Молитвы при одевании монашеской одежды

Положить три поклона с молитвой:

Боже, очисти меня грешнаго и помилуй мя.

(Затем со страхом Божиим возлагай на себя одежду).

Подрясник: Всё упование моё на Тя возлагаю, Мати Божия, сохрани меня под кровом Твоим.

Ремень: Препоясуя чресла своя силою истины во умерщвление тела и обновление духа, во имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь…

Чётки: Сподоби мя имя Твоё святое, Христе мой, всегда иметь в мыслях, в сердце и во устах моих, присно глаголя: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго»…

На столике маленький походный молитвослов. На первой странице Арсюшина надпись: «Тело христианина должно быть престолом Бога, Которого он должен святить в своём сердце (Да святиться имя Твое…)»

Записка отца сыну: «Тем не смущайся, что к тебе подступали и подступают, и будут подступать разные помыслы. Ты их только отражай своим несогласием, и по мере отражения, они, с помощью Божией, совершенно исчезнут… Главное в борьбе с помыслами – несогласие с ними и всецелая преданность Божественной Воле» (митр. Иоанн Санкт-Петербуржский и Ладожский).

«Когда авва Агафон видел совершающего грех, и помысл побуждал его к осуждению, он говорил самому себе: «Агафон, не делай сам того же», - и помысл его успокаивался. Так будем с тобой поступать всегда, и Господь избавит нас от вечного осуждения».

На листке, вложенном в Евангелие: «Если бы не привычка видеть оживление природы весной – оно показалось бы нам невероятным чудом. Гляжу на обнажённые ветки, и они таинственно говорят мне: «Мы оживаем, покрываемся листьями, заблагоухаем, украсимся цветами и плодами». Неужели же не оживут сухие кости человеческие во время весны святой?Богу всё возможно, для Него нет чудес. Дела Божии, на которые постоянно и уже равнодушно смотрим, - дела дивные, чудные, великие, непостижимые» (свят. Игнатий Брянчанинов).

Все четыре стены Арсюшиной кельи в иконах сверху донизу. Есть редкие изображения, которые и у монахов не встретишь. У изголовья постели Распятие старинного письма, правее – необыкновенной красоты большой Ангел-хранитель, слева глубокое лицо Цесаревича, незадолго до мученической кончины. Рядом лампа: «Как мне хорошо, мама, - говорил Арсений, - я здесь всех перецелую – щёлк лампу и спать». Много греческих бумажных икон. Горящие лампадки в основном святом углу и перед Серафимом Саровским. Образ подписан: «Старец Серафим» - прижизненный портрет, источающий ощутительную духовную силу, уникальная реликвия. Преподобный здесь всегда ошеломляюще живой. Но все, и бумажные наивные изображения, - никогда не оставляли впечатления картинок. Они жили здесь самой серьёзной жизнью, что бывает только тогда, когда перед иконами усердно молятся. Благодаря Арсению, я познакомился с некоторыми сербскими святыми. Когда начиная писать о батюшке, помянула о мироточении около сорока икон за полтора года до его смерти, не уточнила: несосчитанные бумажные иконы, в основном греческие, мироточили в этой маленькой келье.

Как-то маме было необходимо срочно сменить сыну свитер, и я оказалась случайным свидетелем того, что на груди десятилетнего хрупкого ребёнка – большое медное распятие ХVII века. Он тщательно его хранил и не допускал ситуацию, в которой оно могло быть замечено посторонними. Мы встречались глазами. Краткий миг был очень содержателен. Мальчик смотрел на меня пронзительно испытующе: понимаю ли я что в серьёзной жизни? Ощутила, что для Арсения это сокровенное крестоношение имело недетский смысл. За ним стояло по-настоящему большое, и я ответила на этот взгляд молчаливым глубоким почтением.

Вообще, он как будто жил прошлым, что необыкновенно для столь юной души. Порой его можно было застать в минуты общения со сверстниками на какой-нибудь фразе, которую он тут же обрывал, лишь только появлялся непосвящённый. Однажды зашла в комнату и услышала: «…ответил князь Шаховский». Ощутив чужую заинтересованность, он отвёл в сторону глаза. Поняла, что это не сказка, не игра, а что-то действительно серьёзное для него. Разговор был переведён на обыденную тему.

