Глобальная трансформация
С 1970‑х годов мировая экономика стала интегрированной до такой степени, что изменения в одной части мира почти тотчас же сказывались на происходящем в других местах. В 1970‑х движению цен на фондовых биржах лишь изредка соответствовали аналогичные изменения на других биржах, а в наши дни биржи «движутся» в тесной связке. В 1970‑х годах торговля во многих странах давала лишь малую часть национального дохода и в основном распространялась на взаимодополняемые товары. Сегодня она охватывает товары и услуги по всем направлениям, причем все более активно развивается торговля частями товаров и услуг, в основном внутри транснациональных сетей. Соответствующие затраты на оплату труда стали занимать более весомую часть процесса торговли.
Капитал и связанная с ним занятость перетекают из стран Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) в страны с развивающейся рыночной экономикой. И этот процесс будет продолжаться. Основной капитал в расчете на душу населения в Китае, Индии, Индонезии и Таиланде составляет три процента от аналогичного показателя в США. Производительность в этих странах будет расти в течение многих лет только из‑за производства большего количества машин и объектов инфраструктуры. Тем временем промышленно развитые страны станут экономическими рантье, при этом средняя реальная заработная плата там увеличится или станет лишь средством для сглаживания неравенства.
Развивающиеся рыночные экономики по‑прежнему будут основным фактором роста прекариата. У этого аспекта глобализации обратного хода нет. И со стороны тех, кто обеспокоен неравенством и экономической неуверенностью в нынешних богатых странах, наивно думать, что эффективным ответом на финансовый шок 2008 года и последовавший за ним экономический кризис был бы возврат к протекционизму. Однако, к сожалению, как мы увидим, правительства отреагировали таким образом, что в результате неуверенность и неравенство, сопутствовавшие кризису, только усилились.
Как появилась Киндия
Глобализация оставила свой след: возникла так называемая Киндия, появление которой серьезно изменило социальную и экономическую жизнь на всей планете. Разумеется, объединять Китай и Индию не совсем правильно, у этих стран разные культурные традиции и разное общественное устройство. Однако для наших целей Киндия послужит удобной и емкой метафорой.
До эпохи глобализации рынки труда в экономиках, открытых для торговли и инвестиций, составляли примерно миллиард трудоустроенных и ищущих работу (Freeman, 2005). К 2000 году численность рабочей силы в эти странах возросла до 1,5 миллиарда. Тем временем Китай, Индия и страны бывшего Советского Союза влились в мировую экономику, добавив к этому числу еще 1,5 миллиарда. Так что трудовые ресурсы в глобализирующейся экономике утроились. Новички приезжали с небольшим капиталом и очень низкими зарплатами, изменив мировое соотношение труд – капитал и ослабив переговорные позиции рабочих за пределами Киндии. После 2000 года к трудовым ресурсам добавили свою долю и другие страны с развивающейся рыночной экономикой, такие как Вьетнам, Индонезия, Камбоджа и Таиланд, за ними начали подтягиваться Бангладеш и некоторые другие. Вошло в обиход новое понятие – «Китай плюс один», означающее, что транснациональные корпорации, защищая свою стратегию, будут открывать предприятия по крайней мере еще в одной стране помимо Китая. Вьетнам, с населением 86 миллионов человек, главный кандидат, с реальными зарплатами, остававшимися неизменными на протяжении двух десятилетий. В 2010 году работник текстильной фабрики там получал месячную зарплату, равную 100 долларам США – лишь малой части оплаты за аналогичный труд в США или, например, в Германии.
О скорости происходящих изменений говорит следующее: на протяжении 40 лет Япония была второй по уровню экономического развития страной в мире после США, а в 2005 году в долларовом эквиваленте у Китая валовой внутренний продукт (ВВП) был лишь наполовину меньше, чем у Японии. В 2010 году Китай обогнал Японию и приблизился по этому показателю к США. Индия старается не отставать, ее экономическое развитие идет бешеными темпами.
Рост китайской экономики был обусловлен государственными инвестициями, особенно в инфраструктуру, и прямыми инвестициями из‑за рубежа. Транснациональные корпорации ринулись туда, используя «дочерние» фирмы по всему Китаю. Они набрали сотни тысяч рабочих в спешно построенные промышленные зоны, поселили их в общежитиях и заставляют работать так интенсивно, что большинство увольняются, не проработав и трех лет. Эти люди могли бы соответствовать понятию промышленного пролетариата, но к ним относятся как к мигрирующей рабочей силе разового использования. Они пытаются требовать повышения оплаты труда. Но она настолько мала, что еще долгое время будет считаться крошечной по сравнению с тем, что получают рабочие в промышленно развитых странах, то же касается и соотносимых издержек на единицу продукции, особенно в условиях резко возрастающей производительности труда.
