Сергей Владимирович Щеглов

Родился в городе Ярославле в 1903 году. Закончил ВХУТЕИН (1) и был направлен в Ярославль представителем местного товарищества художников. По тогдашнему – «Всехудожник», или как называли его Ярославцы «Всякохудожник»

К тридцати семи годам Сергей Владимирович стал знаменитой фигурой в городе. Его избрали в горсовет. Городская известность пришла к нему после того, как он спас от взрыва храм Ильи Пророка, построенный в семнадцатом веке. Когда во «Всякохудожнике» узнали, что готовиться взрыв собора, искусствоведы подняли волнение: как-никак семнадцатый век, достояние культуры. Послали телеграмму в Москву, отправили делегацию в облисполком. Но к тому моменту саперы уже оцепили площадь, под церковные стены подвели фугасы, жителей окрестных домов и контор эвакуировали. В этот момент появляется Сергей Владимирович. Предъявив свое депутатское удостоверение, он забрался на колокольню и захлопнул за собой люк. Снизу раздавались крики рабочих, о том, что через час взрыв, на что Щеглов предложил взрывать храм вместе с депутатом. Этим действием удалось отложить взрыв до утра. А утром следующего дня пришла телеграмма, запретившая подрыв.

Сергея Владимировича Щеглова назначили председателем октябрьской комиссии по оформлению города к 20-й годовщине революции. На оформлении праздника было положено немало усилий. Не осталось не одной хибары на главных улицах города, на которую не навесили лозунгов или транспаранта.

«Когда город был украшен, Сергей Владимирович предложил Зимину принять оформление.

- Я не такой бездельник,- сказал товарищ Зимин, - чтобы разъезжать из Завольжья за Которосль. Свезите всю изопродукцию на стадион, и я с парашютной вышки в бинокль рассмотрю её.

- Как? Разобрать все уже установленное на местах? А потом устанавливать снова? Разложить на землю стадиона? А если дождь? А если снег?

- Выполняйте.

Нет, не выполнил Сергей Владимирович приказа, не повез изопродукцию на стадион. Так и провисело оформление на фасадах весь праздник без подписи Зимина.

По ночам в нашем доме не спали. Как, впрочем, не спали и в соседних. Мне это казалось какой-то жуткой взрослой игрой...

…Отца взяли под утро. Я спал в бабушкиной половин. Отцу не разрешили проститься со мной. Да он не очень-то и настаивал – велика была ещё уверенность, что там разберутся.

Месяца через полтора мама взяла меня на папину работу «…» На входной двери висело написанное тушью объявление: « Собрание жен вредителей назначается на пятницу, на 16 часов».

Шли месяцы, но отец все не возвращался. В нашем дворе для мня произошли изменения. Если раньше играя в Чапаева, я всегда был красным, то теперь меня принимали играть только как белого. К нам в дом перестали ходить гости. Летом маме пришла повестка из НКВД. Ей и до этого времени раза два приходили повестки, но эта была особенной. Маме предлагали прийти к следователю Ширманову, имея при себе меня. Бабушка перепугалась – это вас на высылку вызывают. Мать тоже струсила. Но не ходить было нельзя.

Ширманов встретил нас в дверях кабинета. Он попросил маму посидеть в коридоре и повел в кабинет меня одного.

Белозубо улыбаясь, Шарманов усадил меня к столу, сел сам на против, выставил коробку «мишек на севере», пододвинул ко мне:

- Не стесняйся!

- Я и не стесняюсь…- И я взял конфетку. Я не успел ее развернуть, как он жестом фокусника выбросил на стол веер фотографии.

- Приглядись, может, кого узнаешь.

Я застыл с недоразвернутой конфетой. Я знал их почти всех. Вон тетя Маня, вон дядя Коля, вон Никанор Степанович… Был там и отец. Я судорожно соображал – как быть? Сказать? А вдруг их тоже заберут. Не сказать? А вдруг он знает, что я знаю. Во всяком случае, отца не знать я не мог.

- Вот, - сказал я,- указывая на отца.

- Это понятно,- заулыбался Ширманов,- а еще?

Он улыбался так весело, что я утратил чувство опасности. Еще секунда – и я назвал бы всех. Но он переиграл. Он протянул через стол руку к моей щеке. В ту пору у нас дома была кровать с никелевой дугой. Я иногда прислонялся к ней щекой и всякий раз удивлялся ледяному холоду никеля, хотя в комнате было тепло. Так вот, пальцы Ширманова оказались никелированно-холодными. Меня объял ужас – таких пальцев не попадалось ранее ни у кого. А он желая подбодрить меня, дружески ухватил этим никелем мою щеку. Я заревел благим матом. Он испугался, отдернул руку, что-то заговорил, но я продолжал реветь.

В кабинет ворвалась мама.

- Что вы с ним делаете?

-Мы, собственно, ничего…

- Не стыдно ребенка!

Мама схватила меня за руку и вылетела со мной в коридор. Мы бежали по коридору к выходу, и коридор был бесконечным. Я вопил. Приоткрывались встречные двери, кто-то выглядовал и захлопывал их. А за нами, громко топая, бежал Ширманов и кричал;

- Пропуск, пропуск забыли!

Больше меня в НКВД не вызывали. Хотя столкнуться с ним мне еще пришлось. Мама получила сообщение, что следует срочно приготовить для отца теплую одежду и валенки.

- Все. Высылают на север,- сказала бабушка и принялась лихорадочно доставать полушубок, ватные брюки, рукавицы. Всех этих вещей не было в доме, срок поджимал, ионии с матерью метались по магазинам и базарам. Но вещи у нас не приняли.

- Поздно,- сказал угрюмый старшина,- опоздали.

Так мы и ушли с вещами». Писал, сын Сергея Владимировича Лев Щеголов о своих воспоминаниях связанных с отцом. Спустя многие годы, Лев Сергеевич вернется в свой родной город и в привокзальном ресторанчике он встретит Ширманова. За эти годы из некогда блистательного молодого офицера, Ширмонов превратился в помятого «ханыгу». Так что Лев Сергеевич его даже не смог опознать. Из их недолгого разговора открылась тайна, связанная с судьбой отца после заключения. Когда подготавливался перевоз заключенного Щеголова Сергея Владимировича в ссылку на десять лет, пришло распоряжение, согласно которому его приговорили к вышей мере наказания. Расстрел происходил в ярославской области неподалеку от деревни Селифонтово в 1938 году.

Нужно отметить, что Селифонтово – место расстрельного полигона октября 1938 года — одного из основных мест массовых казней захоронений жертв «Большого террора» в ярославской области.

С 3 по 6 октября 1938 года, в лесном массиве близ деревни Селифонтово были расстреляны 187 человек: рабочие, крестьяне, священнослужители, инженеры, лица руководящего состава. Все они обвинялись в антисоветской деятельности по 58-й статье и объявлялись «врагами народа».

В ярославской области росли не довольства, вследствие чего стали формироваться террористические группировки, руководителем одной из которых стал Потехин Николай Давыдович.