Итак, идея длящейся добросовестности - фантазия, оторванная от реальной жизни и не имеющая почвы в законе, который тоже ведь написан для жизни. 44 страница
Прежде всего (и это касается не только встречности) механизм реституции предполагает наличие судебного решения. Иногда, впрочем, обсуждается проблема возможности признать сделку недействительной соглашением сторон.
Вот пример из практики.
Товарищество с ограниченной ответственностью "Сириус" в 1991 г. заключило с государственным предприятием - нефтеперерабатывающим заводом договор аренды очистных сооружений. В дальнейшем арендованное имущество было приобретено в собственность арендатором и передано в виде учредительного взноса в уставный капитал ЗАО "Сириус". Нефтезавод в 1994 г. акционировался, приватизировал свое имущество (очистные сооружения не были включены в состав имущества, подлежащего приватизации). Между вновь созданными акционерными обществами - ЗАО "Сириус" и ОАО "Нефтезавод" - стали возникать конфликты по поводу эксплуатации очистных сооружений. В 1998 г. ОАО "Нефтезавод" предъявило иск к ЗАО "Сириус" о признании недействительным договора аренды, заключенного в 1991 г. В суде стороны заключили мировое соглашение, которым договор аренды был признан недействительным; кроме того, стороны обязались установить договорные отношения по поводу эксплуатации очистных сооружений. Мировое соглашение было утверждено судом. Впоследствии, в 2004 г., суд вновь рассматривал спор между этими же сторонами и ссылался на то, что ничтожность аренды подтверждена определением суда и не может быть поставлена под сомнение.
Не обсуждая того вопроса, что по обстоятельствам дела ничтожность аренды отнюдь не была очевидной (договор был заключен еще в период действия Основ законодательства об аренде), попробуем оценить проблему в общем плане.
Во-первых, вызывает сомнение право сторон на "признание" сделки ничтожной <1>. Здесь, кажется, возможны два подхода: если сделка ничтожна и без признания, то такое признание лишено юридического значения. Если же признание должно иметь место в результате судебного вмешательства, как это следует из ст. ст. 12, 166 ГК РФ, то это уже прерогатива суда.
--------------------------------
<1> Понятно, что для оспоримой сделки это в принципе исключено уже хотя бы потому, что обе стороны оспоримой сделки лишены права ее оспорить, а значит, и договориться об ее аннулировании, что не означает, конечно, что они не могут просто прекратить договор.
Во-вторых, право на любые соглашения о недействительности сделки имеют, без сомнения, только сами стороны сделки, что вытекает из содержания ст. 167 ГК, относящей только к сторонам сделки все ее последствия. В нашем случае, заметим, мировое соглашение заключают иные лица.
В-третьих (и это представляется наиболее важным), в соглашении о признании сделки ничтожной имеется внутреннее противоречие. Любое соглашение направлено на возникновение, изменение, прекращение гражданских прав и обязанностей (ст. 153 ГК). Если предметом соглашения о признании сделки ничтожной является прекращение прав и обязанностей из такой сделки, то само признание ее ничтожной означает, что таких прав и обязанностей не возникло и, следовательно, нечего прекращать. Соглашение о признании сделки ничтожной невозможно; такое соглашение, в отличие от самой недействительной сделки, не является юридическим фактом и не порождает никаких последствий.
Если обратиться к нашему примеру, то можно заметить, что установленная мировым соглашением обязанность сторон заключить договор об эксплуатации очистных сооружений является нарушением закона: если эти сооружения неправомерно получены ЗАО "Сириус" (бывшим арендатором), то, следовательно, оно не вправе их эксплуатировать и предоставлять услуги по очистке нефтезаводу, как и нефтезавод не вправе договариваться об эксплуатации имущества с лицом, заведомо не имеющим права на это имущество. Мы можем видеть, что не только соглашение о признании сделки ничтожной невозможно в силу закона, но и следствия из этого признания также нарушают закон.
