что для своего времени, т.е. в условиях действия ГК 1922 г., этот вывод имел полемическую направленность и, видимо, опирался на известное классическому праву понимание реституции как чрезвычайного, нетрадиционного, а значит, своеобразного средства.

Противоположное мнение было высказано на почве ГК РСФСР 1922 г. Ю.К. Толстым, считавшим, что требования о возврате полученного по недействительной сделке являются либо виндикационными, либо предъявляются из причинения вреда или неосновательного обогащения <1>. К этой позиции присоединяется Д. Тузов, полагающий, что "реституцию владения можно рассматривать как частный случай виндикации с той лишь особенностью, что в качестве виндиканта и незаконного владельца выступают здесь сами стороны недействительной сделки" <2>. (Кроме того, Д. Тузов полагает, что "добросовестный приобретатель становится собственником (выделено мной. - К.С.) полученной вещи" <3>.)

--------------------------------

<1> Толстой Ю.К. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. Л.: Изд-во ЛГУ, 1955. С. 115.

<2> Тузов Д.О. Реституция в гражданском праве: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Томск, 1999. С. 15.

<3> Там же. С. 14. Это писалось, как можно видеть, до принятия в 2004 г. известной поправки к ст. 223 ГК и не в виде предложения изменить закон, а как изложение содержания действующего в 1999 г. закона. Поправка в ст. 223 ГК при всех ее противоречиях все же не подтверждает, а опровергает вывод Д. Тузова уже тем, что отсутствие в 1999 г. этой нормы делало ошибочным утверждение о ее наличии. Нет более убедительного доказательства отсутствия какого-либо предмета, как его сотворение после того, как было объявлено о его существовании.

В современной литературе требование из реституции, впрочем, квалифицируется как "обязательственно-правовой способ" защиты права в противоположность вещным способам <1>. В Концепции развития гражданского законодательства отношения по реституции рассматриваются как относительные, допускающие субсидиарное применение к ним норм об обязательствах <2>.

--------------------------------

<1> См., например: Юлдашбаева Л. Правовая природа бездокументарных ценных бумаг // Хозяйство и право. 1997. N 10. С. 46.

<2> Концепция развития гражданского законодательства, разд. 5 "Законодательство об обязательствах", п. 1.1.

Определение Д.М. Генкиным реституции как "своеобразного института", весьма важное само по себе, приобретает дополнительный смысл, если учесть своеобразие, получаемое этим институтом в каждой системе права.

В римском праве restitutio in integrum (восстановление в первоначальном состоянии) являлось чрезвычайным средством, применяемым претором по своему усмотрению. (Некоторые черты публичности можно проследить и в российском праве.) Со времени включения условий реституции в преторский эдикт у заинтересованных граждан появилось право просить о применении этого средства защиты.

Основанием применения restitutio in integrum являлась прежде всего помощь несовершеннолетним, которые причиняли себе убыток по недостатку жизненного опыта, ибо, как говорил Гай, "претор приходил на помощь лицам моложе двадцати пяти лет, чтобы они не терпели убыток по причине ошибки" <1>.

--------------------------------

<1> Гай. Институции. 4, 53, 57. С. 279, 281.

Поскольку у некоторых читателей возникло ошибочное впечатление, что требование о реституции в римском праве непосредственно было требованием о возврате вещи, должен отметить, что, хотя "цель реституции состоит в восстановлении того положения вещей, которое существовало до того времени, когда лицо потерпело вред" (Гримм Д.Д. Лекции по догме римского права. М., 2003. С. 209), непосредственно вещи отыскивались после того, как реституционное требование было удовлетворено соответствующими цивильными исками (виндикационным, кондикционным).

Помогая взрослым, претор признавал основаниями вмешательства в форме restitutio in integrum такие причины, как мошенничество (особенно во вред кредиторам), принуждение, извинительную ошибку, отсутствие по уважительной причине. Причем restitutio применялась, если исковые средства, например actio doli (vis, metus), т.е. иски (или исковые возражения), направленные на защиту против обмана, насилия, принуждения, оказывались недостаточными <1>.

--------------------------------

<1> Бартошек М. Римское право: Понятия, термины, определения. М., 1989. С. 278.

Это притязание принадлежало и предоставлялось исключительно потерпевшему, что видно из самих оснований реституции - они все касаются только его личности (этот характер защиты лица, а не имущества, уже отмеченный применительно к посессорной защите, вообще характеризует преторские средства).

