Ружье, которое не стреляет
Вечер.
Ты пытаешься собрать ружье. Я только сегодня узнала, что оно у тебя есть. От деда. Красивое. Я видела автомат Калашникова, малокалиберную, пневматическое. А охотничье -- так близко вижу впервые... Оружие возбуждает меня... У тебя не получается его собрать, ты злишься.
-- Зачем же ты меня спросил: "Показать тебе ружье?"
-- Ну я же при этом два раза добавил -- может, потом, может, в другой раз. А ты захотела сейчас. Вот и сиди теперь, не возникай. А то -- обругаю.
Заново обертываешь две половинки ружья бумагой, проволокой и сердито убираешь это "проклятое ружье", говоришь: "отдам отцу". Все равно: собрал -- не собрал, стреляешь или не стреляешь, я -- под дулом твоего ружья...
ВАЗА
Подводишь меня к двум вазам -- одна простой формы, вторая -- с дыркой:
-- На тест, -- какая мне больше нравится?
Я безошибочно указываю на вазу с дыркой.
Тогда приносишь с балкона подсвечник -- тяжелый, громоздкий, заостренный -- смесь Возрождения и Совдепии. Я восхищаюсь, ты морщишься:
-- Какой-то колючий, потому и забросил его на балкон.
-- Ну -- ты же мужчина, ты сам острый -- тебе интереснее круглая ваза с дыркой. А я -- сама...
-- С дыркой?
-- Да! Мне нравится острое. Это подходит к женскому мазохизму...
Моя рука невольно гладит подсвечник...
ТРИЕДИНСТВО РЕВНОСТИ
...твоя жена... Она приходит к нам обоим... во сне. Ревную я -- к ней, и только к ней, а не к твоей бывшей возлюбленной, из-за которой ушел от жены, а потом -- ценою умирания? -- вернулся... Вернулся ли? Иногда я думаю -- так не возвращаются... и она тебе -- родная, но чужая. И меня тоже не берешь в "родные". Все тебе чужие, после той, которая увела, но в свою жизнь -- не взяла... Теперь ты невольно уводишь меня, но в свою жизнь -- никогда не возьмешь... Цепочка боли -- дедка за репку, внучка за бабку, кошка за жучку, мышка за кошку, и -- ничего не вытащим, кроме взаимобольной любви. Ты, полюбив, переступил через жену, твоя возлюбленная -- через тебя, я -- через мужа, ты -- через меня... И -- по кругу, и -- раз, два, три... Твоя жена приходит в мои сны, ищет, но не находит меня с тобой. В твоих снах... ты боишься об этом рассказывать. Жена -- она -- жена -- я -- жена... по кругу -- и раз, два, три...
Нас трое... и любовь к тебе -- троится.
И ей до триединства далеко.
Мне больше всех из-за тебя не спится
с тобою.
И поэтому -- легко.
Проникновенно...
Ни к чему -- сраженье.
Выигрывает лишь последний смех.
А слезы -- мимо.
В явном пораженье
я побеждаю тем, что больше всех
тобой побеждена...
Я -- в подневольном,
тройном союзе
женского родства,
Скажи -- легко ли быть первопрестольным?
Шумят слова, как старая листва...
Пустая роль -- заложница свободы.
Я буду до последнего твоей
невестою --
у моря ждать погоды,
с желанием бессмысленным:
отбей
меня прибоем!
Смой меня собою!
Счастливая соперница! -- ее
сама судьба сосватала прибою,
она же отказалась... Бытие
твое, наверно, не к лицу ей...
Следом
за ней являюсь --
облаком и бредом,
планетою,
орбитой обручальной,
единственной, случайной, невенчальной...
...в тебя впадаю,
падаю от света...
Но как же от любви твоей знобит!..
Соперница...
Она была комета,
Планета я. Мне не сойти с орбит
Твоих.
Как лист, у дерева единый,
в который свято верует больной,
мне не слететь.
Твоею половиной
у моря ждать; пока меня волной
не смоет...
Как соперницу избыть,
Завидуя почти до воплощенья?
Планета я -- мне хочется забыть
мое вращенье или обращенье...
Соперница?..
Пустое... В настоящем
меня ты делишь только со второй.
И в этом разделении скользящем
что делать мне?
Над шахматной игрой
меж двух ферзей король блажен и грустен.
Две королевы делят короля,
такого неделимого...
Искусен
король -- до безысходности деля
одну из королев...
Ей остается
терять себя и длить его в себе.
И --
ждать погоды...
Может быть, сорвется
прибой однажды в сторону к судьбе, --
к себе...
Перечеркнув
квадраты, клетки,
фигуры посторонние разбив,
всех птиц отправит на другие ветки,
оставив лишь одну... на ней отлив
серебряный от света,
Как заглавно
он выстрелит однажды в высоту! --
Лишь в ту,
что в высшей степени бесславно
из всех троих сдается на лету...
