Филология среди гуманитарных наук 12 страница
Союз филологии и математики с годами крепнет. Знаменательно проведение в марте 2009 г. круглого стола, посвящённого 70-летию ректора МГУ В.А. Садовничего, на тему «Математики и филология», в ходе которого прозвучало немало интересных и содержательных докладов [Математика и филология 2009].
Языкознание и математика.Наиболее активной в разработке и применении квантитативных методик была лингвистика, занимающая особое, срединное положение среди всех областей человеческого познания.
Системность языка, обобщенный характер его единиц — вот та благодатная почва, в которой стали плодотворно укореняться идеи и методы современной математики. В лингвистике есть все условия, необходимые для математического исследования. Во-первых, в лингвистике влияние наблюдателя на объект наблюдения ничтожно мало, осознания явления наблюдателем недостаточно для того, чтобы его изменить. Во-вторых, язык обладает длинными статистическими рядами [Леви-Строс 1983: 54—55].
Польский писатель-фантаст и мыслитель Станислав Лем в разделе «Загадки языка» книги «Философия случая» в числе загадок языка отметил специфику связи языка и числа: «<Математику> «содержит в себе» язык как таковой, но содержит таким образом, что она как бы «скрыта» от тех, кто им пользуется. Математика в таком случае рождается одновременно с языком будучи укоренена в сфере его флективных уровней и ограничена их закономерностями и структурой языкового синтаксиса» [Лем 2005: 645].
Шире всего количественные методики используются при описании лексического уровня языковой системы. Лингвисты убеждены, что лексемный ярус системен, но его системность особого рода. В лексике целостность и устойчивость системы сочетается с автономностью частей (подсистем). В ней заметна массовость и случайность и одновременно господствует необходимость. Всё это характерно для вероятностных систем. Известен вывод Б. Н. Головина: «Язык вероятностен, речь частотна». Квантитативная лингвистика возможна потому, что речи характерна относительная стабильность частот отдельных элементов или групп элементов и устойчивое распределение элементов, выражающее наличие внутренней упорядоченности в системе. Единицами и уровнями квантитативного анализа являются словоформы, лексема и словоупотребление [Тулдава 1987].
Учёные из университета Торонто создали программу, которая на основе лексического анализа способна датировать средневековые английские хартии. Программа анализирует использование слов и выражений в средневековых документах и сравнивает их набор с контрольной группой из 10 тысяч хартий, даты составления которых известны. Ранее статистический анализ неоднократно использовался для исследования эволюции языка. Так, недавно лингвисты с его помощью определили дату «созревания» английского языка.
В конце XX в. актуальной стала идея и практика создания частотных словарей идиолектов выдающихся языковых личностей. Примером может служить «Статистический словарь языка Достоевского», разработанный группой лексикографов в ИРЯ РАН. Это уникальный в мировой практике лексикографический проект, опирающийся на корпус текстов в 2,9 млн. словоупотреблений, представляет всю лексику — 43 тыс. разных слов — трёх основных жанров писателя — художественной литературы, публицистики и писем. Отличается словарь степенью лингвистической дифференциации: в таблицах Словаря лексика Ф.М. Достоевского представлена в распределении по основным жанрам и по периодам творчества [Шайкевич, Андрющенко, Ребецкая 2003]. Авторы проекта, характеризуя своё детище, специально останавливаются на вопросе о перспективах Словаря. Один из составителей возможности проекта в изучении языка писателя демонстрирует на примере романа Достоевского «Идиот» [Шайкевич 1996].
Изучение авторского идиостиля. С помощью формально-количественных методов изучается авторский идиостиль, под которым понимается взаимосвязь между языковыми средствами и особенностями творческой позиции писателя, его взгляда на мир, на окружающую действительность.
Определение авторства с помощью формально-количественных и статистических методов стимулировало поиск и выявление характерных структур авторского языка. На этом строятся многообразные методики, представленные в книге «От Нестора до Фонвизина. Новые методы определения авторства» (М., 1994). Специалисты исследовали несколько простых параметров авторского стиля и на базе большого количества произведений писателей XVIII–XX вв. статистически доказали, что доля всех служебных слов в данном прозаическом произведении является авторским инвариантом.
