Молодежь: городские кочевники

Всемирная молодежь, а это более миллиарда человек в возрасте от 15 до 25 лет, представляет собой самую многочисленную молодежную возрастную группу в истории, а в развивающихся странах это преобладающее большинство. Человечество понемногу «дряхлеет», но при этом вокруг множество молодых людей, которым есть из‑за чего переживать. И хотя в прекариат входят многие другие группы, самый привычный образ прекариата – это молодые люди, окончившие школу и колледж только для того, чтобы в результате годами пребывать в неопределенности. Зачастую это еще обиднее, поскольку поколение их родителей имело в этом возрасте стабильную работу.

Молодежь всегда вливалась в трудовые ресурсы на неопределенных позициях: сначала нужно было доказать, на что ты способен, и поучиться. Но сегодня молодежи не предлагают приличной сделки. Многие устраиваются на временные должности, которые едва ли подпадают под понятие «трудоустройство». Одним из ловких трюков мобильности было продление испытательного срока, когда фирмы могут официально меньше платить и предоставлять меньше пособий и льгот.

Многие недовольны тем, что стало труднее перейти на долгосрочные трудовые соглашения. Во Франции, например, 75 процентов молодых работников устраивались на работу по временному трудовому договору, и большинство так и остались временными: только те, у кого есть дипломы, могут рассчитывать со временем на постоянную должность. По традиции молодые в принципе готовы к тому, что вначале придется побыть аутсайдерами, поскольку надеются в конце концов стать в фирме или учреждении «своими». А до тех пор можно пожить за родительский счет. Семейная поддержка на первом этапе облегчала тяготы нестабильности. Но в наши дни нестабильность расширила свои границы, а семейная солидарность ослабла, семья стала более хрупкой, и старшее поколение не может рассчитывать на адекватную ответную помощь со стороны младшего поколения.

Одно из следствий реструктуризации общественного дохода и гибкости заработной платы – резкое уменьшение зарплаты и доходов у молодых в сравнении со старшим поколением в семье. Дело не только в том, что много молодежи занято на нестабильных работах, где зарплаты ниже: переговорные позиции молодых людей при устройстве на любую работу стали заметно слабее, а отсутствие пособий от предприятий и государства добавляет им уязвимости – вплоть до нищеты.

Это происходит, например, в Японии, где с 1997 по 2008 год среднегодовой заработок рабочих в возрасте примерно 20 лет снизился на 14 процентов. В отчете Министерства здравоохранения, труда и социального обеспечения от 2010 года говорилось, что 56 процентов трудоустроенных в возрасте от 16 до 34 лет нуждаются во втором источнике дохода для возмещения основных расходов.

Молодые не любят неопределенности и, как правило, так или иначе подумывают о карьере. Но многие из тех, кто хочет чего‑то добиться в жизни, уже наслышаны о том, как люди старшего поколения «тянули лямку» в конторе или на заводе, и эти рассказы их вовсе не вдохновляют. Они отвергают лейборизм с его стабильной штатной работой, продолжающейся чуть ли не пожизненно. Согласно международным опросам общественного мнения, почти две трети молодых людей сказали, что предпочитают «самозанятость», то есть хотят работать на себя, а не на кого‑то. Но гибкий рабочий рынок, выкованный старшим поколением политиков и коммерческими интересами, обрекает большинство молодых людей годами прозябать в прекариате.

Молодежь составляет ядро прекариата и поведет его на борьбу за достойное будущее. Молодежь всегда была недовольна настоящим и мечтала о светлом будущем. Некоторые исследователи, например Дэниел Коэн (Cohen, 2009: 28), считают точкой отсчета майские события 1968 года, когда молодежь заявила о себе как «независимая общественная сила». Действительно, дети, рожденные во времена бэби‑бума – послевоенного демографического взрыва, разрушили порядок, созданный поколением их родителей. Но молодежь всегда, на протяжении всей истории, была зачинщиком перемен. Скорее, 1968 год ознаменовал рождение прекариата, который отвергает общество промышленного труда с его унылым лейборизмом. Выступая против капитализма, дети послевоенных лет воспользовались пенсиями и другие льготами, в том числе получили дешевые товары от вновь появляющихся рыночных экономик, а затем придумали гибкость и нестабильность для тех, кто придет им на смену. Один безработный разочаровавшийся выпускник (Hankinson, 2010) написал: «Дети бэби‑бума имели бесплатное образование, доступное жилье, солидные пенсии, которые могли получить довольно рано, и вторые дома. Нам же оставили образование в долг и лестницу улучшения жилищных условий с прогнившими перекладинами. А финансовая система, сделавшая наших родителей богатыми, предлагает нам на выбор дрянную работу либо вообще никакой».

Конечно, эти гневные упреки предыдущему поколению не совсем справедливы, в них не учитываются классы. Только крошечная часть британских детей бэби‑бума поступала в университеты, тогда как в наши дни половина всех вчерашних школьников в той или иной форме получает высшее образование. Многие представители старшего поколения пострадали от разрушительного действия деиндустриализации: шахтеры, металлурги, портовые рабочие, печатники и т. п. – всех их отодвинули в прошлое. А многие женщины испытали на себе дополнительный гнет экономической маргинальности. Такая интерпретация с точки зрения межпоколенческих противоречиями уводит в сторону, поскольку соответствует консервативной точке зрения, осторожно оставляющей за скобками роль глобализации (Willetts, 2010). Положение сегодняшней молодежи не хуже, чем у предыдущих поколений. Просто ситуация другая, и зависит она от социальной принадлежности. У прежнего рабочего класса был силен дух солидарности, передававшийся в рабочих сообществах из поколения в поколение. Теперь эти сообщества скорее зона прекариата, так же как студенческие городки и сообщества, которые итальянцы называют alternativi.

Теперь эти сообщества отживают свое, что создает три проблемы для сегодняшних молодых. Они видели, как их родители теряли социальный статус, доход, все, что составляло предмет их гордости и давало ощущение стабильности, так что у молодых нет примера для подражания и они легко попадаются в ловушки прекариата с низкооплачиваемыми работами, периодической безработицей и вынужденным бездельем. В бедняцких кварталах «рабочая этика» передавалась из поколения в поколение (Shildrick, MacDonald, Webster, Garthwaite, 2010). Но опыт прекариатизированного существования, пережитый одним поколением, точно так же передается через мировоззренческие и поведенческие нормы следующему. Первое поколение, испытавшее на себе системную гибкость, взрослело в 1980‑е. Это их дети вышли на рынок труда в двадцать первом веке. И не случайно у многих из них и заработок, и карьера хуже, чем у их родителей. Примечательно, что среди молодых британцев больше таких, кто относит себя к рабочему классу, и меньше – тех, кто считает, что к этому классу относятся их родители. Это ощущение «падения», которое сказывается и на их представлении о будущем.