Забудем все -- ведь это наша Лета!
Закон проникновения -- у света.
Уволь
меня, --
или возьми -- до боли,
до воли, до неволи, до тоски,
до темноты в глазах и до юдоли --
земной, небесной, нищей...
Мы -- близки.
Все остальное -- скучно и
бесправно.
Как холодно на свете! Как тепло
в твоих глазах
Как мне с тобой -- не равно!
Как противоположно,
как светло!
Нас двое... пусть один нам сон приснится:
наручники.
Две скобки. Два конца.
Ключ -- у тебя. Замкни! --
И эта птица
взлетит в моих руках, и два кольца,
нас обовьют --
печально, обручально...
Возьми меня -- венчально, невенчально, --
в себя, к себе...
Душа твоя -- троится.
И ей до триединства далеко.
Мне больше всех из-за тебя не спится
с тобою.
И поэтому -- легко...
Через полгода нашей любви я нахожу в твоих бумажках записку:
..."Понимаешь, я не очень-то верю в чистоту женской любви, и сейчас, столкнувшись с этим, я обжигаюсь и давлюсь..."
ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ
Как с гением легко, как с пустотою -- трудно.
Как ласково весной, как холодно зимой...
Я за любовь к тебе, как небо -- неподсудна.
Тебе скажу "твоя..."
Но не промолвлю "Мой!"
Как с гением светло, как с пустотою -- скудно, --
подножный скучный корм -- да с глупым пастухом.
От стада отобьюсь и прибреду приблудно
к другому пастуху -- что на коне верхом!
И перейду на корм --
высокогорный --
вышний!..
Овечьего тепла -- до облака отдам...
Как с гением легко быть даже третьей лишней,
Как трудно пустоте мне вымолвить: Адам...
...надумала разводиться. Потому что -- встретила тебя. Потому что -- ты и он -- не уживетесь во мне. Подруги спрашивают: "Ты уходишь к кому-то или так?" "Или так..." -- отвечаю. Мне жаль моего мужа, "флегматичного витязя", с его флегматичной порядочностью, флегматичным терпением и -- агрессивностью неудачника.
Любовники...
Первому мужу не изменяла.
Второму... Скучно. Редко. С "угрызениями" совести. С чувством пустой траты времени. Потому что -- случайно. Потому что -- без сердца. Неинтересно -- до ощущения комедии, фарса, пустоты. Но дома -- никогда. Из уважения к супружескому ложу.
Вру.
Было.
Дважды.
Трижды.
-- Вытеснила.
Сказала себе: это так противно, смешно и горько, что -- просто не было. Никогда. Значит -- не было.
С тобой -- было. Через угрызения. Ведь муж -- доверяет... верит... тупо, закрывая глаза на то, что несчастлива. На кошмарную дисгармонию. На разные миры. С безграничным -- простодушием? Хитрым терпением? Позволяя мне все. Свободой восполняя то, что не может дать? Чтобы удержать меня -- любой ценой?
И -- до последнего -- закрывать глаза?
..."Если я встречу однажды другого, когда-нибудь, и -- не смогу удержаться, что тогда?" -- спросила я однажды ночью. "Я бы хотел этого не знать..." И -- не знает... знают другие. Кроме... -- фарс рогоносца.
...ему хорошо, даже если раз в месяц... потому что -- черный хлеб лучше, чем ничего. Мое лицо невольно -- поворачивается к стенке, губы сжимаются... и хочется ударить того, кто сверху... лишь бы не чувствовать -- две? три? пять минут? -- эту тяжесть, возню и несовместимость... А он -- кончает и произносит одну и ту же фразу -- вот уже пять лет: "Спасибо за подарок" -- фразу, от которой почему-то хочется повеситься... фразу, от которой самка, которая сидит во мне и в своих фантазиях проигрывает -- как ее, так или иначе, грубо, нежно, изощренно, до -- беспамятства...
...Она -- в бешенстве, готова превратиться в тигрицу и разорвать...
...иногда казалось, что лежу не с мужем, а с толстой лесбиянкой, которая не способна по-мужски схватить -- хочу-не хочу -- и вытрясти всю душу. Вот оно, замужество из жалости. Пожалела -- плати. Благими намерениями... дорога в ад.
С тобой -- было дома.
Сквозь... мужа, который -- верит. В порядочность. В миф о фригидности... В усталость... В "голова болит"... Верит, что приходишь -- по дружбе. Не подозревать же всех мужчин, которые приходят. И все же замужний дом -- храм. Крепость. Последнее прибежище целомудрия...
