Петр I: попытка сломать традицию и организовать призрение на европейский манер

XVIII век становится не просто временем коренных преобразо­ваний в стране, но и периодом ее активного сближения с Западом, освоения западноевропейских идей в области экономики, полити­ки, законодательства, науки, культуры, образования. Реформатор Петр I сознательно и беспощадно ломает устоявшиеся каноны рус­ской государственности, общественного устройства и уклада жиз­ни, окончательно подчиняет Церковь короне и пытается перекро­ить страну на европейский манер.

Преобразуя страну, Петр I полагал, что чужеземные модели, успешные на своей родине, будут не менее полезны и России. Царь-реформатор, как точно заметил В. Г. Белинский, «увидел чу­деса и дива заморские и захотел пересадить их на родную почву, не думая о том, что эта почва была слишком еще жестка для ино­земных растений, что не по ним была и зима русская; увидел он вековые плоды просвещения и захотел в одну минуту присвоить их своему народу. Подумано — сказано, сказано — сделано: рус­ский не любит ждать. Ну, русский человек, снаряжайся, по царско­му наказу, боярскому приказу, по немецкому маниру...» [1, с. 39]. Беда состояла в том, что идеи и новшества венценосного рефор­матора не проходили активного испытания в противостоянии устремлениям различных сословий и влиятельных политических сил. Маятник преобразований в Европе колебался между консер­вативными традициями и прогрессивными новациями, регулируясь противовесами интересов монарха, знати, крупных собствен­ников, Церкви, магистратов, гильдий и цехов. В России же маятник реформ приводился в движение либо останавливался единолично волей и рукой самодержца, подчас надолго зависая в крайних положениях, знаменуя то время тотальных перемен, то долгие годы затишья и искоренения результатов предшествующих нововведений.

Итогом кипучей государственной деятельности Петра I стали около трех с половиной тысяч указов, уставов и регламентов, сре­ди которых имелись многочисленные предписания по организации государственного призрения, искоренению церковно-монастырской и частной милостыни, борьбе с профессиональным нищенст­вом и бродяжничеством.

Принимая европейские ценности, Петр мечтает изменить со­знание соотечественников, вывести нищету «из диалектики уни­жения и славы», определив ее место в пределах соотношения по­рядка и беспорядка, внутри категории виновности. Самодержец ополчается на стихийное личное милосердие и благотворитель­ность, сознательно искореняя сложившуюся в веках традицию участливого отношения населения к нищим и юродивым, пытаясь противопоставить ей организованное призрение. «Первое сомне­ние во святости нищих, первые положительные меры против них принадлежат XVII в. В этот век является борьба государственного начала с нищенством, и совершается она в одно время во Франции и России. Но Петр, бывший у нас проводником этого нового дви­жения, был в то время и сыном древней Руси, а потому и меры, употребленные им против нищих, были отчасти круты и жестоки» [28, с. 136]. Курс на искоренение в стране традиции нищенства и нищелюбия заложил Указ 1691 г.¹.

«В 1691 г. велят забирать гулящих ладей, которые, «подвязав руки, такожъ и ноги, а иные глаза завеся и зажмуря, и притворным лукавством просят на Христово имя», и рассылать их по месту жите­льства; а если они снова появятся, бить кнутом и ссылать в дальние сибирские города. <...> Является неслыханная вещь: запрещают по улицам и церквям подавать милостыню. При Петре Великом част­ная благотворительность была воспрещена вследствие ее недоста­точной обдуманности и неорганизованности. С тех пор стали забо­титься об организации благотворительности путем учреждения благотворительных обществ» [28, с. 340—341].

Примером государственной «заботы» является распоряжение (1705) главы Монастырского приказа² И.А.Мусина-Пушкина, сделанного в угоду царю: «Нищих, которые являются на Москве, просят милостыню, ловить, и деньги, сколько у них сыщется, брать поимщикам себе, а их приводить в Монастырский приказ и чинить им наказанье, и всякого чина людям заказывать, чтоб тем бродя­щим милостыни никто не давал, а кто хочет милостыню подавать, пусть дает в богадельни; а кто не послушается и будет подавать милостыню бродящим нищим, таких хватать, приводить в Мона­стырский приказ и брать у них пеню по указу; из этих пенных де­нег половина идет в Монастырский приказ, а другая — тому подья­чему, который станет таких людей приводить в приказ, и для того послать из Монастырского приказа подьячих с солдатами и при­ставами по улицам» [41, с. 176].

