Преподобный Иосиф – созерцатель дела Христова
Но преподобный Иосиф, проживший долгую жизнь инока, знал все стороны внутреннего пути христианина. Ему было известно, что покаяние – только одна часть в деле спасения, что истинному покаянию сопутствуют – как его исход – умиление и примирение с Богом; и мы уже видели на приведенных выше примерах, как его покаянные каноны становились «умилительными». Призывом к умилению, утешению, примирению с Богом преподобный Иосиф венчает свою песнотворческую деятельность, отраженную в его канонах. Этот призыв – сумма его высказываний о действии Промысла Божия в мире, его воззвание ко Христу, его живое исповедание дела Христова.
И если в первой части своего творчества, которое он посвящал воспеванию деятельного и глубокого покаяния, он исходил из опыта своего духовничества, то для этой второй части своих трудов преподобный Иосиф имел другие источники. Создавая каноны многим и многим святым: Апостолам, святителям, преподобным, мученикам, – он изучал их жизнь, вникал в особенности подвига каждого из них и вставал перед необъятным действием Промысла Божия. Отсюда в душе Преподобного, а потом и в его канонах рождались гимны Богу и благим Его путям в жизни каждой души человеческой. Отсюда и возникает то направление творчества преподобного Иосифа Песнописца, которое – после призыва к покаянию – ведет душу к исповеданию Господа, путей Его благой воли, спасительному богословствованию о путях этой воли в жизни людей.
Прежде всего преподобный Песнописец в канонах Октоиха, в службах предпразднств двунадесятых и других праздников останавливается на спасительном обнищании и смирении Христовых. Это не высокая проповедь вочеловечения Христа, Его Светлого Востания из мертвых, которая имела место в трудах великих церковных гимнографов Космы Маиумского и Иоанна Дамаскина, живших за 100 лет до Иосифа Песнописца, – преподобный Иосиф по своему глубокому смиренномудрию и не приступал к этим великим вопросам. Из Служб двунадесятых праздников он написал только канон на Вознесение Господне.
В своем богословствовании он старается приблизить христианские истины к спасению человеков. Да бога человека соделаеши, Человеколюбце, – пишет он, – был ecи Человек и, Кресту приобщився, в ребра прободаемь... отонудуже спасшийся Твоими страстьми, Слове, вопием благодарственно[692]. Весь тропарь пронизан думою и тревогою о спасении человека. Но какое глубокое богословие выражает Преподобный, находя в своем сердце необыкновенное по силе выражение Кресту приобщився. Много здесь опытной веры и упования.
Да обрящеши драхму, юже погубил ecи, Христе, – размышляет святой Иосиф в другом каноне Октоиха, – вжег на Кресте Твою плоть, Блаже[693]. Как наполняет нашу душу мелодия или какое-либо вечное слово поэта, так в минуты скорби, встретив этот образ в каноне преподобного Иосифа, человек прибегает к нему и крепко борется со своею печалью, потому что ему живописуется подвиг Христов, и он повторяет многократно: Вжег на Кресте Твою плоть, Блаже... Здесь – вместе и исповедание таинства нашей веры, и живое утешение от объявшей человека горести.
Грозд нетленный на дереве висящь, – продолжает свое исповедание подвига Христова Преподобный, – искапа божественную сладость, сердца веселящую человеков... Иисус избавитель душ наших[694]. Здесь в слове преподобного Песнописца говорится как раз о том, что мы только что отметили: спасение человеков от лютой скорби той Божественной сладостью, которую искапает нетленный Грозд – Христос, веселящий сердца страждущих.
И опять Преподобный, воспевая Божество Христово, будет одновременно вздыхать о человеке, облекая все продолжение тропаря найденным им усугублением основного образа: Уранен был ecи в руце Твои, Христе, – пишет он, – имаже соделал ecи чудеса, и раны претерпел ecи, раны моя вся исцеляя[695]. Раны Христовы и раны человека – одинаковы в написании, но смысловое их значение различно, их даже необходимо, по Песнописцу, противопоставить, и в этом – вся сила изображенного. Раны Христовы, Его страдания исцеляют раны души человеческой, ее глубокое падение, ее грех, ее израненное неправдою существо.