Нельзя облегчать желающим путь к себе. Скрепя сердце, в надежде -- на что? -- я впускала в храм иноверца. В крепость -- чужого. И видела дом в огне. И простоволосую девушку, привязанную к лошадям...
Пошлое ретро...
Он имел все условия, и даже некоторую щедрость: на кафе, на такси из Москвы в Химки. Интеллектуальные выпады, сексуальная изощренность... Но -- так и не достал -- до души? до сердца?
Прошлись, отдельно друг от друга, по городу, где "все его знают". Выпили коньяк под закуску на скорую руку. Посмотрели "ужастик" по видаку. На мой голодный вопрос: "Что ты обо мне думаешь?" -- услышала честное: "ничего..." В нем неуловимо одна личность сменяла другую, трус -- "рубаху-парня", "кулак" -- "мота", "супер-ебарь" примитивного "бычка", делец -- бывшего литератора с филологическим образованием. В этом калейдоскопе он едва успевал осознавать самого себя, а уж я была ему тем более малоинтересна за порогом чувственности. Затраханная -- не столько им, сколько виной перед мужем и досадой, что он переживает то же самое по отношению к своей жене, -- "я ехала домой..." Фарс! -- глупо, пошло... Напоследок -- в такси -- дурацкие вопросы типа: "Сколько у тебя было мужчин и какие? Мне это надо для личной статистики". Я заскучала и перестала встречаться. Решила не тратить время и больше не изменять. После измены -- ничего, кроме тошноты души и ощущения блядства. Тело кричало "хочу" и верило -- вот-вот, сейчас, вспыхнет чудо... любви, а душа ежилась от омерзения -- к себе, видела все насквозь и со стороны.
Однажды душа -- трезво до ужаса -- пронаблюдала целую кинокомедию. Как пришел -- в третий и последний раз -- разочаровавший любовник. На внешнем уровне он разыгрывал как умел темперамент. Вместо темперамента лезла неумелая активность щуплого, суетливого от неуверенности мужчины.
Все было невпопад, одно не к одному.
Она изображала участие, вяло заставляя себя что-то делать и завершить, хотя бы чисто технически, акт. Хотя бы "на троечку" -- так сдают дом с недоделками, зная, что жить там не будут... Он раздражал ее -- раздетый, раздражал всем. Когда он оделся, почувствовала облегчение.
Первое действиепроисходило на полумятой простыне, потом на кресле. Ей скучно, противно. И -- убивает вопрос: "Зачем???" Опять -- обманула чувственность и что-то показалось? Что будет любовь?!
Режиссер-свидетель:
"Бездарно , серо, скучно".
Второе действие.
Дело к вечеру.
Она -- одна и пытается вычеркнуть, до основания, как многое другое и многих других.
Этого не было...
Этого не было...
Это -- не мое.
Не со мной.
Не для меня.
Это -- мимо.
Чужое,
дурное
кино.
Не было.
Срабатывает...
Желтый, как синица,
свет в окошко льется.
Мне с тобой -- не спится,
мне к тебе -- не льнется.
Был моим хорошим,
стал чужим и лишним...
Что мне делать с прошлым?
Что мне делать с пришлым?
Пришлый -- свет в окошке,
Пришлый -- как зарница.
Мне к нему -- дорожка
золотая снится.
Был ты мне -- хорошим,
Был ты мне -- не лишним...
Что мне делать с прошлым?
Что мне делать с ближним?
ХИЩНИЦА
Третье действие.
Тот же вечер.
...Телефон. Звонок. Тот, в кого -- влюблена. По-детски, как в четырнадцать лет, страстно и романтично. Не ожидала, что позвонит -- после двухразовой коктебельской любви. Рыжий женатый бог, красивый и легкомысленный, как греческое солнце. Который сразу растрепал все спьяну общей знакомой и предложил ей то же самое...
Как же, придет -- солнце. Первый по-настоящему -- яркий. Красивый. Музыкант -- магическое для меня мужское достоинство.
Срочная уборка. Ненавистная простыня швыряется в ванную и закладывается черт знает чем -- лишь бы подальше. Меняется одежда. Готовится ужин. Принимается душ. Сцена последних минут ожидания.
Звонок.
Дешевые астры ставятся в вазу как драгоценные розы. Дешевый крошечный медальон Мадонны (рыжий бог только что приехал из Италии) превращается в драгоценное ювелирное украшение. И то и другое -- в фетиш.
Как она стелит постель! Это -- надо видеть! Самую чистую, самую красивую простынь.
Ночь. Она дарит ему стихи. Он сажает ее на колено, закуривает, как голливудский киноактер.
И вот постель... Совершенно некстати она говорит извиняющимся тоном:
-- У меня, правда, по ночам шастают тараканы...
С достойным музыканта богемным шармом он отвечает:
-- Это замечательно!