Однажды застала Арсения в сокровенную минуту. Уже после смерти отца нечаянно увидела сквозь полуоткрытую дверь, как он стоит перед Государем в своей келье. (Цветной календарный портрет: Царь во весь рост со всеми регалиями на белом кителе, - под стеклом, в красивой раме тёмного дерева). Стоит, молча, необыкновенно повзрослевший, почти юноша, с такой глубиной восприятия, столь искренней, невнешней преданностью, - наверное, так можно было предстоять самому Императору. Происходило живое, обжигающее душу общение. Это была м о л и т в а, к о т о р о й в н и м а л и! Я была поражена. Он вздрогнул, заметив постороннее присутствие, отвернулся от образа и заговорил со мной о пустяках, уже с обыкновенным лицом. Причём мне этот портрет не нравился, я находила в нём художественные недостатки. Подумала: какая-нибудь искренняя душа так вот молиться перед дешёвой иконой, и та может замироточить. Бог способен совершить для любящего Его – чудо, даже если образ недостаточно художественен. И ещё одну важную вещь для себя приоткрыла: все глубинные труды и подвиги отца Владимира – были втайне. Он дорожил внутренней жизнью и сумел привить это своему сыну. Отец учил мальчика скрывать от внешних глаз то, что имеет ценность перед Богом. Никогда не видела, чтобы Арсений делал что-то напоказ, тем более, если это касалось вещей духовных. Уходила, понимая: вот юный верноподданный своего Царя.

В последний год своей жизни Арсений получил в день рождения среди подарков это стихотворение:

Цесаревичу Алексию

Священный символ русского ребёнка,

Который нетерпим, невыносим

Для всех бесовских преисподних крил,

Который жжёт хрустальной Чистотой,

Улыбкою – не блудной, а святой…

Как нечестивым святость выносить?!

Им надо растерзать её – убить!

Священный символ русскости былой.

Отзывчивостью, сердца простотой

Христу принадлежавшая душой.

Русь неподкупная, спасеньем ты была

Для мира падшего продажности и зла.

И аду невозможно рядом жить…

И надо ко Кресту нас пригвоздить –

И – умертвить!

Какой бы милостивый умный Государь

У нас был с вами – Православный Царь,

С святою целью – к Раю Русь вести.

Мы на коленях пред тобой: прости!

Раскаянье – народу испроси,

Молитвами всей Царственной Семьи.

Без покаянья

Русь не воскресить.

Ему было всего одиннадцать лет, когда они с мамой уезжали из Москвы, мы прощались у ворот храма. Арсюшина последняя фраза после обычных, с улыбками, вдруг очень серьёзная: «Когда я стану монахом, я буду очень за вас молиться». Мало ли что говорят дети, как правило, и не запомнишь. Но этот миг, неожиданную не детскую глубину глаз – как будто сама душа на меня смотрела и значительное сейчас произошло, словно он обет произнёс – не сумею забыть никогда. Он предварил своих слов замечанием, которое было бы естественным: «Когда я вырасту…» Всей душой ему отвечала: «Пожалуйста, молись обо мне уже сейчас».

Дорого было видеть, как дети у родителей и родители у детей просили прощения с земными поклонами, отнюдь не только в вечер Прощеного воскресения.

Однажды пришла и застала Арсения в необыкновенном душевном подъёме. Ещё не был болен батюшка. С пылающими глазами он рассказал мне, что несколько дней назад у них в гостях была блаженная матушка Мария из Самары. Мне показали фотографии юродствующей старицы. Грузная, лишённая какой бы то ни было внешней приятности, пожилая женщина в инвалидной коляске… С удивлением подумала: мальчик полностью не настроен на внешнюю человеческую привлекательность. Имеет не просто психологическую чуткость, но внутренний твёрдый духовный ориентир. Немногие из моих верующих московских знакомых были бы способны глубоко воспринять тайную схимонахиню. Месяц назад посмотрела фильм об этой большой подвижнице, тщательно скрывающей свой духовный подвиг. В этом году о ней вышла книга († 14.01.2000г.)*

(*»Блаженная схимонахиня Мария», Самарское отд. Литфонда России, 2001 г.) Позже узнала, что в этот свой приезд она сказала Арсению, что он будет монахом.

Смерть отца была для сына великой утратой. Посмела бы сказать – надломом. Нередко и более зрелые люди не в силах понести такие потери на должной высоте. Он знал, конечно, что папа в Царствие Небесном. Батюшка многократно ему снился. Однажды, он преподал Арсению наставление о духовном лице, которое причинило семье много горя.

«Не осуждай его – молись за него», - было сказано отроку в нелёгкий час. Но нужно иметь серьёзный духовный опыт, чтобы испытание смертью не ослабило, а укрепило великую духовную связь, которая соединяла сына с отцом. И, конечно, этого опыта у Арсюши ещё не могло быть. Нередко он повторял маме с глубоким горем: «У всех людей – отцы. Ну почему он ушёл? Н о э т о ж е т о л ь к о в о в р е м я в о й н ы д е т и

о с т а ю т с я б е з о т ц а!»

