Кем бы ты ни был, это становится ясно

Атом (Atom)

Кем бы ты ни был, это становится ясно - student2.ru

С 1994 года Стив Айлетт задает миру такую литературную трепку, какой тот до сих пор никогда не получал. Конструктивный стиль его писательской манеры уносит вас во взрывное путешествие софтверных чар, многозначительных патронов и искривленных карикатур на существующие социальные стереотипы. Совершенно затягивающий от начала до конца, его последний подарок, “Атом”, - не исключение... В нем писательское мастерство Айлетта достигло зрелой точки почти релятивистской безукоризненности... развлекайтесь подвозящим оружие лирическим путешествием сатирических жемчужин, но берегитесь, глубокое погружение может вызвать саморазрушение черепа. Вас предупредили.

Атом и Барбитур

Город растёкся, как зловонный труп на дороге, и с каждым новым наездом раскатывался всё шире и шире. Серый дождь смазывает улицу Землеройки — машины крутятся сквозь дым и сталкиваются с обломками Хранилища Мозгов. Маленькие язычки пламени размечают пунктиром булыжники, как «Зиппы» на темнеющем стадионе.

Баюкая неправедно добытое сокровище, Гарри Фиаско спотыкается по кубикам каменной кладки. Вишнёвые фонари коповозки стробируют на его напряжённом лице. «Я лучший, — думает он. — Я основа. Смотрите, я ухожу без единой вмятины на волосах».

Холодный приз истекает паром, словно пробуждаясь.

Сейчас не время попадаться, запутавшись ногами в собственном стиле.

Новости по телеку в машине показывают подсвеченные вспышками сцены последствия вчерашнего разноса в Городском Хранилище Мозгов, «где сотни известных мозгов, — сияет репортёрша, — включая принадлежащие комику Тони Кёртису, хранились на льду. Какой. Безумный. Кошмар». Пачка кадров с ракетами. «В отчёте ООН о Ядерном Разоружении отмечается, что благодаря многосторонним усилиям осталось достаточно ядерного оружия, чтобы уничтожить мир пять раз вместо восьми — так держать!» Президент в буре вспышек. «В ходе спешно назначенной пресс-конференции по итогам четырёхдневного визита в Светлопив президент открестился от обвинений в скотстве, последовавших вслед за публикацией фотографии, на которой он целует собаку».

Появляется звук с конференции, «...форма близости. Я люблю его как брата...»

«Количество убийств выросло на девятьсот процентов. Законодатель мод Баксосос Триповод утверждает, что этим летом будет популярна одежда, орошённая кровью. Прогноз беспорядков — несколько выступлений поздним утром и небольшой митинг с полицейским разгоном после обеда, и сенсация вечера из-за фронта высокого давления на нижнем восточно...»

— Достали.

Экран, угасая, схлопывается в точку.

Дождь стекает по ветровому стеклу, и мутные потоки света бегут по лицу мистера Турова, жабоглазого коротышки с дегтярными волосами и тонкой, как струна, шеей. Пока дождь барабанит по жестяной крыше, он погружается в знобяще-тевтонское настроение.

- Видишь здание через дорогу, Джоанна? Из бурого песчаника.

Гигант на сидении водителя шевелится. Его голова словно курган теста, в который робко выдавили комплект человеческих черт. Голова поворачивается, чтобы бросить взгляд через заляпанную машинами улицу.

— На четвёртом этаже офисы мистера Тэффи Атома. Глянь на визитку.

Гигант берёт карточку, которая в его руке смотрится как почтовый штемпель на боку коровы. Сбивчиво читает:

— Тэффи... Атом... частный... дефектив.

— Детектив, болван — какой придурок станет рекламировать себя как дефектива?

— А чё значит слово на «ч»?

— Если верить Кэндимену, — проговаривается Туров, — а он самый образованный джентльмен среди моих знакомых, это значит скрывать свою деятельность, даже если она невинна. Один из самых извращённых продуктов вашей больной американской культуры,

1 Сеогgе Арреl

его наконец-то запретили, причём не так давно. Однако, должно быть, смелый парень этот Атом, если поставил его на визитку. Это значит, что результаты он ценит больше видимости, он не ограничивает себя правилами и любой ценой будет избегать излишнего внимания. — Туров удовлетворённо забулькал. — То, что доктор прописал.

— Тут нету телефона.

— Как и адреса — ещё один хороший знак. Атом такой же совершенный и неприметный, как муравей, поднимающий ресницу. Бери деньги и иди.

Гигант выходит в дождь и движется вперёд, потом наклоняется назад к Турову.

— А что, если он не клюнет? Туров снисходительно отвешивает:

— Джоанна, ты поймёшь — в этом городе клюёт каждый.

Атом являет собой чёрный силуэт на фоне жалюзи, и он об этом знает. Он сохранял эту позу около трёх часов, в медитации недеяния по технике внутреннего дао.