Широко распространенное среди сотрудников государственных органов мнение, что они вправе без суда квалифицировать сделки как ничтожные для налоговых, таможенных целей, целей уголовного преследования или исполнения актов о принудительном взыскании имущества, вызывает сомнения уже потому, что такая квалификация подразумевает применение в той или иной форме санкций.
Но и для публичных целей допустимо применение реституции, равно как и признание сделки ничтожной исключительно судебным решением.
Итак, исключительным основанием реституции является судебное решение. Но судебное решение реализуется посредством исполнительных процедур, которые всякому обязательству придают новое качество <1>. Все действия сторон должны получать форму процессуальных актов (уже в рамках судебного спора заявление о зачете, например, должно иметь форму встречного иска). Только с этими оговорками действуют и обязательства из недействительной сделки.
--------------------------------
<1> Здесь интересно указать на правило, имевшее всеобщее значение в римском праве: со стадии litis contestatio, открывавшей спор, прежнее обязательство заменялось новым, происходила новация. Отношения из litis contestatio характеризовались иногда как квазидоговор (см., например: Соколовский П.Е. Договор товарищества по римскому гражданскому праву. Киев, 1893. С. 48). Речь не идет об аналогии, но параллельность механизмов все же заметна.
Кроме того, в силу ст. 328 ГК встречный характер обязательства имеет своим основанием договор, но у нас договор не действует. Отсюда вытекает, что ни одна из сторон недействительной сделки не может приостановить предоставление, поскольку другая сторона уклоняется от выполнения своей обязанности. Но если мы ведем речь о замене натурального предоставления денежным на стадии исполнения (скажем, обнаружилась гибель вещи), то возникает вопрос о праве на зачет двух денежных требований в рамках исполнения обязанности по реституции. (Поскольку решение о реституции уже вынесено, нормы о кондикции неприменимы.)
Некоторые аспекты проблемы видны в таком деле, хотя в нем и не было замены натурального обязательства денежным.
Между банком и институтом был заключен кредитный договор. Но за несколько дней до заключения договора в отношении института (ФГУП) была введена процедура наблюдения. Впоследствии кредитный договор был признан ничтожным. Институт заявил иск о возврате 433065 руб., списанных банком по платежному поручению в счет процентов по договору.
Президиум ВАС РФ указал, что в этом случае должна быть применена двусторонняя реституция с зачетом ранее уплаченной истцом суммы. При этом споры о недействительности сделок и применении последствий их недействительности рассматриваются в общем порядке, вне рамок процесса о банкротстве <1>.
--------------------------------
<1> Дело N 9180/00 (Вестник ВАС РФ. 2002. N 2. С. 40 - 41).
Как видим, суд признал допустимым зачет в рамках реституции. С этим следует согласиться по тем причинам, о которых говорилось выше. Нужно только заметить, что зачет требований о реституции не мог бы осуществляться в судебном процессе, так как, пока идет спор в суде, еще не возникли и требования о реституции, стало быть, нет предмета зачета; зачет возможен лишь на стадии исполнения.
В то же время указание о том, что требование о реституции должно заявляться вне процедуры банкротства, кажется нелогичным. Ведь применимость зачета при расчетах означает подтверждение наличия денежных обязательств из недействительной сделки (в данном случае - кредитного договора). Но исполнение денежных обязательств должно происходить в рамках процедуры банкротства.
Реституция лишь постольку выводится за пределы банкротства, поскольку она предполагает возврат имущества в натуре хотя бы одной стороной.
Реституция как восстановление в прежнем имущественном положении следует и за признанием недействительными учредительных документов общества, созданного путем преобразования другого общества.