С великим сочувствием я видела, что после ухода батюшки в его жизни стали происходить резкие и тяжёлые перемены. Думала, сколько бесов, которым досадил здесь отец Владимир, спасая грешных и одержимых, мстят сегодня Арсюше, лишённому в лице отца нерушимой охранительной стены. Он стал очень нервным, раздражительным. Всё чаще заставала его ссорящимся с мамой и сестрой. С большой внутренней горечью слышала резкие слова и даже дерзости, грубости. Понимала: он так ведёт себя, потому что ему трудно, он не справляется с собой. А реальной действенной помощи – нет. Некому заменить отца. В это обострённо тяжелое время некому просто по-мужски подать руку: «Держись! Это духовный искус. Господь обязательно поможет. Не сдавайся!» Мальчик, с его тонкой организацией, был напряжён, как натянутая струна. Могла только сочувствовать ему: «Арсюша, ты знаешь, Царские дети подписывали свои письма к Государю словами: «собственная дочь…» Желаю, чтобы ты был настоящий «собственный сын» своего отца». И он понимал, что я имею в виду. Ибо неординарным было мужество, с которым отец Владимир совершал битву за свою и вверенные ему души.

Но не типичной была и восприимчивость Арсения. Повышенным было его восприятие благодарности. Трагическим – переживание демонических нападений, воздействия сил зла. Какой обострённой чувствительностью к свету Божию нужно обладать, чтобы говорить после посещения пещер Киево-Печерской Лавры: «Вот бы отсюда и не выходить, мама… Наверху так плохо!..» (Как правило, толпы взрослых и детей с облегчением покидали пещеры, где одни лампады у святых мощей освещали подземные низкие своды, все с радостью выходили на поверхность – к свету этого мира). Период после потери отца был для Арсения временем непомерных битв, тяжёлых срывов. Но Один Бог знает, когда душа наиболее приобретает, побеждая и терпя поражения. Не зря обещано: «Любящему Бога всё споспешествует во благо».

Иногда происходившие здесь «трагедии» могли иметь невинную основу, что стало понятно после смерти Арсюши. Например, мама была необыкновенна расстроена одним ярким непослушанием. На последнюю в своей жизни Пасху сын пошёл не как все – в наглаженной белоснежной рубашке, а в чёрной. Мама гневно разыскала его в переполненном ночном храме, требовала покаяния, он от неё убегал. Огорчившись неуправляемостью и «нелепым» поведением Арсюши до слёз. Но теперь понятно, что душа знала о предстоящей ему кончине. И в такой форме неведомое знание себя проявило. Инокиня Л. поняла это ещё глубже: «Арсений встретил Пасху уже

по-монашески. Только монахи в Светлое Христово Воскресение – не меняют своих одежд».

Однажды Арсюша вошёл к маме взволнованный: «Какое совпадение. Мы тут говорим: «смарт-карта». Сегодня я обратил внимание: по-сербски, «смарт» - «смерть». Получается – смерть-карта». Впечатляющее совпадение.

Матушка Ирина: «За несколько месяцев до смерти подошёл ко мне: - Мам, хорошие стихи люди пишут, - и прочёл:

Мироточит множество икон,

Плачет Богородица: «Я с вами,

Не ходите к зверю на поклон,

Русским не бывать его рабами!»

- Это раба Божия Алла, а это – Николай:

…По волнам смут невиданных плывём,

По воле зол неслыханных предательств,

Так, будто душу в поднаём сдаём

а н т и х р и с т у, ему поём акафист.

-Спаси, Господи, этих людей, - сказал Арсений. – Это написала Ксения. И как хорошо называется:

Умираю, но не сдаюсь

Тем, кто руки омыли с Пилатом,

Отпустили Варавву домой,

И склонились над идолом златом

Горделивой своей голой:

-Убирайтесь, пока не погнали

Вас мечами от наших ворот.

Ведь не раз ваше грязное знамя

Русь Святая бросала на лёд.

А над ним поднимались хоругви.

Шла на помощь Небесная Русь!

И над полюшком слышалось: Други!

Умираю, но не сдаюсь!

Вспоминаю одним зимним вечером страшное волнение матушки: пропал Арсений, три-четыре часа подряд нет дома. На дворе темнота, холод. Ушёл налегке с велосипедом. Когда он появился, на него немедленно обрушился шквал обвинений. Он начал что-то говорить, и я испуганно ждала, что сейчас польётся поток грубости. Но он объясняет, что был на дальнем источнике Архистратига Божия Михаила, подставляет маме под руку для удостоверения свою мокрую после купания голову. И вдруг (всё это стоит в глазах) – падает перед ней на колени и с глубоким покаянием, касаясь лбом пола: «Мама, прости меня! Ты волновалась!» Когда он поднял голову, лицо его было кротким как у Ангела. Не представляла, что подобные движения души возможны у этого, уже заметно возмужавшего, мальчика,, который на людях вёл себя подчёркнуто независимо, а среди сверстников, быстрый, ловкий, удачливый – душа мальчишеского общества. Казалось, он уже ничем от них не отличается, может дать сдачи словом и делом – в общем, такой, как все. Происходящее было столь сильным духовным проявлением, что присутствующим хотелось заплакать.