Раздаётся звонок, и Атом реагирует в мгновение ока. Пора браться за дело.

— Ох уж эти люди, — бурчит он, потом жмёт на кнопку, открывающую наружные двери.

После откидывается назад в темноту, разглядывает струйки дождя и пузырьки в рыбобаке.

Джоанна громыхает через приёмную, в которой стоит единственное батистовое кресло. Три стены кардинально белые, четвёртая — громадная, феерично насыщенная картина, на коей новобрачный ударяется в безумие берсерка на рыбном рынке. Там же развешана вокруг куча других фишек. Джоанна проходит мимо — рядом с искусством он всегда чувствует себя не в своей тарелке — и протискивается через внутреннюю дверь во тьму.

Кто-то сидит, контур на фоне жалюзи, неподвижный и бесшумный.

— Ты Тэффи Атом?

— Именно в этом меня постоянно пытаются убедить.

Вполне удовлетворённый, Джоанна закрывает дверь.

— Я Джоанна — аи, Джоу, в смысле... Джо... Джо Анисовое Семя.

— Джо Анисовое Семя, — без модуляции повторяет тёмная фигура.

— Ничо, я сяду?

— Если это часть твоего выступления.

— Темно тут у тебя. — Джоанна на ощупь находит пул у стола напротив Атома и расслабляется. — Могёшь. открыть жалюзи?

— Сегодня буревестники сидят без света.

— Не вижу твоё лицо.

— Ну, оно точёное, орлиное, в чём-то даже жестокое, — объявляет низкий голос, — глаза как стальные капли, трепещущие на краю плавильной печи.

— Правильно. Правильно... — Справа булькает неосвещённый рыбобак. Джоанна чувствует себя неуютно, как в тот раз, когда его сбила машина, и вся улица пялилась на него. — Эй, у тебя там рыбки? Хочу взглянуть, включи свет, а?

— Не люблю лампочки. Их загадка несколько меня раздражает. Никак не могу понять, что там творится внутри. Они являют собой форму жизни. Газ. Электрические импульсы. Смерть. Даже тело для утилизации, мистер Какое-то-там-семя. Они сидят, как пауки на стене — и смотрят.

— О как, я... Как-то не приходило в голову.

— Будет у нас ещё полный ахтунг с выплатой по всем счетам, обещаю тебе.

Это было то, что Кэндимен называет «улыбайки», причём такие, что не въедешь. Пока хватит. Надо возвращаться к делу.

— Собсна, чего я здесь, мистер Атом, у меня проблема. Мне бы надо поговорить с парнем по имени Гарри Фиаско.

— Фиаско. Вроде один из ребят Эдди Термидора?

— Ага, группировка — он работал над тем крупным нечтом, что они натворили, как-там-его...

— Бойня.

— В точку, мистер Атом. Дело в том, что у меня было всякое с девушкой Фиаско, Китти Стиклер, она вроде как танцует, и все дела. И я как-то решил, что надо бы наделать дырочек в Фиаско раньше, чем он наделает их во мне. Как в математике, ага? И я сел парню на хвост. Гнилушковая Улица. Пар идёт из дыр в асфальте, такие дела. Темно, прикинь? И он в зоне поражения, и я палю в него.

— И чё те надо, расписку на пулю?

— Ну, там неловко вышло, мистер Атом, но я вроде как промахнулся по нему, и он убежал, подхватив ноги в руки. Теперь он прячется, вот только я больше не встречаюсь с Китти. А Фиаско член группировки, и как-то не хочется, чтобы меня нашли в кустах, или ещё чего, и я решил найти Фиаско и сказать ему, что вроде как мы в расчёте. И у меня тут десять тысяч бабок говорят, что ты найдёшь его раньше, чем я сумею сказать что-нибудь интересное.

Джоанна гордится собой, что прорвался сквозь такой монолог, но от Атома нет никакой реакции — только приглушённый шум дождя и бурлящий аквариум.

— И ну... ну как тебе моя история?

— В ней есть напряжение, и собственно всё, носатик.

— А? Эй, ты не понял, для меня всё приготовлено, я считаю до десяти на итальянском!

— Продолжай считать.

Три экстренных плана появляются перед Джоанной, только это один и тот же, раскрашенный в три цвета.

— А что твой партнёр? — мычит он, как ошеломлённый бык. — Я там, на двери видел другую фамилию — Атом и Барбитур. Барбитур твой партнёр, так?

— Мисс Барбитур мой технический консультант — она работает на дому.

— Так кто мне помогать будет, гадская ты золотая рыбка? — вопит Джоанна, вставая — кресло цокает назад до самой двери. — Эй, ты и мышцей не шевельнул, ты, извращенец, отвечай мне! Ты даже не смотришь на меня! Черт побери, я врубаю свет! — Он топочет к двери и шлёпает по стенной панели — лампы выдзенькивают до клинической мощности.

Атом точно такой, каким себя описывал, безжизненно сидит за столом и без всякого выражения разглядывает Джоанну. Но что-то в этой картине неправильно.