Используя квантитативные методики идентификации текстов авторы рассматриваемой коллективной монографии пытаются ответить на вопрос, кто был автором «Повести временных лет», и приходят к выводу, что автором первой редакции «Повести…» мог быть Нестор, древнерусский писатель, летописец XI – начала XII вв., монах Киево-Печерского монастыря, автор житий князей Бориса и Глеба, Феодосия Печерского, один из крупнейших историков Средневековья.
Атрибуция «Писем к Фалалею», анонимного памятника публицистической литературы последней трети XVIII в., потребовала сопоставления текстов трёх претендентов на авторство — М.И. Попова, Н.И. Новикова и Д.И. Фонвизина. Исследователи подтвердили, что автором «Писем» был Д.И. Фонвизин, представший не только замечательным драматургом, но и талантливым публицистом.
В конце XVIII столетия популярностью пользовалась своеобразная крестьянская энциклопедия «Деревенское зеркало или общенародная книга». В сугубо популярной форме изложения в ней шла речь о том, как крестьянину можно достигнуть успехов в своей жизни и труде. Существовало мнение, что автором этой анонимной крестьянской энциклопедии был учёный-минеролог В.М. Северин. Привлечённые тексты других возможных авторов и использование квантитативной методики привело к убедительному выводу: автором книги является Андрей Тимофеевич Болотов (1738–1833), естествоиспытатель, один из основоположников отечественной агрономической науки, писатель.
Количественные методики стали более эффективными с появлением вычислительной техники, прежде всего персональных компьютеров.
Петербургский поэт и переводчик «Слова о полку Игореве» Андрей Чернов нашёл, что построение стихов загадочного древнерусского памятника подчиняется определенным математическим закономерностям, а именно — формуле «серебряного сечения». А. Чернов сделал заключение о том, что «Слово о полку Игореве» имеет девять песен и что в основу текста легла круговая композиция. Если в композиции «Слова» лежит круг, то у него должен быть «диаметр» и некая математическая закономерность. Число стихов во всех трёх частях «Слова» (их 804) А. Чернов разделил на число стихов в первой (или последней) части (256), в итоге получил 3,14, то есть число «пи» с точностью до третьего знака. Эта же закономерность выявилась при изучении «Медного всадника» Пушкина, в котором использована круговая композиция, и храма Софии Полоцкой. А. Чернов сделал вывод: математический модуль автор «Слова» использовал интуитивно, неся внутри себя образ древнерусских архитектурных памятников. В те времена храм являл собой всеобъемлющий художественный идеал, оказывающий влияние на композицию и ритмику стихосложения. Исследователь назвал обнаруженную им закономерность в построении древнерусского литературного памятника и древнерусских храмов принципом «серебряного сечения» [Краюхин 1995: 7].
В многолетний спор по поводу того, кто является истинным автором романа «Тихий Дон», в свое время включились скандинавские ученые, норвежско-шведский коллектив под руководством Г. Хьетсо. Они взяли тексты, бесспорно принадлежащие М. Шолохову, и тексты донского писателя Ф. Крюкова, которому приписывалось авторство великого романа, и проанализировали их, выявляя особенности писательской манеры каждого. Учёные сравнили длину предложений, распределения длины предложений по количеству слов, распределение частей речи, сочетание частей речи в начале и в конце предложения, частоту применения союзов — в начале предложений, лексические спектры, повторяемость словарного запаса по богатству. Естественно, сделать это оказалось возможным только с помощью мощной вычислительной техники. Математическая статистика при контрольной выборке на ЭВМ 12 тыс. фраз при 164637 словах представлена в 250 таблицах, формулах и графиках [Осипов 1999: 6]. Их вывод однозначен: из двух претендентов на авторство «Тихого Дона» Крюков явно обладает наименьшим правом. «… Применение математической статистики позволяет нам исключить возможность того, что роман написан Крюковым, тогда как авторство Шолохова исключить невозможно». Недавно найденная рукопись великого романа (885 рукописных страниц, 605 из которых написаны рукой самого Шолохова, а 285 страниц — женой писателя и её сестрой) окончательно утвердила авторство М. А. Шолохова и правоту скандинавских ученых [Ушаков 2000: 24–25].
