Глава 14. Начало нового и зловещего периода в экономической истории
Как главный экономист я не только отвечал за департамент в MAIN и экономическую часть наших проектов по всему миру, но в мои обязанности входило также отслеживание современных экономических тенденций и теорий. Начало 1970‑х гг. стало временем главных изменений в международной экономике.
В 1960‑х гг. группа стран организовала ОПЕК, картель нефтедобывающих стран, в значительной степени, для защиты от могущественных нефтеперерабатывающих корпораций. Иран также был одним из основных факторов. Даже при том, что шах сохранил свое положение, а возможно, и жизнь, благодаря тайному вмешательству Соединенных Штатов в борьбу с Моссадеком – и вероятно, даже вследствие этого факта – шах остро осознавал, что судьба может повернуться против него в любое время. Главы других нефтедобывающих стран разделяли это понимание и страх за свою судьбу. Они также знали, что основные международные нефтяные компании, известные как Семь Сестер, сотрудничают между собой в поддержании нефтяных цен на нужном уровне – и, следовательно, в понижении доходов нефтедобывающих стран – в целях увеличения собственных сверхприбылей. ОПЕК была создана, чтобы нанести ответный удар.
Это все вышло на передний план, когда в начале 1970‑х ОПЕК поставила индустриальных гигантов на колени. Серия согласованных действий, закончившихся нефтяным эмбарго в 1973 г., угрожала экономической катастрофой, сравнимой с Великой Депрессией. Это был системный шок для экономик развитых стран, о размерах которого начинали догадываться лишь немногие люди.
Нефтяной кризис не мог настичь Соединенные Штаты в более худшее время. Это была нация в раздрае, полная опасений и неуверенности в себе, нестабильная из‑за обидного поражения во Вьетнаме и намерения президента уйти в отставку. Проблемы Никсона не ограничивались Юго‑Восточной Азией и Уотергейтом. Он вступил на ту ступеньку, которая ретроспективно будет воспринята как порог новой эры в мировой политике и экономике. В те дни, казалось, что «крохотные парни», включая страны ОПЕК, начинают брать верх.
Я был воодушевлен событиями в мире. Хотя мой хлеб был намазан маслом от корпоратократии, все же некоторой части меня нравилось, когда моих боссов ставили на место. Я думаю, это немного успокаивало мою совесть. Я видел тень Томаса Пэйна, не участвующего в игре, но подбадривающего ОПЕК.
Ни один из нас не имел представления о степени влияния нефтяного эмбарго в то время, когда оно случилось. У нас, конечно, имелись некоторые теории, но мы не осознавали то, что со временем стало очевидным. Теперь мы знаем, что темпы роста после нефтяного кризиса составили примерно половину того, что мы имели в 1950‑хх и 1960‑хх гг. и он имел место на фоне усилившегося инфляционного давления. Имевшийся рост отличался структурно и не был связан со значительным увеличением числа рабочих мест, поэтому безработица возросла. Ко всему прочему, международная денежно‑кредитная система потерпела огромное потрясение, система фиксированных обменных курсов, преобладавшая с конца Второй Мировой войны по существу рассыпалась.
В это время я часто собирался с друзьями, чтобы обсудить эти проблемы за завтраком или за пивом после работы. Некоторые из них работали на меня – мой штат включал весьма неглупых мужчин и женщин, главным образом, молодых и вольнодумцев по обычным меркам. Остальные были менеджерами бостонских мозговых центров или профессорами в местных колледжах, а один был помощником конгрессмена. Это были неформальные встречи, и присутствовали на них иногда двое, иногда до дюжины человек. Споры на них велись, бывало, до хрипоты.
Когда я оглядываюсь назад на те дискуссии, мне становится стыдно за то чувство превосходства, которое я часто ощущал. Я не мог поделиться своим знанием. Мои друзья часто щеголяли своими преимуществами – связями с Бикон Хилл или Вашингтоном, профессорскими званиями или степенями PhD – я мог ответить на это лишь должностью главного экономиста ведущей консалинговой фирмы, путешествовшего первым классом по всему миру. Я ведь не мог обсуждать свои личные встречи с людьми, подобными Торрихосу, или то, что я знал о способах, которыми мы манипулировали странами на континенте. Это и было источником высокомерия и фрустрации.