— Эй, — любезно указывает Джоанна. — Эй, на тебе нет одежды.

— Типа того.

— А если сюда придёт девушка?

— Вопрос к властям.

Рыбобак блупнул — Джоанна видит, что он тоже освещён, болезненно зелёным. В потоке рефракции висит ядовитая рыба размером с бульдога — за единственный взгляд Джоанна заглотил тёмное тело, брюшко в черно-красную полоску, колышущиеся жабры, вымпелы плавников, высокое лезвие спины, навесные брит-венные колючки, тупую голову и глаза спереди. Но курносое лицо, должно быть, имплантированное. Оно человеческое, переделанное под ставни век и полный рот иглозубов. Этот экземпляр медленно качается в пульсирующем свете, демонстрируя сжатие-разжатие воздушного пузыря и люминесцентных фосфеновых призраков на своей серебряной чешуе. На пятнистых камнях морского дна стоит миниатюрный замок. Голубые глаза рыбы излучают пугающий взгляд интеллекта.

— Чё это за золотая рыбка, это хренов гадский монстр!

С ударом рыба высовывает мурло из воды и бурчит сквозь стиснутую решётку рта:

— Следи за словами, придурок.

Телеса Джоанны передёргивает от потрясения.

— Она несёт семантику!

Бак словно взрывается, — и рыба уже перед ним. Отравленная боль простреливает по руке, когда хищник прокусывает её до кости.

Джоанна слышит собственный крик, похожий на женский, умоляет выпустить, складывает слова, осмысленные единственно для того, кто осмелится присоединиться к нему в изысканном пространстве за болевым порогом. Он бросается сквозь взрывающуюся мебель. Посреди глаза урагана звездопада нервных окончаний он видит, как Атом отрывается от чтения телефонной книги.

— Осторожнее с мебелью, вы оба.

— Сними её с меня! Адская боль! Это! Адская! Боль! Джоанна сбрасывает демона, он ловит ртом воздух на ковре.

— Я на полу, Тэффи! Ненавижу пол! Атом оскорблённо поднимается.

— Тебе что, не говорили, нападение на охранника — это федеральное преступление?

— Охранник? — выдыхает Джоанна, качаясь. — Мужик, это пиранья! Цапнула меня за руку!

— Считай, тебе повезло, чувак, — сблёвывает рыба своим синтетическим голосом. — Забери меня с полу, Тэфф — плюньте кто-нибудь на жабры, задыхаюсь!

— Джед Хельмс делает честь своим видам, — объявляет Атом, выступая из-за стола.

— Не в службу, Тэфф, я проголодался, - вот, собственно, и всё.

Атом достаёт рыбу, расправляет её задние плавники.

— Лучшие оперативники всегда голодны — ты на пике формы. — Он сбрасывает чудовище в бак. Рыба вяло гребёт на дно, её глаза закрываются. Атом перемещает свирепое внимание на Джоанну.

Тот отступает назад, обхватив руку. — Лучше не подходи ко мне, тысукинсын! У вас тут психушка — вы оба психи!

Стена тьмы за спиной Атома словно вспухает злорадством, когда он декламирует:

— Ты вплыл сюда, выкликая своё фальшивое имя, фальшивые проблемы, фальшивые штаны, и смеешь учить меня, что мне надевать — потом пытаешь моего коллегу Джеда Хельмса почти за пределами объёма его внимания. Проваливай отсюда к чёрту, или я тебя...

— Где там застрял этот имбецил? — думает Туров, и тут Джоанна вылетает из здания и под дождём выписывает зигзаги в сторону машины.

Он распахивает дверь и просовывает голову внутрь.

— Гони, Коротышка, гони — там в доме монстры!

— Чего? — сплёвывает Туров, пока тот втискивается в машину, — он выдернул ключ зажигания раньше, чем Джоанна рванулся его повернуть, и теперь держит его за спиной, пока гигант пытается его сграбастать. — Успокойся, идиот, ты привлекаешь внимание.

— Он не вцепился, мистер Туров — но гляньте на след зубов. — И он показывает дугу на руке, похожую на прикус молодой акулы. — Не ходи туда, Коротышка.

— Испугался брехливой псинки, а ещё такой лосяра, — подпускает шпильку Туров. — И не называй меня Коротышкой — жди здесь, я пойду, сделаю мужскую работу так, как надо. — Он отпирает дверь и, вывалившись из машины, несётся сквозь дождь к бурому зданию.

В вестибюле он приводит себя в порядок, потом входит в лифт. Джоанна наверно связался с какой-нибудь старухой, только и общающейся со своим буйствующим спаниелем. Всё просто. Четвёртый этаж.

Ну, если честно, местечко знобящее, но разве Америка не земля свободы? Имеют люди право на тусклые обои и тяжёлые двери?