Обычным решением является такое, когда одновременно с признанием недействительными учредительных документов вновь созданного восстанавливается прежнее юридическое лицо <1>. Чаще всего для этого принимается административный акт в том же порядке, как и для регистрации. Видимо, такая практика соответствует смыслу закона, который говорит о восстановлении нарушенного права (ст. ст. 12, 13 ГК). Но нельзя не заметить, что в результате появляется два юридических лица: новое, которое еще существует, несмотря на установленные пороки при его создании, и прежнее, поскольку именно в этом состоит восстановление нарушенного права. Однако у этих двух юридических лиц имеется один на двоих имущественный комплекс. На почве этого имущества и возникают осложнения.
--------------------------------
<1> Например, Президиум ВАС РФ в Постановлении от 26 ноября 1996 г. N 3070/96 указал, что признание недействительными учредительных документов общества с ограниченной ответственностью "Челябинский дроболитейный завод" и постановления о его регистрации восстанавливает статус арендного предприятия, путем преобразования которого было создано ООО.
Общим подходом к имущественным взаимоотношениям двух организаций является, естественно, применение механизма реституции.
Это необходимо подчеркнуть, так как в большинстве случаев имущество просто забирают у одного (вновь созданного) и возвращают прежнему юридическому лицу. Никакой правовой почвы такие действия не имеют, несмотря на их распространенность. Конечно, это и не реституция, поскольку здесь нет двусторонности.
Например, был признан недействительным договор купли-продажи муниципального предприятия, и в порядке реституции возвращены в муниципальную собственность ряд объектов, входящих в имущественный комплекс предприятия, а в пользу покупателя взыскана часть оплаченной суммы.
Президиум ВАС РФ решение отменил и дело направил на новое рассмотрение, указав, что суд оставил без внимания доказательства, представленные обществом, о затратах на реконструкцию объекта. Таким образом, двусторонняя реституция проведена с нарушением требований п. 2 ст. 167 ГК <1>.
--------------------------------
<1> Приложение к информационному письму Президиума ВАС РФ от 21 февраля 2001 г. N 60 "Обзор практики разрешения споров, связанных с применением арбитражными судами Федерального закона "О приватизации государственного имущества и об основах приватизации муниципального имущества в Российской Федерации" // Вестник ВАС РФ. 2001. N 5. С. 82 - 83 (п. 5).
Итак, если признаны недействительными учредительные документы общества, созданного путем преобразования, то между прежним и новым обществами устанавливаются отношения по реституции; при этом должны быть возмещены и затраты вновь созданного общества, в том числе с применением норм ст. ст. 1102 - 1103 ГК.
Сложность этого на первый взгляд очевидного суждения состоит в том, что общество, созданное с нарушениями, должно быть ликвидировано, если нарушения неустранимы. А ликвидация, как может показаться, препятствует установлению каких-то новых, не существовавших раньше имущественных прав.
На самом деле здесь нет непреодолимых препятствий. Сам по себе процесс ликвидации сводится к выявлению кредиторов и дебиторов. Права из недействительной сделки после их определения должны стать правами требования и соответствующими обязательствами. С этой точки зрения прежняя организация будет выступать кредитором (или собственником) в отношении вновь созданной организации независимо от того, находится ли она в стадии ликвидации, одновременно являясь ее должником (дебитором) в части, например, затрат на истребуемое имущество.
В случае ликвидации все еще остаются два юридических лица, одно из которых выступает через ликвидационную комиссию. Между ними и ведутся все расчеты.
Следующим возникает вопрос: каким образом входят права, вытекающие из недействительной сделки, в состав имущества лица, в том числе в состав конкурсной массы? Очевидно, что эти права являются неопределенными: неизвестно, во-первых, будет ли признана сделка недействительной, в том числе ничтожной, - понятно, что без оценки фактических обстоятельств судом в большинстве случаев нельзя считать ту или иную сделку ничтожной. Во-вторых, неизвестно, будет ли присуждение по реституции денежным или натуральным. Наконец, в-третьих, неизвестно, в каком размере состоится денежное присуждение. Отсюда вытекает практическое следствие: право из недействительной сделки должно учитываться именно как право из недействительной сделки, а не в какой-то иной форме. Видимо, оно может быть предметом оценки и тогда будет выражено в стоимостном выражении. Но это не означает, что это право становится денежным, кроме случаев, когда речь идет о позиции покупателя (вообще плательщика).