В этот вечер узнала от матушки, что Арсений практически каждый день окунается в каком-нибудь дивеевском или окрестном источнике. Сын настолько приучил себя к холоду, что ходил зимой в ветровке: «Мама, какие мы все изнеженные. Надо всем готовиться к последним временам». Глядя на стремительно летящий за ночным окном снег, на миг с ужасом представила купание в такой мороз и с большим уважением подумал: это не простая закалка, это заповеданные ему отцом формы – борьбы с бесами, с греховной человеческой сущностью.

Вспомнилось, как прежде, при случавшихся ссорах, внутренних тяжёлых искушениях – Арсений самостоятельно вставал на истовую молитву, земные поклоны. И втайне ото всех рассказывал маме о приходящей Небесной помощи. Возможно, теперь, когда благодать отступила, нужны были активные попытки её взыскания. Как никогда требовалась – защита и помощь.

Нас всех заставил глубоко расстроиться случай, происшедший за несколько месяцев до конца. Арсений вернулся с лошадью, не имея, как говорится, на себе лица. «Ну, мама, теперь мне известно, что такое «бешенный галоп». Ты знаешь, что было? Предательница Пулька залаяла на Гусара, и лошадь сорвалась, как сумасшедшая. Несётся вокруг Канавки, люди шарахаются во все стороны. Одна старушка, прости, прости, Господи, ведро в сугроб, сама – в другой. Несколько раз думал: мне конец. Вцепился в гриву, сползаю то в одну, то в другую стороны. И только кричу: «Тпру…»

И слышу над собой – п а п и н у м о л и т в у. Сам молиться нисколько не мог… Мама, тебе не сознавались, мы с папой в деревне брали на прокат лошадь. Но с папой было не так страшно скакать и бешенным галопом. Он всегда управлял лошадью. Мог её замедлить и остановить в любую минуту». После этого случая было решено купить сбрую. И до времени подобное не повторялось

Наступила «пора пылкой юности», и происходили действительные срывы. После одного из них мы с матушкой пришли ко кресту отца Владимира. Она опустились на колени в изголовье могилы и просила, приникнув к ней голой: «Ты видишь, что он творит. Ты мне его дал, ты его и управь! Я с ним не справлюсь!» Да, батюшка всё знал и молитвы эти слышал.

В Рождественские дни последней в жизни Арсения зимы в дом принесли видеозапись об Афоне. Большинство изображений, по понятным причинам, были статичным, и лента нисколько не напоминала яркие, подвижные фильмы, например, об Иерусалиме. На чей-то взгляд, она могла показаться скучной, но никогда, ни до того, ни после, я не видела Арсения в таком восторге. Он кинулся к маме, обнимал и целовал её в неописуемом детском ликовании: «Мама! Афон! Афон! «Ставро-Никита – Крест побеждает!» - он переводил все греческие наименования, делал пояснения к каждому новому кадру. Глаза сияли, брызгали светом… Это было то, чем он жил, как будто его душа т а м обитала. Где сокровище ваше, там и сердце ваше будет (Лк. 12, 34). За несколько дней до смерти Арсения в келье отца Владимира замироточила икона Царицы Небесной – Игумении Афонской Горы. Сорок первый день мальчика выпал на день памяти всех Афонских святых.

Предстоя кончине Арсения, я думаю о том, как велико в очах Божиих намерение человека. Отец Владимир повторял слова последней монахини Марфо-Мариинской обители милосердия матушки Надежды: «Главное, сохранить чистоту намерения. Всё равно ничего не сможешь сделать так, как хотел. Враг всеусиленно будет мешать. На это есть покаяние. Но хоть что-то надо принести Господу – непорочным. Бог будет судить нас по нашим намерениям. Главное- блюди чистоту намерения».

В сороковой день Арсения раба Божия Татьяна (они с мужем – университетские друзья отца Владимира) рассказала: «Уезжали из Дивеева с годовщины батюшки, мальчик нас провожал. Заговорили об одном, другом: «Арсюша, а кем же ты хочешь стать?» Он помолчал и, сменив только что звучавшую весёлую интонацию на серьёзную, ответил: «Думаю, я, как папа, буду монахом». Признаться, и не догадывалась о таком его настрое. Для нас это было неожиданность. Мы тут в Москве, в суете». Эти слова прозвучали 23 марта, до кончины Арсения оставалось полтора месяца.

Наталья Григорьевна: «Мне сообщили о смерти Арсюши, и сразу подумала: «Боже мой, как его матушка любит». Просто по человечески кажется: сколько бы он мог при его темпераменте сделать, изучить. Да, это лишние размышления… Его особенностью было то, что он спешил. Старался объять необъятное. Попробовать там и там. Постоянный поиск. И в то же время, мне кажется, он знал какие-то тайны. Был с о п р и ч а с т н ы м тайне. Всей жизни 15 лет. Я боюсь смерти, но знаю – это же будет. Неизбежно. Но не знаю, к а к. Просто прошу: «Господи, даруй, чтоб достойно, собой никого не нагрузить, не возроптать, а чтобы – смиренно». Этого же просишь. Б л и з к и е л ю д и, м ы в с е т а м в с т р е т и м с я. В это верит душа.