В Эдинбурге (Шотландия) разработан аналитический метод, основывающийся на учёте зависимости частоты употребляемого слова и длины предложения, в котором оно появляется. Этот метод получил название «диаграммы накапливающихся сумм». С его помощью установлено, что каждому человеку свойствен прочно укоренившийся, неизменный стиль, который не поддаётся имитации. Например, стиль Т. Харди в «Руке Этельберты» (1876) убедительно совпадает со стилем «Джуда Неизвестного». Анализ показал, что авторы приобретают и сохраняют постоянный стиль, как бы ни сложилась их жизнь. Например, стиль В. Скотта в «Антикварии» (1816) полностью совпадает с его стилем в «Замке опасностей», написанном после того, как знаменитый английский писатель перенёс три инсульта, один из которых лишил дара речи и нарушил двигательные способности. Метод выявляет в тексте инородные вставки, обнаруживает попытки подделать авторский стиль.
Английская писательница Джейн Остин не окончила повесть «Сандиция», которая обрывается на семьдесят третьем предложении одиннадцатой главы. Повесть была дописана другой писательницей. При чтении невозможно определить, где заканчивается текст Д. Остин, а метод позволяет точно найти инородную часть повести [Хоукс 1990: 20–21].
Тот факт, что объём активного лексикона Шекспира составляет от 15 до 24 тыс. слов и что количество новых слов, введенных в язык Шекспиром, превышает 3200 единиц, как будто свидетельствует в пользу тех, кто считает, что Шекспир — это псевдоним, под которым творил не один человек. У Ф. Бэкона, которому некоторые приписывают авторство пьес и сонетов Шекспира, лексикон составлял 9–10 тыс. слов (у современного англичанина с высшим образованием словарный запас включает 4 тыс. лексем) [Бельская 2000: 109].
Лингвостатистический анализ был использован в исследовании «Илиады» Гомера. Чтобы доказать, что Гомера не было, и все 24 песни «Илиады» — по происхождению самостоятельные произведения, соединенные в эпос позднее без особой переработки с целью унификации, была использована статистика отношений внутри синонимических пар (имен собственных, просто лексических пар, формул и т. п.). По мнению автора исследования Л. С. Клейна, наиболее полные возможности для классификации текстов представляют главные этнонимы греков (ахейцы, данаи и аргивяне): они все три синонимичны, массовы (употребляемость исчисляется сотнями), и они неравномерно и неодинаково распределяются по книгам «Илиады». Окончательно вывод исследователя состоит в том, что разная употребительность имен, а также предлогов и частиц говорит о том, что это (песни. — А. Х.) были не просто и не только источники, а самостоятельные вклады, ставшие составными частями поэмы, сохранность в окончательном тексте первоначально выбранных этнонимов, топонимов, теонимов и служебных слов (и это при наличии других синонимов) говорит о том, что переработка поэтической ткани при объединении самостоятельных песен в поэму была незначительной [Клейн 1998: 18, 96, 112, 436]. Как показано исследователем, фольклорные песни, составленные в разных местах древнегреческого мира, воспевали подвиги разных героев — участников и троянской войны, и прочих мифических кампаний. Песни приспосабливались к ранее существующим сюжетам, взаимопересекаясь, часто противоречили друг другу. «Стыки» разных песен были обнаружены вдумчивым и тонко проведенным анализом.
Применение математических методик в филологии — этот вопрос дискутируется до сих пор. Любопытно сопоставить статьи филолога [Шапир 2005] и математика [Гладкий 2007]. Обе работы опубликованы в журнале «Вопросы языкознания». Полемика оказалась односторонней. Так получилось, что филолог трагически погиб и статьи математика не читал, а математик на статью М.И. Шапира весьма уважительно, но критически отреагировал.