Очевидно, что описанное содержание реституции не позволяет рассматривать ее как универсальное или тем более само собой возникающее следствие сделки, имеющей пороки. Видно также, что реституция как общий инструмент <1> сопровождается частными средствами защиты, имеющими приоритет как любое частное средство перед общим.

--------------------------------

<1> Такое определение применительно к римскому праву может рассматриваться как модернизация. В этом плане можно отметить, что Д. Дождев при изложении положений римского права не рассматривает отдельно restitutio in integrum, упоминая это средство как дополнительное при обсуждении конкретных материальных и процессуальных аспектов защиты права (см.: Дождев Д.В. Римское частное право: Учебник. М., 1996. С. 126 - 127, 142, 189, 194, 200, 221, 227, 456).

Интересна отмеченная Циммерманом идея Дж. Смита о направленности реституции, вообще универсальной для архаичного права модели (при этом она не выступала, конечно, как специальное или субсидиарное средство) с ее стремлением вернуть прежнее положение, в прошлое, тогда как римское классическое право контракта повернулось к будущему (Zimmermann R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition. Cape Town, 1992 (Reprint). P. 716).

На самом деле реституция тем всегда отличается от договора, что она всегда ретроспективна, тогда как договорное обязательство обращено в будущее и за счет права на убытки обеспечивает даже в случае его нарушения тот доход, который планировался в будущем. Такая логика совершенна чужда реституции.

Вообще говоря, сама идея аннулирования сделки, т.е. уничтожения того факта, который имел место в прошлом, опирается на представление о возможности повернуть время вспять; этот круг представлений исходит из того вполне позитивистского взгляда, согласно которому право является чем-то полностью условным и не подчиненным естественной причинности. В этом смысле в договоре меньше условности и он ближе к здравому смыслу.

В английском праве под реституцией понимается инструмент, определяемый как "квазидоговор" и применяемый "в отношении недолжно полученных и уплаченных денежных сумм", основанный на "принципе неосновательно полученной выгоды или неосновательного обогащения" <1>, который, конечно, мы должны сблизить с одноименным внедоговорным обязательством, а не с институтом последствий недействительности сделки.

--------------------------------

<1> Ансон В. Договорное право / Пер. с англ. М., 1984. С. 405. Обширный материал по этому вопросу собран в кн.: Virgo Graham. The Principles of the Law of Restitution. Oxford, 2006.

Германское право реституцию как общее основание ничтожной (недействительной) сделки также не указывает.

Давая оценку реституции как чрезвычайному средству защиты, экстраординарному, даже героическому, по словам Дювернуа <1>, означающему произвольное вмешательство публичной власти для восстановления справедливости, "устранения ущерба, происшедшего от применения права" <2>, К. Сальковский заключает, что "чем больше развивается само положительное право, чем больше оно начинает воспринимать принципов справедливости в твердых нормах для отдельных случаев, тем менее оно нуждается в чрезвычайных средствах охраны" <3>.

--------------------------------

<1> Дювернуа Н.Л. Чтения по гражданскому праву. М., 2004. Т. 2. С. 98.

<2> Ульпиан определял цель эдикта о реституции как "исправление ущерба в праве" (Дигесты. С. 96. Там же приводится замечание Каллистрата о том, что эдикт применяется не часто и только в чрезвычайном порядке).

<3> Сальковский К. Основы системы и истории римского гражданского права. Киев, 1910. С. 111. Аналогична оценка реституции, данная Д. Гриммом (Гримм Д.Д. Лекции по догме римского права. С. 206).

На этом фоне чрезвычайности и "устранения ущерба, причиненного правом"(!) <1>, толкование нормы ст. 167 ГК РФ, конечно, требует повышенного внимания.

--------------------------------

<1> Здесь можно усмотреть противоречие, ведь, скажем, незаконная сделка сама по себе ничтожна по воззрениям действующего гражданского законодательства, стало быть, реституция не противостоит праву. Но такой подход, когда неправовой сделка становится в результате нарушения законного запрета, уже содержит в себе отождествление права и закона, а это в сфере частного права далеко не бесспорно.