Когда мы говорили об источниках могущества «крохотных парней», мне надо было проявлять огромную сдержанность. Я понимал, что никто из них не мог знать даже в теории о корпоратократии, о ее наемниках ЭКах или о шакалах, придерживаемых на заднем плане для того, чтобы не позволить «крохотным парням» получить контроль над ситуацией. Я мог лишь ссылаться на примеры Арбенса и Моссадека, а позднее на свергнутого ЦРУ демократически избранного президента Чили Альенде. В действительности же, я понимал, что хватка глобальной империи лишь усиливается, вопреки воле ОПЕК, – и как я стал подозревать позднее, но не был до конца уверен, на самом деле, с помощью ОПЕК.
Наши беседы часто касались сходства между 1970‑ми и 1930‑ми гг. Последние представляли собой водораздел в международной экономике и методах ее исследования, анализа и воприятия. То десятилетие открыло путь кейнсианству в экономике и идее, что главную роль на ведущих рыках, в обеспечении услуг типа здравоохранения, выплаты пособий по безработице и других форм социального обеспечения должно играть правительство. Все даль ше уходили старые представления о саморегулировании рынков и о минимальности государственного вмешательства.
Депрессия окончилась Новым Курсом и политикой усиления экономического регулирования, правительственных финансовых манипуляций и расширением фискальной политики. Кроме то го, Депрессия и Вторая Мировая война привела к созданию организаций, подобных Всемирному банку и МВФ, а также к Генеральному соглашению по тарифам и торговле (ГАТТ). 1960‑е гг. стали переходным периодом от неоклассической к кейнсианской экономике. Это произошло при администрациях президентов Кеннеди и Джонсона, и пожалуй, самую ключевую роль в этом сыграл один человек – Роберт Макнамара.
Макнамара был частым гостем на наших дискуссиях, заочным, разумеется. Все мы знали о его стремительном взлете к популярности, от менеджера по планированию и финансовому анализу в «Ford Motor Company» в 1949 г. до ее президента в 1960 г., первого, не принадлежащего к семейству Фордов. Вскоре после этого Кеннеди назначил его министром обороны.
Макнамара был агрессивным сторонником кейнсианских подходов к управлению и использовал математические модели и статистические подходы для определения требуемых сил, финансирования и пр. при принятии стратегических решений во Вьетнаме. Его доводы в защиту «агрессивного лидерства» стали пользоваться популярностью не только у правительственных чиновников, но и у топ‑менеджеров корпораций. Они сформировали основу нового философского подхода к обучению в лучших национальных бизнес‑школах и привели, в конечном счете, к появлению новой породы высших администраторов, возглавивших движение к глобальной империи.
Когда мы сидели вокруг стола и обсуждали мировые события, мы особенно восхищались деятельностью Макнамары на посту президента Всемирного банка, который он занял вскоре после отставки с поста министра обороны. Большинство моих друзей обращали внимание на то, что он символизирует военно‑промышленный комплекс. Он занимал высшие посты в крупнейшей корпорации, в правительстве, а теперь в самом могущественном банке мира. Такое неимоверное нарушение принципов разделения властей поражало их, и пожалуй, я был единственным, кто этому ничуть не удивлялся.
Сейчас я понимаю, что самым огромным и зловещим вкладом Роберта Макнамары в историю было превращение Всемирного банка в агента глобальной империи невиданных масштабов. Он также создал прецедент. Его способность служить мостиком между основными компонентами корпоратократии была усвоена и развита его преемниками. Например, Джордж Шульц бывший секретарем казначейства и председателем Совета по экономической политике при Никсоне, стал после этого президентом «Bechtel», а затем госсекретарем при Рейгане. Каспар Уайнбергер был вице‑президентом и генеральным советником «Bechtel», а затем стал министром обороны при Рейгане. Ричард Хелмс был директором ЦРУ при Джонсоне и послом в Иране при Никсоне. Ричард Чейни был министром обороны при Джордже Буше, затем президентом «Halliburton» и сейчас занимает пост вице‑президента при Джордже Буше‑мл. Даже президент США Джордж Буш (старший), начинавший как основатель «Zapata Petroleum Corp.», был американским послом в ООН при Никсоне и Форде и директором ЦРУ при Форде.
Оглядываясь назад, я удивляюсь наивности тех дней. Во многих отношениях мы все еще придерживалсиь старинных подходов к строительству империи. Кермит Рузвельт показал новый путь, свергнув иранского демократа и заменив его деспотом‑шахом. Мы, ЭКи, достигали своего в странах, подобных Индонезии и Эквадору, но Вьетнам был ярким примером того, как быстро можно было вернуться к старым методам.
Нам была нужна Саудовская Аравия, лидер ОПЕК, чтобы изменить ситуацию.