ИСПОВЕДНИКИ КАНОНИЧЕСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ПАСХАЛИИ — ОТЕЦ МИХАИЛ СТАРШИЙ И ОТЕЦ ТИМОН (СТАРЕЦ МИХАИЛ МЛАДШИЙ)

В своем твердом противостоянии обновленцам-новостильникам отец Тимон был самым верным учеником, содругом и неизменным помощником «соборного стар­ца» — уже упомянутого иеромонаха Маркиана (Попова), являвшегося до «календарного раскола» общим духов­ником обители (по избрании его братией в 1921 году) и принявшего затем, в 1924 году, схиму с именем Миха­ил (его поэтому по отношению к отцу Тимону, приняв­шему позднее схиму с тем же именем, обычно называют Михаилом Старшим, в то время как того — Младшим).

Какой великий труд по окормлению братии нес этот духовник (а ведь ее даже и после революции, во многом нарушившей течение монастырской жизни, в 1920-х годах, оставалось на Валааме все еще немало), свидетельствует хотя бы то, что на двери его кельи обычно висела табличка с надписью: «Прием с 7 утра до 9 вече­ра». И в его «маленькой приемной постоянно толпился народ. Тут были и духовные лица, и миряне, и военные, и молодые, и старые.

Всех принимал старец с ласковой улыбкой и привет­ливыми словами». Лишь иногда он «удалялся... в какой-нибудь скит, где проводил в безмолвии два-три дня».

Та внутренняя суть духовничества и старчества, ко­торой годами учился у столь замечательного старца отец Тимон — преемник на поприще духовничества и прямой продолжатель пастырско-педагогической традиции Михаила Старшего, становится особенно ясной и понятной, когда мы читаем воспоминания об этом добром наставнике, написанные также одним из его чад, уже упоминавшимся архимандритом Афана­сием (Нечаевым).

Пользовавшийся советами иеросхимонаха Михаи­ла Старшего в самом начале личного монашеского пути (в первое из двух своих пребываний на Валааме — в 1925 году), отец Афанасий так рассказал впоследствии об этом старце-исповеднике (дав при этом и весьма яр­кую характеристику подлинного старчества вообще):

«...Нужно уметь заглянуть в глубину... духов­ной жизни [Валаама], — пишет он, начиная свой рас­сказ о встречах с отцом Михаилом, — чтобы рассмо­треть отдельных исполинов духа в его недрах. Первым таким исполином был духовник всего монастыря отец Михаил. К нему меня направили для духовного

ИСПОВЕДНИКИ КАНОНИЧЕСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ПАСХАЛИИ — ОТЕЦ МИХАИЛ СТАРШИЙ И ОТЕЦ ТИМОН (СТАРЕЦ МИХАИЛ МЛАДШИЙ) - student2.ru

окормления. <...> Первая встреча с отцом Михаилом произвела на меня неизгладимое впечатление. С тех пор навсегда врезался в мою душу его образ. Это был совсем обыкновенный человек, но именно потому-то, очевидно, это был действительно настоящий чело­век. Мы говорим: "Людей много, а человека нет”. И вот я увидел пред собою настоящего человека. Словами этого не выразишь. Но всякий и без того понимает, потому что образ настоящего человека живет в каж­дом из нас. И когда встретишь такого человека, то по­чувствуешь, что ты как бы сливаешься с ним в одно, как будто твои искаженные черты накладываются на его нормальные и исправляются, а ты сам стано­вишься нормальным человеком. Сказывается это прежде всего в том, как подходит к тебе этот настоя­щий человек. Он принимает тебя всем сердцем. Этого одного достаточно, чтобы и ты раскрыл ему все свое сердце. И тогда он хозяин над тобою, а ты освободился от самого себя, от этой тяжелой ноши, которая давит и мучит тебя, а ты не осознаешь, в чем дело. А тут тебе сразу стало легко, хотя и не понимаешь, отчего. Конеч­но, от него, от настоящего человека! Но надо понять, в чем произошла из-за него эта перемена в тебе самом. Понять, чтобы научиться самому стать настоящим че­ловеком. И долго-долго не дается эта наука, пока ты не овладеешь самим собою и не освободишься от само­го себя. А совершится это в тебе только тогда, когда встретишь ты и сживешься с таким "Настоящим Че­ловеком”, Который доступен всем и каждому и всегда, с Самим Иисусом Христом, — Он освободит тебя, ибо это Он с тобою в образе этого монастырского старца».