Мы можем опираться только на самые общие признаки классической реституции, определяющие ее природу, но не заимствовать детали юридического механизма, тем более что "в устойчивую и ясную систему правила о реституции приведены не были" <1>. Еще меньше оснований при анализе реституции применять прямые аналогии из других систем права. Как уже говорилось, реституция как чрезвычайное средство находится в прямой зависимости от степени развития системы права, от состояния правопорядка. Понятно, что современное российское гражданское право имеет свои особенности и отличия, определяющие механизм реституции и исключающие толкование реституции в ГК РФ с позиций как иностранного (в том числе германского) права, так и российских гражданских законов прежних периодов.

--------------------------------

<1> Сичинава Г.В. Ограничения применения реституции по российскому гражданскому праву: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2004. С. 11. Автор говорит о рецепции института реституции в средневековой Европе.

На мой взгляд, существование реституции и ее особенности в ГК РФ предопределены рядом причин. Среди них - каузальность передачи (традиции) вещи по договору об отчуждении вещи, что делает предметом реституции имущество, отчужденное лицом, не имевшим на то права <1>, а также (реже) порочные сделки собственника. На практике именно иски о сделках о распоряжении чужим имуществом составляют подавляющее число споров об истребовании имущества, переданного по недействительной сделке.

--------------------------------

<1> Поправки в ст. 223 ГК вносят, конечно, противоречия в систему передачи права собственности: не делая ее абстрактной, они одновременно затрудняют защиту прав собственника и существенно дезорганизуют оборот недвижимости.

Между тем в германском праве с его абстрактным вещным договором отчуждение чужой вещи, а тем более продажа своей вещи по порочной сделке являются во многих случаях действительными и не создают нужды в механизме реституции, давая потерпевшей стороне кондикционный иск <1>. Кроме того, отсутствие в ГК РФ, в отличие от гражданских кодексов других европейских стран, полноценной владельческой защиты лишает получателя вещи по недействительной сделке устойчивого юридического положения и понуждает его к поиску средств возврата в первоначальное положение. Это также вызывает необходимость в механизме реституции.

--------------------------------

<1> М. Смирнова приходит к выводу о существовании самостоятельного реституционного обязательства в российском праве именно в силу каузальности передачи (см.: Смирнова М.А. Соотношение обязательственных требований в российском гражданском праве // Актуальные проблемы гражданского права: Сб. статей. Вып. 7 / Под ред. О.Ю. Шилохвоста. М., 2003. С. 190).

Наконец (и это, пожалуй, главное), ненадежность тех агентов, которые обслуживают гражданский оборот в современной российской экономике (регистраторы недвижимости и юридических лиц, регистраторы акций, нотариат, учетно-паспортная служба и пр.), заставляет сохранять институт реституции. Я должен снова заметить, что любые ссылки на опыт тех стран, в которых имеются иные юридические механизмы, опосредующие движение имущественных прав, без учета фактического состояния российского рынка и состояния отечественного административного и судебного аппарата, без понимания того, как работает закон в повседневной жизни, свидетельствуют не столько об учености тех авторов, которые ссылаются на европейские модели, на сконструированные на основании таких заимствований абстракции, сколько о том, что процесс обучения не доведен еще ими до конца.

Если теперь вернуться к вопросу о юридической природе требования о реституции, то появляются основания точнее определить его своеобразие: не являясь вещным, а выступая хотя и специальным, но все же обязательством, оно имеет сильный публично-правовой элемент - это, конечно, не чистое частноправовое средство (не случайно п. 2 ст. 166 ГК дает право требования реституции не только обладателю субъективного права, но и любому заинтересованному лицу; применить реституцию может и суд по своей инициативе <1>).

--------------------------------

<1> Критика этой нормы в Концепции развития гражданского законодательства (п. 5.1.3) может рассматриваться, на мой взгляд, как проявление тенденции к уменьшению значения реституции в целом. Такая тенденция сама по себе неизбежна как следствие упорядочения правопорядка.

Публичные (преторские) черты реституции проявляются, в частности, в том, что она увязывается только с внешним положением и направлена на столь же внешнее восстановление прежнего положения, защищает не взаимные права сторон, а именно фактическую принадлежность имущества. Нужно отметить, что уничтожение силы сделки (волеизъявления) лишает отношения сторон правового, волевого содержания. Их взаимоотношения, утратив договорное основание, становятся, следовательно, фактическими, неправовыми. В этом смысле И.Н. Трепицын столетие назад правильно называл реституцию механизмом возврата имущества без выяснения прав на него.

