Протеория Николая Андидского

Если в самой литургии с IX в. изменилось немногое, то ее интерпретация все же претерпела изменения, что нашло отражение в книге середины XI в. под названием «Протеория». Ее написал между 1054 и 1067 гг. Николай, епископ Андиды Памфильской, а его преемник Феодор, видимо, переписал, упорядочив материал, но не внеся значительных изменений.

Сама же Протеория внесла значительные изменения в то, какой предстает литургия мысленному взору молящихся. Книга, судя по всему, написана епископом для своего клира, от которого, несомненно, ожидалось, что он передаст это понимание мiрянам. Этим она отличается от Церковной истории Германа, написанной для мiрян, и от Тайноводства Максима Исповедника, предназначенного монахам. Оба комментария по-прежнему читали и переписывали, так что в один и тот же исторический период существовало несколько разных подходов к участию в литургии. Николая, судя по всему, подход Германа не устраивал. Он отсылает своих читателей к Истории для толкования храма и священнических облачений, но сводить символику литургии к страданиям, смерти и воскресению Христа, как делает Герман, Николаю недостаточно. Для него литургия представляет и рождество, и ранние годы Христа, о чем он ясно говорит в начале Протеории:

Многие из тех, кто исполняет священническое служение, знают и исповедают, что происходящее в святой литургии есть представление страданий Спасителя, смерти и воскресения Христа Бога нашего. Но я не знаю, почему это так, если я не ведаю, что все это также представляет все его пришествие и домостроительство по отношению к нам с самого начала — его зачатие, рождение и тридцать лет его жизни; также деяния его Предтечи и явление Христа во время крещения; затем призвание апостолов и три года, в которые он творил чудеса, вызывавшие зависть и приведшие к кресту. Ведь если есть голова, а нет рук и ног и прочих членов, то это не назовешь телом. О том, что именно совершенное тело было принесено в жертву, услышьте от самого Христа: «Приимите, ядите, сие есть Тело Мое». Нельзя передать чью-то историю, если с самого начала не рассказать о том, что сопровождало его рождение, что произошло в дни его жизни и что относится к ее концу.

Обосновывая свое стремление показать, как литургия представляет всю жизнь Христа, Николай ссылается на иконы, которые тоже изображают разные ее этапы, с начала до конца:

Есть и третье подтверждение тому, что сказано выше, и оно было подано святым Божьим церквам, наряду со священной литургией, свыше, добрым и благочестивым способом. Что же это? Это создание святых образов с помощью красок. В них взору благочестивых открываются все тайны воплощения Христова, от посещения Девы Марии архангелом Гавриилом до вознесения Господа на небеса и второго пришествия.

Сравнение удачное, ибо дальше Николай изображает литургию как ряд образов, представляющих в должном порядке жизнь Христа. Но он с самого начала оговаривается, что символический смысл литургии не всегда легко понять. Ведь если «каждому верующему следует знать, что весь обряд святой литургии представляет все домостроительство спасительного промысла о нас истинного Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа… через совершающиеся в ней таинства», верно и то, что «все совершаемое на литургии, следует понимать как относящееся к двум или трем событиям, которые тогда совершались».

Толкуя Проскомидию, Николай видит в просфоре, из которой вырезается часть для освящения, символ Марии, от которой Бог обрел плоть. Диакон, вырезающий частицу,— образ Гавриила. Место, где стоит жертвенник,— Вифлеем, а также Назарет и Капернаум; в общем же оно символизирует тридцать лет жизни Христа до крещения. Пока дары еще лежат на жертвеннике, священник, совершающий начальные обряды, представляет Иоанна Предтечу и его служение, приготовляющее пути Христу. Антифоны Николай называет пророческими чтениями. Тропарь «Единородный Сын» «в высшей степени подходит к символам Рождества Христа — ведь это он, тот, кто рождается, есть единственный рожденный Сын Предвечного Отца, который ради нашего спасения изволил воплотиться от Святой Богородицы, божественность которого осталась неизменной и несмешанной». Единство его сущности с Отцом и Святым Духом показано пением Трисвятого, которое, как считает Николай, следуя византийской традиции, обращено к Троице.