И далее отец Афанасий вновь возвращается к лич­ности самого отца Михаила Старшего, замечая: «У каж­дого настоящего человека своя индивидуальность. У этого старца очень оригинальная индивидуальность. Это вполне русский мужичок, с простой образной ре­чью, полный, с небольшой бородкой, простым русским лицом. Но вот одеяние схимы, четки и особенно мане­ра держаться с вами обличает в нем врача духовного. Как врач он подвигается к тебе, всматривается вни­мательно, ласково и бережно; да, особенно бережно обращается с тобой. Он не предписывает духовных лекарств, не повелевает, а только как бы намеками по­буждает вас делать то именно заключение или реше­ние, которое ему кажется для вас правильным. И вы по­кидаете его с таким чувством, как будто вам вправили вывихнутую руку, такое чувство облегчения, мира ду­шевного находит на вас. <...>

Есть единая сила, которая поддерживает стройность жизни монастыря. Это старчество. На Валааме оно обя­зательно. Каждый имеет своего старца-руководителя, по назначении игумена при постриге. Редкие мо­гут быть старцами. При мне их было всего несколько

ИСПОВЕДНИКИ КАНОНИЧЕСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ПАСХАЛИИ — ОТЕЦ МИХАИЛ СТАРШИЙ И ОТЕЦ ТИМОН (СТАРЕЦ МИХАИЛ МЛАДШИЙ) - student2.ru

человек. <...> В лице отца Михаила [Старшего] Валаам может похвалиться духоносным старцем, который на­правил сотни душ по спасительному христианскому пути и сам исповедовал Православие даже до смерти».

Здесь отец Афанасий имеет в виду ссылку в 1926 году обновленчески настроенной церковной властью Фин­ляндии старца Михаила — за его защиту старого стиля и канонического времени празднования Пасхалии — на отдаленные острова (сначала на Германовский, потом на Тихвинский, который отец Михаил называл «наш Ва­лаамский Сахалин», а затем на Предтеченский).

Плывя в одиночестве от Предтеченского острова на лодке, он 8 мая 1934 года скончался в ней от раз­рыва сердца, став фактически жертвой жестокосердия игумена-новостильника.

Кратко коснувшись в своих воспоминаниях «валаам­ской смуты», отец Афанасий отметил особую твердость принципиальной православной позиции старца Миха­ила Старшего в его противостоянии новостильникам; об этом он пишет так: «Неожиданно для всех приехал на Валаам из Лондона... митрополит Германос — пред­ставитель Константинопольского патриарха в Запад­ной Европе (устанавливать новый календарный стиль). Часть монахов с духовником отцом Михаилом и на­местником Иоасафом во главе отказалась с ним сослу­жить... Я только один раз видел за это время своего духовника отца Михаила... И он сказал мне лишь одну фразу, но твердо и решительно: "Нам святые каноны не позволяют быть с нарушителями их”. И почувство­вал я, это у него непреложное».

Архимандрит Афанасий завершает свои благодар­ные воспоминания об этом замечательном валаам­ском авве такими проникновенными словами: «В ду­ховной галактике святых и подвижников благочестия валаамского патерика отец Михаил, несомненно, до­стойный подражания наставник православного аске­тизма. Как венец в награду за многие духовные труды, ему было даровано в конце жизни пустынное уедине­ние, дано испытать блаженство быть "гонимым прав­ды ради..." Что было открыто ему там, на пустынном острове? Для нас это останется тайной, нам не дано предугадать, о чем он беседовал с Ангелами...»

Связанная долгое время (еще с 1910 года) с Валаам­ской обителью Антонина Жаворонкова (принявшая в конце концов постриг с именем Ангелины), одно вре­мя окормлявшаяся у старца Михаила Старшего, а после его кончины пользовавшаяся известной духовной под­держкой и его ученика — отца Тимона, также поминает первого из них в своих заметках самыми благодарными словами: «Старец Михаил сохранил о себе самую свет­лую память. Его многие почитают за праведника, вспо­миная его всегда искреннюю, живую, удивительно об­разную и примиряющую беседу».

...И вот многое из сказанного об отце Михаиле Стар­шем оказалось со временем вполне приложимо и к его младшему другу и последователю — отцу Тимону (Михаилу Младшему).

Ведь именно такой образ старчества, какой, напри­мер, отец Афанасий связал с первым из них, стал за­тем, по сути, присущ и второму. И потому совершенно справедливо монахиня Ангелина, завершая краткие свои воспоминания о духовнике Михаиле Старшем, в последних их строках воздает должное и Михаи­лу Младшему: «У него [Старшего] было много почи­тателей. Один из них, старец Тимон, впоследствии схимник Михаил, ревностнейший стоятель за чистоту Православия, достиг, пожалуй, духовных высот под­линной святости в сонме славных валаамских отцов».

Стояние же старца Тимона (Михаила) и его содругов-иноков за верность православным канонам утверждалось прежде всего на любви к Богу и к Его Святой Апостольской Церкви — ради собственного спасения и спасения тех, кто были вверены их духов­ному попечению. Ибо только ради Любви Божией они и сами творили по Его глаголам собственную под­линно христианскую любовь — ради вечной жизни, а не ради временного ублажения временных власти­телей мира сего.

