Религиозная мораль в действии

После тайного совещания Павла третьего с Игнатием Лойолой был созван Тридентский собор. Иезуиты тем временем, наводнив всю Европу, подготавливали почву для того, чтобы сколотить сильную партию сторонников папы.

Как ни ловки были члены нового ордена, они ещё не располагали тем грозным оружием, которое появилось впоследствии, и все их усилия разбились о стойкость протестантов и равнодушие католиков.

В назначенный день на открытие собора никто не явился. В течение месяца на призыв папы откликнулись лишь четыре епископа, но они, разумеется, не могли представлять вселенское духовенство.

Павла третьего не обескуражила эта неудача. Он продолжал воздействовать на преданных его делу прелатов и в результате зазвал в Тридент четырех митрополитов, одного кардинала, шесть епископов и пять генералов разных орденов.

Этого было маловато, но, так как прибывшие церковники были слепо преданы римской курии, папа счел момент подходящим и объявил собор открытым, поручив ведение его своим легатам, которым дал в помощники нескольких иезуитов.

На первом же заседании возник щекотливый вопрос: надо было решить, будет ли голосование производиться по странам или поименно; не была также достаточно ясна и повестка дня собора.

Собор отправил к святому отцу, оставшемуся в Риме, депутатов за инструкциями. Когда делегаты явились в Ватикан, папа совещался с послом короля Эфиопии, который, приняв католичество, просил папу прислать миссионеров.

Папа сиял от счастья, слушая посла. Получить возможность освободить заблудшие души от власти сатаны и передать их милосердному богу — что может быть приятнее для наместника Христа?

Павел предвкушал все выгоды от этой операции. Его мало заботили Иисус и святой голубь, да и Люцифер со всей сворой чертей также не трогал его. Но просьба короля предвещала огромную прибыль — было от чего повеселеть!

В ожидании будущих благ святой отец тут же продал по повышенной цене изрядный комплект старых костей, объявив их реликвиями знаменитого святого (весьма вероятно, кости были доставлены из ближайшей скотобойни!). Затем он пообещал послу выполнить просьбу короля и направить нескольких иезуитов в помощь народу и святому престолу.

Закончив приятные переговоры, папа принял депутатов собора. В ответ на их вопрос выразил желание, чтобы голоса собирались поименно. Павел третий, конечно, понимал, что участников собора легче будет обработать в одиночку.

Кроме того, папа потребовал обсуждать все вопросы предварительно на закрытых заседаниях конгрегаций, а уж затем выносить их на публичные заседания. Папа отлично помнил доклад комиссии кардиналов в начале своего понтификата и не хотел рисковать вторично.

Он категорически запретил подымать опасный вопрос о папской непогрешимости, а также принимать какие-либо решения относительно преобразования конституции, нравов или обрядов духовенства без предварительного подробного осведомления папы.

Зато Павел третий предоставил собору полную свободу действий в обсуждении чисто религиозных вопросов, которые мало волновали его. Он не раз заявлял, что, если бы реформаты, анабаптисты, лютеране и другие схизматики согласились признать его первосвященником, он предоставил бы им полную свободу проповедовать какие угодно суеверия. Он был, конечно, откровенной канальей, но отнюдь не дураком!

Павел третий, кроме всего прочего, обратился к членам собора с посланием, где настойчиво убеждал их вести достойный образ жизни во время съезда и расстаться с любовницами, которых они привезли с собой в Тридент. «В крайнем случае, — писал папа, — принимая во внимание слабости, присущие человеку, мы разрешаем вам пользоваться услугами ваших фаворитов».

Как видите, к церковной морали всегда можно приноровиться!

Через несколько дней Павел третий отправил собору еще одно послание, в котором рекомендовал по возможности затянуть совещания. Он надеялся, что вот-вот произойдут какие-нибудь события, благоприятные для церкви. И в самом деле, внезапная весть о смерти Лютера доказала прозорливость папы.

Совпадение казалось тем более странным, что состояние здоровья реформатора вовсе не предвещало быстрой кончины. Протестанты обвиняли иезуитов в отравлении, и, поскольку причины, подорвавшие силы Лютера, оставались неизвестными, обвинение казалось правдоподобным.

В свою очередь, ученики Лойолы стали распространять вздорные слухи о пылком противнике папства. Они даже заявляли, что он повесился, что его задушил дьявол, что на следующий день после погребения вокруг гробницы распространился запах серы и смолы и оттуда вылетел огромный ворон.

Все его учение, обстоятельства жизни стали объектом нелепых вымыслов. Появились памфлеты, где утверждалось, что Лютер был сыном дьявола, что за пятьдесят лет безмятежной жизни на земле он продал свою душу, что он отрицал существование бога и бессмертие души.