21 января 1712 г. Петр I издает указ «О воспрещении нищенства в Москве; о распределении нищих по монастырям и богадельням

¹ Именной указ № 1424 (ноябрь, 30) «О забирании нищих, притворяю­щихся увечными; о пересылке оных на прежния жительства и о наказании их, когда пойманы будут в нищенстве во второй раз». ПСЗ Российской им­перии [32].

² «Петр Великий, как и его предшественники — Иван III, Иван IV Гроз­ный, Алексей Федорович, стремился ослабить влияние церкви, подорвать ее экономическое могущество. После смерти патриарха Андриана (1700) Петр учреждает новую должность — местоблюстителя патриаршего престола с исключительными функциями духовного пастыря. Все имущество Церкви передается в распоряжение светского Монастырского приказа, во главе кото­рого встает боярин (позднее — сенатор) Иван Алексеевич Мусин-Пушкин. Доходы Монастырского приказа, составившие в 1701—1710 гг. более милли­она рублей, поступают в царскую казну» [3, с. 274].

и о рассылке неприписанных ни к каким богоугодным заведе­ниям на прежние их жительства, с наказанием»¹. «По миру на Москве мужеска и женска пола и ребятам и старцам и старицам ми­лостыни ле просить и по мостам не сидеть, а быть им в богадельнях по-прежнему и смотреть из Монастырского приказа накрепко, буде где по улицам и по мостам для прошения милостыни нищие явятся, тех ловить и приводить в Монастырский приказ; а в Монастырском приказе, чиня наказание, отсылать в богадельни и в монастыри; а которые ж по миру будут ходить, а в богадельнях они нигде не за­писаны, и тех ловя, в Монастырском приказе учиняя жестокое нака­зание, отсылать в прежние места, откуда кто пришел».

Петровский указ отражает позицию государства по отношению к попрошайкам, а следовательно, и к убогим, жившим за счет по­даяния. Власть требует: нищенство запретить; подаяние конфиско­вывать и делить между государством и поимщиком; филантропов, жертвующих собственные средства, наказывать. Мы видим, что за­прет рассматривается как инструмент борьбы с нежелательным со­циальным явлением, личная благотворительность оценивается преступным деянием, а обычай сострадательного и участливого от­ношения к убогому подлежит искоренению с помощью оплаченно­го доноса. Оценивая деяния Петра, французский просветитель Монтескьё писал: «Он не нуждался в законах для изменения нра­вов и обычаев своего народа; было бы достаточно, если бы он сооб­щил этому народу другие нравы и обычаи. Надо не изменять обы­чаи народа, а побуждать народ к тому, чтобы он сам изменил их. Закон не есть простое проявление силы; вещи, по своей природе безразличные, не входят в круг его компетенции» [54, т. II, с. 24—25]. Император не имел времени и желания инициировать перемены добрыми примерами, европейские правила вводились с привычной на Москве жестокостью.

«Указ 25 февраля 1718 г. велит неистовых монахов и нищих, ко­торые являются на Москве, приводить в Монастырский приказ, а милостыни отнюдь им не подавать; а если кто похочет дать мило­стыню, то им отсылать ее в богадельню. <...> В том же году вышли указы: 25 мая — о нищих, 20 июня — № 3213 с замечанием, что ни­щих паки умножилось. Пойманных в первый раз в последнем указе велят бить батожьем нещадно; буде в другой раз будут пойманы, бив на площади кнутом, посылать на каторжную работу, а баб — в шпингауз, а ребят — к мастерствам. Воеводам по инструкции, данной им в 1719 г., поручено смотреть за гулящими и увечными людьми. <...> Указом 1720 г. подтверждено запрещение: по улицам и церквям милостыни не просить и никому не давать» [32, с. 136—137].

Чернила не успевали просохнуть на одном документе, как пи­сался следующий. Именные указы (№3172, 3203, 3213) 1718 г. требовали всех нищих, дерзнувших показаться в Москве или Санкт-Петербурге, арестовывать и бить батогами, задержанных же вторично — направлять на каторжные работы. Еще жестче указы 1719 и 1721 гг.: теперь задержанных без разбора объявляли госу­дарственными крепостными и рассылали по полотняным заводам, работавшим на нужды военного флота. За подаяние нищему с сер­добольного россиянина взыскивался огромный по тем временам штраф — 5 рублей за каждую милостыню. Штрафные деньги сле­довало направлять на содержание столичных госпиталей.