Основная же беда валаамского монастырского на­чальства той поры как раз и заключалась в том, что, думая о временном, оно забывало порой о вечном, на­рушая основную заповедь Христову о любви к своим же братьям. Но разве не Сам Господь произнес устами Сво­его апостола испытующие нас, христиан, в нелицемер­ности нашей веры слова: По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин 13,35)? И разве эту евангельскую любовь являли валаам­ским инокам тогдашние их предстоятели, ссылая мно­гих братий на отдаленнейшие монастырские острова или вовсе изгоняя из обители и даже порой способ­ствуя их отправлению в тюрьмы? А ведь было и такое...

Больно писать обо всем этом, но правда есть прав­да... И если мы говорим ныне о валаамцах — исповед­никах Православия, то нельзя умолчать и об антипра­вославных позициях тех, кто по слабости человеческой подвергал старостильников многолетним прещениям и насилиям.

И потому так приложимы к скорбным обстоятель­ствам духовной жизни Валаама той искусительной поры слова, сказанные (вслед за святым апостолом Павлом) одним из выдающихся архипастырей нашей Церкви — митрополитом Русской Зарубежной Церк­ви Филаретом в его «Христианском катехизисе»: «Если я говорю языками (не только) человеческими, но (даже) и ангельскими, а любви не имею, говорит апостол, то я — медь звенящая и кимвал звучащий (то есть подобен бездушным предметам, которые действуют только на внешний слух человека, а не на сердце его). И все высшие добродетели — проро­чество, ведение всех тайн, чудотворящая вера и даже подвиги самоотречения и мученичества без люб­ви — ничто и только от нее приобретают свою цену... И эта истинная любовь всегда ищет правды и исти­ны, а не лжи и угодливости... И поэтому-то и гово­рит тот же апостол: любовь есть исполнение закона (Рим 13, 10)».

Увы, уже упомянутый здесь игумен Харитон, в уго­ду финским властям столь преследовавший и стар­ца Михаила Старшего, и отца Тимона, мог сам сколь­ко угодно составлять книги и об Иисусовой молитве, и о христианском понятии человеческого «обожения» благодатью Христовой, но в практической своей жизни предпочитал, однако, писать «приятные» письма «обо­жаемым» президентам, которые всячески стремились вытравить в Финляндии саму традицию подлинного (не размытого лютеранством) Православия и весьма безжалостно гнали его верных защитников...

К сожалению, и этот настоятель, и его столь же по­слушное внецерковному миру окружение были равно глухи не только к призывам собственной христианской совести, но и к отрицательным об их позиции мнени­ям со стороны известнейших иерархов Православной Церкви!

А ведь, например, священномученик, митрополит Крутицкий Петр (Полянский), местоблюститель патри­аршего престола (после кончины Святейшего Патриар­ха Тихона), своим особым посланием полностью одоб­рил твердую позицию валаамцев-старостильников, благословив их не признавать любые прещения со сто­роны «епископа» Германа (Аава) и его присных.

Подобную же поддержку защитникам церковных канонов высказал и епископ Ладожский Иннокен­тий, писавший на Валаам:

«Переход на новый стиль и особенно празднование Пасхи по новой, западно-римско-католической по про­исхождению, Пасхалии, без суждения о сем Вселен­ского Собора с одной стороны и при наличии о том определенных канонических постановлений с дру­гой стороны, есть, конечно, дело крайнего бесчиния, а в данном случае решительное дело, выводящее дерз­нувших на то из общения и единства со всей Церковью Христовой... Герман [Аав] и прочие с ним отделяются от Православной Церкви и предпочитают соединить­ся с католиками и лютеранами, которые нами могут мыслиться только как еретики. Каноны о Пасхе имеют бесспорно вселенское значение и могут быть измене­ны только вселенским церковным сознанием... Поведе­ние большинства валаамских иноков, не пожелавших идти на разрыв со всею Церковью Христовою, заслу­живает полного одобрения. Твердость в Православии есть заслуга православного монашества в прошлом. Не нужно жалеть ни стен, ни зданий, надо более всего хранить истину и благодать, данные нам в пришествии Христовом...»

Наконец, к тому же призывал тогда и глава Русской Зарубежной Церкви митрополит Антоний (Храповиц­кий), — в письме от 27 января 1925 года иеромонаху Поликарпу: «Ясно, в Константинопольскую Патриархию вошла еретическая шайка во главе с Мелетием... Гер­мана я считаю простым мирянином... именем Божиим советую: не повиноваться лжеепископу Герману [выде-

ИСПОВЕДНИКИ КАНОНИЧЕСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ПАСХАЛИИ — ОТЕЦ МИХАИЛ СТАРШИЙ И ОТЕЦ ТИМОН (СТАРЕЦ МИХАИЛ МЛАДШИЙ) - student2.ru

лено нами. — Авт.]. Советую крепко держаться единого спасительного пути и все претерпеть: и разорение оби­тели, и изгнание, и всякие лишения за веру... если при­шлось бы терпеть самые тяжкие бедствия, то и тогда не должно отступать от Божественной веры нашей...»

