Свв. русские князья – мученики и страстотерпцы

Русские князья-мученики[342]

Лишь краткая летописная запись сохранила память о подвиге рязанского князя Романа Ольговича, претерпевшего ужасную смерть в Орде в 1270 г. Татары «отрезаша ему язык и заткоша уста его убрусом, и начаша резати его по суставом и метати розно, персты все обрезаша и у ног и у рук, и устне и уши, и прочая составы разрезаша, и яко остася труп един, они же отодраша кожу от главы его и на копие воткнуша». Казненный по обвинению в хуле на татарскую веру и после отказа принять ее, он называется в летописи «новым мучеником», подобным Иакову Персидскому и кн. Михаилу Черниговскому.

Князь Василько (Василий) Константинович был взят в плен после битвы при Сити (1238) и убит татарами в Шеренском лесу. Татары принуждали его «в поганской быти воли их и воевати с ними». Князь отверг это предложение, «брашна и пития их не прия». Как видно из приводимых в летописи слов его, в его сознании дело шло об «отлучении от христианския веры»: для русских людей вкушение пищи с язычниками было уже вероотступничеством. Перед смертью князь сурово укоряет татар за «погубление многих душ без правды». Готовясь к смерти, он кается в своих грехах, — в них он видит и причину своей «беды». Приводятся его умиленные молитвы, в которых, как и в описании предсмертных слез его, нельзя не видеть влияния жития св. Бориса: «он же разливашеся слезами... лицо же его бе уныло от многого томления поганых».

Сказание о св. Михаиле Черниговском, составленное современником, вошло в летопись. Это не житие в собственном смысле, а повесть о «мучении», лишь с кратким житийным введением. Во введении говорится о любви князя к Богу с юности, о кротости и милосердии к «убогим» и о презрении им суетной славы, которая «хужше (тоньше) паутины» (из жития св. Бориса). Во время Батыева нашествия, Михаил убил «царских» послов и бежал в Угры. Вернувшись в разоренный Киев, он едет в Орду по требованию Батыя. Его смерть могла бы быть понята как политическое наказание, но особые обстоятельства, с нею связанные, делают ее актом христианского мученичества. Князь не обнаружил героизма во время военной опасности. Он бежал, оставив без обороны Киев, подведенный им самим под гнев Батыя. Теперь он едет добровольно в Орду на верную смерть. Он знает, что русские князья и бояре в Орде должны проходить «сквозь огнь и поклониться кусту и огневи и идолом их». Его отец духовный Иоанн убеждает «не прельщаться славою света сего, не кланяться кусту... и не принимати ничто же в уста своя скверны». Михаил и его боярин Феодор объявляют себя готовыми пролить свою кровь за Христа и за веру христианскую. Иоанн посылает их на смерть: «Вы будете в нынейший век новоявленные мученики Христовы».

В Орде Батый хочет с помощью обещаний уговорить князя подчиниться обычаю, по примеру прочих князей. Михаил отвечает словами, в которых резко разделяет (в отличие от других ордынских мучеников) религиозное и политическое: «Тебе царю кланяюся, понеже ти поручил Бог царствие света сего; а ему же сии кланяются, то аз не кланяюсь». Находившийся в Орде внук его Борис, кн. Ростовский, и бояре умоляют его покориться; бояре обещают даже принять на себя его вину: «Вси за тя епитимью приимем, княже, со всею областию своею». Михаил отвечает: «Не хощу только именем зватися христианин, а дела творити поганых». Умирая, князь с Феодором поют о подвиге мучеников. Чудесные знамения прославляют их кончину. Тела их лежали много дней «неврежени», над ними «столп огнен явися... и пение ангельское слышаху».

Тверской князь Михаил погиб жертвой политической интриги Юрия Московского, своего соперника в борьбе за великое княжение. Сказание подчеркивает его бескорыстие и даже смирение в этой борьбе. Он руководится во всех своих поступках, и в войне и в мире, благом своего народа. Когда Юрий вступает в союз с татарами, Михаил отступается от великого княжения, оставляя себе лишь удельную Тверь: «но в мою опришнину не вступайся». Татары, пришедшие с Юрием и Кавгадыем, начинают притеснять людей и угрожать Твери. Епископ и бояре дают совет Михаилу обороняться: «перед своим сыновцем (племянником) смирение сотворил еси... а ныне пойди противу им». И князь Михаил идет на брань, ссылаясь на евангельский завет: «Иже аще кто положит душу свою за други своя, то велик наречется в Царствии Небесном: нам же ныне не за един друг, не за два человека положити души своя, но за толико народа в полону суща, а инии избиени суть, а жены и дщери осквернена суть от поганых, и ныне за толико народа положим души своя, да вменится нам слово Господне во спасение». Михаил побеждает московско-татарскую рать, но, ожидая ханского гнева, решает идти в Орду судиться с Юрием. Он предчувствует свою гибель, но хочет отвратить ею татарский погром от своей земли. Как и тезка его, Михаил Черниговский, он благословляется у отца духовного (тоже Иоанна). Князя отговаривают от опасного пути, но он отвечает: «Видите, чада моя, якоже не требует царь вас, детей моих, и ни иного которого, разве мене, но моя главы хощет. Аще бо аз где уклонюсь, то вотчина моя вся в полону будет, множество христиан избиени будут; аще ли после того умрети же ми есть, то лучше ми есть ныне положити душу свою за многие души».