Публичность реституции проявляется и в том, что она возникает в силу судебного решения, а не соглашения сторон недействительной сделки.

Реституция, имея такое качество, как возврат вещи без обсуждения права на нее (присущий, как уже говорилось, и возврату имущества в порядке обусловленных расчетов по расторгнутому договору), отличается от владельческой защиты и никак не может ни заменить ее, ни отождествляться с нею. Поэтому и употребляемый иногда термин "реституция владения" не кажется верным. В римском праве он указывал прежде всего на механизм владельческой защиты, описывая который юристы часто употребляли термин "restituere" <1>.

--------------------------------

<1> Иеринг Р. ф. Об основании защиты владения. Пересмотр учения о владении. М., 1883. С. 79. См., например: Дигесты. 43.16.1.35; 43.16.1.42.

Реституция, возникающая по ГК РФ как следствие исполнения недействительной сделки, по своему содержанию отличается от возврата вещи в порядке владельческого интердикта тем, что она всегда взаимообусловлена: обсуждается одновременно все полученное обеими сторонами сделки; кроме того, эта реституция кроме вещей направлена и на присуждение денег, причем возврат вещей не может быть отделен от возврата денег.

По своему основанию владельческий интердикт связан с самоуправством, за которым он следовал или который предупреждал, тогда как реституция связана только со сделкой, т.е. с теми случаями, когда не было самоуправства.

Следовательно, выделение в рамках реституции только возврата вещей противоречит смыслу и содержанию того механизма реституции, который создан ГК РФ. Заимствование терминологии римской владельческой защиты, стало быть, утрачивает смысл и способно лишь ввести в заблуждение.

Право на иск о признании сделки недействительной и применении последствий недействительности довольно широко толкуется практикой. Между тем не может быть судебного спора только о признании недействительной сделки, как оспоримой, так и ничтожной. Закон говорит о том, что спор не идет лишь о признании сделки недействительной, но также и обязательно - о применении последствий недействительности сделки. Для того чтобы возбудить такой спор, истцу нужно доказать не то, что оспариваемой сделкой было в прошлом нарушено его право или интерес, а то, что применение последствий недействительности сделки составляет его интерес или защищает его право в момент обращения в суд.

Как любое средство защиты, иск о применении последствий недействительности сделки обращен не в прошлое, а в будущее, потому что только в будущем и может быть предоставлена защита <1>. Суд не высказывает сочувствие потерпевшему, не "констатирует" нарушение его интереса, а ищет средства, указанные в ст. 167 ГК, которые помогут ему в будущем. Только в будущем, стало быть, и отыскивается интерес истца хотя бы и восстановлением прежнего положения <2>. Стало быть, если невозможно восстановление этого прежнего положения, то и защита невозможна, отсутствует право на иск.

--------------------------------

<1> Это очевидное положение никак не колеблет того факта, что реституция имеет ретроспективное действие: при реституции, когда судом будет дана защита, эта защита будет воспроизводить то положение, которое уже было в прошлом. Если же защищается право из действительного договора, то будет создаваться то положение, которое было бы, если бы право не было нарушено, - положение, которое должно было возникнуть в будущем.

<2> Выше уже говорилось о том, что реституция обращена назад, отыскивая в прошлом свои основания. Причем это утраченное положение должно восстанавливаться, естественно, в будущем. Защита нарушенных договорных прав, напротив, состоит в создании такого положения, которого никогда не было, но которое могло бы быть.

Акционерное общество, имея большую задолженность перед арендодателем по договору аренды, уступило права на аренду помещения другому обществу, причем по условиям этого договора новый арендатор принял обязанность выплатить арендодателю всю сумму накопившейся задолженности. Спустя некоторое время акционер прежнего арендатора - акционерного общества заявил иск в суде о признании сделки недействительной, доказывая, что сделка является крупной и нуждалась в одобрении акционеров. В обоснование своего иска он ссылался на то, что после освобождения помещения общество прекратило свою деятельность, не имеет никакого имущества, штат работников распущен. Фактически общество неплатежеспособно. Между тем истцу следовало указать, каким образом применение последствий недействительности договора будет отвечать его интересам. Ведь общество, не имеющее средств, не в состоянии выплатить новому арендатору те суммы, которые он внес за него при уступке арендованного помещения, не в состоянии нести и текущие обязанности по арендной плате. Очевидно, что при таких обстоятельствах выселение нового арендатора и вселение прежнего реально невозможны, а значит, удовлетворение иска никаким образом не повлечет удовлетворения интересов акционера.

