Не могли бы Вы рассказать о садхане, основанной на принципе сосредоточенного проникновения в понятия «я» и «я есть» и на задавании себе вопросов типа «Кто я?» или «Откуда берется это понятие «я»?»

Чем данный медитативный подход отлича­ется от созерцания промежутков между вдохом и выдохом? И важно ли при созерцании дыхания фокусироваться на сердечном центре или на центре, расположенном ниже, в области живота?

Такой древний способ медитации существует, но таит в себе много опасностей. Если вы еще не пробудились, он скорее уведет вас в сторону от верной цели, нежели приведет к ней.

Метод прост: концентрируйтесь на концепции «я», закрыв глаза и пытаясь выяснить, «кто же я такой».

Величайшая проблема состоит в том, что, когда вы спрашиваете: «Кто я есть?», — кто будет вам отвечать? Скорее всего, ответ придет из ваших традиций, писаний, условий вашей жизни. К примеру, вы слышали: «Я не тело, я не разум. Я душа, я абсолют, я Брахма, я Бог, » — все эти мысли уже приходили вам в голову.

Так вы спросите несколько раз: «Кто я? Кто же я?», — а затем скажете: «Я абсолют, я Брахма». Но это будет не открытием, а просто глупостью.

Если вы хотите правильно применять этот способ, не нужно словесно формулировать вопрос. Не нужно вербально повторять: «Кто я?» Потому что до тех пор, пока этот вопрос будет оставаться в своем словесном выражении, до тех пор ваш ум будет посылать вам на него словесный ответ. Вам следует отбросить словесную формулировку. Должна остаться лишь чистая идея, подобная жажде, но не в формулировке «я испытываю жажду». Улавливаете разницу? Когда вы испытываете жажду, вы ее ощущаете.

А находясь в пустыне, вы ощущаете ее всем своим существом. Вы не твердите: «Мне хочется пить, мне хочется пить». Это для вас уже не лингвистический вопрос, а насущный.

Если вопрос «Кто я?» является экзистенциональным, если вы не высказываете его языковыми средствами, а наоборот, ощущение его поселяется в центре вас, тогда никакой ответ и не требуется.

Тогда ума это не касается. Ум не услышит невербализованное и не ответит на него. А все ваши священные писания в уме. И все ваши знания тоже. И вот вы попадаете в невинное пространство.

Вы не получаете ответа. Вы получаете чувство, вы ощущаете вкус, вы чувствуете запах. И по мере вашего углубления, вас будет все больше и больше наполнять ощущение бытия, бессмертия, благословения, безмолвия... неизреченной благодати.

И никакого ответа типа «Я есть то» или «Я есть это». Все это из священных писаний. Только ощущение из вас самого, ощущение истины о вас.

Действенность данного метода совершенна.

Один из великих мастеров этого века, Рамана Махарши, использовал для своих учеников только этот метод: «Кто я?» Но я встречал сотни его учеников, и ни один из них не постиг сути. А все из-за того, что ответ им наперед известен. «Вам известен ответ?» — спрашивал я их.

«Известен», — отвечали они.

«Но для чего же вы спрашиваете, если вам известен ответ?» — удивлялся я. Да и нельзя спрашивать так долго. Достаточно двух-трех раз, и ответ придет. Он уже был здесь раньше, чем был задан вопрос». Так что это просто игра ума. Играйте в нее, если вам охота. Но если вам действительно захотелось проникнуть внутрь, как подразумевал Рамана Махарши, а также пророки времен античности, то это уже не словесная жажда. Незнание себя приносит боль — это рана. Незнание себя обрекает всю жизнь на бессмысленность. Вы можете знать все; все, кроме себя; и это будет первым, что вам потребуется узнать.

Так что прекрасно, если вам удастся избежать опасности падения в вербальный вопрос. Тогда смело вперед!

Вы также задали вопрос о созерцании собственного дыхания и о том, где этим можно заниматься. Да где угодно. Дело не в том, где вы за ним наблюдаете, а в том, что вы за ним наблюдаете. Акцентируется наблюдение как таковое, само это состояние. Все остальное не имеет значения. Можете созерцать собственное дыхание, скон­центрировавшись на кончике носа, через который оно входит; можете наблюдать, как оно входит; можете — как выходит; причем где угодно. Можете заняться созерцанием внутреннего движения мыслей. Главное, не растеряться перед созерцаемым, сочтя это чем-то важным... Это таковым не является. Важно только то, что вы пребываете в состоянии созерцания, что вы не забываете созерцать, что вы созерцаете... созерцаете... созерцаете.

И мало-помалу, по мере того, как созерцающий, становится все более тверд, уверен, спокоен, с ним происходит трансформация.

Созерцаемое исчезает. И впервые созерцающий превращается в созерцаемого, наблюдатель становится наблюдаемым. Вот вы и пришли домой.

Любимый Бхагван! Я ничего не ждал от Вас. Вы же обвели

меня вокруг пальца, подарив столько прекрас­ного! Должен ли саньясин задавать вопросы, или все должно идти своим чередом?

Все идет своим чередом. Но саньясин всегда должен бодрствовать, чтобы не упустить свой поезд. Поезд приходит в свой черед, но вы должны быть начеку. Вокруг вас столько всего происходит. И 24 часа в сутки, в состоянии сна или бодрствования, вы должны следить за тем, что происходит. И, став бодрее духом, вы порази­тесь: происходят те же самые вещи, что и раньше, но меняется их смысл, и они приобретают новое значение.