Простите вольное размышление: вот я кем-то так дорожу – не могу без него жить. Мне кажется, родной отец и Господь очень хотели этой встречи. Арсюша, быть может, выполнил какое-то предназначение. Не то, чтобы он заслужил Вечность или что-то большое понял. Мы не знаем всех тайн. Для чего мы призваны на эту землю. Быть может, готов понять и уже т а м – п о н я л. А так как по немощи нам всё равно болезненно расставаться… Кто-то поболеет или так уходит. Мне кажется, всё это предначертано.

Помню часы в Преображенском соборе под чтение Евангелия на второй день после смерти отца Владимира. И Арсений… Арсений упал возле гроба навзничь, распластавшись, так вот он горевал. С матушкой Ириной глазами встретились, поклонились, какие тут слова.

И когда мальчик от нас ушёл, я на следующий день примчалась в Дивеево. Но матушку вдруг обступили, постояла и уехала: «Матушка, я тебя люблю, сочувствую», - что тут? Любовь и горе – вне советов, тут молитва… Помню, как он горевал… Арсюшенька от батюшки».

Матушка Ирина: «После смерти Арсения говорила с Филиппом: «Ты же ближайший друг. Неужели у тебя не было никакого предчувствия?» А он: «В ту самую ночь, перед его смертью, вижу во сне: Вы стоите, матушка, у могилы отца Владимира, а рядом – могила Арсения. Понимаю: это его могила. Так смутился этим сном. Утром пришёл в школу, а Арсения не было на первых двух уроках. Сразу начал думать, не случилось ли чего-нибудь, но он появился, и я успокоился. А вечером это произошло…»

После Пасхи мы встретились с рясофорной послушницей В., медсестрой, в районе богадельни. И она: «Матушка, я во сне видела отца Владимира, да так необыкновенно. Наверное, он предупреждал, что мой брат умрёт. Смотрю, батюшка копает землю лопатой. А за его спиной отрок, лет пятнадцати, лица не вижу. Подхожу: «Батюшка, вы что копаете!» Он поворачивается ко мне через плечо: «Да, вот ему – могилу», - кивает в сторону мальчика. Это, наверно, мне предсказано, брат у меня сильно болен. Он крестился лет пятнадцать назад. Наверное, это его духовный возраст». А я подумала: «Батюшка же мой! И сразу сердце защемило. И отроку моему пятнадцать лет. Но это ведь не ко мне относится. И отстранила беспокойство.

И Арсений видел сон. Отец говорил ему: «Ложись рядом со мной, с моей могилкой». Утром он пришёл: «Мне папа приснился. И из могилы говорит: «Ну, хочешь, ложись рядом со мной». Этот сон меня очень пронзил. Я почувствовала нечто, как будто отец под защиту его хочет взять. Батюшка знал его очень большую ранимость, уязвимость духовную, потому что Арсюша перенёс в своём возрасте очень много внутренних испытаний, немало нелёгкого и даже страшного. Всего не расскажешь.

Когда он баловался, я говорила: «Вот будешь за меня молиться – стоять у гроба, как стоят дети и вспоминают, что они обижали мать. Будет стыдно тебе за неуважение ко мне, почувствуешь, наконец, свою вину». А он: «Нет, я не буду за тебя молиться! Не представляю, что тебя не будет. Я не смогу жить, если тебя не будет. Ты первая будешь за меня молиться». Часто он это повторял, чуть ли не каждый день в последнее время. Говорила: «Мечтаю, что ты вырастешь, будешь в алтаре меня поминать». – «Нет, нет! Я уйду гораздо раньше тебя». И такая уверенность, невероятная уверенность. Одному своему приятелю сказал: «Наша дружба, жаль – ненадолго». Всё чаще это у него вырывалось: «Я ведь скоро умру…» Недоумевали, не принимали всерьёз. Только в последнее время это интонация у него с такой силой проявилась.

Мы прочли книгу об убиенном архимандрите Петре. Младенцем он умирал в больнице, должны были делать операцию на кишечнике. И мама его, совершенно не верующая, впервые в жизни упала на колени, здесь в больничной палате: «Господи, Ты его исцели! Он будет служить Тебе, он всегда будет служить Тебе, только Ты его исцели». И утром в тапочках и в халате забрала месячного сына и убежала от операции. Решила, как будет, так и будет. Он выздоровел . Школьником стал ходить в храм. И когда после выпускного вечера сказал: «Мама, ты знаешь, меня учительница спросила, куда я собираюсь поступать, ответил, что пойду в семинарию», - негодованию и возмущению её не было конца, уснула в слезах. Ночью открывается балкон, появляется Спаситель и произносит: «С м о т р и и п о м н и!» И она видит палату, себя, стоящую на коленях, крошечного своего младенца – и вспоминает всё.