Право из недействительной возмездной сделки, как правило, сопряжено с обязанностью (если сделка была исполнена) <1>. Обязанность эта так же не определена, как и право. Именно эта неопределенность и неопределимость и препятствуют рассмотрению прав и обязанностей из недействительной сделки как оборотных. В частности, они не могут быть предметом уступки права и перевода долга. Но как только права и обязанности точно установлены судебным решением, становятся допустимыми и осуществимыми и цессия, и перевод долга, и, как видим, зачет. Весьма важно также, что после дискуссии о природе реституции, в ходе которой обсуждались и ранее принятые решения, санкционировавшие зачет и цессию денежных требований из реституции, Президиум ВАС РФ признал возможность прекращения обязанности по реституции посредством отступного <2>, что, конечно, было бы невозможно, если бы реституция не имела ничего общего с обязательством.
--------------------------------
<1> Именно это обстоятельство создает препятствия для применения нормы п. 11 ст. 142 Закона о банкротстве в форме изъятия или обращения взыскания на незаконно полученное третьим лицом имущество должника так, как это предлагается в консультации по этому вопросу (см.: Вержак М., Полудняков В. Иск "последней надежды" // Хозяйство и право. 2002. N 2. С. 114). Простое лишение третьего лица имущества без обсуждения его расходов на приобретение, затрат на содержание и т.д. явно противоречит основам права. Ссылка на германское право (Там же. С. 116) в данном случае не убеждает хотя бы по следующим причинам. В германском праве вообще ограничена возможность длительного незаконного владения (хотя при этом оно достаточно защищено): движимость сразу становится собственностью (§ 932 ГГУ), а недвижимость неограниченно виндицируется независимо от поведения приобретателя. Кроме того, германская система учета прав на недвижимость практически исключает то, что объект недвижимости банкрота окажется неизвестным управляющему. Фактически остаются, стало быть, недобросовестно приобретенные третьими лицами движимые вещи банкрота.
В российском же праве избран вариант длительного незаконного владения в рамках механизма приобретения по давности, причем добросовестный владелец, ведущий владение для давности, защищен от любых лиц, кроме собственника и законного владельца. Поэтому в силу ст. 234 ГК требование о выдаче вещи любого лица, кроме собственника (а в нашем случае собственник ликвидирован), не подлежит удовлетворению, поскольку налицо добросовестное владение.
Но и недобросовестность приобретателя не может означать возможности простого изъятия у него вещи (в том числе и для реализации). Должно быть правовое основание, дополняющее норму ст. 142 Закона о банкротстве. Очевидно, что таким основанием ввиду отсутствия собственника может быть лишь кондикция. Если же речь идет о расчетах при утрате вещи, то применимость кондикции не вызывает уже никаких сомнений, как об этом говорят и авторы консультации.
<2> Обзор практики применения арбитражными судами статьи 409 ГК РФ // Вестник ВАС РФ. 2006. N 4 (п. 6). Этой рекомендации предшествовала дискуссия, в ходе которой были высказаны различные точки зрения на природу реституции (Вестник ВАС РФ. 2006. N 4. С. 143 - 146). Президиум ВАС РФ поддержал, как видно, обязательственную природу реституции.
С момента выдачи исполнительного листа право из недействительной сделки становится обычным правом и входит в имущество без каких-либо особенностей соответственно как денежное требование к известному должнику или право требования вещи из владения известного лица. (Это последнее требование, напомним, не является требованием об отчуждении вещи, передаче ее в собственность.)
