Стефан Стране, основатель и редактор журнала
«Харизма» Лейк Мэри, Флорида, 28 сентября 1992 года
Глава 1
Синий дорожный холодильник
Когда я увидел заголовки последнего выпуска «Нью-Йорк Дейли Нъюс», я замер. Крупным планом выделялся заголовок «Кто она?»
Под этими словами стоял портрет девочки с длинными черными волосами, набросок, сделанный от руки. У нее были темные глаза и морщинистый лоб.
Единственным определением ее личности служил номер ее камеры в морге: М91-5935. Она весила всего двадцать пять фунтов (11,2 кг), ей было около 4 лет. Девочку нашли строители возле шоссе на углу Гарлема, ее уже сильно разложившееся тело находилось в дорожном холодильнике. На ней не было никакой одежды, ее руки и ноги связаны шнуром, волосы заделаны в хвостик.
«Это ведь совсем недалеко от одной из наших тротуарных Воскресных школ», - сказал я себе, глядя на первую страницу газеты.
Ее жизнь и смерть остались загадкой. Говорят, что она была мертва уже по крайней мере неделю. Ее крохотное тело было положено в зеленый мусорный пакет и засунуто в синий дорожный холодильник.
Глава детективов Нью-Йорка Джозеф Борели наверное знал только одно. «Ее лицо выражало слишком много горя и страдания для человека, прожившего всего четыре года», - сказал он.
«Чей же это ребенок?» — думал я.
Картина не из приятных
Девочка стала просто еще одним статистическим фактом для этого ожесточенного преступлениями города. Но для меня она была реальным когда-то живым человеком, которому, наверное, нравилось играть со своими куклами и смотреть мультфильмы. Она также была символом полного отчаяния, которое темной тучей висит над гетто нашей страны.
Глаза мои наполнились слезами, когда я отложил газету. Именно из-за нее я пришел в этот забытый Богом город. Изо дня в день в течение уже более десяти лет я вкладывал каждую частичку моей жизни в спасение таких детей. Был ли шанс помочь этой маленькой девочке? Была ли она среди более чем десяти тысяч детей, которые приходили в нашу Воскресную школу на той неделе, когда она была убита?
«Господь, - подумал я, - мог пи я сделать что-нибудь больше того, что сделал, что-нибудь еще для нее?»
Я вышел из офиса и стал на углу улиц Эвергрин и Гроув в Бушвик или Бедфорд-Стуйвезант, одного из районов Бруклина, оглядываясь и видя вокруг себя мрачную жестокую реальность жизни в гетто. Картина была не из приятных.
В квартале можно увидеть наполненные наркотиками кирпичные многоэтажные дома. Заржавелые остатки машин стоят на свободных местах парковки. Огромные кучи мусора, битые бутылки и грязные пакеты, в которых когда-то находились наркотики, теперь рассыпаны на тротуаре. С этого самого места много лет я видел, как десятки людей убивали, ранили, вышвыривали. Всего за полметра отсюда были убиты два человека прямо на глазах у одного из наших сотрудников, который не мог помочь жертвам. Никого не арестовали, и ни одного слова о случившемся не появилось в газетах.
Меня продолжает поражать то, что я вижу. В канун прошлого Нового года я выглянул из окна и увидел, как несколько молодых людей легли посреди улицы и хотели, чтобы их переехали машины. На углу я видел отблески от выстрелов из пистолетов. Полицейский вертолет кружил над районом, освещая сцену еще одного преступления.
Организованный хаос
Прямо напротив расположена церковь «Метро», построенная на развалинах бывшей Рейнгольдской пивоварни, где я служу пастором. Думаю, что церковь можно назвать безопасным местом: стальные двери, крепкие замки и кольца проволоки.
В будни эта часть района может показаться остатками истории, которую многие люди предпочли бы забыть, но по субботам и воскресеньям она превращается в самое веселое место, которое только можно себе представить. Я бы не хотел находиться где-нибудь в другом месте. Огромные автобусы, у нас их больше пятидесяти, приезжают почти в одно и то же время. Каждый автобус переполнен детьми, которые всю неделю ждали этой встречи.
В 9:45 в субботу зал еще пуст. Но пятнадцать минут спустя он заполняется молодыми людьми от пяти до двенадцати лет, готовыми впитывать все, как губка. Я начинаю, беру микрофон и кричу или пою: «Скажите мне, на чьей вы стороне?» Они поют в ответ так громко, как только могут: «Я на стороне Господа!»
