Сказочка для тех, кто бросает, или трактат о неделимости окрошки

окрошка < джинн тоник

В одном Вредиземном море с незаписанных времен плавала пузатая бутылка с джинном Тоником и записочкой.

Тоник был джинн добрый, но немалый, к тому же увалень неуклюжий и дурак инициативный, за что и был когда-то заточен в темную бутылку, обросшую со временем вредиземно-морскими ракушками, кораллами и преданиями. Например, поговаривали, что Тоник, еще в бытность свою на свободе, очень любил помогать людям, когда его не просили.

Вот увидел однажды веселых сибирских лесорубов, скумекал, что народ из чащи непролазной мыслит степь да степь сделать, ну и помог по разумению — так появилось сказание о Тунгусском метеорите. А еще раньше подглядел, как охотники мамонтов забивают, и забил. Всех. И охотников, и мамонтов, и динозавров, и устроил заодно ледниковый период, чтобы охотиться было некому, не на кого и незачем. Потому что хотел прекратить кровавые бойни и устроить мир во всем мире. В общем, эволюция несколько раз начиналась заново, а на Луне до сих пор никто не живет в мире и согласии.

Оно всегда так, когда кто-то придумывает Добро и Зло, а потом хочет одно искоренить другим.

окрошка вторая. ицман Вот за подобные благие порывы и запихал его боцман Зурван в первый подвернувшийся бутылек (вы понимаете, что у боцманов иной тары и не бывает в руках, разве что еще бочонки и танкеры).

Так уж сложилось, что Дурак с Инициативой иногда наказуем, хотя по отдельности Дурак и Инициатива — иногда полезные явления.

Боцман тоже был уверен, что джинн Тоник — это Зло, поскольку ром вкуснее. А чтобы никто не сомневался в Добрых Намерениях Боцмана, к бутылочке была прицеплена Пояс-ничечная Записка на желтой смешной бумажке корявым жизнерадостным почерком:

«Тут Джинн Тоник. Кто найдет под пробоч-кой изображение Чего-Нибудь, может потом обменять ее на настоящее Что-Нибудь плюс получить в подарок еще Что-Нибудь бесплатно. Сам Джинн Тоник не пробуйте, он невыдержанный.

P.S. Добрый ром лучше, чем добрый

джинн. © Боцман Зурван

окрошка третья. окончательная

Вот эту-то бутылочку с начинкой выбросило однажды на Северный полюс. Нашли ее Три Медведя, сами недавно вышедшие из пивной бутылки, куда их заточили на пивоварне Ивана Таранова.

Мишки всегда отличались умом и сообразительностью. Поэтому они сперва хотели прочитать Поясничечную Записку, и даже чуть не передрались от усердия. Пока один из них не вспомнил, что читать-то они вообще не умеют, тем более по-вредиземноморски.

Тогда они позвали Поллярную Солву, за которой была репутация птицы солидной, правильной и умеющей объяснить все так, что лучше бы и не спрашивали.

Ее девиз был: «Настоящий джедай должен уметь говорить не только по делу, но и красиво, пусть иногда и в ущерб здравому смыслу» ©*.

Солва для солидности откашлялась и с удовольствием ознакомилась с текстом Записки о Добрых намерениях. Потом раскупорила бутылку, заткнув ее горлышко наспех слепленным снежком, и внимательно осмотрела пробку. Мишки терпеливо ждали, оттаптывая друг другу белоснежные лапы и благоговейно глядя на Солву. Наконец та округлила для пущей важности глаза и грудь и дала свой как всегда обще-достукнутый комментарий:

— Тут на пробочке нацарапано чего-то, что, видимо, является аллегорическим изображением Чего-Нибудь, и я вам, кстати, сейчас коротенько расскажу о Добре и Зле и о том, как использовать второе в целях первого.

На этих словах мишки уже мирно дремали, не в силах вынести сложносоставного предложения. А Солва тем времени продолжала вещать истину:

* Слова настоящего джедая и феноменального оратора Д.Н. Санникова.

