Если СИМОРОН — это так просто, то почему человечество столько лет мучалось, не в силах открыть истину?

А нужна ли человечеству «истина»? Есть хорошая сказка у кого-то из старых русских писателей. Жили-были люди в болоте, в полной мгле, и жизнь эта их устраивала, поскольку другой они не знали. Но ходили слухи о том, что где-то, за тридевять земель, расположен край, озаренный светом ярчайших звезд... Периодически смельчаки отправлялись на поиски, никто из них не возвращался. Но вот однажды небо стало светлеть, и в поле зрения появился один из таких искателей. В высоко поднятой руке он нес звезду, излучавшую сияние... Герой взошел на центральную площадь, и мир вокруг стал праздничным. Люди ликовали, радовались новым ощущениям... а потом посмотрели друг на друга и впервые при свете дня увидели, насколько они безобразны, пропитанные болотным смрадом и покрытые язвами... И возник ропот. «Если бы не этот звездоносец, — возмущался народ, — все было бы, как прежде, мы бы не знали, как выглядим...» Толпа угрожающе двинулась к площади, окружила героя, руки потянулись к звезде... Но она вдруг сама с шипением упала в жижу, погасла. А с нею — и тот, кто держал ее. Оказалось, звезда горела, питалась его жизненной энергией, и когда та иссякла, все закончилось... Вновь наступила темень, история эта потихоньку стала забываться, люди не замечали уродств друг друга, были по-своему счастливы...

Еще Горький когда-то писал: «Основной стон и крик большинства — не мешайте нам жить, как мы привыкли». Так что человечеству СИМОРОН ни к чему: смысл его существования — в борьбе за существование. Это питает, вооружает задачами, целями, придает жизни «вкус»... Из шести миллиардов людей, живущих ныне на планете, может быть, одна десятая-сотая процента морально готова к освобождению.

Но, может, философия СИМОРОНА для многих сложна, непостижима с ходу? Мысли, которые авторам кажутся такими естественными, требуют «перевода» на общепринятые представления, а это не всегда получается...

Имеет ли смысл излагать систему несерьезным языком, как это принято у симоронистов, не отталкивает ли это некоторых из тех, кто хотел бы приобщиться к ней?

«Несерьезный» язык — способ разоблачения, о котором говорилось выше. Беда наша в том, что мы цепко держимся за языковые формулы, этикетки, присвоенные тому или иному явлению, хотя интуитивно чувствуем, что они далеко не отражают содержания этих явлений. Расшатать иллюзорную стабильность, законсервированность понятийного словаря — значит обеспечить большую маневренность и свободу в наших операциях с реальностью. Невозможно задуматься над смыслом той смешной чепухи, которую неустанно исторгают уста симорониста, — ибо традиционного смысла в ней нет. Зато есть приглашение к творчеству, созданию новых форм, структур, отношений, не знаемых доселе людьми. В принципе, наши ученики легко включаются в этот процесс, который сравнительно быстро вводит их в стихию беспрестанных открытий. Это наслаждение, которому нет аналогов...

Ну а те, кто упорно твердит: «Вот это стул — на нем сидят»... что ж, их право. Убедить их в том, что стул — этобо-ольшая гребенка для расчесывания малого количества волос па бо-ольшой голове... или молоток для одновременного забивания четырех гвоздей, — невозможно. Да и нужно ли? Пусть себе живут спокойно на белом свете, где, кроме СИМОРОНА, есть еще столько всякого разного...

Нужны ли какие-то особые качества, чтобы овладеть симоронским методом?

Самое главное — чувство юмора. Оно изначально помогает относиться ко всему вокруг как к чему-то «невсамделишному», бутафорскому. Это — первый шаг на пути к независимости от шаблонов, стереотипов, с него начинается наше генеральное раскрепощение. Если человек постоянно озабочен, живет в ожидании бед, катастроф, прислушивается охотно ко всему, что мало-мальски может подтвердить эти ожидания, — он вряд ли состоится как симоронавт. Такие люди приходят в школу в надежде, что им выдадут «волшебную палочку», стоит взмахнуть которой — как все изменится... Работать над собой они не умеют и не хотят, симоронская наука проходит мимо их ушей. Естественно, надолго у нас они не задерживаются.

Из чего вытекает: готовность к преображению, самораскрытию — второе важное качество наших студентов. Работа эта не обременительна, не требует душевных или физических затрат, исполняется с удовольствием... Но тем не менее без нее воз не сдвинется с места.

Третья существенная особенность — умение начинать с «белого листа». Сознание человеческое замусорено множеством разнообразных отрывочных сведений, полезных и бесполезных. Наложив на этот грунт новую информацию, мы, как правило, лишь придаем некоторый свежий привкус своей обычной ментальной «жвачке». Все возвращается на круги своя... Поэтому лучше всего и быстрее симоронским мастерством овладевают те, кто не утратил способности удивляться миру, в ком не угас детский наив.

Что читатель найдет в этой книге? Описание истории СИМОРОНА или новейших авторских открытий? Теоретические рассуждения или четкое изложение методики? Нечто, над чем он может поразмыслить, руководство к действию или инструкцию о том, как жить дальше?

Все это плюс — неизбывное ощущение «новогоднего утренника», которое сопутствует всем симоронским начинаниям. Эта атмосфера постоянно «витает» на занятиях нашей школы, где не умолкает смех. Примерно того же сорта, что у одного юноши, который задорно хохотал во время исполнения на концерте печального романса. Когда его спросили: «Что тебя развеселило, Ваня?», — он ответил: «Так она же так здорово пела!»

К сожалению, книжные страницы не могут передать полноценно эту стихию улыбчивости, живого озорства. В какой-то мере мы попытались компенсировать названный недостаток за счет «буффонной» стилистики книги, «опереточности» ее персонажей: может быть, в этой подаче прочтется тональность занятий в симоронской школе и читатель сможет представить себя их участником.

Однако можно точно обозначить, чего в этой книге нет. Нет зовущей, сверкающей рекламы: подлинность не нуждается в позолоте. Меньше грома и молний — больше конкретного дела. Мы не опираемся на предположения, допущения, натяжки, не делаем ставок на энтузиазм, эмоции, на эпизодические «чудеса» у отдельных лиц, не показательные для других людей. Все, что здесь предлагается, отличается предельной предметностью, В книге нет ни одного случайного, лишнего слова, ни одной рекомендации «так, на всякий пожарный», ни одного совета, выполнение которого требует особых условий или усилий, который может быть применен без стопроцентной гарантии успеха.

Придирчивый читатель легко обнаружит, что весь материал — от корки до корки — апеллирует к фактам, лежащим на поверхности, не притянутым за уши, не могущим быть истолкованными так или этак.