Старт. первый километр 3 страница
Американский специалист Д. Харрис называет бег антидепрессатором, то есть средством от уныния. И полагает, что психотерапевтические его показания выше, чем у аутотренинга, когда душевное равновесие достигается в основном волевыми усилиями, серией последовательных команд самому себе. Положение тела при этом остается статичным. А несуетный ритмичный бег как раз и располагает к душевному покою, гонит напряжение, создает отличный динамичный фон для психической зарядки. Только желательно думать на бегу о чем‑нибудь приятном. Не так уж часто в толкучке будней выпадают у нас часы или хотя бы минуты, чтобы поразмыслить о необязательном, ненасущном. Пробежки такую возможность предоставляют.
Юношам свойственно мечтать, старикам – вспоминать. В среднем возрасте можно совмещать эти два дармовых блага. Бег удивительно проясняет память. Это подтверждают очень многие. Известный ученый Р. Янг, выступая на международном научном конгрессе «Спорт в современном обществе» (Тбилиси, 1980 г.), высказал гипотезу, согласно которой физические упражнения, бег благотворно влияют на познавательную деятельность и психическое здоровье. В эксперименте, о котором сообщил Янг, участвовали 157 человек, и у всех независимо от возраста обнаружилось улучшение ряда нейрологических и когнитивных параметров, отмечающих положительное влияние бега на интеллект и нервную деятельность. Один активист клуба любителей бега поведал мне весьма красноречивую историю на этот счет. Он потерял телефонную записную книжку, что для современного делового человека равносильно потере бумажника со всеми документами; и вот за неделю пробежек восстановил в памяти практически все нужные номера. Кому‑то вспоминаются на дистанции стихи, которые в романтические вечера юности были прочитаны любимым, а потом, естественно, забылись.
И я стал давать себе задание перед каждой пробежкой: вспоминать людей, которые чему‑то полезному и правильному научили меня в жизни, помогали, выручали. Как же много их оказалось! И как непростительно было забывать их! Иногда я краснел на бегу не от горячащего движения, а от стыда. Сколько лет сейчас моей первой учительнице, жива ли, радуют ли ее новогодними поздравлениями мои одноклассники? Тренер, у которого я жил полгода, приехав учиться в незнакомый город, тоже не был избалован моим вниманием в последние лет десять. И никогда мне уже не разыскать, не встретить случайно того проводника пассажирского поезда, взявшего нас, четверых отставших от команды подростков, в свой вагон, и доставившего в родной город. Он не потребовал никакой платы, напротив – почти двое суток кормил весьма прожорливую ватагу. Невозможно собрать всех вместе людей, которым ты благодарен в жизни, чтобы слова благодарности им произнести. Но если время от времени хотя бы вспоминать о них, то, возможно, какие‑то биоволны, какая‑то телепатия доставит наши мысленные излияния в их души. А если при этом ты разогрел себя движением, если ритм бега строго организует колебания твоей души, задает им нужную частоту, эта волновая энергия, волнующие воспоминания наверняка как‑то распространяются в эфире, имеют больше шансов достичь адресата.
После таких пробежек и фантазий я чувствовал себя чуть‑чуть иным. По крайней мере не стеснялся некоторой сентиментальности, которая не так уж часто посещает взрослого мужчину.
Это воспоминания. Ну а мечты? Весьма обыкновенная мечта преследовала меня во время пробежек. Когда‑нибудь бегом будет заниматься каждый человек, и это всеобщее увлечение еще больше сплотит людей, подарит взаимопонимание, растворит в соленом поте неприязни, обиды, сварливость. И тогда мы скажем, что бег – это чуть больше, чем просто бег. Доказательства уже есть. В спортивной жизни я замечал: самые покладистые, самые уравновешенные атлеты – это стайеры. Как правило, они чистосердечны и непритязательны. На них можно положиться, они не подведут в последний момент, они терпеливо сносят удары судьбы и всегда надеются на лучшее.