Уместно напомнить, что Г. Шершеневич называл исполнительный лист "новым обязательством" <1>. Поэтому, даже если выводить право на реституцию за пределы обязательств, с момента выдачи исполнительного листа обязательство все же возникает. Но, как уже отмечалось, требование об исполнении обязанности по реституции всегда основано на судебном решении и в принципе имеет форму исполнительного документа, хотя может быть осуществлено и добровольно.
--------------------------------
<1> Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. М., 1995. С. 48.
Понятно, что право требования денег - еще не деньги. Как всякое обязательственное право, оно зависит от платежеспособности должника. Поскольку речь идет о реституции, кредитор может воспользоваться своим правом на зачет, если и его обязанность состоит в платеже. А вот если кредитор, имеющий право на требование денег по реституции, обязан к выдаче вещи, то он может прибегнуть и к удержанию, ведь если мы рассматриваем требование реституции как обязательственное, если мы признаем возможность зачета, отступного и цессии в этой сфере, то естественным следствием оказывается и применимость удержания (этот вопрос рассмотрен отдельно).
Впрочем, я далек от категоричности в своем выводе об обязательственной природе реституции, хотя сомнений в том, что это личная обязанность, конечно, нет никаких.
Выявление у обязанности по реституции некоторых черт обязательства позволяет расширить защиту прав и интересов участников оборота: не только сторон недействительной сделки, но и их кредиторов и должников. Этим и продиктованы сделанные выше выводы. В то же время весьма желательное вытеснение реституции из оборота будет происходить не за счет расширения у нее свойств обязательства, а за счет ограничительного толкования права на иск о признании сделки недействительной и применения последствий недействительности сделки и уменьшения числа судебных решений об удовлетворении таких исков.
Изложенное позволяет сформулировать общий подход к проблеме таким образом: после признания сделки недействительной переданное по этой сделке имущество оказывается удерживаемым без всякого основания. На первый взгляд, истребовать это имущество можно как в рамках реституции, так и вещным иском о защите собственности, а равно и требованием из неосновательного обогащения (которое может иметь форму как требования вещи, так и компенсации). Но существенные различия этих средств заставляют установить их очередность, или субординацию, которую после всего изложенного мы можем представить в следующем виде.
Первенствует реституция <1>, действующая между сторонами договора.
--------------------------------
<1> Обычное и более привычное применение этого правила состоит в вытеснении виндикации обязательством, прежде всего договорным. Например, АО "Тюменьавиатранс" обратилось в суд с иском об истребовании у АО "Аэропорт "Сургут" имущества аэропортного комплекса в г. Сургуте в связи с тем, что распоряжение Госкомимущества, на основании которого ранее передавался комплекс, было признано недействительным. Отменяя решение об удовлетворении иска, Президиум ВАС РФ указал, что "между сторонами заключен договор текущей аренды", этот договор не расторгнут, а при наличии аренды истребование имущества собственником у владельца недопустимо (Вестник ВАС РФ. 1997. N 10. С. 18).
Между непосредственными сторонами договора вследствие признания его судом недействительным возникают обязательства относительного (личного), а не вещного характера, содержание которых описывается ст. 167 ГК (в соответствующих случаях и другими нормами § 2 гл. 9 ГК), в том числе и по поводу переданной по недействительному договору вещи. Соответственно вещь возвращается стороне, передавшей ее, в любом случае, если только она сохранилась у другой стороны сделки, и ссылки на добросовестность приобретения, а равно на права, возникшие до и помимо недействительного договора, не имеют места.
Можно, конечно, заметить, что в некоторых случаях недобросовестность ответчика сама по себе является основанием недействительности сделки. Но, во-первых, это обстоятельство имеет все же частный характер, а во-вторых, поскольку речь идет о двусторонней реституции, обязанность безусловного возврата вещи лежит на той из сторон, которая получила вещь, а ею может оказаться, конечно, и истец.