В течение следующих полутора часов малыши участвуют в Воскресной школе, названной многими единственно хорошей и положительной вещью, что есть в жизни этих детей. Каждая минута внимательно продумана, чтобы как можно лучше представить какое-то понятие или истину - посредством живой музыки, мультипликационных героев, видеопроекторов, сценок, игр, соревнований, призов и прямым посланием. Сейчас здесь царит полнейший беспорядок, в следующее мгновенье в зале так тихо, что я могу говорить шепотом, и меня будет слышно в самых Дальних рядах.
В 11:30 улыбающиеся дети бегут назад к автобусам и с песнями разъезжаются по своим домам. В 13:00 и в 16:00 происходит то же самое. Мы также проводим еще два служения по воскресеньям и тротуарные Воскресные школы, которые представляют собой то же, что и обычная одночасовая насыщенная Воскресная школа, проводимая в будни в районах Гарлема и Южного Бронкса.
Мне все еще приходится щипать себя, чтобы поверить, что это место в гетто - одна из самых больших в Америке Воскресных школ, где работает более пятидесяти сотрудников и более двухсот помощников. Журнал «Гайдпостс» недавно назвал эту церковь Церковью года. Меня также поразило, что президент Буш пригласил меня работать в недавно сформированной Национальной комиссии по городским семьям Америки.
Согласно статистике
Если смотреть на факты, начинаешь понимать всю серьезность проблемы, которая стоит перед нами, в Бруклине, Южном Бронксе, Гарлеме и областях, где мы проводим служение:
• в Нью-Йорке каждый год воруют более 100 000 машин в год
• уровень безработицы в пять раз выше, чем в среднем по всей стране
• восемьдесят пять процентов старшеклассников не заканчивают школу
• от шестидесяти до семидесяти процентов получают пособие
• семейный суд Нью-Йорка зарегистрировал более двадцати четырех тысяч заявлений о насилии над детьми в прошлом году и их увеличение на 70 процентов только за последнюю декаду.
Но возрастающие проблемы детей и молодежи не ограничиваются только Нью-Йорком. Они во всех городах:
• в городах Америки более 30 процентов населения живет за чертой бедности
• дети национальных меньшинств (45 процентов темнокожих и 39 процентов испаноговорящих детей) чаще попадают в разряд тех, которые живут за чертой бедности
• сейчас в Америке более 100 000 бездомных детей
• в среднем в день 135 000 учеников приносят в школу оружие
• в нашей стране более 4 000 000 подростков-алкоголиков
• алкоголь часто является причиной смерти среди подростков
• каждый год миллион девочек-подростков становятся беременными
• более 2,5 миллиона молодых людей заражены болезнями, которые передаются половым путем
• более миллиона молодых людей постоянно употребляют наркотики
• один из десяти новорожденных в Соединенных Штатах подвержен действию одного или более запрещенных наркотиков еще в утробе матери.
Когда я путешествую по стране, люди подходят ко мне и спрашивают: «Почему такие города, как Нью-Йорк, в таком беспорядке?»
Мне бы очень хотелось дать быстрый ответ, но в гетто такая ситуация сложилась не только из-за одной-двух проблем. Именно из-за сочетания различных факторов все складывается подобным образом, и это напоминает мне жонглера в китайском цирке, который вертит тарелки на конце палки. К тому времени, как он раскрутит их все, ему нужно бежать к началу линии, чтобы не дать упасть первой. Нас постоянно раскручивает то один кризис, то Другой. Это просто часть здешней жизни.
Но я знаю, что Нью-Йорк - это действительно город великих контрастов и противоречий. Более пяти частей города, в свою очередь, разбиты на различные районы - как очень бедные, так и очень богатые.
Основная масса среднего класса прошла через все, от экономического давления до страха перед преступлениями. Остров Стейтен, последнее место обитания среднего класса, изо всех сил пытается отмежеваться от остального города. Здешним жителям уже просто-напросто все надоело.
«Рождество!»
Бруклин может вспомнить определенные исторические события, из-за которых порядочный район, где проживали трудяги, превратился в район трущоб. Сначала были расовые мятежи в шестидесятых. Но то, что запомнилось многим людям, - это выключение электричества летом 1977 года, из-за чего Бруклин погрузился в темноту на сорок восемь часов.
Это стало равносильно зажиганию шнура общественной бочки с порохом. И это даже послужило моделью для мятежей в Лос-Анджелесе. Мятежники проложили себе дорогу через более чем тысячу магазинов. Легионы грабителей переходили от замороженных индюшек до телевизоров - все, что плохо лежало. Те, кто чувствовал, что им этого недостаточно, поливали пол бензином и поджигали. На совершенно новых машинах въезжали в витрины магазинов.