… Самовоспитательные экскурсы в прошлое хороши, когда легко бежится, когда выбранный темп не в тягость, когда погружаешься в нежданную эйфорию, и гармония движения настраивает на нужный лад, а естественность сообщается размышлениям. Но постепенно подступает усталость, сначала она растекается по мышцам, заставляет убавить скорость, а потом и мысли становятся все более вялыми, натужными. Однако и в такие минуты постигаются некоторые незатейливые, но нужные истины. Если ты перед пробежкой поел не в меру, переборщил с калориями, то в конце дистанции обязательно напомнят о себе яства, которыми следовало бы пренебречь. Бег сам подскажет меню, заставит постепенно отречься от гурманства тех, кто подвержен этому приятнейшему из недугов. И точно так же бываешь ты наказан за лишние слова, ненужные поступки, которые имели место до старта. Наступает душевная отрыжка: на трудном участке пути, когда ты уже не волен направлять свои мысли в нужное русло, тебя и настигают раскаяния. Вчера даром потратил полчаса, болтая с кем‑то на работе о пустяках, а дело твое простаивало, дожидаясь тебя. Казнишься дурацкой стычкой с немолодым мужчиной, который толкнул тебя в очереди. И от всех прочих неизбежных промашек бытия начинает мутить, когда бег требует напрячь последние силы, подвигнуть себя на финишный рывок. Нет, если серьезно относишься к бегу, не избежать терзаний; за все ненужное, лишнее приходится рассчитываться. Слишком проясняется сознание, чтобы забыть свои несовершенства.
Со временем я узнал, что в беге всегда есть привкус страданий, что за радостью таится нечто готовое нанести тебе удар той или иной силы. Первый раз это роковое нечто предстало передо мной в образе… петуха. Я безобидно бежал по дачному поселку, намереваясь совершить большущий, километров на двадцать круг, предаться воспоминаниям об одной давнишней романтической истории и задним числом разобраться в ней. Что‑то не понравилось в моем внешнем облике петуху, и он решительно двинулся в мою сторону. Я сделал выпад, чтобы испугать его, но «стервятник» оказался не робкого десятка – ринулся вперед, удар! Я отскочил в сторону и увидел клок выдранной штанины, рассеченную в кровь коленку. Ну не издевательство? Что же делать‑то, отступать, мстить? Схватил хворостину, пошел на обидчика. Но из калитки выбежала хозяйка и на всю деревню крикнула: «Ах, бесстыдник! Повадился, курятины захотел. Я вот сейчас!» Где ж справедливость? Я тихий скромный бегун, все более располагающий свою душу к фауне и флоре, а меня принимают за браконьера? Побежал в противоположную сторону. Но не тут‑то было, рана оказалась нешуточной. Отказаться от пробежки? Ну нет, это было бы признанием полного поражения. И я взял в лес, в глухомань, чтобы побыстрее забыться в одиночестве.
Старался не обращать внимания на боль. В отдельные секунды это удавалось благодаря бальзаму сладких воспоминаний о том, как однажды тихим ясным вечером на приморской аллее я повстречал… Споткнулся о сучок! С трудом выровнялся, чтобы не ухнуться в лужу, едва не коснулся носом земли, совершил каскад каких‑то немыслимых телодвижений, на четвереньках пребывал долю секунды. Отряхнулся, побежал дальше, чертыхаясь. Но не суждено мне было обновить в памяти заповедную историю. Впереди меня в задумчивости шел рыбак. Услышав в последний момент топот моих шагов за своей спиной, он вдруг отскочил с тропы в сторону, взял удочки наперевес и готов был исполнить штыковую атаку, чуть в глаз мне не попал удилищем.
Напугал я рыбака. А себе испортил настроение. И повернул назад. На сегодня приключений достаточно, хватит искушать судьбу, радостей в этот воскресный день мне испытать не суждено. Колено болело все сильней, к душевным тяготам добавлялись вполне реальные, физические. Едва дотянул до города.