Попрошаек и странников в столице ловили, подвергали жесто­ким наказаниям, здоровых возвращали по месту жительства, а сле­пых и безногих отправляли в богадельни. «Москвичи часто встава­ли на защиту арестованных нищих, отбивали их у солдат.

Милостыня — подаяние сиротам, калекам, старикам, нищим, странствующим богомольцам — воспринималась русским человеком моральной нормой, государь же тре­бует поставить духовный подвиг сна поток», не интере­суясь при этом, располагают ли церковные и городские власти необходимыми силами и деньгами. Выводя строчки: «Старицам милостыни не просить и по мостам не сидеть, а быть им в богадельнях», монарх то ли запамятовал, то ли не знал, что необходимого количества богоугодных заведений в управляемой им стране нет. Рассчитывать на «боготщательную и душеспаси­тельную» инициативу монастырей у монарха также не было осно­ваний, поскольку в те же годы он сам неоднократно опустошал церковную казну на военные нужды государства.

Духовный регламент (1721) — церковный документ, имеющий для духовенства и православных христиан силу царского указа, также установил более строгие правила подаяния. Ужесточения объяснялись тем, что «многие бездельники при совершенном здра­вии, за леностью своею пускаются на прошение милостыни. <...> И что еще меру превосходит безсовестие и безчеловечье оных, младенцам своим очи ослепляют, руки скорачивают и иные члены развращают, чтоб были прямые нищие и милосердия достойные: воистину нет беззаконнейшего чина людей» [32, т. VI, с. 345—346].

Очередной указ (№ 4335 от 1722 г.) предписывал «слепых, дряхлых, увечных и престарелых, которые ни в чем работать не могут, ни стеречь, а кормятся миром, а чьи они были, не помнят; тех отдавать в богадельни. <...> Малолетних, которые чьи они прежде сего были не помнят же, из тех, которые в десяти лет и выше, писать в матросы и присылать в Санкт-Петербург в Адми­ралтейство; а которые ниже тех лет, тех отдавать для воспитания тем, кто их к себе принять похочет в вечное владение, и кому отда­ны будут, за теми писать в подушный сбор; а буде тех малолетних принимать к себе никто не будет не от кого, таковых отдавать на пропитание в богадельни же, в которых и быть до десяти лет, а по­том присылать в матросы же» [32, т. VI, с. 183—184]. По царскому наказу малышей сирот и взрослых инвалидов надлежало «на не­мецкий манер» направлять в соответствующие заведения. Да вот только учреждений таких в империи открыть не успели, в силу че­го ребенок мог быть передан в воспитание или услужение (точ­нее — в крепостные) кому угодно, лишь бы «владелец» внес в казну налог. Сиротам же подросткам государь оставил один путь — в матросы.

Поневоле вспомнишь слова А. И. Герцена: «Сложные, разнона- чальные элементы западной жизни были взяты на выбор, подтасо­ваны. Из целой фразы, в которой самые противоречия смягчали односторонности, выполняли крайности и делали своего рода строй, было выхвачено несколько звуков, разрушивших ее сочета­ние и смысл. Все, увеличивающее власть, все, подавляющее чело­века, было взято; все, ограждающее лицо, оставлено в стороне» [6, с. 196].

Испытывая острую необходимость поддерживать ратников, по­страдавших в сражениях, российский монарх формально действу­ет в логике западноевропейских властителей, которые со времен баварского курфюрста (XIII в.) открывали убежища для воинов, утративших здоровье. Принципиальное отличие заключается в том, что в Западной Европе времен царствования Петра I коро­левские богадельни для ветеранов существовали наряду с церковно-монастырскими, городскими и частными богоугодными заведе­ниями, составляя в целом национальную систему призрения с многочисленными источниками финансирования. Российский же реформатор, приняв решение помещать военных инвалидов в богадельни, прежде всего озаботился вопросом, на чье место их туда отсылать и на кого возложить расходы. Формально самодер­жец скопировал западную модель государственного призрения — направление инвалидов, не имеющих семьи и средств к существо­ванию, в государственные институты; медицинское освидетельст­вование и периодический осмотр; назначение инвалидам военных пенсий. Однако, не имея разветвленной сети желанных благотво­рительных заведений, Петр I решил «перепрофилировать» сущест­вующие богадельни. То, что искони давало приют безродным ни­щим, убогим и калекам, отныне предназначалось инвалидам войны. Медицинскую помощь оказывать им было некому, по­скольку в действовавших богадельнях лекари отсутствовали. Со­держание же государственных богаделен для военных царь возло­жил на монастыри. «Регламент, или Устав Духовной коллегии» (№3718 от 1724 г.) обязал обители содержать за свой счет и под своим кровом фиксированное число «отставных солдат и всяких убогих, не могущих работать; монахи должны им служить, в жен­ских монастырях велено воспитывать подкидышей или сирот» [33, с. 419].