Папа воспрял духом и решил нанести смертельный удар Реформации. Он немедленно вступил в переговоры с Карлом пятым, убеждая его выступить против протестантов. В конце концов оба тирана пришли к соглашению: папа обязался уплатить императору двести тысяч золотых экю и снарядить за свой счет двенадцать тысяч пехотинцев и пятьсот конников; Карл пятый обещал прислать свою армию, чтобы помочь папским войскам преследовать и сокрушать врагов римской церкви.

Союзники немедленно взялись за дело. Павел третий опубликовал буллу, в которой призывал католиков предавать огню и мечу города, селения и даже деревушки, поддерживавшие протестантов. Кровавой затее, однако, не суждено было осуществиться: при первом же столкновении на границах Саксонии солдаты папы и императора обратились в бегство.

Святой отец поспешил отозвать свои войска, предоставив императору самому выпутываться из того положения, в которое он его вовлек. Последний был взбешен, увидев, что папа снова надул его. Он пришел в еще большую ярость, когда узнал, что Павел, воспользовавшись тем, что император задерживается в Германии, собирается перенести заседания собора из Тридента в один из городов папской области.

Отправляясь в поход против реформаторов, Карл пятый в то же время хотел сохранить хотя бы видимость соглашения с протестантскими князьями, понимая, что в случае поражения реформаторов его обвинят в нарушении законности, в результате чего члены собора окажутся во власти папы.

Он категорически потребовал, чтобы Павел третий отказался от намерения переносить собор в Болонью. Его святейшество пропустил это мимо ушей. Тогда император отправил своих представителей в Тридент, приказав им бросить в реку кардинала, выступавшего на соборе от имени первосвященника, если там осмелятся перенести или закрыть собор.

Угроза подействовала. Но папа не сложил оружия, попросту изменил тактику: он спровоцировал во многих городах беспорядки, а затем объявил, что совещание близится к концу, и поторопил участников собора закончить обсуждения.

Возмущенный вероломством папы, Карл пятый решил отомстить ему и организовал заговор против Пьера-Луиджи Фарнезе.

Узнав о смерти возлюбленного сына, Павел третий пришел в исступление: в течение нескольких часов обезумевший папа кричал, бранился, извергал хулу на бога, на богоматерь, на апостолов и всех святых. Обессилев, он заявил, что обратится за помощью к потусторонним силам, лишь бы уничтожить императора. Запершись в своей лаборатории, он множество ночей провел с алхимиками и магами, изучая движение звезд и слушая их заклинания. Но все это не вызвало даже самых ничтожных колик у Карла пятого.

Убедившись, что дьявол не обнаруживает желания заступиться за него, святой отец решил рассчитаться с Карлом лично: он вызвал его на поединок, предложив сразиться на конях или пешими, на шпагах или клинках и предоставив выбор оружия врагу. Но тот не принял вызова обезумевшего первосвященника.

Когда боль утраты стихла, святой отец перенес всю свою нежность на внука Октавио Фарнезе. Но и здесь его постигло жестокое разочарование. Подарив Октавио герцогство Пармское, он поручил ему командование папскими войсками, которые в это время сражались с Фердинандом Гонзаго, захватившим с помощью Карла пятого Пьяченцу.

Убедившись, что Октавио никудышный военачальник, и боясь, что имперские войска отнимут у внука наследство, святой отец отозвал Октавио в Рим и поставил во главе своих войск Камилла Орсини — гонфольера войск папской курии.

Октавио, однако, очень обиделся, хотя папа и пообещал ему всяческие почести. То, что его отозвали в Рим, он расценил как немилость и, вступив в переговоры с Фердинандом Гонзаго, выступил против своего деда.

Когда стало известно о предательстве Октавио, с папой случился удар. Через час он пришел в сознание, но затем последовал второй удар. Понимая, что настал его последний час, святой отец, однако, прежде чем испустить дух, доказал свою бесконечную любовь к внуку и подписал буллу, в которой оставлял за ним пармскую корону.

Одна на двоих

Павел третий, вводя в священную коллегию сыновей и внуков, руководствовался не только желанием увеличить число своих сторонников. Честолюбивые замыслы папы шли гораздо дальше: он мечтал обеспечить за династией Фарнезе апостольский трон.

Его мечты осуществились только частично. Когда кардиналы собрались на конклав, сразу обрисовались три группировки: приверженцы императора, Франции и семейства Фарнезе. Последнее возглавлял кардинал Александр.

Прелат предвидел, что ни он, ни его родственники не соберут большинства голосов: священная коллегия отлично знала о неприязни императора к его семейству и никогда не пошла бы против воли императора.