М.И. Шапир, по словам знавших его, — человек исключительной филологической одарённости, в статье «“Тебе числа и меры нет”: О возможностях и границах “точных методов” в гуманитарных науках» утверждает, что точные методы в гуманитарных исследованиях не могут дать значимых результатов. Математизированная теория текста как такового неосуществима, поскольку каждый объект, будучи повторимым в самых разных своих деталях уникален как единство смысла во всей своей полноте и в любых тонкостях его материального воплощения в чувственно воспринимаемой форме. Подобная уникальность приводит к пропасти между естественными и гуманитарными науками. Очевиден парадокс: повторяемость языка и неповторимость мысли.
Статья А.В. Гладкого «О точных и математических методах в лингвистике и других гуманитарных науках» начинается с констатации ошибочных мнений гуманитариев, полагающих, что законы, господствующие в мире человеческого духа, принципиально отличаются от законов природы, что точные методы тождественны математическим, что число — главный предмет математики. Автор настаивает на том, что науки о человеческом духе и человеческом обществе могут и должны стремиться к точности и объективности так же, как науки о природе. «Главный признак точности в научном исследовании — не использование математического аппарата, а чёткое, не допускающее различных толкований определение понятий» [Гладкий 2007: 29]. В качестве примера автор статьи ссылается на исследовательский опыт лингвиста А.А. Зализняка, книги которого могут служить образцом лингвистического описания нового типа — описания, основанного на системе точных понятий [Там же: 25].
Использование точных понятий и строгая дисциплина мысли — такой должна стать филология. И в этой связи А.В. Гладкий утверждает: «…“профильное образование” в средней школе, уже в детстве разделяющее способных и интересующихся людей на “факультеты” и приучающее их гордиться невежеством в “чужих” науках — может очень сильно воспрепятствовать дальнейшему сближению естественных и гуманитарных наук, настоятельно необходимому для нормального развития тех и других» [Там же: 27]. Статья завершается словами Карла Поппера: «Рост знания зависит от существования разногласий».
Дискуссия на этом не завершилась. В 2009 г. была опубликована статья лингвиста Н.В. Перцова «О точности филологии», написанная в связи со статьями М.И. Шапира и А.В. Гладкого, в которой автор взял на себя роль третейского судьи. Пафос статьи: сдержанная оценка М.И. Шапиром перспектив математики в области построения общей теории в гуманитарных областях плодотворна, а «естественно-научный» оптимизм А.В. Гладкого по этому поводу сомнителен. В целом автор на стороне М.И. Шапира и считает, что «общую математизированную теорию текста как такового» построить невозможно.
Н.В. Перцов исходит из того, что точность — это фундаментальный принцип всякой — естественной или гуманитарной — науки. Обсуждается вопрос о специфике предметов гуманитарной и естественной области и делается вывод, что объекты внутреннего мира человека обладают такой спецификой, которая кардинально отличает их от объектов материального мира. Этот тезис аргументируется рядом примеров, взятых из филологической сферы. В частности, рассматривается такие особенности, как нестабильность языкового чутья; неопределённость понятий лингвистики; расхождение между дискретностью инструментов лингвистического описания и континуальностью смысла; скромный уровень моделирования языкового поведения человека в лингвистике; трудности при определении филологических понятий на примере метра в стиховедении; нарушение принципа точности научного знания в современной отечественной текстологии. Делается вывод, что степень сложности объектов гуманитарных наук в общем и целом неизмеримо выше таковой в области естественно-научной, а неточность гуманитарно-научного описания и моделирования связан с самй сложнейшей природой изучаемых объектов [Перцов 2009: 113].
Ограниченность квантитативных методик.Отдавая должное квантитативным методикам получения информации, не следует забывать и об их ограниченности. Известны три типа получения знаний: (1) интуитивный, (2) научный и (3) религиозный. Наука (по Хайдеггеру) есть знание, проверяющее себя, экспериментирующее со своим объектом и переделывающее его. Полагают, что наука в состоянии познать только те явления, свойства которых можно оценить числом. Например, работу гипнотизера нельзя описать математическими формулами, и тем не менее результаты её несомненны и воспроизводимы. Достижения индийских йогов — экспериментальный факт, многократно проверенный. Однако эти феномены не могут стать объектами точной науки, поскольку они не поддаются количественному описанию с помощью чисел и формул. Ограниченность науки также и в невозможности понять секрет искусства. И даже сам метод открытия глубоких научных истин лишь отчасти принадлежит науке и в значительной мере лежит в сфере искусства [Пономарёв 1989: 354–355].