Дальше -- хорошо. Он -- рыж, красив, высок. С ним -- тепло, будто рыжие волосы греют. С ним -- как на родине.
Но...
Пять дней она ходит вокруг астр и берет в руки крохотный итальянский медальон.
Или меньше дней.
Или больше.
И понимает любви не будет.
Потому что женат. Потому что трус. Потому что -- ему ничего не надо, кроме легкого приключения с художницей.
И -- спустя энное количество дней -- в качестве траурного марша -- он, предавший подаренные ему стихи, "случайно обнаруженные женой".
Он обвинил во всем ее. "Она -- играла, у нее -- богатое воображение..." С богатого воображения -- там, в Коктебеле, ранним утром, у моря... как ни у кого -- первый мужчина, которому захотелось сделать это... С богатого воображения -- "ничего не было -- только стихи, я их не читал даже, я из вежливости взял..." -- я сидела у тебя на коленях, а ты курил и читал их... "Только стихи, ничего не было".
А потом я вынуждена была звонить ей... Как же, неудобная ситуация, жена в трансе, я -- единственная?! -- виновница... Дура! Никогда не надо извиняться перед женами любовников! ...тем более -- перед этой пуритански-нравственной собственницей, ревнующей своего красивого мальчика-мужа к ножке стула...
Действие четвертое.
Ретро-повтор: все свидетели и участники -- сошлись и доказали его жене -- этого не было... Только стихи.
РЫЖИЙ БОГ
Семигранник
Я здесь ничего не вижу,
кроме рыжего солнца.
Я здесь ничего не вижу --
выключите утро!
Я хочу только ночи
в которой рыжее солнце
не принадлежит небу --
а только мне...
...мимо меня проходит
не мой музыкант.
Но он играет
мою самую любимую музыку.
Или нет: он просто играет меня --
чужую.
Но я знаю, что -- не чужая.
Как же мне заглушить желание --
быть музыкой в его руках?!
У тебя есть музыка и жена.
А я умею лежать
на острых травах и твердых камнях.
И умею видеть
каждое утро
рыжее солнце на горизонте.
И умею протягивать к нему руки
и обжигать ладони,
потому что солнце -- чужое.
Чужое -- потому что
у него есть музыка и жена...
Не стоит уповать на небеса
и жить на нескончаемом прицеле
твоей несуществующей любви
в окрестностях глухого Коктебеля
лежать на камнях замкнуто едино
и думать о московской новой встрече
которая вовек не состоится
и думать о московской старой встрече
которая вовек не состоялась,
не думать ни о чем
а лишь о том
что вместе -- незаконно и случайно
лежать себя не помня оттого
что вместе...
...а запретный Карадаг
не видит и не слышит нас с тобою
в окрестностях глухого Коктебеля
тебя любить и оттого что рядом
запретный Карадаг -- недолюбить
тебя любить и -- оттого что утро
нагрянуло -- тебя не долюбить
в окрестностях глухого Коктебеля
тебя любить и оттого что ты
так скоро уезжаешь -- снова НЕ
доцеловать недолюбить
и думать что упало в руки солнце
и это солнце -- недоцеловать
в окрестностях глухого Коктебеля
в окрестностях слепого Карадага
запретного
как мы с тобой
на нем...
Никогда не целовала -- так...
Не было ни крыши и ни свода.
Это просто -- темный Карадаг
и твоя красивая свобода.
Гальку как подарок поднесу я, --
брось же в море свой победный флаг!
До сих пор
я целовала -- всуе...
Никогда не целовала -- так.
К слову или не к слову --
горы здесь велики.
Волны здесь ласковы
и длинное-длинное лето...
А на твою рыжую голову
ночью летят мотыльки,
и мне хочется плакать --
беспричинно, как плачут от света...
И я от света
теряю голову.
Теряю море,
такое синее.
Теряю рифму к слову "Тебя".
Теряю перед собой дорогу...
К слову или не к слову --
здесь лето длинное-длинное...
А мне бы хватило одного Тебя.
Ты и Коктебель --
это уже слишком много...
Я хочу, чтобы ложе нам было светлей и короче,
чем прибрежных камней полоса у морского костра.
Я хочу с тобой долгой, осенней и комнатной ночи --
Коктебельская ночь суетлива и слишком быстра.
Догорает наш синий костер -- у него не согреться.
Мы погоды не ждем, потому что -- вдвоем до утра.
Мы погоды не ждем... Нужно встать...
...и уйти...
...и -- одеться...
потому что -- пора,
потому что -- не рай, и -- пора.
Скоро осень. И некуда будет от пламени деться.
Скоро осень -- и, море листвы под ногами клубя,
Мне захочется в нем искупаться, исчезнуть, согреться,
в каждом рыжем листе узнавая Тебя без Тебя...