Всю дорогу от Владимира князь постится от воскресенья до воскресенья и причащается Св. Таин. В Орде, в оковах и с тяжелой колодкой на шее, он утешается неустанным чтением псалмов. «Вся нощи не даяша сна очима своима, да не воздремлет, не уснет храня его ангел». Днем он находит еще возможность утешать своих друзей «светлым и веселым взором». Тягчайшее унижение он переживает, когда враг его Кавгадый, поставив его на коленях, в колодке, издевается над ним на площади в присутствии множества народа. «И оттоле бяше очи его полны слез». Уже готовясь к смерти и причастившись, он отказывается от бегства, которое предлагают ему верные бояре. В отказе слышится отзвук слов св. Бориса, под пером Нестора: «Аще бо аз един уклонюся, и люди своя оставив в такой беде, то кую похвалу приобрящу?» Его убивают в палатке люди кн. Юрия. «Романец» ножом вырезывает его сердце. Сам Кавгадый не выдерживает и советует московскому князю прикрыть наготу убитого дяди. Как над Михаилом Черниговским, знамения совершаются над телом мученика, которое перевозят в Тверь и там находят «не истлевшим.

Князья-страстотерпцы Борис и Глеб, Игорь Киевский и Андрей Боголюбский

Подвиг страстотерпцев — «это национальный русский подвиг, подлинное религиозное открытие новокрещеного русского народа»[343]. Первые страстотерпцы, сыновья св. кн. Владимира – свв. Борис и Глеб, появились на Руси вскоре после принятия христианства. Их подвиг описан в нескольких памятниках древнерусской литературы[344].

Наиболее ярко евангельские мотивы подвига святых князей раскрыты в «Сказании, страсти и похвале свв. мучеников Бориса и Глеба». Автор этого сочинения показывает, что князья не ищут смерти, но принимают ее как от руки Божией, со смирением преклоняясь перед тем, что посылает им Господь.

«Тот (Святополк. — Е. Н.), чувствую, о мирской суете печется и убийство мое замышляет, — размышляет св. кн. Борис. — Если он кровь мою прольет и на убийство мое решится, буду мучеником перед Господом моим. Не воспротивлюсь я, ибо написано: "Бог гордым противится, а смиренным дает благодать"». И далее, пытаясь преодолеть «смертную скорбь», Борис «утешает сердце свое» словами Писания: «Тот, кто пожертвует душой своей ради Меня и Моего учения, обретет и сохранит ее в жизни вечной». Утром накануне убийства Борис молится: «Господи Иисусе Христе! Как Ты… собственною волею давший пригвоздить Себя к кресту и принять страдание за грехи наши, сподобь и меня принять страдание»[345].

А вот предсмертная молитва св. Глеба: «Помню слова, сказанные Тобою Своим апостолам: "За имя Мое, Меня ради поднимут на вас руки, и преданы будете родичами и друзьями, и брат брата предаст на смерть, и умертвят вам ради Имени Моего"… Смотри, Господи, и суди: вот готова моя душа предстать пред Тобою, Господи! И Тебе славу возносим, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь»[346]. Мысль этой молитвы Г. Федотов объясняет так: «Думается, в полном согласии с древним сказателем, мы можем выразить предсмертную мысль Глеба: всякий ученик Христов оставляется в мире для страдания, и всякое невинное и вольное страдание в мире есть страдание за Имя Христово. А дух вольного страдания — по крайней мере, в образе непротивления — торжествует и в Глебе над его человеческой слабостью[347].

Описанием человеческой слабости святых князей перед смертью в «Сказании» подчеркивается идея жертвы, отличная от героического мученичества. Образцом этой жертвы для братьев служит Христос, смиренно и кротко предающий Себя безвинной Жертвой за спасение мира. Борис и Глеб сознают сходство своих страданий со Страстями Христа, как и Он, чувствуют себя «овцами, веденными на заклание», и поэтому принимают свои мучения с благодарностью.