Роза все та же, но теперь от нее исходит некое излучение, некая новая энергия, о существовании которой вы и не подозревали, — это красота совсем иная. Похоже, раньше вы обращали внимание лишь на внешность розы, теперь же ее внутренний мир предстал вашему взору. Вы видели дворец только снаружи, и вот ступили в его внутренние чертоги. Сотни раз вы видели луну. Но, созерцая ее безмолвно, мирно, в состоянии медитации, вы открываете ее новую красоту, красоту, недоступную ординарному восприятию, для созерцания которой необходимо выработать способность видения сути.

И способность эта возрастает, когда вы пребываете в состоянии мира и безмолвия.

Как-то раз... Это весьма поучительная история. Один индийский поэт, Рабиндранат Тагор, сделал перевод своего небольшого поэтического сборника, Gitanjali, что в переводе означает «Подношение Песен». За этот маленький сборник он был удостоен Нобелевской премии.

Сам Рабиндранат был несколько обеспокоен, поскольку это был перевод, а поэтический перевод — дело всегда непростое. Легко переводить прозу, поэзию всегда невероятно сложно, поскольку прозой изъясняются на рынке, а поэтический слог относится к ведомству любви и красоты, к обители луны и звезд. Здесь нужен весьма деликатный подход.

К тому же каждому языку свойственны свои нюансы, практически не поддающиеся перево­ду. Так что даже перевод собственной поэзии вызывал в поэте сомнения. И тогда он показал его одному миссионеру-христианину, пользовавшемуся в те дни большой популярностью. То был С.Ф.Эндрюс, человек весьма культурный, литературно грамотный и утонченный. Эндрюс предложил автору внести четыре изменения. «Здесь все верно, — вынес он свое заключение, — за исключением четырех мест».

Рабиндранату ничего другого не оставалось, как принять полученный совет и внести соответствующие правки в этих четырех местах.

Его друг, ирландский поэт Йетс, организовал в Лондоне встречу английских поэтов для заслушивания перевода Рабиндраната. Он заслужил всеобщее одобрение. Красота его поэзии являла собой нечто совершенно новое для западного мира.

Однако сам Йетс, один из самых выдающихся поэтов того времени, заметил: «Здесь все верно, за исключением четырех мест, где, похоже, некто, не принадлежащий к поэтическому сословию, вносил свои правки».

Рабиндранат не мог поверить. «Что же это за четыре места?» — воскликнул он.

«С грамматической-то точки зрения они верны, — ответил его друг. — Однако с поэтической... Предложивший их, знаком с грамматикой, но не с поэзией. Это человек, живущий разумом, но не сердцем. Он перекрыл течение — и будто река ударилась о скалу».

«Я обращался к С.Ф.Эндрюсу, и это его слова, — подтвердил Рабиндранат. — А вот какие слова были прежде».

И когда он поставил на место собственные слова, Йетс заметил: «Они абсолютно верны, хоть и не с грамматической точки зрения. Но грамматика здесь не имеет значения. В вопросах поэзии грамматика не решает. Верни свои слова на прежнее место».

Я всегда полагал, что есть пути ума и есть пути сердца. И они не нуждаются во взаимной поддержке. И если ум в несогласии с сердцем, стало быть, не прав ум. В согласии он или в несогласии, не имеет никакого значения. Важно лишь, чтобы сердце пребывало в состоянии мира, покоя, безмолвия, гармонии — как дома. Наше обучение сводится к тренировке ума. Так что ум в достаточной степени проясняется. Однако никто не заботится о сердце. По сути, все его игнорируют: какой от него прок на рынке; что пользы от него в мире, где правят амбиции; оно непригодно в политике, бесполезно в бизнесе.

А на мой взгляд, все наоборот: это ум никому не нужен. Но сердце... Все свершится, только бы сердце было готово вместить. Все приходит, но если ваше сердце закрыто... Потайные пружины жизни таковы, что в его двери и не постучатся. Бытие умеет ждать. Оно способно ждать целую вечность. Все зависит исключительно от вас. Каждое мгновенье все готово свершиться. Распахните лишь все свои двери, все окна, предоставляя сущему со всех сторон изливаться на вас. Нет никакого иного бога, кроме сущего. И нет никакого иного рая, кроме вашего собственного бытия. Когда сущее изливается в ваше бытие, в вас входит рай, или вы входите в рай — это одно и то же, только в разных формулировках.

Лишь помните: никто от вас ничего не ожидает.

Все религии веками твердили вам: делайте то, делайте это. Твердили, что вы должны заниматься самоистязанием, отказываться от удовольствий, бороться с собственным телом, отвергать мир. В священных текстах Буддизма содержатся тридцать три тысячи принципов, которых должен придерживаться саньясин. Их и упомнить-то все практически невозможно, не говоря уже о том, чтобы им следовать.

Я не предлагаю вам следовать ни одному принципу. Просто поймите, что это ваша жизнь — наслаждайтесь ею, позвольте ей стать в вас песней, танцем. Вам ничего не нужно специально делать — лишь быть доступными.

И небо осыплет вас цветами.

Я ОТВЕЧАЮ НА ВАШИ ВОПРОСЫ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ УБИТЬ ИХ.

Октября 1986 г., Бомбей

Любимый Бхагван,