С тех пор петухов ненавижу. Благо мне с ними больше не приходилось встречаться на дистанциях. Зато собаки досаждали и портили жизнь не раз. Я всегда любил этих животных, у меня в детстве были Джек и Пират, даже фотография этих дворняг в компании со мной сохранилась в мамином альбоме. Но, занявшись бегом, я несколько пересмотрел свое отношение к овчаркам, пуделям, догам, лайкам, борзым, колли, спаниелям… Вернее, не столько к этим разумным домашним – а точнее, к комнатным – животным, сколько к их хозяевам. Во всех городах, где мне приходилось бывать, собаки резвятся без намордников в парках, скверах, на школьных спортплощадках. Если это такса или новомодной породы японские чи‑хуа‑хуа – еще куда ни шло. От них можно отмахнуться, просто убежать. Но некоторые горожане заводят престижных догов, ньюфаундлендов, боксеров. В Измайловском парке я имел неосторожность пробежать вблизи рыжего сенбернара, увешанного дюжиной медалей. Я, видимо, вступил в зону его влияния, и пес, рявкнув, бросился ко мне. Вспомнив давнишний совет, я замер как вкопанный, пульс мой подскочил, наверное, до двухсот ударов, хотя пробежку я делал в самом прогулочном темпе. К счастью, голос подал и хозяин сенбернара, вальяжный мужчина в кожаной куртке и шароварах, нехотя бросил: «Фу, Фред». Может быть, где‑нибудь в горах сенбернары и служат людям, отыскивая засыпанных снежными лавинами. Но этого Фреда я при всем желании не мог назвать другом человека. Кому‑то он и друг, но не бегуну.
И такие истории приключались нередко. Правда, в газете «Советский спорт», в одном из его выпусков «Клуба любителей бега», я прочитал, что собаки практически не нападают на почитателей трусцы. «Практически»… Невелика гарантия, что какой‑нибудь громила Фред не ограничится громогласным лаем. Какой же выход из положения? Обязательно надевать крупным собакам намордники во время прогулок? Пожалуй. Но я хочу высказать более гуманное предложение. Владельцам собак тоже нужно заниматься бегом. Тогда бегущий человек не будет представляться животному как «чужой», не прозвучит в его несовершенном мозгу эта агрессивная команда. Радуюсь, когда вижу, что энтузиаст собаководства по совместительству является любителем бега, его собака радостно скачет рядом с ним и постороннего стайера в худшем случае просто лизнет в руку. Однажды в сквере я посоветовал молодому человеку, владельцу доберман‑пинчера, заняться трусцой. Вашей собаке, говорю, это бы тоже не повредило, вон как ее разнесло, едва дышит от жира. Он обиделся: нормальный вес, это просто порода такая новая – тучная. Очень грустно, если горожане выведут эти новые породы домашних собак – тучных, ленивых, боящихся мороза. Вот даже и специальные телогреечки стали для них шить.
Я стараюсь почаще убегать все дальше за город, куда собаководы не добираются.
… Зима – весна – лето – осень. Смена времен года. Известный порядок. Объясняется он совсем просто, никакой тайны: ось земного экватора наклонена к плоскости орбиты, вот и подставляет наш шар попеременно свои бока, два своих полушария – северное и южное – то в большей, то в меньшей мере солнцу. Но в этой физике, астрономии обнаруживается вполне людская; одушевленная необходимость. Все повторяется через какие‑то круги, сменяется холод надеждой, потом минуют чрезмерные жаркие радости, и снова остывание, которое все же не вечно: переживем и уныния и стужу, дождемся опять весенних благодатей. Каждодневные мои марши за городские пределы позволили лучше наблюдать положенные всеобщим законом перемены в окружающем. Независимый ход природы по своему кругу завораживал, волновал, непреклонность его обязывала дорожить отведенными тебе годами и секундами, летами, зимами, веснами. И самой малости не хотелось упустить из них.