Вход епископа в алтарь во время третьего антифона «показывает явление Христа, Бога нашего, народу на реке Иордан». Николай упоминает о полосках черного мрамора, которыми был выложен через правильные интервалы пол Великой церкви и которые, по всей видимости, называли «реками». Священник, уступающий в этот момент первенство в служении литургии епископу, иллюстрирует слова Иоанна Крестителя о Христе: «Ему дулжно расти, а мне умаляться». Восхождение епископа на трон означает «переход от Закона и Ветхого Завета к Божественной благодати; прокимен же так и называется потому, что идет впереди всех ее символов». Чтение Деяний и Посланий апостолов указует на то, что Христос их призвал.

Николай предвидит возможные возражения — ведь Деяния и Послания написаны после страстей, тогда как в его интерпретации их чтение представляет события, произошедшие раньше. Ответ на подобную критику показывает, как он понимает литургическую символику:

Но тем, кто говорит так, следует знать, что ни загадка, ни символ, ни притча не способны сохранить полное сходство с тем, что символизируют; не могут они и сохранить подобие, а тем более — тождество с лицами, временами и следствиями. Они лишь представляют их, как образы представляют свой прообраз.

Иными словами, символу не обязательно состоять в тесном соотношении с тем, что он символизирует. Понятно, почему многое в интерпретации Николая выглядит искусственным и натянутым — он подгоняет литургию под заранее продуманную схему, а не выводит ее смысл из самого обряда.

Чтение Евангелия представляет слово Христа. Ему предшествует аллилуарий, во время которого храм окаждают ладаном. Комментируя пение, Николай использует традиционный мотив единства богослужения церкви с богослужением ангелов; и тут же спешит применить свой метод интерпретации к каждению, которое «символизирует благодать Святого Духа, дарованную ученикам, когда они были посланы исцелять всякий недуг и всякую немощь в Израиле». Молитвы и прошения, идущие вслед за чтением Евангелия, представляют три года учительского служения Христа.

Великий вход символизирует путь Господа из Вифании в Иерусалим в Вербное воскресенье. В лабиринтах Николаевой интерпретации не затерялось истинное значение Херувимской песни: «Херувимская песнь призывает каждого к великому вниманию разума отныне и до конца литургии, к тому, чтобы он отложил всякие земные и житейские заботы, ибо он собирается в причастии принять Великого Царя». Но тут же Николай присовокупляет рассуждение, которое хорошо показывает, как далеко может завести и действительно заводит метод символической интерпретации:

Возложение святых даров на святой престол являет собою то, как приготовляется горница, а позже — восставление креста. В конце оно представляет погребение, воскресение и вознесение. Чтобы не определять точное время и место каждого из событий, святые отцы, опасаясь, что в таком случае понадобились бы еще новые перемещения и новые престолы, и вся тайна спасительного домостроительства из-за этого была бы принижена.., возвели над святым престолом сень. Святой участок пола выделили они, заключив и окружив колоннами сени, как образ всей земли. Так сбылось пророческое слово: «устрояющий спасение посреди земли» (Пс. 73, 12). Ведь если все исповедают, что Иерусалим, где Господь претерпел все свои страдания, предательство, суд и все предшествовавшее кресту и следовавшее за ним, стоит в центре земли и если мы полагаем, что святой престол занимает место между землею и небом и стоит посреди окружающих его колонн и рипид, то естественно говорить, что он стоит под небом. Итак, будь то в Индии или на Британских островах, он указует, что спасение устроено посреди земли всем тем, что на нем совершается. Ну а тем, кто говорит, что не во всяком храме есть сень с основанием и колоннами, довольно полукупола над апсидой алтаря, который уж точно есть в любой церкви. Округлость его представляет небесную полусферу, посреди которой и напротив которой стоит святой престол.