Россия еще не узнала, что такое светская благотворительность, но уже писались строгие нормативные инструкции, возводились бюрократические преграды вокруг неначинавшегося дела. Право­славная церковь отныне лишалась возможности осуществлять ми­лосердие вне государственного регламента и надзора.

Предшественники царя-реформатора, говоря словами Н. И. Ко­стомарова, вершили дела христианского милосердия «по обряду», Петр Алексеевич милосердия к убогим не испытывал, православ­ный обряд игнорировал, нищелюбие презирал. Задавшись целью искоренить отечественную традицию, ученик и единомышленник

насельника московской Немецкой сло­боды Лефорта¹ Петр I предпринял по­пытку копирования православной дер­жавой, проживающей первый период эволюции отношения к инвалидам, про­тестантской модели организации при­зрения, соотносящейся со вторым пери­одом. Светские убежища, приюты, госпитали, «приглянувшиеся Петру за границей, размещались в зданиях, не­когда занимаемых католическими мона­стырями, а их финансирование склады­валось из средств государственного и городского бюджета, специального на­лога, добровольных пожертвований и завещаний богатых граждан. Право­славная Русь не накопила достаточного опыта церковного призрения, мона­стырскую казну опустошали то ино­странные захватчики, то бунтовщики, а со времени правления Ивана III и самодержцы. На Руси, в отли­чие от Запада, отсутствовала широкая сеть церковных, городских и королевских приютов, убежищ, госпиталей и сумасшедших домов. Отсутствовало и городское самоуправление, по инициативе кото­рого в Европе на протяжении не одного столетия формировалась система призрения неимущих больных и инвалидов. Простые лю­ди относились к убогим и калекам с участием, не противопостав­ляли себя им, не пытались ухудшить жизнь несчастных, но выйти на путь светской благотворительности и призрения они не могли. Знатные фамилии не предпринимали ничего, дабы защитить права своих детей-инвалидов, что, впрочем, не удивляет — не только убо­гие, а вообще никто на Руси не обладал статусом полноправного гражданина. Понятно, что учить этих детей никто не пробовал, страна не имела ни университетской традиции, ни школьного об­разования. На протяжении веков бездействие светской и духовной власти отчасти компенсировалось участливым и милосердным от­ношением к убогим всех слоев общества, личной благотворитель­ностью (милостыней). Смутное время существенно ослабило и по­колебало эту традицию, Петр Великий сознательно разрушал ее, пытаясь преградить путь стихии жалости и участия, противопоста­вить ей систему организованного государственного призрения, но создать оной не мог — не было к тому ни предпосылок, ни усло­вий. Трудновыполнимыми оказались все петровские указы в сфе­ре социальной политики.

¹ Лефорт (Lefort) Франц Яковлевич (1656—1699) — военный деятель, ад­мирал (1695), сподвижник Петра I. По происхождению швейцарец, кальви­нист. На русской службе с 1678 г., в 1690 г. познакомился с юным Петром I, впоследствии стал его другом, неизменным спутником, участником первых походов; глава Великого посольства 1697 г.

Указ от 31 января 1712 г. «Об учреждении во всех губерниях госпиталей»¹: «По всем губерниям учинить госпитали для самых увечных, таких, которые ничем работать не смогут, ни стеречь так­же, и зело престарелым; также прием незаразных и прокормление младенцев, которые не от законных жен рождены, дабы вящего греха не делали, сиречь убийства, по примеру новгородского ар­хиерея».