Бегу вдоль лесной опушки. Сентябрь. Лес то согревается под солнцем, то вмиг остывает, накрытый высоким облаком. Три женщины стоят на проселке, держа в руках корзинки с грибами, глядят в небо, задрав головы. Что‑то печальное в их облике, издалека угадываю праздную, но от того не менее значимую грусть, которая пронизывает их. Поднимаю голову. Журавли кружат над лесом, чуть в стороне от нас. Совсем замедляю шаг, чтобы не мешал топот и ток крови в ушах услышать журавлиные крики.
Ну что, что нам, людям, а этих звуках! Не дети же малые плачут, тревожа родителей. Не любимые наши что‑то сообщают нам уже издалека, уходя, исчезая в пространстве, напрягая голоса, прощаясь, обещая встречу, или уже не веря в ее даже случайную возможность. Почему ж тогда отдаются журавлиные крики в нашей душе эхом? Отзвуки грядущих расставаний в них?
Недолго собирались птицы, погомонили сдержанно, выстроились клином и указали острием его на юг. Я изменил свой маршрут, повернул за стаей. Бежал по просеке, по тропам, не глядя под ноги, а ловя, не упуская из виду ту паутинку в небе. Часто терял ее, и выбежав на просторную поляну, остановился, нарушил свое правило не давать себе отдыха, смотрел на южную часть неба, пока не слилась с темным облаком далекая легкокрылая стая. Не ведая, в какую сторону бежал до этого, я заплутал в лесу. Не знал, далеко ли до города, где верное направление. Часа полтора кружил по замкнутому кругу: трижды пробегал рядом с заброшенной лесной сторожкой, на бревенчатой стене которой было вырезано женское имя «Ира». Но не пугала меня усталость и невозможность отыскать дорогу. Все вспоминался высокий журавлиный крик. Выше он был моей передряги: подумаешь – заблудился. Нечто более важное произошло сейчас, лето кончилось, еще одно время жизни ушло.
Потом ноги сами нашли нужную тропу, я выбежал на то самое место, где часа полтора назад стояли женщины, растревоженные отлетающей стаей.
Нудные январские холода. Нет им конца и края. Самая середина этого неуютного времени. Бегу полчаса по дороге, согреться невозможно, ветер пронизывает насквозь. Недолго и простудиться. Разумнее всего возвратиться домой. Поднимаю воротник свитера, дышу сквозь него, и скоро он покрывается коркой льда. Подбородок, шея, губы совершенно окоченели. Опускаю воротник, нет возможности перебороть мороз. Беру отправление к лесу, по сугробам бегу, проваливаясь чуть не по пояс. Ноги все время приходится поднимать высоко, чтобы сделать шаг, устают мышцы живота. Все тело устает неимоверно. Но стоило забежать в лес – как вдруг стало тепло. Деревья не пускают сюда ледяной ветер, и температура здесь наверняка выше, чем на открытом пространстве. Вот и протоптанная тропа, по ней бежится легко и радостно. Навстречу мне пожилой, худосочный бегун в линялом Лыжном костюме, в такой же бесцветной вязаной Шапочке. Лицо его осунулось от мороза и усталости, но кричит мне довольно задорно: «Привет героям!» Я салютую ему поднятой рукой.
На аллее полно детворы, здесь кормушки, и синица кормится хлебными крошками прямо из руки непостижимо счастливого мальчугана. Я бегу дальше по узкой тропе. И вдруг вижу: раз, два, три, четыре… шесть громадных лосей стоят метрах в двадцати от меня. Они гораздо крупнее, чем представляешь их себе. Раздумывают, в какую сторону податься, стоят в глубоком снегу, дивятся обилию мельтешащих людей: Потом удивительно легким, грациозным при огромном весе шагом плавно пересекают поляну, оставляя на бело‑синем снегу комочки смерзшейся глины, летящие с копыт. Удаляются. А на теплых их боках, на шерстке едва заметно играет солнце, и еще чуть‑чуть теплее становится в лесу.