Толпы мужчин, женщин, подростков и детей бежали по улицам с руками, полными вещей, крича: «Рождество! Рождество наступило!»
Полицейские машины переворачивали и поджигали. Камни и мусор бросали в пожарников, тем самым вынуждая их отступить. Многие из опустошенных районов так никогда и не были восстановлены. Вместо этого их захватили распространители наркотиков и другие криминальные элементы общества. Улицы стали такими мрачными, что Нью-Йорк начали называть «Калькутта без коров».
У нас более полумиллиона бездомных людей, кражи совершаются каждые шесть минут, постоянно растет заболеваемость СПИДом. Многие говорят: «Все бесполезно. Зачем уже что-то делать?»
Многие люди смотрят на бедность в районах Нью-Йорка и на экономически подавленные области Америки и только пожимают плечами. «Если сравнить с остальными странами мира, бедности в этой стране практически не существует, - они говорят. - У наших бедных есть телевизор, телефон, квартира. Они находятся на социальном обеспечении».
Уровень финансовой бедности может быть выше в некоторых странах третьего мира, но в Америке действуют другие разрушающие факторы - факторы, атакующие общество у самого его основания и ведущие к насилию, которое уникально и характерно только для центральных районов американских городов.
Бедные люди Соединенных Штатов очень отличаются от бедных в странах третьего мира из-за нашей развитой промышленной системы. Когда жители гетто нуждаются в еде, они не могут заколоть овцу или собрать урожай на полях. Им нужно найти супермаркет, где они смогут получить еду в обмен на продуктовые талоны или деньги. Бедный житель гетто вынужден платить ту же цену, что и полицейский, ту, которая гарантирует доход производителю, дистрибьютору и владельцу магазина. В принципе, житель гетто платит больше. Владельцы магазинов могут устанавливать любую цену, пока им гарантирован успех. У большинства жителей гетто нет возможности торговаться при покупке, как нет и транспорта, чтобы выехать за пределы своего района.
Житель американского гетто, если ему нужно место переночевать, не может поставить палатку в общественном парке или что-то соорудить из картонных коробок. Это то, что делают бедные во многих странах. Многие, включая и меня, пытались сделать это в Нью-Йорке и были либо выброшены, либо избиты полицейскими дубинками.
Бедный американец должен жить в квартире, что включает в себя много расходов. Огромных расходов. Цена за аренду обыкновенной квартиры в нашем районе приблизительно 350-800 долларов в месяц, что совершенно невыполнимо для большинства людей. Если бы урезали социальные или поместные субсидии на квартплату, началась бы всеобщая паника.
Сама природа системы приводит к непрекращающейся враждебности. Когда ты уже близок к тому, чтобы достичь чего-то, но знаешь, что все-таки не можешь этого сделать, чувство раздражения и безнадежности постоянно нарастает. Если несколько поколений в семье прожили так, то вся система ценностей у этих людей попросту разрушена.
Недавно на улице перед рестораном, где я часто завтракаю, женщина была до смерти избита. Потом кто-то подошел и украл ее цепочку. За углом в молодого человека, с которым один из наших сотрудников три раза говорил о Господе, стреляли и убили без всякой видимой на то причины.
Предупреждение другим детям
Нас окружают 9 миллионов людей, и все-таки детям так не хватает любви и заботы. Когда Билли Трем выступал перед 25 тысячами человек в Центральном парке в 1991 году, он сказал: «Нью-Йорк - это самое одинокое место на Земле». Это то, в чем я убедился на собственном опыте.
Не так давно мне позвонила очень расстроенная молодая девушка и попросила провести ее похороны. Эта девочка-подросток умирала от СПИДа. Через неделю она умерла. С тех пор, как я живу в Нью-Йорке, я взял себе за правило: перед тем как хоронить кого-то, я должен увидеть тело этого человека. За ночь до похорон я пошел в морг, и один из работников провел меня в комнату, где лежало ее тело. Он надел перчатки и медленно раскрыл два мешка, в которых находилось ее тело. Когда я увидел то, что было в мешках, то пожалел, что установил для себя такое правило.
Ее голова была размером с мой кулак. Одного уха не было совершенно, а также глаз и носа. Я поблагодарил мужчину и направился к ближайшему выходу. Без сомнений, это было самое ужасное, что я когда-либо видел. Вирус разрушил ее тело до неузнаваемости.
Сестра умершей девочки тоже хотела, чтобы похороны проводились в церкви «Метро». «Я хочу, чтобы это послужило предупреждением другим детям», - сказала она.