Именной указ, объявленный из Сентата, от 4 ноября 1712 г. «О сделании в городах при церквях госпиталей для приема и содер­жания зазорных младенцев»²: «<...> в Москве и других городах при церквях, у которых пристойно, при оградах сделать госпитали, в Москве мазанки, а в других городах деревянные, так же как о та­ких же делах боготщательное и душеспасительное осмотрение преосвещенный Иов митрополит Новгородский учинил в Великом Новгороде, и набрать искусных жен для сохранения зазорных мла­денцев, которых жены и девки рождают беззаконно и стыда ради отметывают в разные места. Отчего оные младенцы безгодно поми­рают, а иные от тех же, кои рождают, и умерщвляются: и для того объявить указ, чтобы таких младенцев в непристойные места не от- метывали. Но приносили к вышеозначенным госпиталям и клали тайно в окно, дабы приносящих лица было не видно; а ежели такие зазорно рождающие обнаружатся по умерщвлении тех младенцев, и оные за такие злодейственные дела сами казнены будут смертию; а те госпитали построить и кормить из губерний из неокладных при­быльных доходов, а именно: давать приставленным в год денег по три рубля, да хлеба по полуосьмине, а младенцам по три деньги на день».

Указ о создании особых заведений для выхаживания подкидышей (1712) поручал столичным и губернским градо­начальникам завести приюты для мла­денцев, рожденных вне брака, по образцу новгородских. Напомним, прославив­шийся деятельной благотворительностью митрополит Иов обладал не только внут­ренней убежденностью, но также поме­щениями и некоторой суммой свободных средств. Да и его паства — северные сла­вяне, сохранившие в душах отголоски культуры Новгородской республики, преимущественно с пониманием отнес­лась к митрополичьей воле и несла свои скудные сбережения на поддержание обитателей приютов и богаделен. Не все клирики — собратья митрополита, тем паче разного ранга столоначальники разделяли представления Иова и новго­родцев о деятельной благотворительности. А ведь именно этим людям предстояло «те госпитали построить и кормить из губерний из неокладных прибыльных доходов», т. е. изыскивать в местной каз­не средства, сооружать больницы-приюты, находить для них работ­ников.

Подспудный смысл Указа «О создании госпиталей» (1712) вы­дает фраза о наказании женщин, родивших вне брака и умертвив­ших своих детей: «Ежели такие зазорно рождающие обнаружатся по умерщвлении тех младенцев, и оные за такие злодейственные дела сами казнены будут смертию». Митропопит Иов печется о спасении христианских душ, самодержец Петр I отождествляет умерщвление незаконнорожденного младенца с убийством солда­та — суду предлагается признавать виновного в гибели новорож­денного мальчика государственным преступником и приговари­вать за содеянное к смерти. В глазах подданных царские указы запрещали добрый обычай — милостыню и поощряли грех!

Царское повеление «набрать искусных жен для сохранения за­зорных младенцев» на деле воплощалось в карательную акцию. Предстояло найти по деревням молодых матерей, способных вы­ступить в роли кормилиц, изъять их из родного дома, разлучив с собственным дитем, и отправить в губернский госпиталь ради вскармливания чужих внебрачных сирот. Указ запрещал умерщв­лять зазорно рожденных детей, но в большинстве губернских горо­дов требуемые госпитали не были построены, а в столице крепост­ной Руси все низвели до полной противоположности задуман­ному. Рекрутированные кормилицы вместо исполнения возложен­ных на них обязанностей стали под видом сирот вскармливать в госучреждении собственных (или родственников) малышей. Че­рез семь лет от момента подписания указа (1719) по столичной Московской губернии удалось отыскать и собрать в приюте всего 90 зазорных младенцев, в 1720 г. их численность достигла 125 [41]. После смерти Петра I приюты для малышей закроются, на полвека все о них позабудут.

Итак, стремление к европеизации Руси, перекройка всего укла­да общественной жизни по западным лекалам заставляют Петра I обратить внимание на положение нищих, убогих и калеченых. За­боту о них император пытается перевести в разряд государствен­ных задач, взяв за образец опыт протестантских стран. Беспощад­ной рукой и в одночасье Петр хочет создать на Руси европейскую систему организованного призрения, сознательно разрушая тради­цию нищелюбия, основанную на сострадании и личном участии, не принимает в расчет отсутствие в отечестве тех предпосылок и условий, в которых эта система рождалась и развивалась в Европе. В результате проводимых преобразований калека и убо­гий начинают терять покровительство нищелюбивого населения и все более попадают в зависимость от госу­дарства, от бдительности нижних полицейских чинов да усердия местных служивых.