Часа в три, когда немного стих ветер, а мороз и не думал отступать, я почувствовал, уловил, как солнце согрело мое правое плечо. Сначала думал, что просто показалось. Глянул: на левом плече иней, а правое – чистое, сухое. Значит, скоро весна.
Забегая вперед
После финиша марафона в раздевалке Лужников – пир горой, пар коромыслом из душевой. Одни сидят кручинятся – от усталости ли, от плохого результата в зачетной карточке. Другие произносят здравицы соратникам и себе, наливают из термосов напитки. Витают ароматы, но нет в воздухе и молекулы спиртного. Марафонцы – известные трезвенники. Кто‑то и меня трогает за плечо:
– Устал? Это хорошо. Посиди вот так минут двадцать, потом почувствуешь, как тебя начнет поднимать, поднимать. Еще захочешь пяток километров пробежаться.
Вряд ли у меня через двадцать минут и через двадцать часов возникнет такое желание. Пока что не могу даже ответить участливому незнакомцу, только киваю неопределенно головой: да‑да, мол, вот сейчас посижу, и снова на старт. И когда он уже успел так отдохнуть?
– На‑ка выпей с устатку. Это из клюквы‑ягоды, сам ее собирал. – Он протягивает мне стаканчик.
– Что ж, за знакомство, – произношу, наконец, первые после финиша слова, обнаруживаю, что на это у меня уже силы есть.
Так познакомился я с Сергеем Демидовым, двадцатишестилет ним участником марафона из Вологодской области. Он предлагает обменяться стартовыми номерами. Отдаю ему свой 601‑й, забираю у него 196‑й. Такой, видать, у бывалых марафонцев обычай. Мы медленно выходим из раздевалки, садимся на скамейку возле финишной черты. Узнаем, что на дистанции еще человек двадцать Сергей время от времени снимается с места, помогает усталым бегунам прийти в себя, минеральной воды поднесет, слова успокоительные говорит, поздравляет. И я замечаю, что через минуту‑другую на лицах людей появляются улыбки, начинают они сознавать свои радости. Марафонца на финише должен ждать настоящий друг. Сейчас понимаю это и радуюсь своему новому другу, Сергею Демидову. Говорю ему: «Ты прямо, как „Скорая помощь“. Молодец».
Верно он считает: марафон финишем не кончается, надо обязательно оставаться здесь до самого конца, пока последний участник не закончит бег. И каждому аплодирует, кричит: «Молодец!»
Сергей приехал в Москву как участник индивидуальных состязаний, как рядовой, любитель. А тут оказалось, что его включили в сборную команду Вологодской области.
… Талантами в спорте Сергей Демидов не отличался, закончил Ярославский медицинский институт, присовокупив к вузовскому диплому классификационный билет второразрядника по лыжам. Направлен был на работу врачом‑терапевтом в районную больницу, в городок Белозерск на севере Вологодской области. О серьезных спортивных занятиях, естественно, уже не помышлял. Но через месяц новой жизни понял, что надо шевелиться, как он говорит. Иначе будешь походить на чеховского Ионыча: брюшко, сытая жизнь и небо с овчинку. Некоторые однокашники жаловались Сергею в письмах: «Глухомань, скука вселенская. Три положенные года отработать – и опять в город пробиваться». Сергей по натуре не склонен к меланхолиям, но и его на первых порах терзала тоска. Сам по себе городок Белозерск весьма справный, основательный, возраста почтенного – 1120 лет, старше Москвы. Население – 12 тысяч, такое же, как при царе Горохе. А по району жителей становится с каждым годом все меньше – разъезжаются в большие и малые города. Дискотек в Белозерске нету, какие‑либо карнавалы и фейерверки крайне редки. Радио, разумеется, телевизор – это как положено, в этих формах цивилизация простирала свои эфирные крылья над Белозерском. Из прочих развлечений – сбор ягод и грибов, охота в сезон и рыболовство. Ну и, конечно, встречи в тесной компании по поводу именин, рождения детей, покупки картуза или какой другой полезной вещи. Молодого доктора вниманием в таких случаях не обижали. Как же без него! Но он отнекивался, краснел. Не приучен.