...Только -- стихи, и слишком богатое воображение...
Она поверила -- моему извиняющемуся голосу по телефону. И отчитала, как отчитывала своего мужа: "У нас так не принято. Это некрасиво. Так и инфаркт можно получить".
На очередную вечеринку семейная пара, не раз изменившая друг другу, не пригласила меня. Потому что их собирались мирить. Молчание, похожее на вежливый намек: блядей не надо.
Рыжий бог, твоей жене с ее врожденной гордостью и высокомерием, получившей от судьбы сразу такой красивый экземпляр, никогда не понять, за ширмой непогрешимости, что значит в девятнадцать -- напороться на холодного мужа, а потом... талантливые и бездарные импотенты, редкие любовники, проходимцы... Щедрых, влюбленных, сильных, красивых -- не было...
Моя выстраданная гордость родилась не сразу.
Я рада, что ты -- мой кратковременный рыжий бог -- вышел сухим из воды.
Можно было кусать себе локти, желать, чтобы выжгли лоно каленым железом. Но... ничего нельзя было изменить. Вечеринка, Новый год в привычной компании -- ерунда, мелочь, -- за этим стояло равнодушие, пренебрежение, нелюбовь...
..."Блядей" не утешают, утешают -- жен!
Я потенциальная разлучница, хищница, которой из постельных претендентов еще ни один -- кроме мужа-неудачника -- не предложил руки и сердца... Смешно!
Потом, по слухам, его жена приревновала и к Музе вечеринок.
Они все равно развелись.
Я -- погрешима и уже достаточно честна, чтобы ни от чего не зарекаться.
Знаю одно: мне никогда не отчитывать любовниц мужа. Мой кодекс женской чести не позволит мне.
ХАНЖА
Почему сейчас, спустя два года, я выплескиваю это на бумагу, а не тогда -- всем в открытую, в лицо?
Наверное, потому, что я -- ханжа. Ханжа тысячу раз в жизни, в постели, на работе... Наверно, скрывать мысли и чувства, защищаясь, я научилась раньше, чем высказываться. А отношение к событиям у меня кристаллизуется медленно. Одна стервозная подруга под конец испытала почти оргазм от накопившейся ненависти -- выложив про мою "амебность", "христианское ханжество", "грязное подсознание", "трусость" и -- "равнодушие к ребенку". Она, литературная мышка, прошедшая через притоны и болезни, орала на свою мать и девчонок так, что сотрясалась даже моя телефонная трубка...
И я по своей -- еврейской? русской? которой? -- манере долго ходила пришибленная и думала: может, она права? и моя мягкость и бесконфликтность -- всего лишь амебность? Моя гибкость по отношению к своим и чужим чувствам, мыслям, поступкам -- всего лишь ханжество, а уж о грязном подсознании -- что верно, то верно!!!
Ханжа по жизни, я, пожалуй, соглашусь с тем голосом во мне, который, перечитывая о муже и любовниках, о рыжем боге и его верной жене, произносит с позиции пахана-судьи: "половина того, что накрапано в этих отрывочках, выплеснуто на непорочную белую -- вопль обиженной, недотраханной вовремя и по-качеству самки... Такой уж, по дедушке Фрейду, коленкор..." А по мне "хоть горшком -- только в печку...". Мне все равно прочтут -- не прочтут, обзовут -- не обзовут. Все равно я -- хорошо или плохо, но люблю всех, о ком пишу, -- и каждого встречного-поперечного -- по-христиански беспринципно... И в каждом нищем мнила и продолжаю мнить переодетого принца. Правую щеку, правда, подставляю редко, а что касается другого... не желая -- подставлю, и не раз, быть может... К сожалению, ибо -- по природному определению -- была однолюбка... Не случилось -- переломали, переделали, и теперь -- все равно. Создана была -- как многие -- ублажать и молиться на мужика, быть счастливой домашней курицей, хотя больше мечтала в детстве о чудовище из "Аленького цветка" и о Квазимодо, чем о прекрасном принце. Нравилось -- странное, нравилось -- жалеть.
...Песня райская лилась
и на край земли пролилась,
я на небе оступилась
и на землю снизошла...
...Песня грешная лилась
и на край души пролилась --
Я пред Богом оступилась
и к мужчине снизошла...
Я спустилась "с небес на грешную землю" -- поздновато, долго спускалась, плохо, но -- спустилась и научилась главному: жить между жизнью-смертью, любовью-нелюбовью, желанием-нежеланием. Научилась ускользать в эту щель и лавировать по канату -- между светом и тьмой, блядством и непорочностью, нравственностью и беспринципностью, нищетою и аристократизмом духа.