Китай внес свой вклад в мировое неравенство доходов несколькими способами. Низкие зарплаты в этой стране негативно сказались на заработной плате в остальном мире, увеличив дифференциацию зарплаты. Он сохранял собственные зарплаты на очень низком уровне. По мере экономического роста доля зарплат в национальном доходе снижалась в течение 22 лет: от менее 57 процентов ВВП в 1983 году до всего лишь 37 процентов в 2005‑м. Так что Китай можно по праву назвать страной с самой «капиталистической» крупной экономикой за всю историю человечества.
«Фоксконн» (Foxconn), крупнейший в мире производитель, работающий по контрактам с другими компаниями, служит наглядным примером злоупотреблений, которые допускают транснациональные компании в промзонах, появившихся в Китае. Эта фирма является «заместителем» тайваньской Hon Hai Precision Industry Company, в Китае в ней трудятся 900 тысяч работников. Половина из них – в Фоксконн‑Сити в Шэньчжэне, где стоят 15‑этажные производственные здания, и в каждом из них идет работа на одного из заказчиков, среди которых Apple, Dell, HP, Nintendo и Sony. Фоксконн‑Сити расширился благодаря тому, что компания за ничтожную зарплату нанимает сельско‑городских мигрантов, в расчете на то что трудовые ресурсы обновятся за год на 30–40 процентов, поскольку тех, кто не выдержал потогонки, быстро сменяют постоянно прибывающие новые когорты.
Такой порядок функционирования предприятия способствовал росту мирового прекариата. Низкая заработная плата и высокая интенсивность труда (включающая 36 сверхурочных часов в месяц) заставили фирмы в других местах посоревноваться в урезывании зарплат и привлечении гибкой рабочей силы. Однако эта проблема, хоть и с запозданием, но все же привлекла внимание мировой общественности – после череды самоубийств и попыток самоубийства в 2009 и 2010 годах.
Эти самоубийства возымели действие. После негативной рекламы и неофициальных забастовок «Фоксконн» увеличил зарплаты. Но одним из следствий этого станет сокращение мест для бесплатного проживания и урезывание бесплатного питания, а также сокращение площадок для досуга. Первая реакция «Фоксконна» на самоубийства была патерналистской. Здания фирмы обнесли защитными сетками, чтобы выпрыгнувшие из окон не разбивались насмерть, наняли психологов для помощи тем, кто находится в подавленном состоянии, пригласили буддистских монахов, чтобы те успокаивали рабочих, и даже подумывали о том, не взять ли с сотрудников расписку с обещанием не совершать самоубийств. Знаменитости из Кремниевой долины забеспокоились. Но могли бы и не удивляться: они получали миллиарды долларов за счет смехотворно дешевой продукции.
«Фоксконн» – это символ глобализации. Он внесет изменения в прежнюю модель, подняв ставки в основной зоне, сократив пособия и льготы предприятий, перенаправив часть производства в менее затратные области и нанимая еще более незащищенных работников. Великий механизм аутсорсинга – привлечения сторонних ресурсов – не знает усталости. Однако «Фоксконн» и китайская модель развития ускорили изменения в остальной части мира, в результате которых прекариат оказался в центре внимания.
Товаризация фирмы
Один из аспектов глобализации, на который реже обращают внимание, но который тем не менее существенно повлиял на рост прекариата, – то, что сами компании стали чем‑то вроде товара, который продается и покупается путем слияния и поглощения. И хотя подобная практика давно присуща капитализму, все же подобные случаи раньше были редки. И то неистовство, с каким в наши дни фирмы выставляются на продажу, разделяются и укомплектовывается заново, стало одной из примет мирового капитализма. Растет число корпораций, принадлежащих иностранным пайщикам или находящихся в управлении пенсионных фондов и фондов прямых инвестиций.
Превращение компаний в товар означает, что заинтересованность в них нынешних владельцев уже не так велика, как раньше. В любой день владельцы могут устраниться, а вместе с ними сменится менеджмент и упразднятся все негласные договоренности о том, как следует выполнять работу, какую зарплату считать достойной и что делать с теми, кто нуждается в помощи.
В 1937 году Рональд Коуз (Ronald Coase) выдвинул теорию, за которую получил Нобелевскую премию по экономике. Он предположил, что фирмы, с их иерархией, занимают преимущественное положение по отношению к разобщенным рынкам, состоящим только из отдельных лиц. Пользуясь своим преимуществом, фирмы уменьшают операционные издержки на ведение бизнеса, в том числе потому, что обеспечивают долговременные связи, основанные на доверии. Но эта теория не выдержала проверки временем. Предприимчивые люди могут накопить огромные суммы и перекупить даже самые хорошо управляемые компании, вот почему все меньше стимула для создания доверительных отношений внутри фирмы. Все становится товаром и открыто для пересмотра.