И не таковых ли лжепатриархов и лжеепископов, под­верженных воздействиям страстей власто- и миролюбия, подразумевал в своих ответах духовным детям извест­ный валаамский исповедник Православия монастыр­ский иконописец и библиотекарь иеромонах Иустиниан (1885-1966), обращаясь к ним с такими словами: «Помо­лимся — что Бог внушит мне, то и скажу... Ну что скажет тебе серый мужичок? Дитя, человек, победивший стра-

ИСПОВЕДНИКИ КАНОНИЧЕСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ПАСХАЛИИ — ОТЕЦ МИХАИЛ СТАРШИЙ И ОТЕЦ ТИМОН (СТАРЕЦ МИХАИЛ МЛАДШИЙ) - student2.ru

сти, выше того, кто завоевал весь мир. Победить страсть выше, чем взять город. На том свете первыми будут не митрополиты, не епископы, а исполнители заповедей Божиих и очистившие сердце от страстей. На том свете в аду много и митрополитов, и епископов, и патриархов. Не сан, а чистота сердца делает достойным».

Старостильники, духовно укреплявшиеся поддерж­кой подлинно православных архипастырей, как мог­ли, держались своей твердой позиции, но силы были не равны: их преследовала и светская пролютеранская власть Финляндии, их предавали и собственные бра­тия в лице непосредственного монастырского началь­ства. Отсюда потому не удивительны: и последовавшее затем монастырское разделение, и исковерканные че­ловеческие судьбы, и фактически полный упадок оби­тели в дальнейшем — уже в качестве финского Нового Валаама, превратившегося к 1970-м годам из огромной обители (некогда почти в полторы тысячи человек) в маленький скиток с десятком одних только финно­язычных монашествующих новостильников!

Но ведь именно к этому постепенно и вели оби­тель — по указке финских властей — игумены, управлявшие в ней с 20-х годов прошлого века. Еще в 1934 году сам же игумен Харитон записал в дневни­ке: «...при конце моей жизни суждено поставить меня во главе этой Обители, которая... замирает, не столько материально, сколько духовно. Духовный распад ко­ренится внутри и выливается наружу, погоняемый и внешними содействующими обстоятельствами». Од­нако разве не сам он и содействовал постоянно этим «внешним обстоятельствам»?

Надежда на изменение такого печального положе­ния ненадолго появилась в связи с попыткой возвра­щения монастыря в лоно Матери-Церкви — в юрис­дикцию Московского Патриархата, когда иноки Нового Валаама принесли в 1945 году покаяние перед Русской Церковью, выразившееся в составлении ими особого «Акта воссоединения братии Валаамского монастыря в Финляндии с Московской Патриархией», подписанного игуменом и всеми 127 иноками. В этом документе был сказано: «...исповедуем невольный грех, что, живя на территории Финского государства, не имея правильно­го представления о положении Церковного Управления в России, не смогли сохранить каноническую верность нашей Матери Церкви Российской и, следуя за своими архипастырями, отошли от нее... и тем оказались не­вольными нарушителями церковного мира в самой Финской Православной Церкви и отщепенцами от Ма­тери Русской Церкви».

Однако в дальнейшем реального воссоединения так и не произошло, а затем монастырь вновь был переведен в юрисдикцию Константинопольского Па­триархата.

В результате к 1957 году ново-валаамское братство состояло уже только из шестидесяти человек.

О разорении же всей монастырской жизни в Финлян­дии ярко свидетельствуют записки одного из игуменов Нового Валаама — отца Нестора (Киселенкова), в ко­торых он, в частности, пишет: «...в Коневской обители сперва устраивали общие духовные процессии... неко­торые богослужения... общее купание, бега в купальных костюмах, и в качестве приза поп-распорядитель вру­чал по несколько конфет (игумен всегда брал первый приз). Потом... у них исчезла серебряная рака преп. Ар­сения... Люди Божии помогли женить отца игумена... и совсем закрыли Коневскую обитель».

В 1964 году Церковное Управление Финляндии взя­лось наконец и за остававшихся еще в живых престаре­лых ново-валаамских иноков.

Игумена заставили отказаться от права подписы­вать финансово-хозяйственные документы обители, а «весь монастырский капитал разорили, лес и скот про­дали, но ничего путного не добились»; «прибыл из Церковного Управления эконом с трубкой в зубах, и... кончились все монастырские традиции». В дальней­шем «монастырь превратили в "богадельню”, затем ста­ли брать плату с богомольцев», чего никогда не было прежде. «Потом в братских корпусах устроили платные туристические номера. "Одним словом, хотят устроить у нас курорт”». В1967 году игумен Нестор мирно ото­шел ко Господу. С его кончиной закончилась и недолгая история русского Нового Валаама в Финляндии. «Ныне и Куопио находится церковный музей, где висят стенды о Валаамском монастыре...»