Резюме

Границей первого периода являются прецеденты осознания го­сударством необходимости организовать призрение инвалидов. В Европе первые государственные убежища для слепых появляют­ся в XIII в., на Руси подобный прецедент случился пятью веками позже — в XVIII столетии и связан с именем Петра I — царя-ре­форматора, мечтавшего о европеизации Руси.

Содержанием первого периода эволюции отношения к детям с отклонениями в развитии является, как мы уже знаем, движение государства и общества к первому осознанию необходимости орга­низации светского призрения инвалидов.

В Европе традиция прагматично-недоброжелательного отноше­ния европейцев к глухонемым, слепым и слабоумным оказалась столь прочной, что им понадобилось тысячелетнее воздействие христианской религии, прежде чем самые милосердные его члены смогли взглянуть на ребенка-инвалида не с насмешкой, презрени­ем или ненавистью, а с жалостью и состраданием. Помощь боль­ным и увечным в государствах Европы поначалу оказывали только монастырские хосписы и приюты, там убогие взрослые и дети мог­ли получать кров и пищу. Со времени Крестовых походов и бурно­го развития городов благотворительное попечение нищих и без­родных инвалидов перестает быть прерогативой христианской Церкви. В XI—XII вв. созданием разнообразных богоугодных заве­дений наряду с католическими конгрегациями занимаются город­ские органы самоуправления (магистрат, муниципалитет, мэрия, ратуша и т. п.). В XII—XIII столетиях круг творцов деятельной благотворительности пополняется особо милосердными монарха­

ми. Первый период завершается на Западе тем, что церковь, город и корона оказываются партнерами в деле призрения убогих.

Истоки традиции отношения наших соотечественников к инаким кроются в славянской языческой традиции. До соприкоснове­ния с христианством отношение восточных славян-язычников к таким людям было неагрессивным, что роднило их с викингами и отличало от западноевропейцев.

Присущее славянам-язычникам неагрессивное отношение к увечным, обогащенное идеалами христианского благочестия, на­чинает оформляться в особую традицию милосердия — культ ни­щего, страждущего, обездоленного. Особая добродетель — накор­мить голодного, напоить жаждущего, проведать заключенного, подать нуждающемуся. Подобную снисходительность к слабому, увечному, больному, голодному, нищему можно рассматривать как своего рода механизм самозащиты общества, ни один член которо­го не обладал гражданским статусом, известным античной циви­лизации.

Христианские идеалы терпимого и милосердного отношения к убогим не противоречили обычаям и нравственным установкам восточных славян, не ломали традиционно неагрессивного отно­шения к обездоленному, в силу чего могли быть восприняты Древ­ней Русью.

Организованное призрение сирот, нищих, убогих и калек воз­никает в контексте освоения христианства: на Западе — католиче­ства, в Киевской Руси — православия. Принимая православное христианство, Киевская и Новгородская Русь знакомится с визан­тийским опытом церковного призрения убогих и начинает осваи­вать его, не уступая европейским королевствам и княжествам, а, возможно, и опережая некоторые из них. У истоков русской цер­ковной благотворительности стояли князь Владимир Креститель и настоятель Киево-Печерского монастыря преподобный Феодосий. Первый дал писаный закон о церковной благотворительности, вто­рой подал пример практической организации монастырского при­зрения убогих на Руси.

Распад Киевского государства в первой половине XII в. на пол­тора десятка самостоятельных княжеств не позволил монастырско­му призрению окрепнуть, а городской (светской) благотворительно­сти зародиться. Опыт киевских и новгородских князей оказался забытым. Полагаться можно было лишь на личное милосердие.

Последовавшее за распадом Киевского государства вековое монголо-татарское иго разорило русские земли, но не смогло осла­бить традицию терпимого отношения к убогим, напротив, она крепнет. В условиях испытаний и бедствий жители Руси становят­ся нищелюбивее, сострадательнее к убогим и калекам, однако ор­ганизованное призрение сдерживается разорением земель, обни­щанием представителей всех сословий.

В невыносимых условиях жизни периода Средневековья «про­сыпаются» и усиливаются языческие предрассудки, возникает прежде несвойственный страх перед людьми с врожденными урод­ствами и психическими расстройствами.

Нищенство, понимаемое в Киевской Руси как подвиг, стано­вится в печальную эпоху Средневековья весьма распространенным промыслом, из-за чего появляется новый оттенок в восприятии фигуры нищего и убогого.