"Какая-то ты святая", -- говорили мне любовники -- не муж, и я верила своей грешной душой... в дым без огня... В потенциальный абсурд этой жизни, из которой вырастает слабый росток смысла...
Называли инопланетянкой, светлой ведьмой. "Ты светишься" -- говорили...
"...и пришла ко мне старушка издалека-далека...
Мне сказала: ты -- богачка, ты -- бесстыжая, как свет..."
Во мне первобытности -- больше, чем инстинкта,
природы -- больше, чем смысла,
а разума -- больше, чем нужно для счастливой жизни.
"Ум и талант -- плохие дары в колыбель девочки..." -- вспоминаю Цветаеву.
"Я лжива -- и поэтому -- жива!.."
ФАРС
...тебе отдалась -- у себя, отдалась, а не дала, как другим. Но сначала это было -- у тебя...
Фарс, вызванный несовпадением, превращал редкий секс "на стороне" в ничто. Я плохо понимаю эротические комедии, они меня раздражают, как и секс в чистом виде. Наверное, отношение к совокуплению у меня -- как к святому и религиозному действию... Несовпадение и фарс в эротике -- комедия только для окружающих, причем довольно грязная, а для двоих -- трагедия. Фарс возникает, когда чувства недотянуты или перетянуты, когда кто-то один или оба неестественны. А это всегда больно. Фарс весел, когда ловится с поличным, а не загоняется внутрь.
Ты даже в эротике умеешь ловить фарс за хвост, пока он не превратился в трагедию или не стал дешевым. Поэтому -- возникает? не пропадает? -- ощущение глубины.
Пошлость -- тоже фарс, который убивает чувственность в зародыше. Когда случалось такое -- я ощущала себя большой и неуклюжей, вроде слова в посудной лвке, и сразу пропадало желание.
Фарс страшен, тот фарс, который партнеры спешат спрятать и не вытаскивать наружу, как уродливое дитя. Состояние лживой вежливости, ложной пощады... Такой фарс прожорлив, как зародыш смерча, и закручивается на критической массе пустоты в мужчине и женщине. Пустота ему нужна, как огню -- воздух для горения... Фарс, пойманный за хвост, превращается в шутку, юмор. И тогда -- весело. Поэтому с тобой мне не страшно играть ни в каком жанре...
Вооружи меня собой!
До пальцев, до зубов, до света!
Или хотя бы до рассвета
перечеркни меня собой...
Но -- в андрогиновой стране
я женского носитель рода.
И беззащитна, как природа...
Возьми! Найди себя во мне!
В английской речи -- мальчик -- "бой".
А в русской -- бой... Войны -- не надо!
...до дна,
до крика,
до отпада --
вооружи меня собой!
НА КОЛЮЧЕМ ОБОДКЕ
ЧЕШИРСКИЙ КОТ
"... -- и можно вас попросить не исчезать и не появляться все время так внезапно, а то у меня прямо голова кружится!
-- Договорились, -- сказал Кот и на этот раз действительно стал исчезать по частям, не спеша: сначала пропал кончик хвоста, а потом постепенно все остальное; наконец осталась только одна улыбка, -- сам Кот исчез, а она еще держалась в воздухе.
"Вот это да! -- подумала Алиса. -- Кот с улыбкой -- и то редкость, но уж улыбка без Кота -- это я прямо не знаю, что такое!.."
..."Кот сказал: -- Пустяки! Не волнуйтесь, мадам! Наше дело котово -- раз, два, три -- и готово, -- не успеете пикнуть, как на стол я подам!.."
Л. Кэрролл "Алиса..."
Я подарила тебе свою кошку -- нарисованную черной тушью.
-- Ты знаешь, -- звонишь ты, -- кошка выпрыгнула из папки и мне пришлось ловить ее в сумке.
-- Это она от нетерпения!
-- Нет, она сердитая была, и хотела к хозяйке!
-- Нет, она хотела тебя...
-- Ничего, если я ее прикноплю?
-- Конечно. Она будет на тебя смотреть и все время хотеть...
-- Как-то она обращена ко мне другой частью тела...
-- Ну, может, эта часть у нее более чувствительна?
-- Это уж конечно, даже очень...
Ты объясняешь:
-- Знаешь, у меня с женой так: одну неделю я виноват, другую -- она, и так -- по очереди. С тобой мы тоже так договоримся. На этой неделе -- я виноват...
Утром:
-- Ты уже встала? И никто тебя чаем не поит? Как я виноват!.. -- Ты снова закрываешь глаза. Через две минуты -- открываешь и говоришь: -- Нет, так не пойдет. Пиши в свой блокнот: "Договор о виновности": "...Спать и чувствовать себя виноватым может каждый. Виноватый должен испытывать активный комплекс вины!"