Когда я с месячным Арсюшей угодила в больницу, он у меня тоже умирал и от подобного кишечного заболевания. Дизентерия не подтвердилась, у него был кровавый понос, он истощался и умирал, и я просила: «Господи, я Тебя умоляю, он будет монахом, я его отдам в монахи, он будет Тебе служить, и он пойдёт в монастырь». Дала такие обеты. Когда мы прочли это житие, я поразилась: «Арсюша, я за тебя подобные обеты Богу дала и так же о них забыла». А он: «Да ну, мам». Вспомнила этот факт из собственной жизни, как прочла об архимандрите Петре.

Арсений был особенный ребёнок. Когда я его пеленала, он поднимал головку, вглядывался во что-то невидимое и незабываемо улыбался. Он видел Ангелов, не сомневаюсь в этом. Однажды сказал: «Я помню, помню, что видел Ангелочков». Очень смеялась: «Как ты можешь помнить, тебе был месяц?» Но он уверял меня, что прекрасно помнит, и даже то, как он улыбался. Может быть, он это помнил о себе в более позднем возрасте.

Помню, однажды я задумалась о том, что будет в 2000 году. Какая дата ошеломляющая, значимая. Что-то обязательно должно произойти, быть может даже конец света… Думаю, Арсюше будет пятнадцать лет, ну и достаточно. Сама ему возраст определила. На пятнадцать лет Господь дал мне ребёнка, который хотел стать монахом. В наше время и монахом страшно стать… Господь решил забрать его в монахи т у д а, то есть моё желание и обет были исполнены. Мать отца Петра пообещала столь важное Богу и забыла об этом. Без всякого её вмешательства сын сам пошёл по намеченному Богом пути. По материнскому благословению, которое она дала младенцу и тут же запамятовала о нём. Господь всё доделал за неё.

А тут ребёнок рос, у нас с ним было единодушие с его трёх лет. Привезли трёх летнего в монастырь, он стал рисовать матушку Иоанну. Сказал, что она похожа на королеву, и нарисовал её в монашеском облачении с короной на голове. Мальчик жил в одном русле все свои годы. После батюшкиной кончины – резкие нападения врага, бесы толпой на него кинулись. Потому что глава семьи спасся, и нужно было всю злобу выместить на наследнике и продолжатели его дела.

Женщина, которая живёт на Канавке, рассказала, что её Тиме, он чуть постарше Арсения, приснился сон: «Пришёл отец Владимир и поселился на Канавке с сыном. Мы та к и чувствуем, что душой они здесь, с нами». Арсюша с другом, бывало, в снежки играли. Тима пришёл однажды весь засыпанный снегом, и мама: «Что такое?» - «Это Арсюша». – «Он же меньше тебя». – «Ты знаешь, мама, он всех нас побеждает». Периодически слышала: Арсюша хулиган, драчун, бесшабашный. Но я никому этого не передавала и не придавала этому значения. Сколько бы мне на него не наговаривали, думаю: «Отца похоронил, трудно ему. Я-то знаю, он пойдём по стопам отца Владимира, поедет на Афон, будет подвизаться, быть может, станет старцем». Такие у меня были мысли».

Когда сказала сыну: «Пойдёшь в семинарию учиться», - он ответил: «Ты хочешь, чтобы я веру потерял? Я буду п р о с т ы м м о н а х о м. Не надо мне никакой семинарии – есть яркие примеры. Там я всё потеряю».

Всегда чувствовала, и это было большим утешением для меня, что Арсений имеет стержень и знает, чем и как защищаться в моменты тяжёлых искушений. Ему было одиннадцать лет, мы временно жили в Подмосковье. Лидочка пошла в первый класс, Арсений был в пятом. Часто отлучалась в Москву, по делам. Дети после школы оставались одни. У нас шёл ремонт. Раб Божий Сергей, молодой человек, прихожанин Андронникова монастыря, помогал нам в строительстве и иногда за детьми присматривал. Однажды возвращаюсь домой, Сергей сидит подавленный. «Матушка, я побил Арсения. Он приставал, вывел меня из терпения, и я его побил. Подрались всерьёз, пришлось его

по-взрослому поколотить. Я такую вину чувствую». – «А что он?» - «Знаете, он меня удивил. После этого жуткого столкновения ушёл в свой угол за ширму, и начал подряд читать кафизмы, одну за другой с поклонами». Открыл Псалтирь после такого стресса – тебя избили. Никуда не скрылся, не обиделся. Он понял, что силы зла восстали на них. Не побежал к электричке ждать маму, чтобы ей пожаловаться, не пошёл плакать. Понял, случилось серьёзное – двое православных подрались. Где искать защиту? Серёжа воцерковлённый, не первый год ходит в храм, и сел унывать. А ребёнок открыл Псалтирь и начал срочно читать. Человек понимает, где искать лекарство, берётся за

с а м о е д е й с т в е н н о е. Сын не пропадёт, он знает, как лечиться. Это меня очень порадовало. А нападки врага были постоянными. Он мне говорил: Я чувствую в себе две половины, меня раздирают на части – я в свою сторону, а они – в свою. Я хочу быть хорошим, очень хочу быть хорошим, но мне тяжело, мама». Бедные наши дети! Думаю о том, к а к а я с е г о д н я и д ё т б и т в а з а к а ж д у ю д у ш у. При папе ему было, конечно, гораздо легче. И стало почти непосильно без него.