В другом деле Комитет по управлению имуществом обратился в суд с иском о признании недействительной сделки приватизации здания. В момент рассмотрения спора судом выяснилось, что здание было продано, затем снесено и на его месте строится другое здание новым приобретателем. Истец не смог указать, для какой цели он требует признать сделку недействительной, и не предъявил требований о применении определенных последствий недействительности сделки.

В этом случае следует признать, что у истца нет интереса, а значит, и права на иск, хотя суды нередко все же рассматривают такие споры, что едва ли отвечает точному смыслу закона. Как уже говорилось, поводом для обращения в суд является не то, что недействительной сделкой было нарушено право или интерес истца, а только возможность добиться таких последствий, которые будут интересны истцу уже после совершенной недействительной сделки. Один только факт бывшего нарушения права или интереса не является достаточным поводом для частноправовой защиты, осуществляемой гражданским правом. Ведь задачей гражданского права является не наказание нарушителей, не выражение сочувствия потерпевшему, а только восстановление его прав. Если истец не может указать, каким образом его право или интерес должны быть восстановлены судом, то он не имеет, следовательно, и права на иск.

Приведем также такой пример.

"Межотраслевой концерн "Уралметпром", являющийся акционером ОАО "ВИЗ", заявил иск о признании недействительным учредительного договора между ООО "Торговый дом "Квадро-С" и ЗАО "Финансово-инвестиционная компания "ВИЗ-Инвест". В обоснование своего права на иск концерн указывал, что ранее ОАО "ВИЗ" передало по договорам мены ООО "Торговый дом "Квадро-С" доли в уставно капитале ООО "ВИЗ-Сталь". Эти договоры признаны судом недействительными. Поэтому последующая сделка ответчиков, в которой они распорядились долями в уставном капитале ООО "ВИЗ-Сталь" также является недействительной и, по мнению истца, нарушает его интересы. Однако Президиум ВАС РФ указал, что истец не заявил требований о применении последствий недействительности сделки и не указал, каким образом оспариваемый им учредительный договор нарушает его права и законные интересы. В таком случае следует считать, что истец не имеет права на иск о признании сделки недействительной <1>.

--------------------------------

<1> Постановление Президиума ВАС РФ от 23 августа 2005 г. N 3668/05 // Вестник ВАС РФ. 2006. N 1. С. 67.

Впоследствии этот тезис был подтвержден в п. 5.1.2 Концепции развития гражданского законодательства. Нужно заметить, что на практике, особенно в деятельности судов общей юрисдикции, он нередко встречает сопротивление.

Показательно и такое дело.

После смерти члена жилищного кооператива его наследниками были жена и сын от первого брака. Сын подал заявление о вступлении в наследство на 1/4 часть квартиры в нотариальную контору. Жена умершего, не дожидаясь оформления прав на наследство, получила в жилищном кооперативе документы о полной выплате ею паевого взноса и о возникновении права собственности на квартиру в силу п. 4 ст. 218 ГК. После этого жена умершего продала квартиру третьему лицу, которое не могло знать о существовании наследника. Наследник оспорил договор и потребовал возвращения сторон в первоначальное положение. Ни одна из сторон сделки не желала, однако, совершать действия по возврату полученного по сделке. Суд также затруднялся вынести такое решение, несмотря на очевидную незаконность продажи, совершенной в обход наследника. Видимо, ощущалось также и то, что возврат квартиры продавцу имеет черты поощрения упречного поведения.

Но решение об отказе в иске было отменено в кассационном порядке.

Между тем интерес истца достаточно защищался требованием о признании права собственности на 1/4 часть квартиры. Это право давало ему возможность вселения в квартиру либо выдела доли и получения денежной компенсации. При этом не важно, в чьем владении находилась квартира - продавца или покупателя (их отношения выходят за рамки спора о недействительности сделки). Поэтому и совершение реституции не составляло интереса истца. Понимание этого факта и являлось той помехой, которая препятствовала суду вынести решение об удовлетворении иска.