Замечательный фольклорист В.Я. Пропп, давший блестящий образец научной точности в своей структуралистской работе «Морфология сказки», писал о том, что т.н. точные методы в объективном и точном изучении художественной литературы имеют свои пределы. Они возможны и применимы там, где есть повторяемость в больших масштабах, например, в языке или фольклоре. Но там, где искусство становится объектом творчества неповторимого гения, применение точных методов даст положительные результаты в том случае, если «изучение повторяемости будет сочетаться с изучением единственности», перед которой наука стоит как перед проявлением непостижимого чуда. «Под какие бы рубрики мы не подводили «Божественную комедию»» или трагедии Шекспира, гений Данте и гений Шекспира неповторим, и ограничиваться в их изучении точными методами нельзя [Пропп 1983: 583–584].
Статистика требует очень внимательного отношения к числу и предполагает адекватную интерпретацию. Об этом предупреждает расхожее изречение западного автора: «Есть ложь, есть гнусная ложь и статистика». Менее известен злой афоризм В.О. Ключевского: «Статистика есть наука о том, как, не умея мыслить и понимать, заставить делать это цифры». Да и Л.Н. Гумелёв советовал не переусердствовать с точностью: «Слишком большое стремление к точности не полезно, а часто бывает помехой в процессе исследования. Ведь рассматривать Гималаи в микроскоп бессмысленно» [Гумилев 1994: 58].
Приведённые примеры успешного применения квантитативных методик и других приёмов «точного знания» дают основание полагать, что формальный и количественный анализ может дать нетривиальные результаты в изучении текстов, однако главное для филологии — математизация знания, понимаемая как стремление к логической безупречности описания явления. Математика в этом случае служит своеобразным камертоном, идеалом такой безупречности.
Методика лингвистического эксперимента. «Экспериментами над языком, писала Н.Д. Арутюнова, занимаются все: поэты, писатели, остряки и лингвисты. Удачный эксперимент указывает на скрытые резервы языка, неудачные — на их пределы [Арутюнова 1987: 6].
Существует разграничение наук на экспериментальные и теоретические.
Эксперимент — метод познания, при помощи которого в контролируемых и управляемых условиях исследуются явления природы и общества [НИЭ 2001: 20: 141]. Обязательные признаки эксперимента — наличие контролируемых условий и воспроизводимость. Эксперимент рассматривается как условие повышенной точности, объективности науки; отсутствие эксперимента принято считать условием возможной субъективности.
Справедливости ради стоит заметить, что эксперимент невозможен во многих естественных науках, например, в астрофизике или геологии. Как естествоиспытатели выходят из этого положения? Сравнивают между собой данные о различных событиях, которые кажутся им сходными и ищут закономерности, способные эти данные объяснить. По сути, они довольствуются экспериментом, поставленным самой природой, экспериментом, задать условия которого они не в состоянии [Галеев 2013: 49].
В середине ХХ века укрепилось мнение, что эксперимент в общественных науках не только возможен, но и просто необходим. Первым, кто поставил проблему лингвистического эксперимента в отечественной науке, был академик Л. В. Щерба. Эксперимент, по мнению Л. В. Щербы, возможен только при изучении живых языков. Объектом экспериментальной методики является человек — носитель языка, порождающий тексты, воспринимающий тексты и выступающий как информант для исследователя [ЛЭС: 591].
Различают эксперименты технические (в фонетике) и лингвистические.
Хрестоматийным примером лингвистического эксперимента, доказывающего, что грамматический контур предложения содержателен, стало предложение Л.В. Щербы «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка». Дальнейшим развитием этого веселого по форме эксперимента стала сказка Л. Петрушевской «Пуськи бятые».