За три или четыре дня до смерти Арсений готовился к экзаменам по фортепиано. Мы занимались несколько часов, и он переутомился. Упал на кушетку рядом с инструментом. Сижу на стуле и прошу: «Вставай, это ещё надо повторить. Давай-ка поднимайся». Протягиваю ему руку, он якобы старается до моих пальцев дотянуться, не меняя положения, кряхтит – такая игра. Наконец приподнимается, хватается за мои пальцы, начинает тянуть к себе. Отрываю его, он садиться и произносит: «Вот так ты меня будешь из ада вытягивать, вымаливать». – «Что за чушь!» Посмотрел на меня каким-то неожиданным взором из глубины, духовным взглядом. Только что мы занимались, ни о чём серьёзном не вспоминали. Так он на самом деле переживал в сердце грехи, свои духовные срывы, падения. И страдал. Осознавал их серьёзность».

Иеромонах Серафим из Гороховецкого монастыря: «Арсений часто приезжал в Гороховец. Вспоминаю один разговор, свидетелем которого я оказался. С нашим игуменом Петром мы были в Дивеево и потом вместе с Арсением возвращались в монастырь. Это 2000 год, после Ангела батюшки Владимира. Арсений ехал со своим другом Филиппом. Они сидели на заднем сидении и решали, как им лучше подвижничать, как успешнее себя побеждать. Филипп говорит: «Ведь как сурово прежне подвижники жили, умерщвляли свою плоть. И нам нужно им подражать. А как это лучше делать?» Далее они рассуждали, что не годится насыпать на свою постель мелких стекол и на них спать, так как стёкла будут колоться и оставаться в теле, от этого могут происходить разные болезни. «Это не пойдёт». Филипп: «А вот если на свою постель положить доску, и в неё вбить гвозди?» - «А вдруг гвозди ржавые окажутся, и получиться заражение крови. Это тоже не пойдёт». – «Ну, ладно, на чём же остановимся?» Арсений: «А если вместо гвоздей положить колючки какого-нибудь растения, типа крыжовника, или других сорняков колючих?» - «Да, это самое лучшее». Таким образом, они нашли разрешение своей проблемы.

Когда приехали в монастырь, их поселили вместе. Братия, желая подшутить, сказали Арсению, что видели, что его друг курит на улице. Он с такой наивностью принял всё это к сердцу, и когда Филипп вернулся с прогулки, тот ему не открыл. Филипп произносил Иисусову молитву, стучался-стучался. Арсений выходит к нему: «Я тебя не пущу: ты куришь, я не могу открыть тебе дверь, пока ты не бросишь курить». Братия признались Арсению, что пошутили. Только после этого он успокоился, извинился и пустил друга в келью.

Памятный случай. В один из приездов в монастырь Арсений подошёл к отцу Петру и спросил, где ему разместиться на ночлег. Отец игумен: «Иди в будку к собаке, там и ночуй». Сказал ради шутки, и об этом все забыли. Поздно вечером матушка Ирина заволновалась: нигде нет сына. Начали искать по кельям. Прибегают: «У вас не было Арсения?» - «Не было». – «Куда же он делся?». В другую гостиницу – тоже нет. «Что-то непонятное. Давайте искать вместе». Проходили случайно мимо собачьей конуры и, ко всеобщему удивлению, заметили, что из неё ноги торчат. Арсений, ничтоже сумняшеся, залез в будку к собаке и думал там переночевать. Ему объяснили, что отец Пётр пошутил, он не хотел размещать его в собачьих условиях. Арсений с такой простотой воспринял распоряжение настоятеля, не возмутился, но собирался провести в холодной конуре всю оставшуюся ночь, преподав образец смирения всем гороховецким монахам, которые запомнили этот уникальный случай послушания.

Арсений, конечно, читал, как будущий Арсений Великий в первый раз пришёл к авве Иоанну Колову и тот, испытывая его, бросил в угол трапезной кусок хлеба. Вся братия сидела за столом. Преподобный Арсений подумал: «Раз господин поступает так, значит, Бог напоминает мне, что я – ниже собаки и должен вести себя соответственно». Он стал на четвереньки, пошёл, как пёс, взял хлеб и начал есть. Повернувшись к братии, преподобный Иоанн произнёс: «Это будущий великий подвижник».