Когда Николай говорит о диалоге перед Анафорой, его замечания весьма характерны. Так, вступительное восклицание диакона он приводит в таком виде: «Станем прямо, станем со страхом, внемлем святому возношению», тогда как заключительная фраза в тексте литургии звучит «…внемлем, [чтобы] святое возношение в мире приносить». В оригинальном греческом тексте, в любом случае, стоит слово «Анафора». Но Николай понимает термин не в техническом христианском смысле, как жертвенное приношение, а совсем не в богословском:

Что есть Анафора? Она означает, что мы ищем прообразы вершащихся таинств. Само слово «анафора» на это указывает, оно похоже на свой собственный смысл; и потому, плача и трепеща, мы стоим сосредоточенно и неколебимо, как если бы мы только что видели страдающего за нас Богочеловека, чтобы в мире, не отвлекаясь на земные мысли, приносить и выражать все это и удостоиться, чтобы он дал нам увидеть его святое воскресение и наполниться исходящей от него радостью — особенно тем из нас, кто принимает Тело, как того требует святость места, ибо они страдают с ним и, будучи с ним погребены, с ним воскресают.

Николай осознает таинственную действенность причастия и настоятельно советует всем, кто может, причащаться каждый день. Но при этом он исходит из того, что активно совершают евхаристию священники, причем не служа устами народа, а исполняя свою собственную, присущую им функцию. Народ лишь внемлет; он участвует лишь тем, что наблюдает, как разворачивается драма жизни Христа, разыгранная в символах литургии.

Представлена эта драма даже в деталях. Когда закрываются алтарные врата и задергивается завеса, а дары на престоле накрываются воздухом, наступает ночь, в которую Христос был предан и судим; когда воздух снимают, завесу отдергивают и врата вновь открывают — наступает утро, в которое его увели и передали Пилату. Даже слова в рассказе о том, как он установил Евхаристию, очень важны: о хлебе Господь сказал «Приимите, ядите», а о чаше — «Пейте из нее все». Почему же? Потому, что Иуда не съел хлеб, а припрятал и показал иудеям, а вина спрятать не мог. Поэтому же к «Вечери твоей тайной» добавлена фраза «Ибо я не выдам тайну твоим врагам». Рипиды, которыми диаконы овевают дары во время Анафоры, символически представляют небесные воинства, которые сопровождали Господа, особенно во время его предсмертных мук.

К отдельным деталям литургии привязаны главные события смерти и воскресения Христа. Возношение хлеба с возгласом «Святое — святым» означает восшествие Христа на крест, его смерть и воскресение. Перенос даров с престола на жертвенник после причащения символизирует вознесение, а их последнее окаждение — дар Духа Святого.

Николай писал в рамках традиции, к формированию которой приложил руку каждый из рассмотренных нами до сих пор авторов. У Дионисия он позаимствовал концепцию церковного служения и его функции — посвятить верующих в понимание таинства. От Максима он унаследовал взгляд на храм как на священное пространство. Он ссылается на Церковную историю, которую стремится не просто копировать, но дополнить. Он ее и дополнил, и более чем дополнил, поскольку, в отличие от Германа, почти целиком сосредоточился на толковании литургии в терминах земной жизни Христа. Ссылается он вскользь и на ветхозаветный образ евхаристии в святоотеческой традиции и на евхаристию как отражение небесного богослужения. Но его главная забота — представить своему клиру и через него народу евхаристию как последовательность образов, наглядно изображающих жизнь Христа. Органической связи между символом и представляемой им реальностью для Николая нет или почти нет. В предельно изощренной и искусственной манере он подгоняет литургический обряд под заранее заготовленную схему.

Трактат Николая, переписанный Феодором, оказался довольно влиятельным. Между 1063 и 1067 гг. Михаил Пселл переложил его на стихи, может быть — в наставление своему царственному ученику, будущему императору Михаилу VII. Его отдельные части вошли в описание церкви и литургии, приписываемое иногда патриарху Иерусалимскому Софронию, который черпал сведения также и из Истории. Вплоть до XV в Протеория переписывалась и издавалась в обоих вариантах — Николаевом и Феодоровом.