— Первое всегда можно заменить Вторым. Или десертом. Вообще, само деление блюд на первое и второе является чисто условным. Вот, например, окрошка с квасом — это Первое, та же окрошка, но без кваса и с майонезом — это уже Салат, а если окрошка без кваса, без майонеза и нарезана Очень Крупно, то это уже Закуска, — при этих словах Солва незаметно для храпящих мишек вытащила снежок и отхлебнула джинна с Тоником, после чего аккуратно заткнула бутылку, как будто так и было. — Ик. Так и с понятиями Добра и Зла. Все это суть единая окрошка, только в разной посуде и под разным майонезом. Одни страшно любят окрошку, объявляют ее полезной и ратуют за ее внедрение в каждое меню. Другие уверены, что она — враг желудка, и борются за искоренение этого блюда со столов тех, кто ее любит. Третьи утверждают, что окрошка сама по себе хороша, если бы не входящая в ее состав колбаса, сделанная из мертвых зверей. Из медведей, — ехидно уточнила Солва, чтобы проверить бдительность мишек.

Убедившись, что их сон глубок и способствует хорошему усвоению нравоучений, она, неторопливо прихлебывая из бутылки, закончила мысль:

— В общем, начинаются диспуты, мордобой, междоусобицы, во время которых некоторые впустую проводят свою жизнь, а некоторые просто используют окрошку по прямому назначению безо всякой философии. То есть закусывают. — Тут Солва основательно приложилась к бутылке, пока та в последний раз не булькнула в подтверждение гастрономической теории о неотделимости Добра и Зла от аперитива.

Повертев опустевшую бутыль в наманикю-ренной лапке, Солва застенчиво закопала тару в ближайший снежный бархан и, покачиваясь, полетела в южные края, выронив пробочку аккурат над Нужным Местом.

В это время Три Медведя очнулись от гип-нопедического сеанса и обнаружили перед собой ничто, а внутри себя крепкую, хотя и непонятную мысль о невозможности победы одной окрошки над другой окромя как в желудке, где они опять становятся единым целым.

Такая сложная мысль вновь погрузила мишек в спячку. Оставим их в покое. Да и вообще сказку пора заканчивать.

Осталось только добавить, что если вам когда-нибудь понадобится Что-Нибудь, то просто сходите в Нужное Место и возьмите там пробочку с изображением этого. А потом отправьте ее в плавание по Вредиземноморью, получив в обмен Что-Нибудь, полезное вам под любым майонезом и в любой посуде.

Корриадор

Сначала рисуем солнышко. Потом наливаем рюмочку. Потом звоним подружке: «Привет! Муж приехал? Черт!» Хотя, конечно, она замужем не за падшим ангелом, а за хорошим инженером, который исправно приезжает из командировок. Чтобы напомнить, что у вас, собственно, нет своей женщины, а взять напрокат можно любую. Мысль, требующая второй рюмочки, усиления музыки и пойти на кухню поискать сигарет. Свет можно не включать — вы по этому коридору ходили как будто с начала времен. Ага, сейчас руку налево — и к выключателю. Упс, стеночка. И еще пару шагов. Стоп — чей это коридор? Чьи это ноги? Кто ходит моими ногами уже пять минут там, где должен быть полутораметровый родной коридор с поворотом на кухню?

Оборачиваетесь? Правильно, убедитесь, что сзади все тот же темный провал, то есть либо у вас полнометражная галлюцинация, либо все равно объяснить ничего не можете. Что будем делать? Разумеется, будем песни петь — вы же точно помните, что уже была вторая рюмочка, значит, вы теоретически пьяный, значит, при образовании нестыковок в реальности вы должны лепить себя согласно последнему воспоминанию о себе: то есть начнем пошатываться, хвататься руками за стену — благо она не кончается уже минут десять, и немузыкально орать: «Ооой, моррроз-моррроо-ОЗ!» и далее по тексту. Все с душой, со рвением. Если удастся как следует притвориться пьяным, возможно, ОНО плюнет и предъявит родную кухню, сигареты и здравый рассудок.

Дойдя до «у меня жена Ох ревнивая!», вы понимаете, что коридор все еще с вами, в отличие от хоть какого-нибудь понимания, что происходит. И вот вы честно упрекаете себя: «Что ты плетешь, приятель? Чья жена? Какие кони? — ты идешь по бесконечному коридору, уже совсем трезвый, поешь идиотскую песню, желая вернуться КУДА?? Кому ты ТАМ нужен? Кто нужен ТАМ тебе? Кто мечтал в детстве оказаться на борту летающей тарелки или пропасть на Бермудах?» Неожиданно для себя вы кричите в глубь коридора: «Приветствую братьев по разуму!» Ответом вам тактичная тишина. С одной стороны, это обидно. С другой стороны, протянись к вам сейчас из темноты зеленая светящаяся рука — может быть, и коридор бы кончился вместе с вами. Ну, давай еще разок. Встал. Спросил себя: «Что вокруг?» — и ответил: «Ничего». Спокойно! Еще разок: «Где я?» — «Понятия не имею!» Та-аа-к!!! И наконец: «КТО Я???». И задумался. И замер и снаружи и внутри, осознав простоту решения. Как ответишь на вопрос — тем и выйдешь из коридора, так? Таа-к...