Всё мчится вокруг его собственных движений, когда он входит в коридор и как во сне смотрит вниз на предмет роликов. Микродред каруселится по ковру, приближаясь к нему, как цунами. Его волосы изогнуты, чтобы стоять на концах, завиваясь, как знаки вопроса под грузом смазки.

Вот и дверь - АТОМ И БАРБИТУР выписано по трафарету на матовом стекле. Он нажимает на звонок, и после паузы дверь распахивается, как выходное отверстие пули, порывы метана клубятся вокруг него.

Он входит в приёмную, - это небо, взболтанное с огнём и акустическими взрывами. Раскалённая окись магния пятнает воздух, ветер вспарывает ожидание на ленточки. Здесь небеса сбились с пути и ударились в панику, как летучие мыши, ослепляя собственный лоб и выпуская ливень кризиса.

— Мистер Атом? — зовёт Туров сквозь шторм, его одежда пузырится сверхутончённой статикой. — У меня есть для вас дело. — Он выцарапывает воздуш-ный мусор из глаз, возбуждённо косит сквозь атмосферу, взбиваемую близящимся освобождением. И ветер меняет направление, комкая зону видимости в мутном смоге.

Смолистый хребет и рёбра висят в воздухе, левитируя в театральном дыме. И посреди знобящего сияния следствие испаряется, и жарко-белые тета-вспышки рокочут голосом, словно усиленным колоннами динамиков в пять тысяч ватт. Звучат слова:

«Офис - машина умерщвления».

Туров клекочет, как гриф, в горле сухо. Он видит себя, иллюзорного в своём отсутствии. Эта встреча — лакмус его отваги, и его лицо становится рефлекторно синим. Он видит себя бегущим, за пределами самоконтроля. Здание выплёвывает его, как оливку.

Оцепеневший город

Атом натягивает штаны и по пожарному столбу летит в гараж. Едет сквозь догматическую показуху, «Тараканий Разворот» в магнитоле. Пуля стесала краску. Что получится, думает он, если жажда убийства у водителя и стопщика сравнима? Смотреть на город честным взглядом — всё равно, что вгрызаться в карамельку гнилыми зубами.

В тяп-ляповом жилом массиве в Кране разместилась квартира Мэдисон Барбитур. Два парня на дорожке спаррингуют в боксёрских перчатках, сделанных из темперных меренг. Проходя мимо, Тэффи видит, что на самом деле на руках у них свинченные деревянные головы статуй Девы Марии.

Наверху Мэдди вводит его внутрь и отходит в сторону.

— Как они висят?

— Геометрически.

— Я как раз смешивала антифриз.

— Думаю, мне он пригодится. Думаю, всем нам пригодится. Джеду нужна помощь.

— Готова предположить самое дикое.

— Просто порванная жабра. У нас был посетитель, приходил за неприятностями. Как же это банально, солнышко.

М:>дди сделала заморозку священных измерений. Иногда Атому жаль, что нельзя поцеловать её прямо в мозг. Её глаза, в пику господствующему принципу, открыты. Она ангел, настолько же реальный, как кости в её теле. — Ты замутнён, Тэфф. Это ликование — оно явно нездоровое.

Атом берёт стакан синевы.

— Здоровье субъективно. Я верю, что эволюционирую.

— Точно — в мертвеца.

— Где твоё воображение?

— В медицинском кабинете. — Она разглядывает его поверх стакана. — Ты на проказе, Тэфф? У тебя лоб пульсирует не хуже сердца.

— Здоровая психика — девственность разума, солнышко. Угости амортизатором. — Она раскуривает его в своих губах и передаёт ему. Он от души затягивается. — Знаешь девушку по имени Китти Стиклер?

— Конечно. Блондинка стандартной комплектации. Все отличительные черты убраны. Отвергает мужиков, которые её сроду не замечали. Ходят слухи про интеллект, но ничего убедительного. Поёт во Дворце Креозота.

— В клубе стрелков?

— Качественное обаяние запаса живцов. Канделябры резиновые — там не любят случайностей.

— Похоже, моё заведение.

— Ага — грохочущие поддельные небеса.

— На это я и рассчитываю. Лучшая вмазка в этой кладбищенской стране — добиваться результата.

— Результативность. — Она стоит прямо перед ним, смотрит в его глаза и сквозь них. — А программа снятия зависимости есть?

Атом хихикает.

— Ты и твой влажный ротик. — Он созерцательно втыкает на свою папиросу. — Я почти подсел на тебя, солнышко.

— Не смеши меня, — говорит она, — своими угрозами.

Дворец Креозота — последнее слово общественных беспорядков. Суженые философий, таких же разнообразных, как Мальро, собираются под одной крышей, дабы предаваться свирепой лживости и взрывному высокомерию. Единственная надежда отвлечь этих ублюдков — выпихнуть на сцену дурочку и заставить её подать голос.