Долгие годы академические издания пестрели статьями о национальных «разновидностях каптализма». Все эти разновидности теперь сливаются в единый глобальный гибрид, ближе к англосаксонской модели корпоративного управления (в интересах акционеров‑собственников – shareholders), чем к германской модели управления в интересах заинтересованных сторон (stakeholders), как можно убедиться на примере Японии. «Японское чудо» 1960–1970‑х годов основывалось на фирме как социальном институте, с жесткой иерархией, пожизненным наймом, оплатой по стажу и «профсоюзами компании». Это подходило стране, входящей в мировую экономику с изначально низким уровнем дохода. Но жесткость этой модели мешала ей адаптироваться в эпоху глобализации.
В конце концов правительство переписало корпоративное право (приблизив его к американской модели): теперь фирмам разрешалось вводить оплату по результатам труда, систему опционов (поощрений для менеджеров), нанимать «внешних» директоров, повышать сотрудников в должности в зависимости от компетенции, а не от стажа, преследовать цели акционеров и нанимать служащих, находящихся посредине карьерной лестницы. Фирма превратилась в товар, которым ведает финансовый капитал и владельцы которого – акционеры, а не менеджеры. Это была не полностью американизированная модель, но тенденция просматривалась четко.
С 1990 по 2007 год доля акций, принадлежащих иностранцам, выросла примерно в шесть раз. Выпуск акций стал обычным делом, теперь фирмами можно было завладеть. До конца 1990‑х наблюдалось менее 500 слияний и приобретений в год, а в 2006 году их было почти три тысячи. Эти изменения стали возможны благодаря реформе, позволившей компаниям использовать акции для покупки других фирм, а реформы учета и отчетности обязывали фирмы к большей прозрачности. В 2007 году законодательство разрешило «трехсторонние слияния», в результате чего иностранные компании стали активнее использовать акции для покупки японских фирм через свои дочерние компании.
Угроза захвата заставила компании ограничить пожизненную занятость, в основном за счет «естественного сокращения» персонала без замены его новыми штатными работниками. Доля фирм, признавших, что они «ориентированы на акционеров», в 2007 году увеличилась до 40 процентов, тогда как доля фирм, признавших, что они «ориентированы на работников», уменьшилась до 13 процентов.
В других странах аналогичным образом происходило превращение фирм в товар, в результате жизнь для работников стала еще более нестабильной. Даже те, кто относил себя к салариату, теперь столкнулись с тем, что в любой день могут потерять работу и другие виды гарантий из‑за того, что их фирму перекупили или она объявила себя банкротом. Со своей стороны, отчасти для защиты, компании хотят иметь более гибкую рабочую силу, чтобы быстро реагировать на внешние угрозы.
Из‑за товаризации стало более подвижным и разделение труда внутри предприятий. Если в каком‑то месте деятельность предприятия может обойтись дешевле, эти задачи переводятся на офшор (внутри фирм) или на аутсорс (поручаются фирмам‑партнерам или посторонним фирмам). Это приводит к разделению процесса труда, внутренние профессиональные структуры и бюрократические карьеры рушатся из‑за неопределенности – люди не знают заранее, будет ли то, за что они привыкли отвечать, передано на офшор или на аутсорс.
Этот раскол сказывается и на совершенствовании навыков. Стимул для вложений в трудовые навыки определяется по стоимости их приобретения, альтернативным издержкам и перспективе дополнительного дохода. Если риск увеличивается или нет возможности практиковать навыки, вложения в них уменьшатся, а вместе с тем уменьшится и психологическая привязанность к компании. Короче говоря, когда фирмы становятся менее стабильными, работники не горят желанием делать там карьеру. И это подталкивает их в сторону прекариата.
Фирма становится подвижней, чем работники, в смысле ее способности переключаться с одного рода деятельности на другой. Большинству служащих переключаться нелегко. Но многие вынуждены зарабатывать, чтобы поддерживать семью, платить за обучение детей, заботиться о престарелых родственниках. Из‑за этого порой рушится профессиональная карьера и человек переходит на существование в качестве прекариата.
Для большего числа рабочих в двадцать первом веке уже нет надежды, что фирма – место, где можно сделать карьеру и получать стабильный заработок. И в этом не было бы ничего плохого, если бы социальная политика была нацелена на то, чтобы все, кто трудится на благо фирмы, имели основные гарантии защиты. В наши дни это далеко не так.