Объединяя русские земли вокруг Москвы, власть сталкивается с неимоверным числом нищих, среди которых много слепых, не­мых, калек и бесноватых, из-за чего вынуждена предпринять по­пытку организовать призрение живущих Христа ради. Предлагает­ся открывать при московских церквях и монастырях богадельни, чтобы обеспечить самый простой приют и скромное пропитание.

Если на Западе в деле организации призрения убогих объеди­няются Церковь, государство, бюргерство, то в Московской Руси это прерогатива самодержца Ивана Грозного, церковь зависима от него, личные свободы отсутствуют, исключены любые инициативы в сфере деятельной благотворительности.

Средневековый Запад отвергает юродство как стиль поведения, образ жизни. Простолюдины и знать воспринимают истинных юродивых, как и сумасшедших, либо с болезненным любопытст­вом, либо с отвращением и ужасом. В Московской Руси сохраня­ется сакральное отношение к юродивому. Увечье, сумасшествие, телесный недуг вызывают у русского человека не только жалость, сострадание, сочувствие к их носителю, но и ощущение причастно­сти этих людей к чему-то высшему, святому.

Череда драматических событий XVII в. ослабила традицию тер­пимо-сострадательного отношения к убогим, Церковь для организа­ции призрения калек и убогих не имела полномочий и достаточных средств, самодержец не считал деятельную благотворительность нужной. Московская Русь продолжала жить оскудевающей жало­стью и личной милостыней.

Предпринятая в XVII в. кодификация ранее созданных законов поставила монарха (государство) перед необходимостью внести в отечественную юрисдикцию статьи, касающиеся имущественных и иных прав инвалидов. Соборное уложение 1649 г. де-юре должно было изменить их жизнь, де-факто этого не случилось: дистанция между законодательным предписанием и реальной жизнью была слишком велика.

Церковный раскол, «охота на ведьм», вымарывание имен почи­таемых юродивых из церковных книг, борьба с нищенством, появ­ление суеверий и предрассудков истощали традицию терпимо-со­страдательного отношения к убогим, государственное же призре­ние по-прежнему отсутствовало.

Первый опыт организации государственного (светского) при­зрения убогих связан с указами Петра Великого, строительство светских богоугодных заведений в России стало фрагментом при­нудительной и радикальной европеизации Руси. Была предприня­та попытка копирования православной державой, проживающей первый период эволюции отношения к инвалидам, протестантско­го опыта организации призрения, соотносящегося со вторым пери­одом. Власть хотела стремительно возвести на Руси европейскую систему призрения, не имея к тому ни предпосылок, ни условий.

В Европе светские убежища, приюты, госпитали финансирова­лись из средств государственного и городского бюджета, специаль­ного налога, добровольных пожертвований и завещаний богатых граждан, в то время как православная Русь не накопила достаточ­ного опыта церковного призрения, а монастырская казна регуляр­но опустошалась иностранными захватчиками, бунтовщиками, а со времени правления Ивана III и отечественными монархами.

На Руси, в отличие от Запада, отсутствовала широкая сеть цер­ковных приютов, убежищ, госпиталей и сумасшедших домов. Ка­толическая и протестантская церкви, обладая большой степенью политической и финансовой независимости, на протяжении столе­тий вырабатывали нормы и правила благотворительности, мона­стырского призрения, целенаправленно и последовательно вне­дряя их в умы своей паствы. Подчиненная самодержцу право­славная церковь не имела подобных средств и возможностей разви­вать церковную благотворительность, долгое время монастыри ограничивали свою заботу о нищих и убогих разовыми подаяниями.

Отсутствовало и городское самоуправление, по инициативе ко­торого в Европе на протяжении не одного столетия формирова­лась система городского призрения неимущих больных и инвали­дов. На рубеже XVII—XVIII столетий Русь оставалась аграрной страной, где процесс урбанизации едва набирал силу. Городское самоуправление, возникнув в результате Петровских реформ (1699, 1721), пребывало в зачаточном состоянии.

В западных странах правовое положение инвалида, выступаю­щего потенциальным наследником значительной собственности, пересматривалось в процессе расширения гражданских прав и сво­бод. В самодержавной Руси институт гражданского права отсутст­вовал. Не защищенным от царского произвола был любой человек.

Простые люди традиционно относились к убогим и калекам с участием, но не могли сделать шага к организации светской бла­готворительности и призрения, предпочитая чувство сострадания и личное милосердие, милостыню организованной деятельной бла­готворительности западного толка.