Эту роль играет Китти Стиклер — поёт здесь классику «Бежевых Почек», где перечисляются хирургические насилия, и представители всех полов сообщают, что благоволят к женским формам. Она чирикает без намёка на иронию, сама перенесла каждую косметическую операцию из списка. Её тело настолько подогнано под медиа-стандарт, что едва регистрируется сетчаткой. Похоже, она неспособна завязать. Где-то есть узел — однажды он поддастся.

Атом входит, обращая ионный заряд воздуха. Статистика вероятности поляризуется. Пытаясь заметить девушку, он перефокусируется, пока она не затумани-вается в поле зрения, словно поющий поток патоки. Даже на этих частотах она похожа на вульгарную рек-ламку без следа настоящего продукта. Атом шагает между столов, достигая сцены раньше, чем течение его пустоплаща.

— Извините, мэм... -Эй!

— ... меня зовут Атом, мне надо задать вам пару вопросов, смею выразить уверенность, вы поймёте. Знаете пария, размахивающего именем Джо Анисовое Семя?

Что за чёрт, кто ты такой, говоришь? — Вблизи она похожа на призрак, её лицо словно напылено аэрографом, Вали с моем сцены.

— Вы связаны с кидалой Гарри Фиаско?

— Затусуй свои вопросы себе в очко!

— Прошу сообщать только факты, мэм. Аудитория начинает обращать внимание, ощущая

некую активность на сцене.

— Я не знаю никакого Анисового Семени и не видела Гарри несколько недель. Эй, Сэм, убери этого гондона со сцены!

Сэм, лаская крыльями бензопилу, кратко бычится бестелесным голосом.

Толпа косеет, когда Китти, поддерживаемая лишь светом рампы, обиженно шествует со сцены.

— Леди и джентльмены, — говорит Атом, — если только вы доставите мне радость. Я определил музыкальную ноту для каждой степени человеческой лжи. Вот мой перевод инаугурационной речи президента. — И он вытаскивает кларнет.

Доктор ДеВорониз сущий труп - за исключением рта, который окукливается и щерится, как у обезьяны. Неживой, как тело в брезентовом мешке, он стоит у настольной лампы ради классического эффекта подсвеченной маски.

— Полагаю, это полный успех, мистер Кэндимен, и он принёс мне огромную порцию удовольствия.

— Вполне допускаю, сэр, — говорит толстяк в отельном кресле. — Что теперь нужно — суметь вернуть орган. Нельзя допустить, чтобы его вывезли из города.

— Не самое сложное задание, в конце концов.

— Есть одна вещь, которую я усвоил, доктор, что простота - это чистая доска, которую в обязательном порядке забрасывают и поносят с галёрки. Пора отправляться назад, сэр, — не хочу, чтобы Туров там лез в разговоры и вмешивался в ситуацию.

Дверь с шумом распахивается и ошарашенный Туров вваливается внутрь.

— У меня кровь идёт носом, — рыдает он, потом видит ДеВорониза и замирает. — А он что здесь делает?

— Доктор ДеВорониз как раз собрался уходить, мистер Туров.

ДеВорониз низко кланяется. — Успехов, — хрустит он и выходит, не разгибаясь. Он движется со скоростью размножения столов. Проходя мимо Джоанны в дверях, он склоняется ещё ниже и исчезает.

— Чего тут бродит эта тварь? — спрашивает Туров, вздрагивая. — Он напоминает мне насекомое, что лишь снаружи кажется мёртвым.

— Неотразимая метафора, сэр, и более точная, чем вам кажется. ДеВорониз настолько умён, что едва может разгуливать без толкователя. В любом случае, мы скоро снимаемся в другой отель. Но как прошло ваше задание — этот Атом принял наше предложение?

С сузившимися зрачками Туров промокает лоб надушенным платком.

— Принял? Нашему предложению обрадовались, как летучей мыши на фабрике липучек. Офис Атома — чёртова комната ужасов. Джоанна утверждает, что его укусила собака, и я склонен ему поверить. Представляете, против нас выставили жёсткое шутовство. Мы стремительно скрылись — моя честь задета, вы же понимаете. Этот слабоумный идиот думает, что выходить из машины на ходу и бежать, в то время как она продолжает двигаться — мудрое решение.

Кэндимен испускает жирный смешок.

— Есть идея. Чтобы воздержаться от исполнения, надо дать жизни покинуть тебя, а, Джоанна? Закрой дверь и расслабься.

— И он ушёл каким-то переулком, — продолжает Туров, — а мне пришлось охотиться за ним, как отцу за убежавшим ребёнком. — Он падает в кресло, а Джоанна закрывает дверь. — Я почти уже решил плюнуть на него, но я... не умею водить.

Кэндимен смотрит на карманные часы, еле слышно хихикает и перекладывает их в куртку.

— Ну и ладно. Не успех, конечно. Но красноречие, как медовые соты, жуют ради удовольствия, а не во имя учёбы. От деталей меня избавьте.