-- У тебя презервативы валяются по всем углам! -- говорю я цинично.
Взрываешься на слово "валяются":
-- У меня даже бабы не валяются, а лежат, где им положено!
И снова о презервативах:
-- Ну почему такого противного белого или розового цвета? И так ассоциация с червяком... Почему не делать в полосочку?
-- Будет похоже на гольфы...
-- Ну, в крапинку.
-- Тогда будет похоже на женские колготки. Надо не в цветочек, не в крапинку, а с мужским рисунком: кораблики парусные, пираты, пистолеты, звезды, кони...
Затемнение...
Ты -- обо мне в данном состоянии:
-- Интеллект -- ниже среднего, воображение -- выше среднего, романтизм -- зашкаливает... выходит за все дозволенные рамки.
Кухня. Пытаюсь через тебя пройти к чаю. Ты вспоминаешь классику:
-- ..."и проходи туда...
-- ...куда влечет... -- подхватываю я.
-- ...тебя свободный ум!" -- Это надо предположить наличие ума, допустить, что он свободный, -- рассуждаешь ты, -- и всю эту конструкцию еще куда-то влечет! -- Вот за это я не люблю Пушкина.
У меня зазвонил телефон. Кто говорит? -- Кот:
-- ...Моя умная, моя свободная...
-- Я не умная и не свободная.
-- Моя слабоумная и закомплексованная...
Я еще больше сержусь.
-- Моя безумная и раскрепощенная...
-- Прямо как в постели!..
Собираешься уходить. Я провожаю тебя, рассуждая на прощание:
-- Мужчины бывают или умные, или эмоциональные, или талантливые, или сексуальные...
-- ...или дураки, -- вклиниваешься ты.
-- Но чтобы всё вместе! -- заканчиваю я.
Произношу бесконечное:
-- Я тебя люблю...
-- Переставай это говорить. А то еще эта чушь на меня перекинется!
Уходишь, приходишь -- всегда бросаюсь к тебе.
-- Вот видишь, какая я однолюбка!
-- Зато многоебка...
Мне стыдно, я отхожу в угол и прячусь...
Жалуюсь, что укололась иголкой.
-- То у тебя нож, то -- иголка. Что ты за любительница острых ощущений и предметов? Ножи любишь, острые подсвечники тоже.
-- Я еще кое-что острое люблю...
-- Нет, этот предмет совершенно тупой.
-- Нет, острый!
-- Ну ладно, в свете твоего субъективизма пусть будет острый.
...грамматика эротики, фонетика соития... -- на ходу сочиняешь ты. Понарошку рассуждаем о вступлении в Союз писателей. Я предлагаю:
-- Давай я достану две корочки, два членских билета?
-- Давай. Только не давай за это себя... Не допускай унижения полового достоинства...
Ты -- самокритичен.
Сокрушаешься:
-- Я совсем запустил работу. Я плохо утешаю. И быстро устаю -- послушаю пару минут, а потом думаю про себя: "А ступал бы ты со своими соплями". Это ужасно -- для психолога.
Затемнение...
-- Убила. Сожгла! Остались только... )рассматриваешь себя) -- пепел, зола и головешка... видишь какая: совсем маленькая.
Смотришь на "истечение последней мысли". Там что-то белое -- маленькое перышко.
-- Кто это к тебе пристал? Курочка... белая, пушистая, -- приговариваю я.
-- Блондинка?! -- Да еще куда пристала -- нет, чтоб на грудь, на руку... Нашла же, куда пристать!
Ты приходишь и придумываешь дурацкую мальчишескую игру -- перестрелку. Стреляешь пальцем в сынишку и учишь его падать. Потом он стреляет в тебя: "пих-пах" -- и ты убедительно падаешь. Ставишь меня рядом с собой перед диваном и учишь его стрелять в нас... Все это проделываешь весело, с бравадой. Мой заяц стреляет в нас, и мы дружно падаем на диван... У сына наше совместное падение вызывает бурный восторг -- он хлопает в ладоши и кричит: "Получилось!"
Так это слово и вошло в мой стишок...
Поиграем в кошки-мышки?
Только чур! -- я буду кошка.
Ты меня пристрелишь с вышки?
Спрячусь или -- на бегу,
в этой зоне обниманья,
обостренного вниманья, --
Пли! Пали! -- я понарошку
упаду под стать врагу.
В этой зоне окруженья,
невозможного сближенья,
закричит не только зайчик
в огнестрельном амплуа.
Упаду -- и не замечу,
как огонь губами встречу...
"Получилось!" -- крикнет мальчик,
вскрикнет девочка: "У-а!.."
Поиграем в кошки-кошки?
Подставляя мне подножки,
ты добьешься -- и послушна
стану...
Чур, ты будешь кот!