Девочка приходила в нашу Воскресную школу еще в детстве, но решила не посвящать свою жизнь Христу. Это было неверное решение. Однако перед смертью, она вспомнила то, чему ее учили в церкви и примирилась с Богом. Она хотела, чтобы другие знали, к чему приведет жизнь без Бога.
Вы можете услышать много историй от детей в Бруклине и будете просто шокированы тем, как наркотики повлияли на их семьи.
Когда в восьмидесятых кокаин заполнил рынок, этот наркотик стали выбирать сотни тысяч людей в Нью-Йорке.
Мы только сейчас видим первую волну «кокаиновых младенцев» - детей, рожденных от матерей, употреблявших наркотик во время беременности.
Я видел этих невинных младенцев. Одни похожи на тряпичные куклы, не могут ни двигаться, ни стоять самостоятельно. Многие рождаются глухими. Некоторые трехлетние дети ведут себя так, будто им всего четыре месяца. Другие просто связка костей. Они пассивны, их настроение переменчиво и неконтролируемо.
Я разговаривал с несколькими докторами, и у них просто нет ответов, нет решений. Кокаин у матери уменьшает уровень кислорода в мозге и нервной системе ребенка. Дети иногда рождаются с необыкновенно маленькой головой. Это трагическое поколение.
Одна мать в Бронксе держала свою семилетнюю дочь на полу, чтобы продавец наркотиков мог изнасиловать ее в обмен на наркотики.
Другие родители-наркоманы предлагали своих двух Дочерей, семи и пяти лет, супружеской паре, которая работала с нами. Им нужны были деньги, чтобы купить наркотики в тот день. Зная, что кто-то все равно купит этих девочек, и даже не желая думать о том, что с ними потом случится, наши сотрудники буквально купили этих двух драгоценных девочек и воспитывали их три года у себя дома вместе со своими четырьмя детьми.
«Средний» молодой человек в нашем районе сталкивается со стенами, выстроенными вокруг него. Уже к двенадцати-четырнадцати годам многие подростки становятся алкоголиками, наркоманами и преступниками. Многие девочки беременеют и попадают в бесконечный круг бедности и отчаяния. Дети у детей - бессмысленно и непонятно. Но большая часть здешней жизни бессмысленна и непонятна.
Грибки и малыши-мулы
На улицах гетто царит своя уникальная атмосфера. У жителей гетто даже есть свой собственный язык. Грибки, например, - это уличное слово, которым называют детей, попадающих в перестрелку между двумя группами, их ранят или убивают. Хлопушки - это слово используют учителя школ и детских садов, чтобы дать знак ученикам ложиться на пол в том случае, если началась перестрелка. Малыши-мулы - этим термином торговцы наркотиков называют тех детей, которые переносят для них наркотики и оружие.
Когда к нам в Нью-Йорк приезжают новые люди, чтобы работать в нашем служении, то все, что они видят, просто выше их понимания. Многие настолько тронуты чьей-то трагедией, что сразу же открывают кошельки и предлагают свою помощь.
Одна из наших сотрудниц пришла с женщиной в продуктовый магазин и купила ей продуктов более чем на 60 долларов. Некоторое время спустя эта сотрудница была на станции метро и не могла поверить своим глазам. Та же женщина стояла на улице и продавала эти продукты.
Мне следовало предупредить ее. В один из Праздников благодарения мы раздали индюшек детям, чьим семьям, как мы знали, нужна была еда. За углом мы увидели, как большинство из их родителей продавали этих индюшек.
Вскоре после того как мы начали наше служение в Бруклине, мы раздали всем детям Воскресной школы Новый Завет. На следующей неделе эти дети пришли ко мне в слезах. Их родители вырывали страницы из Библии и заворачивали в них марихуану. В книгах была как раз та бумага, которая им подходила.
У детей, с которыми мы каждую неделю встречаемся, выбор небольшой. В школе они не играют в спортивные игры, так как их соревнования приводят к неконтролируемому насилию. Не найдешь там и дискуссионных команд, теннисных клубов.
Вместо этого дети играют в коридорах и на лестницах обгоревших зданий или же на улицах. Ускоренные выпуски проводятся во многих школах, потому что учителя знают: большинство детей никогда так и не окончат школу
Нападение на ДеКалб
Я все еще помню тот отчаянный звонок поздним вечером в церкви. «Билл, срочно приезжай сюда. На капитана нашего автобуса только что напали. Она на крыше здания, здесь, на ДеКалб-авеню».