Богословствование о великих делах Божиих не забывает человека даже в цикле канонов преподобного Иосифа на предпразднства двунадесятых праздников; в частности, в цикле канонов на предпразднство Рождества Христова, где преподобный Песнописец всегда сохраняет изящество выражений, даже печется о внешней форме слова, за которой он печатлеет внутренний смысл имеющего совершиться торжества. Носит Христа, якоже миро неистощенное умный Дева алавастр[pp], – восклицает он в каноне на 20 декабря, – и сие предъидет в вертепе излияти Духом яве, яко да наполнит благоухания Его души наша[696]. Необычайно тонкое изображение таинства Рождества Христова найдено Преподобным: Дева – драгоценный сосуд с драгоценной же Ношей; причем в этом изображении он уже прозирает тот алавастр мира, который будет излит на Христа перед Его кончиной. Но важно и другое: памятование Преподобного о человеке; алавастр Рождества Христова наполняет души человеческие Его благоуханием.
Како Тя вертеп вместит, грядуща нас ради родитися, Невместимаго? – вопрошает Преподобный дальше[697], и еще раз это вопрошание мы встретим в каноне предпразднства другого дня: Како приимет Тя, Слове, раждаема плотию, вертеп малейший и зело худый? како же повиешися пеленами?., како в яслех безсловесных возляжеши яко младенец?[698] Здесь все – благоговение перед таинством приближающегося Рождества Христова, перед тайной Его Богочеловечества. И замечательно, что свое исповедание тайны «малой Пасхи», Рождества Христова, преподобный Песнописец дает в форме смиренного вопроса, недоумения.
В утреню сочельника, 24 декабря, преподобный Иосиф, опять сохраняя внешнее оформление тропаря, скажет: Страннообразне Христос во Своя приходит; устраним себе грехов, и Сего приимем в кротких душах обитающаго[699]. Это призыв от опыта. Преподобный знал качество кротких душ человеческих, знал, что они могут вместить грядущего Спасителя мира. То же богословствование видим и в другой песни этого канона: Родитися грядет Христос, – вещает Преподобный, – странное возрождение сущим из Адама, яко Бог даруя[700].
И, наконец, будучи верен своему любимому приему противопоставления, преподобный Иосиф в каноне на тот же великий день рождественского сочельника скажет, печатлея образы: В малый внити Царь Великий тщится вертеп, умаленна мя яко да возвеличит, и обнищавши безмерным богатством обогатит, Пребожественный[701]. Трижды противополагаются в этом тропаре понятия малого и великого, бедного и богатого. И в какой мере у Преподобного это есть богословие Рождества Христова, в такой же мере и выражение заботы о спасении души человеческой, которую – умаленную – так любит Преподобный, что вменяет себя самого быть этой умаленной, грешной душой (умаленна мя яко да возвеличит).
В каноне предпразднства Крещения Господня на 2 января преподобный Иосиф, уподобляясь Иоанну Крестителю, удивляется, как тот сможет коснуться главы Владыки, и говорит, что Иоанн... удивлься, ужасеся, никакоже рукою прикоснутися смея Прикасающагося всем горам и воздымятся[702]. Здесь мы находим обычный прием Преподобного, усугубляющего взятый образ прикасания, и одновременно сравнительно редкое у него обращение к силам природы – с тем, чтобы возвысить, поднять в своем богословии грядущего ко Иоанну Спасителя мира.
Но уже на следующий день, в каноне предпразднства Крещения Господня на 3 января, Преподобный вспоминает о человеке и, продолжая воспевание смирения Христа, идущего на Иордан, говорит в 6-й песни: Да кропят веселящеся облацы мысленное радование, се прииде крестися Господь, разоряя темныя облаки сердец наших[703]. Насколько образ природы имеет здесь у Преподобного преходящее значение, настолько обращение к человеку, его сердцу сильно впечатляет и подано с тонким проникновением вглубь того, что в этом сердце гнездится. Таким образом, и здесь в предпраздничном каноне преподобный Иосиф не может пройти мимо спасительных покаянных воздыханий, которые нельзя не заметить. Разоряя темныя облаки сердец наших... Это сказано даже не о явном прегрешении или проступке, это всего лишь – о тех неясных, темных помыслах, облаках нашего сердца, которые окутывают, затемняют его внутреннее зрение. И природный образ (облацы), хотя и соотносится с темными облаками сердца, несомненно, второстепенен. Основная задача преподобного Песнописца – добраться до сердца человеческого, разорить его темные облака в ожидании грядущего на Иордан Спасителя мира.
В своем единственном каноне на двунадесятый праздник Вознесения Господня преподобный Иосиф не оставляет своих мыслей, своей заботы о человеке. Среди воспевания светлого праздника уже в 1-й песни Преподобный свидетельствует: Состаревшийся, Господи, мир многими грехми, обновив страстию Твоею... возшел ecи, носимъ облаком, к пренебесным[704]. Очищение от грехов, обновление человека подвигом Христовым – вот то, что неустанно хочет видеть Преподобный, о чем он спешит сказать даже в великий праздник Владычний.
