Гимнография конца XVI – начала XVII века (князь Симеон Шаховской)

Конец XVI и начало XVII века характеризуются тем, что очень многие лица принимают участие в церковно-богослужебной письменности. Пишутся послания, исправляются требники, сочиняются грамоты, появляются описания житий святых, летописи и пр. В число песнописцев включается даже царь Иоанн Грозный, который пишет канон Ангелу Хранителю и молитву князю Михаилу Черниговскому, а также и сын его, царевич Иоанн, сочинивший Службу преподобному Антонию Сийскому[995].

В это же время в русской гимнографии появляется имя князя Симеона Шаховского, который пишет акафист преподобному Сергию, а также значительное число служб русским святым, и в том числе последование Тихвинской иконе Божией Матери. Временем написания последней службы Ф.Г. Спасский считает период от 1560 до 1614 года[996]. К трудам этого песнописца тот же автор относит и Службы трем святителям Московским, святому Василию Блаженному, святому царевичу Димитрию и ряд других[997].

Служба Тихвинской Божией Матери проникнута глубоким чувством умиления и подлинного покаяния. В связи с преобладанием этих основных руководящих идей в последовании Тихвинской иконе Богоматери мы и не отмечаем в нем отчетливо выраженных богословских мыслей. Все настолько исполнено духом покаяния и умоления о грехах, что для других высоких помыслов уже не остается места. Здесь только присутствует идея света и идея космоса, которые окружают чудный образ Богоматери Тихвинской.

В Службе святому блаженному Василию юродивому, где опять имеют место помыслы покаяния и сердечного сокрушения, как и в Службе Тихвинской, смиренный песнописец находит возможность иногда воскликнуть, воспевая догмат воплощения: Спаси мя, Мати Божия, спасения начало миру явльшися[998]. Выше же, в других Богородичнах канона – только горячая мольба о помиловании: Владычице Мати Божия Пречистая, благословенная и пренепорочная, – вопиет песнотворец, – души моея струпы исцели, и страсти плотския умертви[999]. Вероятно, подобное искреннее моление высоко пред очами Пречистой – оно, возможно, и выше, жизненней изложения богословских идей!

Но в последующих песнях канона смиренный князь Симеон находит силы и к воспеванию тайны вочеловечения Христова. Иже Отцу и Духу собезначальный, от Тебе изволи родитися нашего ради спасения[1000]; Прежде рождества пребысть Девою Мати Сына Божия, и по рождестве явися паки Дева: Бог бо бе... Ты бо явилася ecи село пространно Сына Отча благословенная[1001].

Ниже песнотворец богословствует: Благословите, вся дела Господня, Господа, рождшагося от Девы Марии, и спасшаго всероднаго Адама от падения, и вознесшаго паки человечество на высоту небесную[1002]. Здесь, таким образом, даются высокие помыслы о человеке, спасении его, раскрываются те цели развития человеческой личности, на которые все больше обращают внимание современные богословы.

В песни 9-й песнотворец еще раз прославит Матерь Божию как богослов: Ангельстии собори Тя, Богородительнице, славят, и человечестии роди песньми Тя почитают непрестанно[1003], однако ему ближе смиренный голос покаяния, где он со всей искренностью вопиет: Лукаво время живота моего, и всякия злобы исполнено, сатане лукавому люте мя смущающу, Ты мя исторгни того, Богородительнице, пакости: на Тя бо все возложих чаяние мое[1004].

В каноне святителям Московским песнотворцу Симеону опять не хватает места для высоких разумений – так он занят восхвалением святых, – зато в Службе святому царевичу Димитрию находим замечательные богословские откровения песнописца. О Тебе ныне пророчество совершися, Богородительнице Владычице Чистая, – отверзает свой глагол князь Симеон уже в 1-й песни канона, – Егоже бо провозвестиша высокогласно ecи пророцы, Того невместимаго преславно во чреве вместила ecи, во двою естеству совершенна Бога же и человека[1005].

Ниже он находит особые выражения для своего преискреннего преклонения пред тайной Приснодевства Богоматери. Адамова дщи и внука Ты была ecи Владычице, от негоже весь род человечь произыде, Ты же всех живот породила ecи, Христа Бога нашего[1006].

