Тут важно искусство сразу сделать буханку нужного веса. За спиной пекарей на противнях лежат премиальные пирожки
– Нас, хлебопеков, человек десять. Печем в три смены, хлебом снабжаем весь лагерь. Из пекарей – семеро учеников были раньше дровоколами. Подучились и теперь работают не хуже самых квалифицированных мастеров.
– Какие имеются недостатки производства? Осуществляются ли рационализаторские предложения?
По национальности зав – украинец. Пек в Москве на Садовой пеклеванные хлебцы. А теперь в восьмом отделении печет хлеб. Производственный стаж 30 лет.
«Касательно рационализации скажу так. Носили у нас дрова с улицы. Времени на подноску уходило много. А теперь вот устроили дровяные люки у печен».
«Недостатки». Как же… нельзя бея недостатков. Вот печи немного дымят. А так ничего, хорошие печи. Да и в дровах нужды нет. Зато перебои с дровоколами.
Появляются дрова. Бронзоворукий пекарь в запачканных тестом штанах колет их.
Это Петр Егорович Малышков. Один из лучших ударников хлебопекарни. Сорокадевятник с трехлетним сроком. Работал раньше в Москве, в Екатеринославе.
Температуру в печи он измеряет не термометром, а рукой.
Хлопают дверцы. В печь просовывается похожая на пожарный крюк кочерга и подцепляет форму. Она мчится по каменному поду. Тряпичные рукавицы подхватывают ее на лету и стукают о скамью. Из формы выпрыгивает буханка.
Хлеб уносят в каптерку. Опустошенные формы складываются одна в другую и движутся в проход к тестомесилке.
Там летает тряпка, протирая и смазывая их для новой партии теста. Работа идет конвейером.
Кочергой орудует Виктор Осипович Соломуха, бывший пекарь.
Утро.
Вправо от пекарни улица – жилые бараки, дощатые палатки, крытые парусиной. На фанерных обрезках дверные надписи – рота № 2, рота № 6.
За дверьми – тишина и сны.
– Алло! Алло! Говорит радиоузел культурно-воспитательной части лагпункта… – Это радиорупор будит спящих.
– Вставайте! Вставайте! Пора на работу. Внимание! За вчерашний день резко снизилась выработка ударных бригад.
Радиогазета бьет тревогу.
Заспанные люди недоверчиво глядят на рупор. Опять прорыв. Пиликает гармошка, и рупор разносит прораба отстающей бригады. Он подговорил лагерников украсть у соревнующейся с ним бригады, имеющей хорошую выработку, пятьдесят тачек.
– Позор тебе, прораб Булгак. И вновь пиликает гармошка.
– Здорово Булгака разделали, – смеется рыжий бородач.
Так этому нахалу и надо: лагерь не Молдаванка. И все довольны.
А в репродуктор девичий голос уже выкрикивает строки каналоармейского поэта, бывшего вора и рецидивиста:
Имел перо, отмычек стаю
И часто я в тюрьме сидел.
Но с чувством зависти всегда я
На жизнь рабочую глядел.
Репродуктор не унимается:
– Позор отказчикам-филонам: Петрову, Фризову, Сизовой.
Люди идут на работу мимо большого щита. На нем намалеван растрепанный человек с оскаленными зубами и рядом с ним буржуй в котелке, в жилете, с желтой цепочкой. Под растрепанным человеком написано: «Федор Жигалов – разлагатель на трассе».
С июля месяца тридцать второго года начали конкурсы лучших ударников. За высокие производственные показатели ударников премировали портретами, написанными масляными красками. В таких конкурсах принимало участие от трех до четырех тысяч ударников. Выдавались портреты тем, кто давал не менее 180 процентов нормы.
В те дни КВЧ часто получали письма, подобные следующему:
«Дорогие товарищи воспитатели!
В течение пяти месяцев я регулярно скрывался от разводов, потому крепко у меня засела мысль в голове, что от работы даже кони дохнут. Никакие уговоры, агитации мне не помогали. Я в лагерях второй раз и работать вообще не хотел. А канал я считал совсем не по пути. Меня и на собраниях в роте стыдили, но так ведь об этом знала же только одна рота. А когда сегодня я увидал, что срисован под ручку с капиталистом и внизу написано, что мы вместе играем на руку классовым врагам, то мне стало понятно, что я действительно классовый враг. И очень прошу, дорогие товарищи, определить меня в какой ни есть коллектив и даю честное гражданское слово, что буду работать, как работают ударники, а вы тогда посмотрите. И не только сам буду, а и других заставлю, чтобы не попадали они в этот самый рисунок. Мне, тридцатипятнику, стыдно, что я хочу остановить строительство и что на сегодняшний день я являюсь классовым врагом советской власти. К сему подпись Жигалов. Пожалуйста, прошу снять карикатуру».