Без эксперимента невозможно дальнейшее теоретическое изучение языка, особенно таких его разделов, как синтаксис, стилистика и лексикография. Психологический элемент методики заключается в оценочном чувстве правильности / неправильности, возможности / невозможности того или иного речевого высказывания [Щерба 1974: 32]. В настоящее время экспериментально изучается значение слова, смысловая структура слова, лексические и ассоциативные группировки, синонимические ряды, звукосимволическое значение слова. Насчитывается свыше 30 экспериментальных приемов, каждый из которых имеет свои сильные и слабые стороны.
Широко представлен эксперимент в синтаксических работах, например, в известной книге А.М. Пешковского «Русский синтаксис в научном освещении». Ограничимся одним примером из этой книги. В стихах М. Лермонтова «По синим волнам океана лишь звезды блеснут в небесах» — лишь употреблено не в ограничительном, а во временном смысле, ибо его можно заменить союзами когда, как только, следовательно, перед нами придаточное предложение времени.
Возможности лингвистического эксперимента в развитии языковой компетенции учащегося демонстрировал выдающийся русский филолог М.М. Бахтин в своей методической статье «Вопросы стилистики на уроках русского языка в средней школе: Стилистическое значение бессоюзного сложного предложения» [Бахтин 1994]. В качестве объекта эксперимента М.М. Бахтин избрал три бессоюзных сложных предложения и преобразовал их в сложноподчиненные предложения, фиксируя структурные, семантические и функциональные отличия, возникшие в результате трансформации.
Печален я: со мною друга нет (Пушкин) > Печален я, так как со мною друга нет. Сразу же выяснилось, что при наличии союза инверсия, употребленная Пушкиным, становится неуместной и требуется обычный прямой — «логический» — порядок слов. В результате замены пушкинского бессоюзного предложения союзным произошли следующие стилистические изменения: обнажились и выдвинулись на первый план логические отношения, и это «ослабило эмоциональное и драматическое отношение между печалью поэта и отсутствием друга»; «роль интонации заменил теперь бездушный логический союз»; драматизация слова мимикой и жестом стала невозможна; снизилась образность речи; предложение утратило свою сжатость и стало менее благозвучным; оно «как бы перешло в немой регистр, стало более приспособленным для чтения глазами, чем для выразительного чтения вслух».
Он засмеялся — все хохочут (Пушкин) > Достаточно ему засмеяться, как все начинают угодливо хохотать (по мнению М.М. Бахтина, эта трансформация наиболее адекватна по смыслу, хотя и слишком свободно перефразирует пушкинский текст). Динамическая драматичность пушкинской строки достигается строгим параллелизмом в построении обоих предложений, а это обеспечивает исключительную лаконичность пушкинского текста: два простых нераспространенных предложения в четыре слова с невероятной полнотой раскрывают роль Онегина в собрании чудовищ, его подавляющую авторитетность. Пушкинское бессоюзное предложение не рассказывает о событии, оно драматически разыгрывает его перед читателем. Союзная же форма подчинения превращала бы показ в рассказ.
Проснулся: пять станций убежало (Гоголь) > Когда я проснулся, то оказалось, что уже пять станций убежало назад. В результате трансформации смелое метафорическое выражение, почти олицетворение, употребленное Гоголем, становится логически неуместным. В итоге получилось вполне корректное, но сухое и бледное предложение: от гоголевской динамической драматичности, от стремительного и смелого гоголевского жеста ничего не осталось.
По традиции среди синонимов выделяют группу абсолютных, у которых будто бы нет ни семантических, ни стилистических отличий, например, луна и месяц. Однако экспериментальная подстановка их в один и тот же контекст: «Ракета запущена в сторону Луны (месяца)» — красноречиво свидетельствует, что синонимы функционально (а следовательно, и по смыслу) различаются.
Сравним два предложения: «Он неторопливо вернулся к своему столу» и «Он неторопливо вернулся в Москву». Второе предложение убедительно свидетельствует, что наречие неторопливо предполагает, что действие совершается на глазах наблюдателя.