Почти все Богородичны песней обоих канонов полны в этой Службе богословским содержанием: Истинная ecи Мати Небеснаго Царя и Бога всех, Владычице: Тобою весь род человечь обновися и от древния клятвы свободися[1007]. Соприсносущное Слово Отцу и Духу во Чреве Твоем заченши, и без Семене порождши, Мати Дево Чистая, от Негоже вернии спасение и просвещение приемлем душам и телом нашим[1008].

Таковы различные характеры и таланты русских песнотворцев, каждый из которых по-своему, в согласии с особенностями своего дарования, участвовал в великом деле создания русской церковно-песнотворческой письменности – и в связи с этим создавал те или иные ценности в области богословских взглядов и идей, что в последнее время рассматривается как область литургического богословия.

***

Здесь следует упомянуть мнение видного русского богослова архимандрита Киприана (Керна), который при разборе литургических текстов русских песнотворцев, к сожалению, высказывал свое отрицательное отношение к их творчеству.

Так, он пишет в своей «Литургике»: «Особенно... бедны содержанием и художественными достоинствами службы русским святым. Отечественные поэты не были... воспитаны на классических церковных образцах метрики и тоники. Если византиец, плохо или хорошо, старался держаться этих правил, то русскому уху они просто не были известны и доступны»[1009]. Вероятно, в 1945 году, когда писалась эта работа, архимандриту Киприану не были известны серьезные исследования Ф.Г. Спасского, который детально изучил русское литургическое творчество и даже раскрыл некоторые особенности русской криптографии[1010]. Там же были указаны отдельные песнотворцы, в частности, игумен Маркелл Безбородый, как «роспевщик... по крюкам» и сочинитель «необычных... служб»[1011]. Выше мы указывали на приемы, которыми пользовался игумен Маркелл при создании своих произведений.

«Этим объясняется, помимо прочего, – заканчивает свою критику архимандрит Киприан, – несообразно увеличенный размер наших песнопений». Приводя примеры этих длиннот, архимандрит Киприан вместе с тем останавливается как на положительном на том факте, что службы русским святым имеют степень полиелейного праздника[1012].

Мы можем с печалью констатировать, что даже русские исследователи литургического богословия не всегда были справедливы по отношению ко всему составу богослужебной письменности, созданной русскими песнотворцами.

Несомненно, некоторые тексты служб русским святым чрезвычайно длинны; несомненно, что они бывают и монотонны, маловыразительны, но вместе с тем здесь же имеются и образцы великого славянского слова, здесь же мы обретаем применение многих ветхозаветных и новозаветных параллелей, а пафос воспевания может достигать высоких границ. Если же вспомнить песнотворцев Киевского периода, особенно митрополита Илариона и святителя Кирилла Туровского, то здесь может быть проведена аналогия с высочайшими произведениями песнотворцев Византии.

Не касаясь всего достояния русской церковно-богослужебной письменности, мы остановились главным образом на отдельных песнописцах. Вместе с тем наши Минеи содержат еще значительное число служб русским святым и отдельным событиям в жизни России, которые не были разобраны нами выше.

Отдельные службы подчас не представляют большой ценности, будучи в значительной степени подражательными, имея малый духовный вес и, как это указывает ряд авторов (архимандрит Киприан, Ф. Г. Спасский), растянутыми, лишенными ритма. Следует, однако, заметить, что наряду со службами указанного типа имеются хорошо построенные, выразительные, в меру краткие последования, сообщающие молящемуся большое духовное удовлетворение и отраду.

Некоторые из подобных служб отличаются продуманным изящным построением с применением ряда формальных приемов, другие же характеризуются выдержанной основной идеей, которая развивается на протяжении всего последования. Имеется ряд служб, от которых молящийся уносит ощущение духовного богатства или его утешает, к примеру, развиваемое на протяжении значительной части службы учение о Церкви Христовой. Некоторые песнописцы воспевают в песнях канона отдельные события отечественной истории.

Несомненно, что в дальнейшем все изложенное (а также и другие идеи и направления) в русском песнотворчестве должно быть изучено и систематизировано.

Пока же мы можем признать достаточным тот объем, который представлен в данном очерке, тем более что наряду с центральной эпохой русского песнотворчества должен быть разобран и другой период – эпоха XVIII – начала XX века.