И лишь прежний, подлинный Старый Валаам ныне вновь переживает долгожданный расцвет на прежнем своем «месте святе», со все более и более увеличиваю­щимся числом насельников и приезжих богомольцев- паломников, все более и более поднимаясь из прежних руин, пребывая, как и прежде, в лоне Русской Право­славной Церкви!

Кто, кроме церковных историков, вспомнит со вре­менем о склонных к обновленчеству пастырях, времен­но управлявших в то прискорбное время валаамским иночеством?

И напротив, как с годами все более возрастает ува­жение к памяти монастырских исповедников той смут­ной эпохи — таких иноков, как иеромонахи Феодо­сий, Иоанникий, иеродиаконы Никандр и Иувиан (известный, в частности, своими добрыми письмами к будущему Святейшему Патриарху Алексию II, быв­шему тогда еще отроком), или же как монах Феофил, — всех тех, кто с «благословения» монастырско­го начальства были отправлены в тюрьму в Выборг,

ИСПОВЕДНИКИ КАНОНИЧЕСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ПАСХАЛИИ — ОТЕЦ МИХАИЛ СТАРШИЙ И ОТЕЦ ТИМОН (СТАРЕЦ МИХАИЛ МЛАДШИЙ) - student2.ru

равно как и к памяти многих других исповедников- старостильников Валаама, в первую очередь старца Михаила Старшего.

В журнале «Русский Паломник» мы читаем такие признательные строки:

«...С Божией помощью и благодаря всеобщему рос­сийскому духовному возрождению и энергичному со­чувствию среди русского народа Валаам ныне со всеми его пятью подворьями составляет духовную армию в четыреста монашествующих.

И старец Михаил [Старший] не забыт. Образ его, как встарь, вдохновляет молодое поколение своим смиренным тихим стоянием за Истину... и нет никако­го сомнения, что по молитвам старца Михаила излива­ется Божия милость на тех, кто любит Бога и Его вер­ных последователей — рать честных монахов.

Когда-то в юности отец Михаил, впервые увидав на Валааме монашеское царство, уязвился желанием вой­ти в ряды иноков-воинов, примкнуть к этой Божией армии и общими силами прославить великое имя Гос­подне. <...> Он познакомился лично с монашеством на Святой Земле, на Афоне, в Оптиной [пустыни]. Он без устали — как духовник — наставлял, исповедовал, обу­чал духовных воинов в художестве невидимой брани. И весьма в этом преуспевал.

Но враг рода христианского воздвигнул руками не­брежных пастырей сопротивление, наводя блажь обнов­ленчества всякого пошиба с целью обессилить воинов. Он обрушился со всей силой на соратников и на самого стар­ца Михаила. По Божию попущению из-за бездействия сла­бых духом враг расколол единодушие рати валаамской.

Но не пал духом ни отец Михаил, ни остальные. Они твердо стояли за правду Господню. Со временем они ушли в иной мир, оставив нам завет предшествовав­ших. На своем опыте они показали, как надо бороться, как защищать [истину], как умирать, исповедуя Бога.

Валаам снова стоит крепостью нерушимой, воспевая чистым сердцем Божию славу.

Исполнилось желание юности отца Михаила!

Радуйся, преподобие отче наш Михаиле, иноков ут­верждение, исповедников похвало...»

Оценивая ныне общий характер «валаамского кризиса» 1920-1930-х годов, следует подчеркнуть, что спор о пасха­лии явился, конечно же, лишь частным (хотя и весьма кон­кретным) выражением степени подлинной православной церковности всех тех, кто оказался тогда волей-неволей вовлечен в столь прискорбный конфликт. Ибо за кален­дарной проблемой проступала проблема гораздо более фундаментального порядка: по сути, речь шла о верности (или неверности) самому каноническому (утвержденно­му соборным сознанием) строю церковной жизни — хотя конкретный предмет спора и казался некоторым (в силу их своего рода «духовной близорукости») не столь уж се­рьезным и не столь уж принципиально важным.

Однако, отнюдь не предвосхищая нелицеприятного Суда Божия ни над кем из представителей противосто­явших тогда сторон, вспомним евангельские слова Спа­сителя: Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом (Лк 16,10).

И если вторая половина этого речения вполне при­ложима по глубинной духовной своей сути к некоторым тогдашним валаамским «обновленцам», то не будет ли столь же справедливым сказать и о старце Тимоне- Михаиле, как и о многих других его содругах — последо­вательных защитниках церковных канонов — опять же словами Святого Евангелия: в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твое­го (Мф. 25,23)?

...Но обратимся вновь к жизнеописанию старца Тимона-Михаила в изложении монахини Марии, доста­точно подробно рассказавшей об основных событиях его жизни в то трудное время.