Скажешь: "К черту мышку-кошку!
Я хочу портвейна ложку,
чашку, плошку -- чтоб не скушно,
и к тому же -- антрекот!"
Ну а после? --
На подушку,
и не кошку, а подружку,
как неведому зверушку,
до бесчувствия загнать.
А потом еще портвейна
возливать благоговейно,
и -- насвистывать лелейно,
и -- стихами заклинать.
Напиши мне стих про кошку,
я хочу еще немножко
по дорожке, на подножке
в кошки-мышки поиграть...
Буду ласковой подушкой,
хоть лягушкой, хоть игрушкой,
хоть неведомой зверушкой --
твое дело -- выбирать!
Поиграем в кошки-мышки?
Ты в меня прицелься с вышки,
Пли! Пали! Огонь! -- гони же,
погоняй из края в край!..
В этой зоне ублаженья,
напряженья и сближенья,
в эти игры -- дальше-ближе,
в притяженье -- поиграй...
Ты -- мой стихотворный гений
поз в поэзии творений,
поиграй
размером, звуком
в стихотворном амплуа.
Я -- лишь тема настроений!
Крикнет мальчик упоений:
"Получилось!" --
эхом,
слухом
отзыв девочки: "У-а..."
Поживем? --
Поумираем
понарошку, -- поиграем
в игры с блажью, в игры с раем:
дальше-ближе, ближе -- смерть;
в кошки-мышки, в кошки-кошки,
в стихотворные подножки, --
и по взлетной по дорожке --
прямо в Божью круговерть!
Где ни дна нет, ни покрышки,
где играют в кошки-мышки
не чудовища, не дети,
а крылатое зверье!
Как они благоговейны
от небесного портвейна!
Проиграем все на свете,
как небесное тварье!
Тварь! -- в игре и претворенье
ты воздай стихотворенье!
Уворует вор творенье --
притворяйся! И -- твори!
Но -- забудь про кошки-мышки,
если бьют слова-излишки...
-- Жди, Адам, -- столпотворенья!
Отзвук Евы:
"Сотвори..."
Утро. Лежим, я рассказываю тебе "Сагу о Форсайтах". В конце-концов замолкаю, смотрю на тебя и пытаюсь начать снова...
-- Это я прервал своими действиями твой рассказ или ты рассказываешь, чтоб я прервал свои действия?
-- ...там была блондинка с карими глазами, а муж ее был богатый и все время ее хотел. А она испытывала отвращение и все время не хотела. А он все хотел и хотел, а она все не давала и не давала...
-- Боже, как интересно! -- иронизируешь ты.
-- А потом он однажды "осуществил над нею свои супружеские права". И она долго-долго плакала... Мне это так нравилось!
-- Что он осуществил супружеские права или что она плакала?
-- Мне вся ситуация в целом нравилась!
-- Ах, вот откуда у тебя такое поведение -- не благоприобретенное, наследственное, а литературное...
Я продолжаю рассказывать, но твои руки отвлекают меня. Ты противоречишь им:
-- Я тебя очень внимательно слушаю...
Я замолкаю...
-- Чего тебя не слышно, что ты там еле живая?
-- Я здесь, я просто задумалась...
-- Нежить ты самая настоящая! На земле не живешь, русалка поднебесья!
-- Ты у меня покладистая -- ложишься хорошо...
-- Почему платье не снимаешь?
-- Я хочу в платье сначала полежать. Просто немножко поговорить.
-- А может, мы будем просто дружить? -- Я воспринимаю подобные фразочки, как "зачем всякие целования -- можно просто побеседовать...".
-- Не пугай меня. И вообще -- для дружбы -- даже в платье не ложатся.
-- Да, с этим я согласен.
-- А помнишь, на второй день -- мы прилегли одетые, и ты сказал, что тебе очень хорошо и совсем меня не хочется...
-- Конечно, помню... пока не поцеловал тебя. Но потом я с лихвой на тебе отыгрался!
Я улыбаюсь.
-- Ты похожа на лису: глаз -- хитрый, подбородок -- острый, рот -- улыбается...
Рассказываю про кино, у немолодого героя фильма наступает смерть в момент коитуса с молодой женой.
-- Как хорошо, -- резюмируешь ты, -- кончал, кончал и -- кончил!
Прижимая меня к стенке, имитируешь акт... жалобно мяукаю: "Холодно" -- и пытаюсь отстраниться от стенки. Ты -- разочарованно: "В таких условиях совершенно невозможно производить насилие..."
Утро.
-- Ты спала?
-- Нет, я с шести не сплю.
-- И с шести разглядываешь меня, собака?!
-- Ага...
-- Кошачья душа! Буду с шести выгонять тебя на балкон, и будешь смотреть, что там интересного.