— Детали? — повторяет Туров, вытягиваясь вперёд, локти упираются в колени. Похоже, ему приходится претерпеть некую внутреннюю борьбу. Наконец он за-рывается лицом в платок и качает головой.

— Джоанна, тогда присядь, мой мальчик. И расскажи мне о своём впечатлении об этом Атоме.

Джоанна топочет вперёд и усаживает свои огромные телеса на крошечную деревянную табуретку. Его лицо раскрывается, как просвет в грозовом облаке.

— Умник, — рокочет он.

ДНЕВНИК АТОМА

Опишу своё восприятие. Скелет с иглой и нитками. Он живёт в доме, наполненном якорями и огнемётным оборудованием. Снаружи - нитяной буран. Власти - как скорпион в исполинском грузовике. Изнурённые граждане обвисают, как боксёры в клинче. Цельная оболочка Бога отвергнута на краю вселенной. Не хватает только ворона с планом по ту сторону жёстких глаз.

Мы были вежливы

— Эти слова отравляют мне жизнь.

Эдди Термидор любит представлять сеть группировки как монстра Франкенштейна, более чувствительного, чем его создатель. Это правда, но правда неполная. Рождённый со стеклянным глазом, он стал таким водителем, который очевиден всем, едущим навстречу. Теперь, когда у него сногсшибательная команда шофёров, эта манера перекочевала на деловые отношения. Никто не сделал так много, чтобы избежать использования огнемётов в закрытых помещениях.

Он сидит за тяжёлым мраморным столом в каменном замке. Крепость группировки Термидора - не квартирка с картонными стенами, как центр города Бетти; она построена на заказ, внешние стены такие толстые, что занимают больше площади, нежели собственно жилые помещения. Промышленную готику разбавляет Брен-Шуй, искусство обмениваться негативной энергией с окружающей средой посредством размещения огнестрельного оружия в правильных местах по всему дому.

Он ставит на место приёмник, ломкий удар отдаётся эхом.

— Сэмми Тренсем у тумблера, — говорит он. — Сообщает, кто-то якобы устроил хаос в Креозоте.

Нада Нек и Шив сидят у стены на низком диване. Три складки появляются у Нады Нека на лбу — по одной на каждый нервный импульс. — Это ведь Тренсем по жизни всем вокруг продаёт обособление в форме кодеина? Может, он, наконец, влип на этой почве?

— Так, что его мозги скачут, как камбала? Я столкну его с такой высокой крыши, что он умрёт от скуки раньше, чем ударится о тротуар.

Шив исследует набор храповых ножей, отдыхающих у него на коленях. — Я им займусь. Помочу одну из этих тонюсенек.

— Шив, Шив, Шив. Я тронут. Слышал, Нек? Вдохновенный художник. Суматошное мельтешение ножа — и твои кишки разматываются по ковру. Может, даже солит лезвие перед ударом. Но пока придержи коней, Шив, ладно? Там была Китти — я хочу, чтобы она была тут, готовая целовать паркет.

— А, она внизу, босс, она здесь, — говорит Нада Нек.

— Чего? На кой мне в жизни сдалась Китти Стиклер?

— Вы говорили, вы хотите, чтобы она была здесь.

— По моему приказу, а не забежать на огонёк, будто у нас тут деревенская кафешка, где можно потрепаться о цветах и кроликах, ага?

— Извините, босс, вы меня раздавили.

— Шив думает, — шепчет Шив, не глядя по сторонам, — что Нек только притворяется тупым.

Китти начинает стучать каблучком, и все замечают, что она в комнате.

— Китти, какой дьявольский план привёл тебя в наше скромное жилище?

— Целовать паркет, да? — Она идёт к столу, выхватывает амортизатор из пачки и прикуривает. — «Эти слова отравляют мне жизнь». Вы в курсе, что я сегодня едва не погибла?

— Какая-то неприятность у тебя?

— О ха-ха, думаешь, прикольно торчать там, разглагольствовать со сцены перед кучей хамья?

— Естественно, именно об этом мы тут и размышляем — доставляет ли тебе этот процесс удовольствие? Будет ли так же радостно тем из нас, кто шевелит ко-нечностями.

Китти шествует к тяжёлому столу, хватается за его углы и пристально смотрит поверх него в единственный живой глаз Термидора.

— Ты быстро растёшь в моих глазах, Эдди, прямо как когда открыли, что бронтозавр может сидеть на жопе.

Термидор выставляет вперёд челюсть, как лоток в кассовом аппарате.

— Отлично, ты даёшь мне истинные факты в стиле «было-дело-я-обо-всём-этом-читала». А то у таких людей, как я, не на всё хватает места в жизни.

— Ладно, ладно. — Она садится напротив с сигаретой в руках. — Парень вошёл за здорово живёшь, поднялся на сцену и набросился на меня с угрозами и т.д. Потом в ход пошли словесные оскорбления, игра на флейте, огонь упрёков, горемнеи. Повсюду пули — у меня царапина на макияже, видите?