Тогда Александр сделал ловкий ход и поддержал кандидатуру кардинала дель Монте, на которого он оказывал сильное влияние.

Одного из кандидатов отвергли, заподозрив в сочувствии лютеранам. Другого также отклонили, но по более веским мотивам: у него не было ни фаворита, ни любовниц. Он отличался добродетелью — по крайней мере, такая нелестная слава ходила за ним, — и он не получил ни одного голоса!

Кардинала дель Монте избрали большинством голосов. Нечего было опасаться, что он вздумает заняться преобразованием церковных нравов. Серьёзные занятия вообще не были в его вкусе. Он думал только об удовольствиях, а всё остальное было ему глубоко безразлично.

Достойный папы, один из любимых фаворитов Павла третьего принял имя Юлия третьего. Уроженец Рима, выходец из бедной семьи ремесленников, он шаг за шагом поднимался по высокой иерархической лестнице и обязан своей карьере, как говорит Бейль, тем, что «был очень красив в молодости; не трудно догадаться, каким путем он достиг высоких званий при римском дворе».

Он был столь же циничен, сколь и распутен. Он не скрывал своего влечения к отрокам, прислуживавшим ему; не раз его ловили на месте преступления, хотя он не делал из этого никакой тайны, ибо отлично понимал, что именно подобные нравственные качества приближают его к цели. И он не ошибся!

Бейль собрал любопытнейшую корреспонденцию Юлия третьего — его переписку с римской куртизанкой, возлюбленной святого отца и еще одного кардинала. Оба любовника никогда не были соперниками, а напротив, оставались ближайшими друзьями. Они сообща воспитывали детей куртизанки, а также сообща приглашали их впоследствии на свои оргии. Никакие разногласия не омрачали трогательной дружбы внутри этого тройственного союза.

Письма Юлия третьего, опубликованные Бейлем, свидетельствуют о распутстве, по сравнению с которым все, о чем мы рассказывали выше, является невинным пустяком.

Мы совершенно не в состоянии изложить их здесь. Да и к чему: всё, что уже сказано, даёт ясное представление о нравственном облике святого отца Юлия третьего.

Оргии в Ватикане

Желая задобрить Карла пятого, Юлий пообещал открыть собор в Триенте, который его предшественник преждевременно закрыл, не доведя до конца. Папа знал, как важно было монарху сохранить равновесие между протестантами и католиками.

Удовлетворенный этим сообщением, император направил посла поздравить нового папу и уточнить дату созыва собора. Юлий третий восторженно принял посла, но, когда встал вопрос об открытии собора, потерял дар речи и стал бессвязно бормотать. Обещание было дано слишком поспешно — во всяком случае он не рассчитывал столь скоро его выполнить. Беседа с послом привела его в уныние — а этот почтенный человек так ценил спокойствие и безмятежность!

Он попытался робко возражать, ссылаясь на то, что надо заручиться согласием французского двора и монархов главных областей Италии, и добавил с лукавой усмешкой: «Мы всего несколько дней, как взошли на апостольский трон.

Согласитесь, что прежде всего надо отпраздновать это событие, заняться пиршествами, а уж потом приступать к делам...»

После аудиенции посол написал императору о впечатлении, вынесенном им из беседы с папой: «...он готов на любые уступки, лишь бы ничто не нарушало его беспутной и праздной жизни в Ватикане».

«При дворе Юлия третьего, — рассказывает один заслуживающий доверия летописец, — дни и ночи проходили в пирах и сатурналиях. Очень часто во время пиршества папа, окруженный кардиналами и куртизанками, снимал с себя одежду, предлагая гостям последовать его примеру. Затем, напялив на голову маскарадный колпак, он во главе этого причудливого хоровода начинал бегать по садам Ватикана, приплясывая и распевая непристойные песни».

Тот же автор приводит следующее циничное замечание, брошенное папой во время обычной ночной пляски. «Послушайте, — обратился он к своим кардиналам, — как бы повел себя народ, если бы мы днем со свечами в руках устроили шествие, распевая непристойности и шутки вместо гимнов?»

«Он бы нас забросал камнями», — ответил без запинки один из кардиналов. «В таком случае, — заявил папа, — мы обязаны нашей одежде избавлением от заслуженной кары».

Летописец отмечает, что последние слова папы не встретили ни у кого возражения. «Ничто, — пишет он далее, — не даст точного представления обо всем, что творилось при дворе Юлия третьего. Его святейшество почти всегда во хмелю и большую часть своих ночей проводит в оргиях с куртизанками, отроками и кардиналами».

Надо думать, что и священная коллегия была в восторге от сделанного ею выбора.