Организация лечебной помощи людям с физическими и умст­венными недостатками, индивидуального обучения глухонемых на Западе стала возможной благодаря длительному существованию университетов, развитию науки, медицины, в частности распростра­нению образования. В государстве Российском начала XVIII в. уни­верситеты отсутствовали, страна не располагала специалистами, способными оказать медицинскую или педагогическую помощь д етя м - и н вал и д ам.

На протяжении веков бездействие светской и духовной власти отчасти компенсировалось участливым и милосердным отношени­ем к нищим и убогим всех слоев общества, личной благотвори­тельностью. Смутное время существенно ослабило и поколебало эту традицию, Петр Великий попытался преградить путь стихии жалости и участия, противопоставить традиции систему организо­ванного государственного призрения по европейскому образцу, од­нако для создания таковой не было ни предпосылок, ни условий.

В результате проводимых Петром I «европейских» преобразова­ний калека и убогий начинают терять покровительство нищелюби- вого населения и все более попадают в зависимость от государства, от бдительности нижних полицейских чинов и усердия местных служивых.

Вопросы и задания

1. Постройте схему первого периода эволюции отношения к детям-инвалидам на Руси и отразите на ней все то, что сущест­венно, по вашему мнению, для понимания его содержания. Срав­ните схемы, обсудите в группе и выберите лучшую по смыслу и форме.

2. Почему, анализируя события европейской и отечественной истории в аспекте отношения к инвалидам, автор сопоставляет Ев­ропу XIII в. с Россией начала XVIII столетия? Можно ли перейти к сопоставлению событий по хронологическому принципу и что в этом случае изменится? Докажите свою точку зрения фактами, используя первый и второй том учебника.

3. Могли ли возникнуть прецеденты обучения глухого, слепо­го ребенка грамоте в дохристианском славянском мире?

4. Согласны ли вы с автором в том, что индивидуальное обуче­ние глухих не могло быть организовано монахами Киево-Печерской лавры в XI в.? Обоснуйте свою точку зрения и обсудите в группе.

5. Охарактеризуйте отношение к инвалидам язычников, насе­лявших Римскую империю, Скандинавию и земли восточных сла­вян, накануне их христианизации.

6. Сравните, как соотносились христианские идеалы отношения к убогим с языческими обычаями и нравственными установками восточных славян или скандинавов-викингов и населения Римской империи первых веков нашей эры. Почему мы сравниваем Киевскую Русь и земли викингов X—XI вв. с Римской империей III—IV вв.?

7. Почему в Киевской Руси начинает оформляться культ ни­щего, страждущего, обездоленного? Как вы считаете, сохраняется ли этот культ в системе ценностей населения современной Рос­сии? Обоснуйте свое мнение, используя материалы современных СМИ и интернет-источники.

8. Почему инициаторами призрения в Киевской Руси высту­пили князья, а не церковь, как это случилось в Западной Европе времен первого периода?

9. Почему опыт призрения, накопленный Киевской Русью, остался не востребованным Московской Русью?

10. Почему многовековое монголо-татарское иго не смогло ослабить традицию терпимого отношения к убогим, но задержало развитие организованного призрения?

11. Опишите движущие силы организации призрения убогих в Московском царстве. Можно ли утверждать, что движущие силы

организации призрения убогих в Московском царстве и в Запад­ной Европе были сходными?

Как повлияло Смутное время на традицию терпимо-со- страдательного отношения к убогим и развитие деятельной благо­творительности?

13 Какое утверждение вы считаете верным? Кодификация за­конов Московского царства (Стоглав, 1551 г. и Соборное уло­жение, 1649 г.) не улучшила реального положения инвалидов по­тому, что:

• население не соглашалось признать инвалида равным;

• Церковь считала инвалидность ребенка наказанием родите­лей за грехи и осуждала попытки помочь ему;

• в самодержавном государстве наличие закона не гарантирует его исполнения властями всех уровней.

14. Следует ли считать церковный раскол событием в эволю­ции отношения православной Руси к детям-инвалидам? Органи­зуйте дискуссию на эту тему в группе.

15. Почему в допетровской Руси не сложилась система мона­стырских приютов, убежищ, госпиталей, хотя известны инициати­вы отдельных подвижников?

16. Почему в допетровской Руси не сложилась система свет­ского призрения калек и убогих?

17. Почему в эпоху Петра в России зарождается система свет­ского призрения калек и убогих? Выберите верный вариант ответа:

• сердобольный самодержец возна