Взятся превыше Ангел естество наше, древле отпадшее, – богословствует Преподобный дальше в 8-й песни канона, – и на Престоле посаждено бысть Божественне, паче смысла[705]. Вот что дорого Преподобному, что составляет предмет его размышлений и песнословий. Эта мысль имеет место и у творца первого канона на Вознесение Господне – преподобного Иоанна Дамаскина, – но каждый гимнограф излагает ее индивидуально.
Мысль о почтенном посаждении на Престоле естества нашего подвигом Христовым владеет преподобным Иосифом: Соседением Отца почтеся естество наше отпадшее; торжествуим и согласно ecи воскликнем, и восплещим руками радующеся[706]. Подвиг Христов, давший соседение естеству нашему, конечно, в центре внимания Преподобного. Но ему как знатоку души человеческой особенно дорого, что это естество отпадшее почтено такою славою.
Впрочем, в душе преподобного Песнописца находятся и такие слова, которыми он воспевает дело Христово. В отдельных тропарях это воспевание достигает необыкновенной красоты как внешней формы, так и внутреннего содержания. Святым Ангелам усвояет Преподобный удивление непостижимым делом Христовым, таинством двух Его естеств, и восклицает в тропаре своего праздничного канона: Что червлены ризы плоти Соединившагося дебельству? святии Ангели Христа зряще, вещаху, страсти честныя Божественныя носяща образы[707]. – Почему красны одежды плоти Христовой, той плоти, которую Он вознес на небо и спосадил со Отцем? Так излагает преподобный Песнописец спасительные догматы нашей веры, разрешая себе только в редких строках богословствовать о страшных тайнах. В остальном же – и преимущественно – он бдит над сердцем спасающегося человека.
В канонах на предпразднства Богородичных праздников Рождества Пресвятой Богородицы и Введения Ее во храм Преподобный, воспевая, предпразднуя праздник, неукоснительно вместе с тем думает о человеке. Родися днесь мост, – в глубокой думе изрекает он в каноне на предпразднство Рождества Пресвятой Богородицы, – преводящь к свету человечество, лествица небесная, гора Божия явственнейшая Богородица, Дева, Юже ублажаем[708]. В 9-й песни преподобный Иосиф еще раз закрепляет эту мысль: Днесь земля ликует, – повествует он, – новое бо небо виде... в немже вселився плотию, небес превышше возведет человеки[709]. Небо новое – рождающаяся Матерь Божия, но и людей возведет Рождшийся из Нее – превыше небес.
Та же сокровенная и глубокая мысль о людях, о спасении их обнаруживается у преподобного Иосифа Песнописца и в его каноне на предпразднство Введения во храм Пресвятой Богородицы (и именно в 9-й песни, акростих которой свидетельствует о принадлежности канона преподобному Иосифу). Се Божия Гора Святая со свещами светлыми внутрь во Святая шествует, – утверждает Преподобный в этой песни, – от Неяже Камень отсечется... человеки же самыя соделает храмы и честная обителища[710]. Эти храмы из естества человеческого соделает Тот, Кто, как камень, отсечется от естества Девы. Но люди уже присутствуют на торжественном входе Пречистой во храм, и преподобный Иосиф показывает, что и само великое таинство Ее вхождения во Святая святых происходит ради них: во Святая шествует, да человеки соделаются храмами.
Та же мысль владеет Преподобным в его каноне на Положение честного пояса Пресвятой Богородицы (31 августа), когда в 9-й песни он так заканчивает один из ее тропарей: Вся земля ликует и почитает Тя, радости неизглаголанныя исполнившую человечество[711]. Земля, по преподобному Иосифу, ликует тогда, когда радости исполняется и все человечество.
Изложенное в данном разделе наряду с приведенной нами отдельно проповедью покаяния является как бы центральным во всем творчестве преподобного Песнописца. Тревога за человека, его мрачный грех, удаляющий от Бога, призыв к спасительному самовоззрению и покаянию перед Содетелем всяческих завершается для него тем, что он указывает на спасительные таинства веры Христовой, всегда находя в них место пришедшему к Богу, смирившемуся и сознавшему свою неправду человеку. Это по преимуществу и составляет основное содержание трудов преподобного Иосифа наряду с отмеченной нами выше углубленной его работой над формой изложения истин христианства, почему каноны преподобного Песнописца представляют большую ценность и как произведения слова.