В характере Арсения была невозмутимость. Ему говорили то, перед чем не всякий мог бы смириться, но он спокойно всё принимал, никогда не возражал, что не могло не удивлять, тем более при его горячем характере. Конечно, это молитвы отца Владимира. Но и собственная мудрость: начитанности для этого недостаточно, нужно ещё что-то.

В этот день я отслужил Божественную литургию на Родительскую Димитровскую субботу. Пришёл в келью немного отдохнуть, прилёг и заснул. Да, хотел добавить несколько слов. Я испытывал хорошую зависть к Арсению: счастливый человек – за столь короткое время, пятнадцать лет, достиг Небесного Царствия, избежав переживаний, нестроений житейских. Явилась у меня мысль: хорошо бы и мне закончить эту временную жизнь…

И вижу во сне, что служу в нашем монастырском храме Иоанна Лествичника. Алтарничает Арсений. Закончилась литургия, Царственные Врата затворены, и я начал разоблачаться. Арсений тоже чем-то занят, кажется, чистит кадило. Снимаю с себя священническое облачение, затем подрясник и остаюсь – в мирском платье. Вдруг Арсений отворяет Царские Врата и выходит через диаконские двери в храм. «Зачем он это делает? Служба-то закончилась». Иду к алтарю и слышу, женский голос произносит: «»Арсений, зачем же ты Царские Врата открываешь? Разве не видишь, что батюшка е щ ё н е о д е т?» С этими словами я проснулся и понял, что Арсений, получив дерзновение, наверное, молится за меня. А я ещё не готов: не имею брачного одеяния, остаюсь до сих пор – «не одет».

Второй сон: Арсений появился в монастырском храме, где идёт соборование. Удивляюсь: «Откуда он здесь? Пойду, посмотрю, куда он пошёл, батюшки справятся». Вышел из храма. Арсений идёт вместе с монастырской братией. Мы очутились на поляне, а потом на огромном лугу, кругом цветы, трава сочная, зелёная. Уселись кружком, и начался разговор. Кто-то из братии спрашивает: «Ну, Арсений, расскажи, как всё было-то?» Он отвечает: «Вёл я лошадь, вдруг она пошла галопом… я сильно расшибся и тут увидел: спускаются несколько Ангелов. Три Ангела обняли меня и понесли к Господу». После этого он ещё что-то говорил, но я забыл. Эти только слова и запомнились».

Матушка Ирина: «Захожу как-то в келью к сыну: «Какая у тебя хорошая молитва Ангелу-хранителю». А он: «Да ты мне сама её принесла и не помнишь. Я давно её выучил. Сейчас тебе откреплю». Снял текст, приклеенный скотчем: «Читай её. Всем нужно знать её наизусть». «Хранителю Ангеле мой благий, в страшный час смерти неотступен буди ми, прогоняя мрачные демоны, имущие устрашити притрепетную мою душу. Защити мя от тех ловления, егда имам приходити воздушныя мытарства, да храним тобою, святый мой Ангеле, безбедно достигну, Рая ми вожделённого, идеже лица святых и горних сил непрестанно восхваляют всечестное и великолепное имя в Троице славимаго Бога, Отца и Сына и Святаго Духа. Ему же подобает честь и поклонение во веки веков. Аминь».

И ещё раз имела возможность убедиться, как он почитает Ангела-хранителя. Мы были с батюшкой в больнице, дети оставались с моей мамой в Дивеево. И она мне рассказывает, что однажды чуть инфаркт не получила. Батюшка был при смерти, и враг уже поднимал на сына голову. Арсений пришёл в третьем часу ночи, весь избитый, грязный, весь трясущийся и плачущий и сказал, что его чужие ребята куда-то увезли. Когда я его спрашивала: «Арсений, ты хоть молился при такой ситуации ужасной, Николая Чудотворца призывал?» - «Да я всё больше, мама, Ангела-хранителя». Ещё раз поняла, что он глубоко чтит своего Ангела. Любит все молитвы, обращённые к нему. В холщёвой сумочке, расшитой крестами, подарок прежних времён, он хранил десяток главных своих акафистов и книжечку о вреде сквернословия. Всё это брал с собой, когда ходил молиться по ночам в пещерную келью. Среди них был дорогой ему акафист Ангелу-хранителю.

Отец Серафим рассказывал свой сон, говорящий о заступлении Ангелов. Думаю, что милость Божия была связана и с Арсюшиной любовью к Ангелам, и с его молитвенными воздыханиями к Ангелу-хранителю. Потому что каждый, кто старался молиться всем сердцем, знает, как отзывчивы на молитву Ангелы и святые*. (*Записала матушкин рассказ на плёнку. Молитва Ангелу-хранителю оказалась едва слышной. Не зная, что делать, начала читать принадлежащ