Ответ не приходил. Время шло. Кто тебе сказал, что здесь есть время? Спокойствие, только спокойствие, как говорил... Придурок!!!! Еще одно слово — и коридор кончится для тебя ростом метр двадцать и штанишками с пропеллером. Молчи, грусть, молчи. Думай. Нет этого места, где вы оказались, ибо не могло его здесь быть. Но если места нет, а вы — в нем, стало быть, и вас нет. Логично? Кривая логика — ну так положение обязывает.

Итак, вас нет. Значит, вы — Ничто. То есть то же, что вас окружает. Если вы, конечно, как-то отделены от того ничто, которое вас окружает. То есть вы — сам коридор и есть. Поэтому можете прекратить быть коридором в любую угодную вам минуту. По желанию КОГО??

Коридор смеется вашим смехом от радости за вашу догадливость. Что кроме одного, смеющегося, в вас Коридора, все прочее — это костюмы, желания и маскарад.

Отсюда вопрос: «Какой Я?» — с пониманием, что форму таки вам хочется. По привычке, для удобства. Память о себе недавнем тут же вам подсказывает: «Да в тапках он, небритый, рубашка в клетку фланелевая». Теперь уже вы хохочете, представляя потрясенное выражение лица, своего, в щетине, преодолевшего наконец эту Корриду. Вспомните: вы — коридор, Ничто, играющее со своими формами. Какую выбрать? Да какая разница?

И, щелкая выключателем на стене, вы дотрагиваетесь только что сформированной рукой до только что слепленной щетины. Ага, ну здравствуй, продолжение сеанса. Чем закончился наш коридорный антракт? Щелчком? Та-аак! А это мысль!

И, извлекая щелчки из пальцев, пультов, клавиатурных кнопок, отныне вы творите, прерывая очередной коридорчик и сворачивая на новую сцену.

Щелк! Здравствуйте, хохочущие тореадоры! Сыграем?

Короткая рыжая сказка

Зеленые вороны всегда живут колониями.

Веселого и особо шумного режима. Вместе им суетно, бойко и хорошо.

Как вы понимаете, там, где всем хорошо — кому-нибудь да плохо.

Это такой старинный закон природы, выражаемый поговорками «В семье не без урода», «Правило не без исключения» и в понятии «белая ворона».

Наша Ворона была рыжая. Среди зеленых собратьев это смотрелось чересчур вызывающе, поэтому Ворону окрестили Выскочкой. Уж сколько раз было говорено, про зависимость плавучести яхт от их названия... Ворона сразу захотела выделиться из массы и отделиться от толпы. Основания для этого были.

Во-первых, Ворона была красавица. Полюбоваться на нее прилетали не только соседские разноцветные вороны, но и горные орлы, и вовсе экзотические пеликаны. Однажды приезжал даже пингвин с серьезными предложениями.

Во-вторых, Ворона была творческая натура и увлекалась всякими нетипичными штучками, вроде полетов без крыльев и диеты из прожаренных пельменей. Понять свою многогранную натуру она и сама не всегда умела, а чего уж ждать от родных и близких? Конечно, вслух ей редко сообщали о бессмысленности ее пристрастий, но слово «Выскочка» звучало все отчетливей.

В-третьих, у Вороны была мечта. Она хотела жить на берегу моря, в огромном каменном гнезде, где никто не нарушал бы ее покоя. Свой гражданский долг по воспитанию семидесяти отроков, внуков и правнуков она выполнила дотошно и досрочно, и теперь хотела полной независимости.

Если вы небанальны, авантюрны и ищете свободы — разве могут не сбываться ваши мечты? Могут, но только если вам уж сильно лень их сбыть...

Ворона была умеренной ленивости.

Ей было лень спорить с кем-то, доказывая свое право на отдельную от колонии жизнь. Она просто взяла и полетела к морю.