Если же аннулирование сделки приводит к отпадению основания, породившего право на вещь, у третьего лица, с которым прежний собственник или владелец не вступал в договор, то восстановивший свое право собственник (законный владелец) получает не личный, а вещный (виндикационный) иск к незаконному владельцу, а последний соответственно располагает предусмотренной для виндикации защитой (ст. 302 ГК). Здесь обнаруживается, что если стороной в сделке было лицо, не имеющее вещной защиты (например, незаконный владелец), то виндикационный иск, в отличие от реституции, оказывается ему уже недоступным. Принципиальным условием виндикации является то, что стороны процесса об истребовании вещи не вступали между собой в сделку о передаче этой вещи.
В третью очередь предъявляется иск из неосновательного обогащения к лицу, получившему без оснований выгоду от сделки, как всеобщее субсидиарное средство (ст. 1103 ГК), "генеральная кондикция", следуя определению А.Л. Маковского <1>.
--------------------------------
<1> Маковский А.Л. Обязательства из неосновательного обогащения. С. 598.
Здесь мы имеем в виду, конечно, кондикцию о возврате вещи или ее стоимости в отличие от расчетов по неосновательно приобретенным (сбереженным) плодам и доходам от вещи, о которых говорится более подробно далее и которые в данном контексте выступают как факультативные отношения.
Обращает на себя внимание та сторона этой кондикции, которая сближает ее с виндикацией и которая состоит в достаточно безразличном "следовании" обязательства за неосновательным обогащением подобно тому, как виндикация следует за вещью. Иными словами, данное обязательство возникает на стороне неосновательно обогатившегося за счет истца независимо от его прежних отношений с ним в силу одного только факта обогащения.
По этой причине само отношение из неосновательного обогащения вполне может быть опосредованным, быть только имущественной связью безличного характера. Именно эта ослабленность личного элемента и отодвигает кондикцию на вторую роль <1>, заставляя ее уступить непосредственной связи сторон договора, в том числе и недействительного.
--------------------------------
<1> Ср. с высказыванием о "вторичном" характере права требования, вытекающего из неосновательного обогащения. Оно в принципе должно уступать таким претензиям, которые истец компетентен предъявить, исходя из других правовых оснований (см.: Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. Т. 2. С. 301).
Неудобство этого средства в сравнении с иском о вещи, как и любого обязательственного требования, состоит в том, что его обеспеченность находится в зависимости от платежеспособности должника (когда кондикция является денежным требованием). Здесь интересно указать на сходную ситуацию в английском праве: если истец, имевший вещный иск из неосновательного обогащения, утратил его (например, вследствие обезличивания имущества), то он "в случае неплатежеспособности ответчика может требовать свою собственность преимущественно перед другими кредиторами" <1>.
--------------------------------
<1> Ансон В. Указ. соч. С. 425. Употребление термина "собственность" в этой ситуации, конечно, неприемлемо в российском праве.
Понятно, что кондикционное требование, в отличие от требования по реституции, является требованием о защите права. Уже только то, что в ст. 1102 ГК говорится о том, что одно лицо обогатилось за счет другого, указывает на то, что предмет обогащения относился к собственному имуществу кредитора, был его имуществом. В этом смысле следует отличать принадлежность имущества лицу и наличие имущества у лица. Во втором случае, который охватывается реституцией, имеется в виду только владение, т.е. право не затрагивается. Но кондикция обращает внимание на право.
Изложенная субординация исков, которыми располагает собственник, исключает, как это видно из всего предшествующего изложения, допущение здесь конкуренции исков (вопреки известным из литературы и практики взглядам) для отыскания вещи: ведь, если имеется иск из реституции, собственнику нет никакого смысла требовать вещь по виндикации <1>, а если собственник не был стороной в недействительной сделке, он не имеет и требования реституции на свое имя.