«Тяжелые дни наступили для оставшихся верными чистоте Православия, — пишет она. — За ними следи­ли, придирались, обвиняли в том, чего они не делали, издевались. Посылали на всякие неподходящие послу­шания. Отцу Тимону приказали оставить Гефсиманский скит и перевели его в монастырский корпус, ["где он постоянно был окружен слежкой"], дали келью среди других, что ему было очень тяжело после скит­ской тишины и уединения. Но самое тяжелое было то, что они были лишены храма и богослужения...

Тут-то и оказалось необходимым то, что отец Тимон провидел задолго до раскола на Валааме.

Пришел к нему иеромонах Исавр [принявший после возвращения в Россию схиму в Псково-Печерском мо­настыре с именем Иоанн. — Авт.]: "Как быть, — гово­рит, — что делать? Не можем же мы быть без приобще­ния Святых Таин... Хоть бы запасные Дары были, чтобы хоть изредка причаститься". — "Приходите хоть все, весь монастырь, всем хватит!" — ответил отец Тимон.

Отец Тимон при помощи некоторых мирян в период раскола сносился [для духовной поддержки] с Афон­скими старцами, но как и почему он задолго до рас­кола заготовил десять тысяч частиц для причастия, это поистине великое чудо, Божие откровение!

Вероятно, если бы не это, не выдержали бы и те, кто готов был все претерпеть.

Отцу Тимону дали послушание стеречь по ночам фруктовый сад — он, таким образом, опять обрел неко­торое уединение и продолжал непрерывную молитву, часто тайком совершая Литургию в дальних часовнях. Но за отцом Тимоном неустанно следили, и скоро мона­стырскому начальству стало известно об этих ночных богослужениях.

Обрушились на него с новой силой, с угрозами: "С лица земли сотрем", — кричали; строго запретили где бы то ни было служить... и написали [так сказать, "по старой памяти" бывшему архиепископу Финлянд­скому и Выборгскому, в то время жившему неподале­ку — на Коневце] владыке Серафиму жалобу на него как на "непокорного ослушника".

Вспоминал батюшка: "Скорбь моя была так велика, что думал, я не снесу этого испытания, умру. Помню,

ИСПОВЕДНИКИ КАНОНИЧЕСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ПАСХАЛИИ — ОТЕЦ МИХАИЛ СТАРШИЙ И ОТЕЦ ТИМОН (СТАРЕЦ МИХАИЛ МЛАДШИЙ) - student2.ru

вышел раз зимой из монастыря, поднялся на кладбище от него, на Серафимову гору... исходил ее вдоль и по­перек, всю слезами полил, в голос плакал, молился, стонал, взывая ко Господу: что же, Господи, если свои, даже свои, которые должны бы понимать, — и те так поступают... и это — за Литургию?! Что же тогда де­лать?.. Долго так молился и плакал; легче стало, отлегло от сердца..."»

Вскоре, благодаря инициативе отца Тимона, написав­шего со своей стороны письмо владыке Серафиму и в ре­зультате заручившегося его личным благословением на служение Литургии, «старостильники, — продолжает свой рассказ монахиня Мария, — испросив себе пустое помещение — "глиномятку” (после прекращения произ­водства изделий из глины], устроили в ней себе церковь, где совершали службу в четыре часа ежедневно. Многие миряне в те дни посещали Валаам, ища у старцев ответа на волновавший тогда всех вопрос о церковном расколе и о том, что правильно и чего надо держаться.

Отец Тимон непрерывно продолжал свой молитвенный подвиг, ежедневно служа Литургию. ["Продолжал и рас­ширял подвиг любви к душам тех, кто искал истинного пути"]. Тихо, незаметно, стараясь не раздражать своих преследователей, ["вел себя отец Тимон"] — никогда не злоупотреблял он разрешением владыки. Миряне, за небольшим исключением, — чтобы не было лишних толков и разговоров и смущения в обители — не допуска­лись в "глиномятку” на ночные службы и Литургию. При­езжавших к отцу Тимону он приходил исповедовать в го­стиницу, в номер, и там же причащал. Быстрый, легкий как дух, тихо появлялся и так же тихо и быстро уходил...

Сам пек просфоры, сам изготовлял химический уголь для кадила, сам делал вино из изюма, который мы ему доставляли.

ИСПОВЕДНИКИ КАНОНИЧЕСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ПАСХАЛИИ — ОТЕЦ МИХАИЛ СТАРШИЙ И ОТЕЦ ТИМОН (СТАРЕЦ МИХАИЛ МЛАДШИЙ) - student2.ru

Все тяжелое и скорбное от своих преследователей нес он молча, терпеливо, без жалоб, скорбя только об ожесточении сердец своих собратий. Постоянно он слышал укоры в том, что принимает мирян. "Да, — от­вечал он, — принимаю, им это нужно; вы не хотите — не принимайте, а я буду”».

Участница одного из таких богослужений позже вспоминала: «Не помню, вероятно, это были рожде­ственские дни. Однажды в период тайных ночных служб совершилось чудо.