Я хорошо знал, где это, и немедленно поспешил туда. Звонили два молодых человека, помогавших ей посещать детей, которые завтра будут ехать с ними в автобусе.
Три парня напали на капитана автобуса, помощники просто убежали. Нападавшим было по девятнадцать-двадцать лет. Они потащили ее на крышу здания и там изнасиловали.
«Скорая помощь» не хотела приезжать без полиции в такие здания, а полиция не отвечала. Вся надежда была на меня. У меня не оставалось выбора, нужно было идти за ней.
К тому времени, когда я добрался до крыши здания нападавшие уже исчезли. Там, на крыше, сжавшись в комок, лежала только она. Ее одежда была изорвана. Кровь текла по лицу. Я никогда этого не забуду. И сейчас закрываю глаза и вижу ее так же ясно, как в тот вечер.
Когда изо дня в день живешь в атмосфере конфликтов и насилия, думаешь, что тебя это никогда не коснется. Но это происходит и с тобой. И дело не в том, случится ли это с тобой, а в том, когда это случится.
Однажды, только приехав в Бруклин, я шел по одному из маршрутов нашего автобуса. Я сделал ошибку, потому что вместо того, чтобы смотреть на группу ребят, стоявших впереди меня, смотрел вниз, на тротуар. Я просто не подумал.
Когда я поднял глаза, они, замерев, стояли совсем недалеко. И пристально смотрели на меня. Я быстро начал продумывать варианты своего поведения.
Если бы я перешел на другую сторону улицы, то выглядел бы глупо, потому что уже было ясно, куда я направлялся. Поэтому решил просто быстро пройти мимо и не обращать на них внимания.
Не получилось. С каждым шагом я понимал, что они ни на дюйм не сдвинутся. Когда я попытался их обойти, один из них толкнул меня и сказал: «Выкладывай деньги».
Его друг вытащил нож. Я сказал, что у меня нет с собой денег, но они мне не поверили, хотя это было так. Я никогда не ношу с собой деньги.
Когда я попытался уйти, они изо всех сил начали избивать меня. Их было много. Парень с ножом всадил мне его в руку, полилась кровь. Потом так же быстро, как они меня окружили, ребята разбежались.
Ради чего все это?
Живой факел?
Однажды вечером я шел домой после посещения детей. Шесть старших подростков без всякого предупреждения окружили меня и схватили за руки. У одного из них была канистра с бензином, а у другого - зажигалка.
До того как они могли бы облить меня бензином и превратить в живой факел, мальчик из стоявшего недалеко здания что-то прокричал по-испански. До сего дня я не знаю, что он сказал, но банда вдруг оставила меня и ушла, как будто ничего не произошло. Я только могу воздать Богу славу за то, что Он следит за мной, как в тот день.
После нескольких таких столкновений у тебя начинает развиваться чутье улицы, восприятие того, что происходит вокруг тебя: быть всегда начеку, готовым отреагировать немедленно на любой признак угрозы. Если ты не сосредоточишься, это может привести к смерти. Большинство людей, приходящих извне, никогда здесь не задерживаются достаточно долго. А чтобы научиться, требуется время.
Люди, для которых гетто Нью-Йорка в новинку, заинтригованы сложными рисунками уличных художников на кирпичных стенах опустевших зданий. Это своеобразное искусство: толстые, насыщенные цветом буквы и рисунки, сделанные аэрозольными баллонами и маркерами. Такие рисунки часто отмечают место, где кто-то был убит.
У каждого рисунка своя история. Часто на стенах можно увидеть такие же слова, как те, что я видел на рисунке на углу Харт и Ирвинг: «В память о Пито. Мама и папа любят тебя». Дата рождения и смерти. Мальчику было всего семнадцать.
Когда на улице кого-то убивают, рисунок становится мемориалом, это, возможно, единственное признание, которое они получают в этой жизни. Но все это только временно. После следующей перестрелки там будут другие слова: «Да благословит Бог (имя последней жертвы)» и, может быть, другой рисунок.
Я видел сотни таких памятников «никому», который хотел стать «кем-то».
Грохот на кладбище
Никогда не забуду, как меня попросили провести похороны молодого пуэрториканского парня, который стал жертвой неудачной сделки по продаже наркотиков. Его родители были христиане и обратились ко мне.
На кладбище после нескольких слов и молитвы красивый металлический гроб был опущен в землю, и мы стали расходиться. Немного отойдя, я услышал за спиной какие- то громкие звуки. Когда обернулся, то был поражен увиденным. Члены семьи стояли возле ямы и бросали камни на гроб. Я вернулся к могиле и увидел огромные выбоины на крышке красивого гроба.