--------------------------------
<1> Но если бы он и захотел сформулировать свой иск как виндикационный, то натолкнулся бы на особенности виндикации в ГК РФ (о которых уже много сказано и которые отличают этот иск от аналогичного средства защиты в некоторых других системах права), состоящие в невозможности истребовать вещь по правилам ст. ст. 301 - 302 ГК от владельца, которому вещь была передана истцом.
Говоря о соотношении реституции, виндикации и кондикции, нельзя не обсудить возможность предъявления иска об истребовании индивидуально-определенной вещи, которая оказалась для ответчика неосновательным обогащением. Многие цивилисты в принципе отрицают этот иск и полагают, что в данном случае применима только виндикация <1>. Но тогда теряют в значительной мере смысл и связь нормы ст. ст. 1104 - 1105 ГК о возврате обогащения в натуре. Ведь родовые вещи, попадая даже и без основания к должнику по кондикции, обезличиваются и становятся его собственностью. Соответственно возвращаются не эти вещи, а такие же. Здесь еще можно считать ситуацию отвечающей норме ст. 1104 ГК. Но вот как может получиться, что исчезла возможность вернуть родовые вещи (ст. 1105 ГК), уже непонятно.
--------------------------------
<1> См., например: Магаляс Е.А. Соотношение требований из неосновательного обогащения с требованиями об истребовании имущества из чужого незаконного владения и возмещения вреда в гражданском праве // Законодательство. 2002. N 5. С. 11; Телюкина М.В. Кондикционные обязательства (Теория и практика неосновательного обогащения) // Законодательство. 2002. N 4. С. 6. Оговорка М. Телюкиной, что кондикционный иск возможен как субсидиарный при том, что "в первую очередь" предъявляется виндикационный иск, не вполне ясна. Полагаю все же, что речь не идет о конкуренции исков. Это, конечно, невозможно: виндикация - требование своей вещи; кондикция - требование чужой. Соответственно, не может быть такого юридического состава, когда одновременно или даже по очереди возможно предъявление сначала виндикационного, а затем - кондикционного иска.
Думаю, что есть основания согласиться с теми цивилистами, которые допускают возможность истребования индивидуально-определенных вещей кондикционным иском <1>. Например, это возможно при исполнении недолжного или (более практически важная гипотеза) вследствие расторжения договора о передаче вещи, если она не оплачена. Понятно, что здесь неприменимо требование о реституции, ведь договор действителен. Неприменима и виндикация: действительный договор привел к возникновению собственности у покупателя. Остается лишь кондикционный иск. Он заявляется по правилам ст. 1104 ГК (в общем сходным с нормой ст. 398 ГК): взыскивается вещь, поскольку она имеется у должника, но не у третьих лиц, имеющих на нее вещное право. Если вещь должником утрачена, взыскивается ее стоимость. При этом не требуется заявлять отдельного иска о вещи и о деньгах, как и при реституции. Если в процессе рассмотрения требования о выдаче вещи обнаружится, что она утрачена, то нельзя на этом основании отказать в иске; суд должен взыскать стоимость, но не как убытки, а как неосновательное обогащение. Кондикционный иск, конечно, является обязательственным.
--------------------------------
<1> Бердников В.В. Распорядительная сделка как способ изменения имущественно-правового положения истца // Законодательство. 2002. N 3. С. 35 - 36.
Обсуждение кондикции вещи ставит вопрос о связи этого требования со сделкой приобретения вещи в том смысле, что отсутствие основания обогащения многими понимается обязательно в смысле недействительности такой сделки. На самом деле такой связи нет, что является весьма трудной истиной для практики. Характерно такое дело.
Покупатель приобрел квартиру на следующих условиях: каждому из проживавших в ней трех совладельцев он покупал отдельную квартиру, а затем они дарили ему свои доли в общей квартире. Таким образом он приобрел 2/3 квартиры, а затем был вынужден срочно уехать, не завершив третьей части сделки. Он выдал агенту доверенность для завершения сделки, однако агент оформил 1/3 доли в квартире на свое имя.