— Ничего не вижу.

— Зато больно.

— Ты просто не знаешь, что такое боль. Твой спинной мозг никогда не видел света.

— Да? Ну, зырь сюда, мистер Был-Там-Спёр-Рубашку. — Китти вытягивает на стол длинную ногу и задирает штанину, показывая сигаретой. — Видишь? Костепилка, прямо насквозь. Добавлено два дюйма, снова скреплено, конец сказки.

— Китти, я говорил тебе не показывать мне эту фигню. На кой мне в жизни сдались твои шрамы?

— Аф-фигеть, — шипит Шив, заглядывая ей через плечо.

— Боже, — тявкает Китти, пряча шрам, — давно ты сзади? Аж мурашки по коже.

— Сядь, Шив. — Термидор смотрит, как Шив скользит назад на диван. — Сейчас, Китти, ты перескажешь мне разговор с этим парнем — его все слышали, понимаешь, но мне надо услышать его из твоих уст.

— Да? — Китти нервно затянулась сигаретой. — Хорошо. Сказал, его зовут Атом? Адам? В этом роде. Модальность сыщика. Сказал, ищет Гарри. Фиаско.

— Ну, это забавно — почему он пришёл к тебе, Китти? У вас с Фиаско что-то есть?

— Ему бы хотелось, — говорит Китти, убивая амортизатор и вставая. — Ладно, забавный вышел визит, Эдди. Я зарегистрировала свою жалобу.

— Ты жалеешь, что я выпустил тебя на сцену?

— Нет-нет-нет, Эдди, я весьма благодарна, но место не слишком изысканное. А тут ещё и частные херы будут летать по сцене?

— Воспринимай это как комплимент, Китти. Ох и эй. Не в курсе, где мне найти Фиаско?

— Не-а, — отвечает она от дверей.

— И почему я тебе не верю?

— Го-мо-сексуальная паника? И вот её нет.

Термидор с минуту размышляет.

— И что за парень этот Адам-Атом?

— Единственный парень с модальностью ЧД и похожим именем - это Тэффи, Тэффи Атом.

— Отлично, Нек. Что мы о нём знаем?

— Слышал, он отрастил усы на животе, — шипит Шив.

— А ты? — вопрос к Наде Неку.

— Ага, всё как он сказал, я тоже слышал эту историю.

— Ясно. И всё?

— А что, этого мало?

Термидор откидывается назад и разглядывает обоих.

— Нада Нек, ты хорошая правая рука, но твою философию нельзя изложить вслух, не сбившись на австралийский акцент. Шив, ты хороший резатель, но твой интерес к ножам ведёт тебя к ошибкам в суждениях.

Оба ёрзают на диване. Шив хотел бы упомянуть о слабости босса к одной пустоголовой блондинке. Он считает её неуместной. Он полагает, что сам подходит ей гораздо лучше. Всё-таки Китти скальпелезависимая, а он резатель. Он понимает эти радости. Ты не жил, пока не оперировал собственной рукой.

— Вот что я скажу, — объявляет Термидор. — Шив, сядь на хвост Китти, посмотри, может, она выведет тебя на этого малого, Фиаско. Нада Нек, — ты найдёшь мне Атома. Он знает что-то об Исчезнувшем Гарри, пускай поделится знанием. Убирайтесь.

— Шив всё сделает как надо, — шелестит резатель, когда они с Надой Неком пятятся из комнаты.

— Китти, Китти, Китти, — мурчит Термидор.

Фиаско, Атом. Их кости сунут в работающую мельницу раньше, чем они снова начнут приставать к этой невинной девушке.

На чём она его поймала? Походка, эгоизм, сарказм. Она совершенный призрак его матери.

Босс, конечно, думает, что он преувеличил, но Тренсем знает, чему он стал свидетелем. Ему пришлось обнажить бензопилу, и эта шваброчка — та, которую никто толком не видит — стояла и пыталась привлечь его внимание. Оглянувшись, он обнаружил на сцене незнакомца в большом чёрном плаще, играющего на гигантской флейте. И пока он играл, что-то начало надуваться на конце инструмента. Это оказалась человеческая голова, полностью повторяющая таковую музыканта, губы прилеплены к другому концу флейты, смотрит на своего близнеца. Потом тело начало выпадать из-под головы, как рождающийся телёнок. Ноги коснулись сцены, и форма расширилась, медленно колыхаясь в потоках воздуха. Потом быстро надулись руки, затрепетали на позицию, и настоящий парень, первый, отцепился и взмыл над аудиторией. Новый мужик, плащ и всё остальное, перехватил флейту, и его музыка качалась и скользила, как фигура воздушного десанта. Летящий мужик, подсвеченный, испещрённый тенями, заорал, словно в ужасе, и с ним все остальные. Клиентура начала палить в потолок, друг в друга, в музыканта на сцене. «Баррет 82», ухая, отцепил один из резиновых канделябров, и к тому моменту, как тот шмякнулся на стол, все вытащили пушки.