Был лютый мороз, собравшихся старостильников не могла, конечно, вместить часовня, стояли под звезд­ным небом. И что же?.. Земля оттаяла под ногами, ни­кто ничего не отморозил и не заболел — мы не чув­ствовали трескучего мороза...

Вот что бывало на Валааме, когда отец Тимон вел борьбу за чистоту Православия».

Об этом же печальном для монастыря времени один из паломников, посетивших его в 1926 году, Иван Са­вин, записал:

«...Старостильники — их все же большинство — дав­но уже не ходят в храмы, "оскверненные” новым сти­лем... сохранив небольшой запас Преждеосвященных Даров, служат они в лесу, повесив икону на сосне, и этот уход в новые катакомбы овеян какой-то страстной ве­рой в свою правоту... не поколебать этой веры ника­ким хитроумным софизмам, никаким посулам... Старо­стильников "раздевают”. Снимают клобуки, одеяние схимническое, рассылают по дальним скитам. Многих судили за "ересь" и непослушание, часть выслали за гра­ницу. Будут судить еще и еще... Потрясенный небыва­лой еще на Валааме смутой, спросишь порой: "Ну раз­денут вас всех, отец, выгонят с родного острова. Что же

ИСПОВЕДНИКИ КАНОНИЧЕСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ПАСХАЛИИ — ОТЕЦ МИХАИЛ СТАРШИЙ И ОТЕЦ ТИМОН (СТАРЕЦ МИХАИЛ МЛАДШИЙ) - student2.ru

станется с монастырем? Погибнет ведь святая обитель!" И все тот же ответ: "Пусть гонят! Основоположники вала­амские и мы сами пришли сюда, в монастырь, не остров и его богатства спасать, а душу свою спасти..."»

Итоги гонений только в течение 1925-1926 годов таковы.

В 1925 году были исключены из братства и вовсе вы­сланы из Валаамского монастыря шесть иноков, а «с нача­лом навигации в 1926 году на церковный суд в Сердоболь вывезено тридцать два монашествующих. По окончании суда их расселили по дальним скитам, назначив на чер­ные работы». 7 июня 1926 года из братства исключили еще четырнадцать иноков, 16 сентября — восемнадцать монахов. Кроме того, в том же году исключили из братства еще шесть человек, а четверо выбыли доброволь­но. «В конце ноября 1926 года в сопровождении местно­го полицейского констебля в Сердоболь прибыло более тридцати валаамских насельников. Все они были удалены из монастыря за неподчинение высшей церковной власти [которая, похоже, в каноничности своих действий пред­почитала не сомневаться. — Авт.]. Они были помещены в местности Халлахухта близ Рюттю — впредь до получе­ния разрешения на проезд в Сербию или Россию... В мар­те 1927 года было получено разрешение на проезд в Сер­бию семнадцати монахам. Позже четырнадцать братий, имевших российское [еще с дореволюционных времен. — Авт.] подданство, были высланы в советскую Россию [фактически — с перспективой отбытия в большевист­ские концентрационные лагеря. —Авт.]».

6-19 октября 1927 года была судима очередная группа старостильников в количестве сорока человек, в числе которых был и монах Иувиан (Красноперов).

На проходившем 19 октября на Валааме при содей­ствии монастырского начальства заседании Низшего церковного суда Финляндской Церкви отец Иувиан вы­ступил с итоговым документом противостояния «ста­ростильников» обновленцам — так называемым «Объ­яснением», или «Заявлением», где четко определил православную позицию иноков, истинно уважавших со­борные каноны Церкви. В частности, там было сказано: «Мы, нижеподписавшиеся... помня прежде всего тот Страшный и неизбытный Суд Христов, грядущий и при­ближающийся, где дела и помышления каждого из нас предстанут пред очи всех; приводя себе на память и Бо­жественного Судию, и страшный престол, и нелицепри­ятное судилище и потоки огня, и грозный гнев, и силы, влекущие на Суд... по долгу православного христианина и своего иноческого звания, чистосердечно исповедуем и заявляем церковному суду следующее:

Истинною и главнейшею причиною... повлекшею за собой привлечение... к настоящему суду, является принудительное введение в области церковного богос­лужения нового стиля и нарушение канона о времени празднования святой Пасхи...