Ей было лень бояться неизвестности. Поэтому она просто облюбовала себе пустынный незнакомый пляж и решила, что будет жить тут.

Сажать дерево и строить дом ей тоже было лень. Поэтому она просто сказала себе:

— В огромных каменных гнездах на берегу живут независимые чайки. Я — независимая чайка. А вот и мое гнездо! — При этих словах Ворона махнула крылом в сторону ближайшей скалы и полетела смотреть, на месте ли ее новое жилище,

Гнезда не было. Ворона на всякий случай пояснила в пространство:

— Гнездо — здесь! Гнезда все-таки не было.

Другая бы Ворона поплакала, да и полетела обратно в колонию. Рыжей Вороне обратно лететь было лень. Поэтому она сказала себе:

— Здесь было не лучшее место для лучшего гнезда.- Согласна на лучшее место! — и пошла купаться, повторяя про себя: — Независимая чайка согласна на лучшее гнездо!

Никто ей и не возражал: первой же волной, в которой с непривычки запуталась Ворона, ее потащило по морю и аккуратно выложило на коралловый риф изумительной красоты. Он был диковинной параллелепипедной формы, что только прибавляло ему очарования. Персональный необитаемый островок для тех, кто согласен на лучшее.

— Остров свободы! — догадалась Ворона, исследуя форму рифа. — Сказка для Независимой Чайки!

— А разве бывают Рыжие чайки? — спросил Риф.

— А разве бывают говорящие кораллы? — спросила Чайка.

— Бывает все! — ответило им Море. И все у них было.

**

Верую я в перемен неизбежность, В твердость небес под моею ступнею, Истово верю в начальников нежность, В баксы, анлимитед, без перебоев,

В щелканье пальцев как МироТворенье, В мантры, мандалы, змею кундалини, Верую в пользу жиров и варений Для получения стройности линий,

Верую в придурковатость врожденную, Верую в склонность свою к левитации, В органы чувств своих, освобожденные От повседневности галлюцинации.

Верю в супруга, безумного в койке, Верую в праведность правящих партий, Верую в выплату мне неустойки, Если непруха в желаньях покатит,

В толпы родни, обаятельной в доску... Дальше приказы (от чистого сердца): Каждому мужу — кальсоны в полоску, Рощу, коптильню и единоверца!

Барышням — яхту, машину, супруга, Дачу в Париже и дом на Канарах, Умных детей, очень щедрого друга, Чтобы с супругом любили на пару.

Всем разрешаю бессмертье тотальное, Ауру — чистую, карму — хорошую. Верую в истинность нетривиального! И суперменность свою непреложную!

Воздушная песня

Если держать голову очень высоко и идти очень быстро, то скоро покажется, что ты летишь. Кто-то колется, кто-то хмурится, а ты летаешь по ночному городу в каком-то тонком возбуждении, глаза блестят, и ноги не касаются земли. Люди расступаются даже в плотной толпе — не всякий раз доводится столкнуться с воздушным шариком такой необычной формы. Я — воздушный шарик, в джинсах и пиджаке нараспашку. Я наполнена совершенно невесомыми идеями и планами. Наверное, я улыбаюсь. Под деревьями в парке собачка невообразимой породы и небольшого роста озабоченно ковыряется в траве. Вдруг я понимаю, что нужно делать. Уставившись на зверюгу, безмолвно зову: «Ко мне!» Рыжий оборачивается мгновенно, несется ко мне, тоже молча, и садится у ног. Бабка на лавочке сплевывает и крестится. Уж больно с умным выражением морды животное пялится на меня. Но я — шарик, собака быстро это осознает, поэтому, включаясь в действо, берет меня за ниточку и, подвывая, скачет по аллейке, волоча за собой. И я лечу следом, легка. Ничего, что на утро, при свете дневного разлива, окажется, что ниточкой была длинная сум-кина ручка, отныне бесповоротно покусанная. Ничего, что, подпрыгивая и смеясь, я двигаюсь в совсем ненужную мне сторону, и темные личности под яркими высокими фонарями косятся подозрительно. Ничего — это все мелочи. Главное, что нам со зверюгой хорошо необыкновенно, мы бежим, играя так искренне и самозабвенно, как могут только самые маленькие дети, или самые сумасшедшие взрослые, или самые обыкновенные воздушные шарики посреди холодной сентябрьской тьмы.

Сентябрь 1999 г.