Тот факт, что реституция защищает именно интерес, а не право, позволяет суду и даже обязывает суд выяснять, способен ли заявленный иск действительно защитить интерес истца (тогда как если иск защищает право истца, то суд не может вступать в обсуждение вопроса, имеется ли у истца интерес в иске и право на иск: право самодостаточно и всегда подлежит защите в силу ст. 11 ГК). Это особенно важно в исках, заявленных в публичном интересе. Если, скажем, публичный орган требует в порядке реституции возврата неправильно отчужденного имущества и при этом возникают обязательства бюджета в порядке ст. 167 ГК, то суд не может отказаться от обсуждения вопроса, в какой степени интересам публичного собственника отвечает заявленный иск, не потерпит ли бюджет неоправданного урона от аннулирования сделки. Так, при оспаривании договоров о реконструкции (восстановлении) памятников культуры публичный орган обязан доказать (а суд обязан проверить), что публичному интересу отвечает возврат объекта истцу (чаще всего - помещения в здании, которое является памятником культуры) с одновременной компенсацией другой стороне всех затрат по восстановлению (реконструкции) памятника культуры. Этот интерес, как нетрудно убедиться, далеко не всегда очевиден.

Когда мы говорим о наличии интереса в применении последствий недействительности сделки, мы имеем в виду, конечно, имущественный интерес, который может состоять во владении имуществом, получении денег или имущественных прав, отпадении обязанностей в процессе применения последствий недействительности сделки. Здесь недопустимо расширительное толкование закона, когда под интересом понимается, например, какая угодно юридическая связь с одной из сторон сделки. Интерес, дающий право на оспаривание сделки и применение последствий ее недействительности, должен иметь совершенно конкретное, видимое выражение.

Интерес истца может состоять только в установлении того факта, что обязанности, которые у него возникли из недействительной сделки, на самом деле не возникли либо что право, которое было прекращено недействительной сделкой, на самом деле не прекращено (п. 1 ст. 167 ГК). Установив с помощью судебного решения недействительность сделки, истец освобождается от необходимости выполнять обязанность, потому что она не возникла. Применение нормы п. 1 ст. 167 ГК в буквальном смысле является применением последствий недействительности сделки, поэтому здесь нет противоречия защищаемой нами позиции, согласно которой нельзя оспаривать сделку, не требуя применения последствий ее недействительности.

Нужно подчеркнуть, что речь идет о правах и обязанностях, возникающих именно из сделки. Например, если недействительным признан договор купли-продажи, то права и обязанности из этого договора не возникли. А эти права и обязанности состоят в том, что продавец обязан передать вещь покупателю, а покупатель - оплатить ее. Недействительность договора означает, что продавец не обязан передать вещь, а покупатель не обязан оплатить ее.

В то же время признание договора купли-продажи недействительным не может решать судьбу такого права, как право собственности на товар. Спор о собственности в рамках применения последствий недействительности сделки недопустим.

Для оспоримой сделки законом установлен еще один вариант последствий - ее действие может быть прекращено лишь на будущее время, например, когда сделка еще не исполнялась либо когда заключена условная сделка под отлагательным условием и это условие еще не наступило. Здесь нет нужды вводить фикцию, что сделка недействительна с самого начала. Понятно, что и в этом случае прекращаются права и обязанности, созданные сделкой, т.е. обязательственные права и обязанности.

Реституция как обязанность по возврату имущества охватывает только последствия исполнения обязательств по недействительной сделке. Нетрудно заметить параллели между содержанием п. 1 ст. 307 и п. 2 ст. 167 ГК, разве что воздержание от действия к реституции не ведет <1>.

--------------------------------

<1> Воздержание от действий не влечет передачи имущества и способно породить лишь убытки в виде упущенной выгоды. Но убытки, как известно, реституцией не охватываются (в частных случаях деликта возмещаются только реальные убытки). Поэтому воздержание от действий по недействительному договору оказывается вне действия реституции.

В п. 1 ст. 167 ГК говорится о "юридических последствиях" недействительной сделки (которые реституцией не являются). Юридическими, в отличие от материальных последствий (т.е. реституции), могут быть только права и обязанности (в том числе отпадение, аннулирование прав и обязанностей).

Материальные последствия возникают только для исполненных (хотя бы частично) сделок, причем только в том случае, если исполнение состояло в передаче вещей (денег), производстве работ или оказании услуг.