Музыкант отреагировал странно. Когда посыпались залпы, он сложил флейту и обернул плащ вокруг себя, как Бела Лугоши, осел под ним и повернулся спиной. Пули словно исчезали в этом плаще, как обещания в манифесте. Потом, когда снаряды разнесли летающего человека, весь притон оказался под душем конфетти, все чурбаны смотрели вверх, как будто это Рождество, а парень со сцены исчез.

Каждая чешуйка конфетти несла миниатюрное подобие лица незнакомца.

Черное бремя

Есть только одно заведение хуже Дворца Креозота, и это - Бар Задержанной Реакции на улице Валентайн, мрачная пещера каркающих прохвостов, стеклянной пыли и наслаивающихся искажений. Те, кто просят пулю и пива, никогда не доживают до дегустации напитков.

Бармен Дон Тото торгует символами анархии, сделанными из печёной пшеницы, — крендельки, как он их называет. Клиентура обжирается наркотиками пополам с джином, элем со всего света, содой и даже молоком. От некоторых коктейлей так пухнет голова, что человек становится похож на Ньюта Гингрича. Таких невезучих окружают и забивают, как кабанов. За стойкой в рамке висит фотография Рони Нелюбимого, боксёра, которому приказали слить бой, а он прорвался через внутренние сомнения и избил не только противника, но всех и каждого на арене и в её окрестностях в нарочито-ярком взрыве насилия против подавляющей заурядности.

Блоха Лонца сидит под ветряной турбиной и баюкает Радость Снайпера. Жирное тело в несерьёзной куртке, он укрепляет свои ссохшиеся ощущения, ввозя кон-трабандой в Америку факты и табак. Уши у него достаточно большие, чтобы вызвать смех. При его вместимости как у ромба только один клиент платит ему за передачу приказов, и этот клиент только что сел напротив.

— Сообщишь мне потом, Блоха?

— Когда я этим пренебрегал?

— Ты ничего от меня не скрываешь, не так ли?

— Вечно сомневаешься, Атом?

— Нет. — Атом прикуривает амортизатор. — Курить будешь?

Блоха взмахивает курткой, обнажая сотню коробок амортов, словно подсобку старого сигарного склада.

— Предлагаешь дьяволу спичку?

— Я задаю вопросы: ты рекомендовал мои услуги в последнее время?

— Ага. Большой мужик. Тупой. Полчаса пытался выбрать себе имя. Но склизкозадый коротышка с ним — он-то говорил серьёзно. Про Фиаско тоже спрашивали — можно было бы отправить их прямиком к Гарри, но я послал их к тебе.

— Благодарствую. — Атом передаёт пять сотен баксов.

— У меня из-за этих денег могут быть проблемы, Атом.

Атом затягивается папироской.

— Не гони. Проблемы никогда тебя не оставят и всегда будут считать тебя достойным их внимания. Проблемы — как ангел. Твой ангел, Блоха.

И тут же Атом жалеет о своих словах — не стоит говорить такие страшные вещи другу. Почему он всегда должен быть умным?

— Извини, Блоха. Вот. — Он даёт ему отделанную перламутром фотографию себя, рыдающего посреди стаи императорских пингвинов. — И ещё это. — Он лезет в плащ, достаёт что-то и разворачивает. — Это пристёгивающийся фильтр обаяния. — Он нацепляет жестяной слюнявчик на Блоху. — А теперь скажи, что любишь меня.

— Ненавижу тебя, Атом. Я терплю тебя, потому что ты мне платишь и покупаешь подарки.

— Видишь? Работает. Увидимся, Блоха. — Атом поднимается и идёт на выход.

Через полминуты врывается аварийная бригада Термидора во главе с Надой Неком.

— А мы тут и не хотим без неприятностей, — говорит бармен Тото, и все валятся в корчах смеха. Тото аккуратно кланяется и с усмешкой продолжает натирать стакан.

Нада Нек обнажает полуавтомат «М61 Убедитель» и размахивает им перед носом Блохи, легкомысленно присаживаясь и обозревая бар. Блоха реагирует так, словно нашёл червяка в своём яблоке.

— Вам, джентльмен, нужен мышечный релаксант?

— Ты местный инфотаракан? Думаю, ты можешь мне помочь. Да, думаю, можешь.

— Посмотри мне в глаз и выбери тему, если сможешь.

— Тэффи Атом — ты с ним встречался.

— Конечно я знаю Атома, только он сейчас занят. Он крот.

— У шпиков это тема недели? Чем же он так занят? Кстати, не забывай про пушку.

— Какие-то ребята попросили его найти Гарри Фиаско.

— Какие ребята?

— Мясистый тупарь и лавандовое зерно, имена не знаю.

— Ты не знаешь целую кучу всего подряд, да, Таракан? Что за слюнявчик?

— Если хочешь, можешь забрать — это фильтр обаяния.

— Умник, да?