– Что значит не приучен? Этому, брат, никто не учит, а уметь надо, нельзя без этого, не по‑человечески.
– Спортсмен я, не имею права.
– Что значит «спортсмен»? Спортсмены в телевизоре мячик гоняют, им «шайбу‑шайбу!» кричат, а у нас здесь все просто люди. Ну так что, ждать тебя или как?
Чтобы не быть голословным, Сергей решил свою спортивности доказать тренировками. До него спортом здесь занимались в основном только школьники. А теперь по улицам, за городом стал бегать молодой врач. Сначала это носило форму протеста против некоторых местных нравов. Потом стало обыкновенной потребностью для Демидова. Помните, как уездный доктор Ионыч частенько говаривал, что не надо бы толстеть? Сергей Демидов эту фразу повторял своим коллегам: надо физкультурой заниматься, сгонять лишний вес. Те в основном посмеивались.
А терапевт все больше входил во вкус нового распорядка жизни. Ранний, в половине шестого, подъем. Дождь или снегопад – все равно пробежка на десять километров не отменяется, потом тысяча различных упражнений. В точности как учит знаменитый коллега академик Николай Михайлович Амосов, который когда‑то в этих вот северных краях начинал свое медицинское поприще. На работе во время приемов Демидов задавал больным наивный вопрос: «Физкультурой занимаетесь?»
По вечерам он делал основную тренировку, бег на более солидное расстояние. Особое удовольствие приносили не столько даже собственно тренировки, сколько их обязательность и сознание того, что живешь в современном ритме, в ногу идешь с теми, кто верно понимает, как надо организовать свою жизнь.
Летом в здешних краях для бегуна раздолье. Правда, комары досаждают: стоит сделать даже самую короткую остановку, передышку в долю секунды – они среагируют, облепят потные плечи, лицо, руки. Но на бегу отстают. И Сергей бегал в хорошем темпе, не делал пауз, оставлял всякий гнус за спиной. Зимой бывало труднее – холода, сугробы, поздние рассветы, ранняя темнота. В первую зиму Сергей выходил на пробежки через два дня на третий: мало удовольствия в темноте мыкаться по узким улочкам, когда случайный прохожий шарахается от тебя в сторону. А после тренировки целая проблема – ополоснуться. Но на следующий год он зимой уже не страдал, пустяками казались прошлогодние трудности. После тренировки врач освежал тело снежным душем, совершенно не опасаясь простуды. Быт его тоже наладился.
Но главное, как говорит сам Сергей, обязательные тренировки подняли его на какую‑то новую ступеньку в восприятии всей жизни, в отношении к ней. Долгая, долгая на Севере зима. Уже и марта две недели про‑шло, а в природе никаких перемен, сугробы ни на сантиметр не стали ниже. Но все же взбирается солнце вверх, прямее смотрит на землю. И – весна на два месяца, с бездорожьем, распутицей. В такое время некуда деться бегуну. Сергей однажды весь‑город обошел, выбирая подходящее место для тренировок, И нашел. Древний крепостной вал с южной стороны освобождался от снега и подсыхал уже в начале апреля. Дистанция коротковата – тысяча метров. Приходилось взад‑вперед раз двадцать пробежать, чтобы получить нужную нагрузку. Зато не пропадал апрель.
А через год тренировок Сергей Демидов узнал, что в Череповце будет проведен марафонский пробег в честь Дня молодежи, стал готовиться к старту. Выступил вполне удачно, познакомился со многими участниками, стал переписываться с ними, узнавал, где какие интересные соревнования по бегу для всех желающих. Нечасто, но все‑таки стал выезжать на пробеги. Наметил себе два обязательных старта: зимой по Дороге жизни на Ладожском озере, летом – Московский марафон.