«Может, они злы на мальчика...» - подумал я, ничего не понимая.
- Что здесь происходит?- спросил я.
- Пожалуйста, пусть вас это не беспокоит, пастор, - ответили они. - Если мы этого не сделаем, директор похоронного бюро придет сюда ночью, переложит его тело в деревянный гроб, а этот почистит и продаст кому-нибудь.
Я узнал, что у директора кладбища договор с похоронным бюро. Они перепродают такой гроб много раз.
Я провел много бессонных ночей у окна моей квартиры, задавая себе один и тот же вопрос: «А ради чего все это? Может, я просто трачу попусту свое время? Может, такое положение дел никого в действительности не волнует?»
Но потом вспомнил прошлую пятницу. Я поднимался на четвертый этаж по пропитанным мочой ступенькам для того, чтобы напомнить маленькому мальчику быть готовым к Воскресной школе, в которую завтра его отвезет автобус. Ему шесть лет, зовут Тайрон. Дверь неожиданно распахнулась, и навстречу выбежал мальчик. Он бросился ко мне: «Пастор Билл! Пастор Билл!» и крепко-крепко обнял меня, как будто никогда не хотел отпускать.
А что, если бы меня там не было? А что, если бы автобус никогда не приехал? А что, если бы он так никогда и не услышал послание надежды?
Полученные нами уроки - не только для Бушвика или Гарлема. Они для покинутого поколения по всей Америке: от Бостона до Бурбэнка. В этой книге вы увидите, что то, как мы достигаем детей в Нью-Йорке, можно модифицировать и достигать детей там, где живете вы. И нам нужно начать делать это.
Система образования забросила детей, не обучая их основным ценностям и принципам жизни. Родители оставили их на воспитание «улице Сезам», мультфильмам по субботам и, к сожалению, телепрограммам или видеофильмам, которые нам с вами было бы даже стыдно смотреть. Церковь пренебрегает детьми, предлагая неприменимые и устаревшие программы.
После того как тысячи часов провел «на дне», я убежден, что в обучении американских детей необходим глобальный переворот.
Постройка тюрем и реабилитационных центров - не решение. Это все равно, что накладывать пластырь на раковую опухоль. Нам нужно достигать, находить их, когда они еще молоды. Это непрекращающаяся христианская полемика между предотвращением и невмешательством. Обычно мы ждем до того момента, когда уже становится слишком поздно, и тогда только начинаем волноваться. Вопрос вот в чем, будем ли мы строить забор вокруг горы или же поставим «скорую помощь» у ее подножья?
Чей же это ребенок?
Лучше задать этот вопрос пораньше. Не тогда, когда дело кончится синим дорожным холодильником возле дороги. Не тогда, когда чей-то ребенок становится делом номер М91-5935.
Глава 2
«Жди здесь»
Мне было четырнадцать лет. Я с мамой шел по одной из улиц того квартала, в котором мы жили, в парке Пайнелас, штат Флорида, на север от Санкт-Петербурга. Она работала официанткой в баре недалеко от бульвара.
Мы остановились и присели на бровке. В тот день мама была очень молчалива. Через несколько минут она поднялась и сказала: «Я так больше не могу. Жди здесь». «О чем она?- подумал я. - Как это она больше не может?»
Я сделал то, что мне сказала мама. Я сидел там и ждал, когда она вернется. Солнце уже село, а ее все не было.
На следующее утро я сидел на той же бровке, наедине со своими мыслями. Я знал, что моим родителям было трудно. Жизнь не была легкой.
Я родился, когда они жили в Южном Бостоне. Папа работал водителем автобуса, но его денег семье не хватало. Он думал, что трава зеленее в Сан-Франциско, поэтому мы Двинулись на Запад.
Когда мы жили на Западном побережье, мне исполнилось двенадцать лет. Моя сестра Сэнди была на восемь лет старше меня. Она стала единственной опорой в моей жизни, всегда стараясь ободрять и защищать меня. Я был худощавым мальчиком, и надо мной всегда насмехались. Не один раз она выходила, чтобы спасти меня, когда я уже думал, что никто мне не поможет.
Но ничего у семьи Вилсонов в Сан-Франциско не получалось. Папа объявил, что мы переезжаем во Флориду, потому что у нас там были какие-то родственники. Однако уже через несколько недель стало очевидно, что переезд в солнечный штат был самой большой ошибкой, которую когда-либо мы совершали. Наш дом не был счастливым. Положение в семье ухудшилось до того, что папа с мамой развелись. Мой отец болел туберкулезом, и он был под наблюдением в больнице в Тампе.