Исследователи отмечают, что из трех указанных выше источников, именно «Сказание» пользовалось наибольшей популярностью в Древней Руси. На 159 известных его списков приходится всего 30 рукописей «Чтения» Нестора. Это свидетельствует о том, что именно в нем наиболее точно отражено древнее церковное и народное понимание подвига Бориса и Глеба. Это понимание находит свое подтверждение и в древнерусской гимнографии.

Церковные службы, слагавшиеся на Руси святым князьям, начиная со службы канонизировавшего их митрополита Иоанна, содержат указания на те же мотивы подвига: «Христа ради остависта тленную славу земную. Царство возненавидевше и неправедное убийство претерпевше, никакоже противляшеся заколяющему вы брату…», «Заколенна нескверному Агнцу, пожранному нас ради Спасу душ наших»[348].

В лике святых страстотерпцев Русская Церковь почитает еще нескольких святых. Это святые благоверные князья Игорь Киевский, Андрей Боголюбский, Михаил Тверской.

Князь Киевский Игорь Ольгович был убит киевлянами в 1147 г. Свергнутый с Киевского стола, после 12-дневного княжения, Изяславом, он сидел в «порубе», т. е. в темнице. Тяжко заболев, он просит о разрешении принять схиму: «Пуста мя, брате, пострищися, зане была ми на се мысль еще и во княжении моем: ныне же в нужи сей болен есмь вельми и живота си не чаю». Но после пострижения (с именем Георгия) князь выздоровел и последние месяцы жизни провел в Киевском Феодоровском монастыре. В сентябре 1147 г. киевляне, не любившие его, как и Ольговичей вообще, составили вече и решили убить Игоря. Напрасно уговаривал их митрополит, князь и бояре. Толпа ворвалась в монастырь и выволокла инока Георгия из храма во время Литургии. Князь Владимир с братом отбили у толпы ее жертву и привели во двор своей матери. Но народ вломился во двор и убил несчастного в сенях терема. Потом толпа надругалась над телом: привязали за ноги веревки и, протащивши через город, бросили на Подоле нагим и окровавленным. Во время погребения его гроза и другие знамения напугали киевлян и вызвали полный перелом в отношении к нему. Уже тогда многие начали чтить его как святого. Через три года тело князя перевезено в родной Чернигов, где новое чудо удостоверило его святость. Мы не имеем отдельного жития князя Игоря; рассказ о его убиении находим в летописи[349].

Отметим, что к лику святых страстотерпцев может быть причислен и тот христианин, который при жизни не являл собой образец святости во всей полноте. Особенно ясно это видно на примере св. Андрея Боголюбского. Известно, что он был замечательным государственным деятелем, много сделавшим для свой родины. Благодаря ему центр русской государственности и культуры был перенесен из Киева на север. Его можно причислить к основателям Российского государства. С именем св. князя Андрея связано перенесение на север величайшей святыни — Владимирской иконы Матери Божией, которая стала так называться именно после перенесения ее во Владимирский Успенский собор. С его именем связано появление Боголюбской иконы и основание монастыря в Боголюбово, строительство знаменитого храма Покрова на Нерли и установление праздника Покрова Божией Матери, установление праздника Происхождения Честных древ Животворящего Креста Господня (14 авг. н.ст.). Но в жизни Андрея Боголюбского были и поступки, несовместимые с нашим понятием о святости. На его совести — разгром Киева и поругание его святынь в 1169 г., поход на Новгород в 1170 г., во время обороны которого Пресвятая Богородица явила новгородцам Свое чудесное заступление[350]. Тем не менее, этот князь канонизирован.

Автор сказания о нем «называет князя святым, мучеником, страстотерпцем», сравнивает его со святыми Борисом и Глебом, из жития которых делает заимствования. Он прославляет благочестие князя, его усердие к Церкви, построение храмов. Особо отмечается его милостыня — чертами, напоминающими князя Владимира: «веляше по вся дни возити по городу брашно и питие разноличное больным и нищим на потребу». Автор представляет своего князя, подобно Борису и Глебу, готовым на мученическую смерть: «вражное убийство слышав наперед... и ни во что же вмени». Правда, как видно из описания автора, князь геройски защищается от своих убийц, но недаром он перед смертью вспоминает Горясера, зарезавшего Глеба. Ночное нападение на безоружного, убийцы из числа его близких, им облагодетельствованных слуг, ужасная сцена борьбы, многочисленность ран, предсмертная молитва недобитого князя — все вызывает ужас и сострадание, как к закалаемому «агнцу». Плач верного Космы над нагим, брошенным телом вторит заплачкам Борисова жития»[351]. Можно предположить, что в церковном сознании кончина князя от рук предателей, прежде им облагодетельствованных, расценена как искупление и очищение прежде соделанных грехов.