«А как это, ну, физкультурой лечиться? Как ее начать, физкультуру?» – спросила однажды у врача немолодая женщина на приеме. За такими консультациями время от времени стали к нему обращаться и другие жители Белозерска. Может быть, регулярные пробежки авторитетного лица на кого‑то повлияли. Или больше стали об оздоровительной физкультуре в газетах писать, по телевизору рассказывать. Но интерес к физкультуре и в Белозерске проклюнулся в среде тех людей, которые всегда считали ее безделицей, зряшным делом. Правда, за три года, что Демидов работает врачом, пока ни один человек к нему не присоединился во время пробежек. Северяне на всякое дело собираются неспешно, примеряются основательно. Но зато потом и не отступятся от него. Чтобы несколько ускорить этот процесс теоретических раздумий у потенциальных любителей физкультуры, врач решил организовать группу «Здоровье» для горожан.
Жена Сергея Лена эту затею восприняла без восторгов: сын у них растет, ему требуется внимание, а отец и без того целыми днями в больнице или ездит по району, по вызовам. Но Сергей с улыбкой напомнил ей про Ионыча. Этот чеховский образ определенно служил в семье Демидовых неким шифром, предупреждающим знаком: осторожно, опасность, ожирение души.
К общественной своей обязанности руководитель группы «Здоровье» относится не менее серьезно, чем к работе врача. Считает ее непременным продолжением медицинской практики. Завел на всех своих подопечных карточки, фиксирует в них все изменения в организме каждого, дозирует индивидуальные нагрузки, составляет планы самостоятельных занятий. Два раза в неделю выделяют «Здоровью» время в спортзале средней школы. И хорошо, что основная часть группы – учителя и медицинские работники. Авторитет этих профессий достаточно велик в небольшом городке, а потому, возможно, физкультурников здесь станет побольше.
Сам Сергей Демидов за три года тренировок очень подтянулся в спорте, стал кандидатом в мастера на 20‑километровой дистанции, а Московский марафон пробежал с личным рекордом.
– Мастером спорта собираешься стать? – спросил я его, когда поздним вечером мы сидели близ финишной черты Московского марафона.
– Постараюсь. Считается, чтобы норматив мастера по легкой атлетике выполнить, нужны какие‑то особые условия. Вот говорят: тренировки в среднегорье, в высокогорье, особая система ре абилитации после нагрузок, режим питания, оперативный контроль… А я вот докажу, что в деревне мастером можно стать без тренера, без рекортановых дорожек. У нас, между прочим, условия для бега даже лучше, чем в больших городах: свежий воздух, природа, более спокойная жизнь. Но мастером спорта стать – для меня не основное. Доказать хочу, что физкультуру, бег в особенности, врач должен прописывать каждому, больному и здоровому. Это, конечно, давно уже доказано и без меня – на уровне статей в журналах, выступлений уважаемых медиков. Но в практике все это до коллег, обычных врачей, доходит очень медленно. В институте мы проходили курс лечебной физкультуры, сдавали и по физвоспитанию зачеты. Но не сильно требовали от нас: хочешь – люби ее, физкультуру, не нравится – твое личное дело. Многие медработники до сих пор с опаской относятся к физкультуре: таблетки, постельный режим – это советуют за милую душу…
– И что же ты предлагаешь?