Где же была мама?
В детстве я никогда не чувствовал любви своих родителей. Не могу сказать, что я знал своего отца. А моя мать в результате всех ударов жизни начала пить. Она стала алкоголиком.
После развода с отцом мать напивалась все чаще и чаще. Она почти каждый вечер приводила с собой разных мужчин. Это были самые грубые мужчины, которых я когда-либо видел. Ночь за ночью я засыпал под звуки ругани, драк и пьянок. Однажды ночью все стало настолько плохо, что я нашел пистолет и был готов застрелить дружка моей матери. Когда я второй день сидел на той бровке, то вспоминал о тех ночах, когда мама не приходила домой. Может, это опять то же? Конечно же, она скоро вернется.
Три дня сидел я под солнцем Флориды на этой горячей, бетонной бровке. Я не знал, куда мне идти. Моя сестра вышла замуж и переехала в Нью-Джерси. Папы не было. Если бы я умел молиться, помолился бы, но для религии не было места в нашем доме.
Все, что я мог, - это постараться быть сильным и не давать выход душившим меня слезам.
Мама так никогда и не вернулась.
Человек, который жил напротив, заметил меня, сидящего на том же месте три дня подряд. Его звали Дейв Руденис. Я говорил с ним раньше и наблюдал за тем, как он работал над своей гоночной машиной у себя дома. Он спросил, может ли он принести мне поесть. Дейв был автомехаником и любил водить гоночные машины. Он также служил дьяконом в поместной церкви Первой Ассамблеи Бога в Санкт-Петербурге.
- Ты хотел бы поехать в молодежный лагерь? - спросил он меня.
- А что это такое? - поинтересовался я.
- О, тебе там понравится. Много детей твоего возраста приедут туда. Вы будете играть в софтбол, плавать. Там будут замечательные служения.
- Служения,? А это что такое?
Дейв Руденис оплатил неделю моего пребывания в лагере (17,5 доллара) и посадил меня в машину пастора вместе с другими детьми. Я ехал в лагерь «Алафия», который расположен в лесах Центральной Флориды, где-то между Мальбери и Бредли Джанкшин.
Уже не один
По природе я одиночка, частично из-за того, что не знаю, как общаться с другими людьми, и частично из-за плохого мнения о самом себе. Я не был просто высоким и худым, я был тощим. Мои зубы выступали вперед, челюсть деформирована, и на джинсах всегда были дыры.
Большую часть времени я держался отдельно от других, но в среду вечером в лагере услышал то, что полностью изменило мою жизнь. Впервые я услышал простую историю о том, как Иисус умер на кресте за меня, и о том, как Он воскрес, чтобы я мог провести вечность вместе с Ним.
Я не помню, кто в лагере выступал или как называлась проповедь, но в тот вечер я вышел вперед и преклонил колени слева у алтаря. Я сказал: «Иисус, я хочу, чтобы Ты простил меня за мои грехи. Я хочу отдать свою жизнь Тебе». Каким-то образом я знал, что с этого вечера моя Жизнь уже никогда не будет прежней. Когда я вернулся в Санкт-Петербург, Дейв уже ждал меня. Он слышал о том, что я нашел Господа в лагере «Алафия».
«Сынок, - сказал он, - я хочу, чтобы ты знал, как сильно мы любим тебя. Ни о чем не беспокойся. Все будет хорошо. Мы о тебе позаботимся».
Я никогда не слышал таких слов раньше.
На следующие выходные я побывал на своем первом в жизни воскресном служении. Я сидел один, потому что не чувствовал себя удобно рядом с другими молодыми людьми. Наверное, я действительно выглядел довольно плохо, с дырками на брюках и странным выражением лица.
Лидер прославления сказал: «Давайте откроем страницу 269 и споем «Источники воды живой».
Я никогда раньше не пел по книге. Думал, что нужно читать песни, как обыкновенную книгу: закончив одну строчку, переходишь к следующей. Но это было не так.
Я просто пел, не замечая, что пел совсем не то, что поют другие. Милая старушка маленького роста сидела за мной. Она наклонилась вперед, положила мне руку на плечо и сказала: «Дай-ка я тебя научу».
Люди в церкви были очень терпимы по отношению ко мне.
Вскоре мой отец, которого выписали из больницы для больных туберкулезом, умер от сердечного приступа. Тогда два самых чудесных человека, которые когда-либо жили на свете, пригласили меня погостить у них в доме и позже предоставили мне место в церкви, где я мог жить. Это был Вейн Пите и его жена Эвелин. Он был пастором Первой Ассамблеи.