Экспериментальные приёмы используются в лингвопрогностике. Так, описывая онтогностику словообразовательного гнезда глагола бить, исследовательница попыталась выявить системно возможные слова с корнем БИ-, не представленные в словарях. В результате исследовательских процедур был получен полный набор порождаемых слов с корнем БИ- в количестве 3268 единиц. Из них 331 слово представлено в словарях, а 2937 слов в них отсутствуют. Последующий анализ показал, что 2578 слов можно считать возможными, а 359 слов невозможными. Автор попыталась указать предполагаемые значения для возможных слов. Например, полувзбить ‘увеличить в объёме наполовину’. Для невозможных слов исследовательница отыскала экстралингвистические причины (сынооббийство, папиросоизбивной) и причины лингвистические (сердцеизбиение). Вывод: слова, признанные возможными, теоретически в языке возможны, но не используются по причине очень узкого значения. В русском языке используются более «общие» по лексическому значению слова, которыми можно описать разные действия [Игнатченко 2012].
Особое место занимает методика психолингвистических экспериментов, с помощью которых исследователи проникают в глубь слова, изучают, к примеру, его эмоциональную нагрузку и коннотацию в целом. Вся современная психолингвистика основывается на эксперименте.
Использование лингвистического эксперимента требует от исследователя языкового чутья, эрудиции и научного опыта.
ФИЛОЛОГИЧЕСКОЕ ПОРУБЕЖЬЕ
(филология среди других наук)
Мир един, а потому научное познание не может не быть единым. Области знания, науки и научные дисциплины взаимосвязаны по причинам генетического родства или необходимой кооперации. Между ними складывается некое порубежье, которое одновременно служит и стеной, и мостом. Науки и научные дисциплины разграничиваются, чтобы обнаружить точки взаимного тяготения, сближения, совместного роста. Думается, что из всего многообразия областей научного поиска филология в двух своих ипостасях — языкознании и литературоведении — обладает самой протяжённой границей, поскольку слово и текст — объекты, притягательные практически для всех наук гуманитарного и естественно-математического цикла.
Место филологии среди прочих наук предопределяется самой природой языка и его ролью в жизни общества. Современный французский лингвист К. Ажеж в книге «Человек говорящий: Вклад лингвистики в гуманитарные науки» утверждает, что конец XX в. — это не только время космических полетов, роботов, ядерной физики и генетики, это ещё и время языка. Бесконечно возрастает значимость слова — устного, письменного и транслируемого [Ажеж 2003: 11].
Известно, что все формы трудовой деятельности людей специалисты объединили в восемь видов труда и расположили их в порядке возрастающей сложности: (1) физический труд; (2) торговый труд; (3) труд финансиста; (4) труд управленца; (5) труд, обеспечивающий рекреацию, здоровье и самосохранение (развлечения, спорт, медицина, военное и полицейское дело); (6) труд изобретателя; (7) труд человека, занимающегося культурой (в частности труд информатика); (8) труд педагога. Только физический и частично торговый труд не требуют особых речевых навыков, остальные же виды относятся к так называемым лингвоинтенсивным видам трудовой деятельности, где коммуникативная функция языка проявляется непосредственно.
Неслучайно, что «языковой интерес» прослеживается практически во многих областях знания. По этой причине языкознание тесно связано с гуманитарными, социально-экономическими и естественно-математическими науками.
Филология среди гуманитарных наук
История. Самой близкой, генетически родственной филологии наукой является история. История как комплекс общественных наук, изучающих прошлое человечества во всей его конкретности и многообразии, с филологией сотрудничает не одну сотню лет, поскольку изучение истории невозможно без обращения к языку, в котором чрезвычайно достоверно и образно отразился весь пройденный народом исторический путь. Об этом писал выдающийся русский языковед И.И. Срезневский: «Каждое слово для историка есть свидетель, памятник, факт жизни народа, тем более важный, чем важнее понятие, им выражаемое. Дополняя одно другим, они все вместе представляют систему понятий народа, передают быль о жизни народа» [Срезневский 1959: 103].