Согласно нашему Символу веры, мы веруем, что Цер­ковь — соборна, почему и вопрос об изменении Пасхалии и церковного календаря должен быть решаем только со­борным путем, как он решался и установлен изначала,

ИСПОВЕДНИКИ КАНОНИЧЕСКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ПАСХАЛИИ — ОТЕЦ МИХАИЛ СТАРШИЙ И ОТЕЦ ТИМОН (СТАРЕЦ МИХАИЛ МЛАДШИЙ) - student2.ru

а никак не одной или несколькими Поместными Церква­ми... Зная о тягчайшем грехе разделения церковного, рав­носильном терзанию Тела Христова, каковой грех не мо­жет загладить кровь мученическая... мы никак не дерзаем без разрешения Вселенского Собора принять нововведе­ния в виде новой Пасхалии и такового же стиля. Уклоня­ясь от соблюдения канонических правил, мы фактически уклонились бы от вселенского единения и лишились бы благословения Церкви Христовой как сыны противле­ния, достойные гнева Божия и отвержения, а не милости и благословения Всевышнего. Для нас верность Церкви Божией и ее установлениям есть основа нашего бытия, всецело покоящегося на соблюдении воли Божией и со­хранении заповедей церковных. Изменивши этому глав­нейшему и священнейшему своему началу, мы оказа­лись бы отступниками и противниками велений Божиих, ослушниками всей Церкви Христовой, были бы чужды ее, чужды Христа Господа и спасения в Нем, — да не случит­ся этого со всеми нами никогда!»

Все члены этой группы старостильников были при­знаны виновными в нарушении порядка и монастыр­ской дисциплины (судьи земного суда, по лукавству своему, вероятно, уже придумали для себя отговорки на Суде Страшном и потому к правде о своей антицерковной позиции остались, как и прежде, глубоко равно­душны); большая часть «подсудимых» была запрещена в священнослужении и лишена права носить монаше­ские мантии — впредь до публичного раскаяния... — однако хотя бы «без высылки из монастыря, поскольку это было уже запрещено правительством страны ввиду большой огласки за границей».

Однако и после 1927 года борьба старостильников за каноническую Пасхалию продолжалась.

По этому поводу архимандрит Серафим (Иванов), будущий архиепископ Чикагский и Детройтский (Рус­ской Зарубежной Церкви), писал в 1929 году, расска­зывая, в частности, о богослужениях старостильников: «Принудить отречься всех монахов от Святого Право­славия... начальству не удалось... Из двухсот пятиде­сяти оставшихся монахов около ста не желают иметь церковного общения с новостильниками и... возносят потаенно моления к Богу... Вот выдержка из письма одного из таких исповедников:

"Всю эту зиму ходили мы молиться в кожевенный завод... народу ходило много, пение прекрасно постав­лено. Но враг позавидовал, что мы так славно славим Христа Бога, шепнул он своим слугам, и вот что вы­шло: на первой неделе Великого поста мы все поговели и приобщились Святых Таин в час ночи в таком духов­ном торжестве, что и передать невозможно. Перед свя­тым причастием схимонах С. просил у всех прощения за долгое свое медление и пребывание в живоцерковстве (в новостилии. — Ин. В.]. Наши власти, узнавши все это, рассвирепели зело на нас и приказали отцу Ам­вросию строго не пускать нас туда молиться. Часовни Петровскую, Покровскую и Благовещенскую закрыли на замок, посему нам [впоследствии] пришлось первый день Пасхи встречать в бондарной мастерской. На вто­рой [же] неделе Великого поста посыпались репрессии на некоторых иноков: одних сослали на Тихвинский остров, других на Сергиевский. Весной, слухи есть, еще кое-кого вышлют в скиты. Когда тепло будет, опять будем ходить на Петровское молиться, хоть не в часов­не, а перед часовней. Что делать, надо потерпеть, мо­жет быть, Господь и умилосердится над нами и пошлет Свою милость к нам, угнетенным".

Да вдохновит... Господь и нас... на борьбу и стойкое охранение Своих святынь от всех врагов Святой Право­славной Христовой Церкви».

В то время отец Тимон, стремясь сохранить вну­тренний мир души, старался вне храма как можно меньше общаться с окружавшей его, преимуществен­но теперь уже новостильнической, братией. Упоми­навшийся уже отец Николай Сайка свидетельствует об этом в своих воспоминаниях так: «Когда в двадца­тых годах ввели новый стиль... тогда братство разделилось надвое... и отец Михаил, тогдашний отец Ти­мон, удалился в уединение. Бог ведает, какую строгую жизнь он... проводил [тогда]... Я слыхал от отца Нико­лая, который приносил ему пищу и ставил ее в кори­доре у его двери: оттуда отец Михаил сам брал при­носимое и съедал у себя в келье. Он был там полным затворником».

Дух же обновленчества по-прежнему продолжал ви­тать над Валаамом. Злоба финских новостильников по отношению к защитникам старого стиля порой пре­вышала уже всякую меру. Так, тот же архимандрит Се­рафим (Иванов) сообщал в 1930 году: «...был съезд на Валааме "живоцерковного" [то есть новостильно­новопасхального. — Авт.] духовенства. На этом съезде горячо обсуждался вопрос... какие новые меры принять против монахов- старостильников.

Сколь было велико озлобление "живцов”, видно из того, что одним мирянином было сделано громоглас­но предложение: посадить всех непокорных новому стилю монахов в барку, вывезти на середи

Наши рекомендации