Из-за моей внешности я был очень замкнутым подростком. Чтобы исправить мои зубы, нужен был специальный аппарат, а затем операция. Именно пастор Пите и его жена помогли мне приобрести первый аппарат.
Люди в церкви были не просто добры. Их действительно волновала моя судьба. Они даже пригласили меня на одну из молодежных программ для мальчиков.
Лидер понимал, насколько чувствителен я был к своей внешности, и поэтому старался помочь мне почувствовать себя частью группы, а не изгоем.
В телефонной будке
Во время этой молодежной программы мы учились всему: и как вязать узлы, и как разжигать костер без спичек... Там нас также учили, как важно рассказывать о Христе другим людям. «Это часть жизни христианина», - говорил наш лидер. Но будучи новообращенным христианином и притом очень застенчивым, я не чувствовал себя способным делать это. Когда мы шли раздавать брошюры, я едва не впадал в панику.
Когда никто не видел, я отделялся от группы и шел к телефонной будке и там раскладывал брошюры. Таким образом, мне не приходилось ни с кем разговаривать.
Однажды, положив брошюры в одну из будок, я перешел на другую сторону улицы и стал смотреть, будет ли их кто-нибудь читать. Через несколько минут к телефону подошел мужчина. Он взял брошюру, просмотрел ее, положил в карман и ушел.
Не могу выразить, что это мне дало. Впервые в своей жизни я понял, что могу хоть как-то рассказать о Христе.
В старших классах школы я ходил также на занятия по автомеханике. Я хотел быть автомехаником, как Дейв Руденис, который просто стал моим героем. Я нашел временную работу по починке старых машин и после окончания школы начал работать в местном филиале «Форда», принимая участие в гоночных соревнованиях всякий раз, когда предоставлялась возможность.
После Вейна Питса пастором стал Дон Рипи. Он и его Жена Артелин верили в меня, и это было выше моего понимания. Однажды Дон сказал: «Билл, мы чувствуем, что у тебя есть потенциал вершить великие дела в жизни, и мы хотим помочь тебе».
Дон Рипи купил мне мою самую первую пару новых ботинок. В то время мне было семнадцать лет. Он и Артелин Разрешили мне и дальше жить в церкви и ободряли меня Каждый раз. Однажды они подошли ко мне и сказали: «Мы верим, что тебе нужно поехать в библейскую школу в Лейклэнде». Они говорили о юго-восточном библейском колледже от Ассамблеи Бога, в котором готовили служителей и церковных работников.
«Зачем мне это? - спросил я. - Я не собираюсь быть проповедником. У меня есть работа автомеханика». А затем я подумал: «Почему бы и нет? Хуже мне от этого не будет».
Выступление в крепости
Первый год был для меня, мягко говоря, очень трудным. У меня едва хватало денег, но труднее всего было то, что я сам четко не понимал, зачем я здесь.
По воскресеньям некоторые из студентов проводили служения в местной тюрьме. Ребята называли это место «крепостью». Каждую неделю они приглашали меня с собой. Я всегда отказывался, приводя очень слабые оправдания; но главной причиной, по которой я не хотел туда идти, было то, что я никогда еще не выступал перед людьми. Из-за своих зубов я не мог четко говорить и не хотел выставлять себя на посмешище.
В конце концов во втором семестре я решил присоединиться к группе. Во время служения в тюрьме лидер группы сказал: «А теперь мы хотели бы представить вам Билла Вилсона из Санкт-Петербурга. Билл, выйди и поделись с нами тем, что у тебя на сердце».
«Не много», - подумал я. Мое свидетельство длилось около сорока пяти секунд. Но в ту ночь, когда я лежал в своей кровати, на моем лице была широкая улыбка. Я знал, что обнаружил то, что хотел бы делать снова и снова.
Во время моего второго года обучения к нам в колледж приехал служитель, который выступил на нашем служении. Он сказал: «Бог ищет не талантливых и способных людей, а открытых и готовых служить Ему. Вот и все, что нужно». Я знал, что он говорил обо мне.
Когда он пригласил людей выйти вперед и посвятить свою жизнь полновременному служению, я вышел вперед во второй раз в своей жизни. Первый раз был в лагере «Алафия». И сейчас я снова стал слева у алтаря и снова без всякой напыщенности сказал: «Господь, если Ты можешь использовать такого, как я, я сделаю все, что могу». Никто не возлагал на меня рук, и не было пророчеств, это было простое решение сделать посвящение.
Когда я вернулся в свою церковь, пастор Рипи спросил м<