– А что предлагать? Все хорошее уже предложено, узаконено. А толку? Кто хочет – выполняет. Не желаете – никто не накажет. В каждом городке, в каждом райцентре есть физкультурные работники. А физкультурников не увидишь, если не считать школьников да какую‑нибудь футбольную команду. Обязал бы каждого председателя райспорткомитета самого заниматься бегом и организовать клуб любителей бега. Я уже замечал, что о пользе бега можно толково говорить только с теми, кто сам пробежки делает и оценил это на собственном здоровье. И по отношению к врачам предлагаю – каждый обязан заниматься физкультурой, знать толк в ней. Будь я министром, специальный приказ бы издал, в дисциплинарном порядке бы взыскивал с тех, кто игнорирует упражнения. Сейчас многие в народную медицину ударились, травами, настоями, отварами интересуются. То есть опять надеются на чудо: выпил чего‑то там – и полегчало, здоров. За здоровьем надо семь верст каждый день отмахать. А лучше всего бегать на двадцать верст…
Сергей улыбнулся. Между прочим, я обратил внимание, что он тоже что‑то записывает себе в блокнотик. Как я выяснил – возраст участников и результаты их в марафоне.
– Чтоб было с чем сравнивать, – объяснил Сергей. – Все‑таки надеюсь, что в скором времени в Белозерске не я один буду заниматься марафоном. Сейчас я пожестче за наших мужиков возьмусь. А то ведь ко мне на занятия в основном женщины приходят. Сильный пол предпочитает, как говорится, традиционные формы досуга. В маленьких городках, где вечером некуда податься, спорт особенно нужен, в нем спасение. От пьянства самое надежное средство – бег.
ПЯТНАДЦАТЫЙ КИЛОМЕТР
Мы бежим уже по территории Парка культуры и отдыха имени Горького. Вдоль трассы стоят за барьерчиком зрители, их довольно много. И хотя лидеры марафона давно уже пробежали здесь, болельщики все равно аплодируют и сейчас каждому стайеру. В этих обыкновенных хлопках можно уловить немало оттенков, хоть это вовсе не оркестр, особых возможностей выразить гамму чувств нет. Впереди меня семенит невысокий, круглый как колобок молодой мужчина, он раскраснелся, подрумянился от бега и легкого стеснения, чуть кокетливо отводит взгляд от зрителей в сторону, каждый его выдох по звуку напоминает свисток маневрового паровозика: «Фьють. Фьють. Фьють». В аплодисментах, адресованных ему, угадывается скрытая ирония и деликатность, хлопки неритмичные, какая‑то девушка уткнулась лицом в плечо подруги, сдерживает смех, но в ладоши продолжает бить. Удивительно, как этот марафонец своим семенящим шагом умудрялся столько времени держаться впереди меня. И сейчас мне не удается его догнать, хоть, кажется, Он того и гляди закончит бег, свернет с трассы, опустится на скамейку.
А кому это впереди хлопают так безудержно, с гиканьем, с одобрительными «давай‑давай»? Так обычно приветствуют своего товарища. Наверное, пришли москвичи поболеть за какого‑нибудь знакомца. Но вот уж километр, второй прислушиваюсь и замечаю, что аплодисменты не теряют выразительности и силы. Не мог же кто‑то тысячу болельщиков собрать и расположить их вдоль дистанции! А там впереди хлопают в ладоши все азартнее, заразительнее. Это меня интригует и, хоть силы уже не те, увеличиваю темп. Минут через десять настигаю виновника этих маленьких торжеств на дистанции. Вот в чем дело: он постоянно поднимает вверх руки, сцепляет их, потрясает над годовой, салютует публике. Но главное, что располагает к нему всех, – это улыбка. Такая улыбка требует от человека отдельного усилия, некоторой дополнительной энергии – в ней участвуют не только губы и глаза, но и щеки, уши, даже плечи подхватывают эту волну. Слишком расточителен этот марафонец, столь интенсивные улыбки будут стоить ему на трассе сколько‑то лишних калорий. Я поравнялся с ним, исподтишка бросил на него взгляд. Он тут же сделал шаг в мою сторону и обеими руками пожал мне руку: «Приветствую!» Публика восприняла рукопожатие восторженно. Видимо, всякому массовому, народному зрелищу нужен свой скоморох. Я не против той роли, которую взял на себя номер 714‑й, но подыгрывать ему нет сил и настроения. Лучше отстать. Но он жаждет продлить знакомство, представляется: