История о трех исповедующихся

Большинство рассказов в Книге хасидов приведены в качестве «былей», то есть историй, которые якобы произошли на самом деле, и из которых читателю предлагается извлечь нравственный урок. Литературный жанр такого рода назывался в Средние века «exemplum»❋См. часть 5, 5.1.5 и примеч. к тексту; также часть 8, гл. 8.1. в настоящем курсе., то есть, «нравоучительный пример». Книга хасидов – это наиболее представительное собрание таких «примеров» во всей еврейской средневековой литературе. Приведенная ниже «История о трех исповедующихся» может быть причислена к этому же жанру, однако сомнительно, что в ней рассказывается о реальном событии; слишком очевидна ее литературная форма и происхождение.

Ниже мы разберем содержание этого рассказа (сам рассказ приведен в §§52–53 Книги хасидов). Он является одним из базисных материалов для понимания той концепции греха, покаяния, награды и наказания, которая представлена в книге. Однако же вначале мы обсудим его литературную форму, а затем перейдем к исследованию идей, лежащих в его основе.

§52

Три человека пришли к мудрецу, дабы исповедаться и дабы узнать о пути прямом и верном. И был мудрец в сомнении, что же ответить им. Первый сказал: Отец мой рассказывал мне, что был он очень беден, совсем нищ, а ему приходилось растить детей. Не было у него дурного побуждения воровать и заниматься надувательством, однако ведал он, где спрятаны деньги, и приходил туда ночью. И увидев эти деньги, брал их и возвращал на место. А дурное побуждение усиливалось против него и говорило ему: Ты ведь бедняк и неоткуда тебе ждать помощи, чтобы прокормить жену и детей. Не бойся людей, ибо владелец никогда не узнает и не догадается, кто взял деньги. И так он делал каждый день, дабы одержать победу над искушением. Это рассказал первый юноша и сказал мудрецу: вот я и спрашиваю у тебя об отце и его сыне. Мой отец несколько лет делал так, а потом пошел в другую страну и обогатился, и избавился от этого искушения. А я делаю точно так же. Заслужил мой отец наказание или награду? А я, поступая так же, должен ли искать искупления, согрешил ли я или заслужил награду?

§53

Сказал второй: против меня [некий человек беспричинно¹] возбуждает ссору и раздор. И он каждый день поносит и проклинает меня на глазах у людей, и делает мне всякое зло, которое может сделать. А у него в городе родня, и я опасаюсь отвечать ему, да и нет у меня склонности к спорам и ругани. Но вот направляемся мы в далекую страну, и я иду вооруженным, а он невооруженным, и я ругаюсь с ним, и задираю его, а он сугубо ругает и проклинает и гневит меня, ибо привык он так поступать, хотя и нет там никого, кроме нас с ним.И он гневит меня, я начинаю поносить его, чтобы и он в ответ начал хулить и проклинать меня, и тогда я обнажаю меч, угрожая ему.

А он этого не пугается, мне же нет никакого удовольствия от ругани, ибо сердце мое не побуждает меня ругаться с ним, это я нарочно бранюсь с ним наедине в лесу, для того, чтобы раззадориться и чтобы дурное побуждение мое усиливалось и подстрекало меня убить его. И даже когда он был готов убить меня, я не опасался его, но понимал, что могу отомстить ему за все, что он чинил мне в городе. В городе же я бессилен против него, и к тому же дурное побуждение мое подстрекает меня только тогда, когда я один в поле. И я постоянно выхожу в дорогу один, чтобы встретиться с ним и чтобы возникло у меня побуждение отомстить ему, и чтобы я, несмотря на это, все же сдержал свой норов, дабы Всевышний вменил мне это в заслугу. Так много лет поступал и мой отец. И вот что я хочу спросить: Зачтется ли это моему отцу как заслуга и доброе дело, и хорошо ли поступаю я, когда удерживаю свой норов, или мне следует покаяться в том, что отдаю я сам себя в руки греха, ибо я обнажил меч, срамил и проклинал его, для того, чтобы он бранился со мной, или же мне полагается награда?

Сказал третий: Я любил одну женщину, а она была мужняя жена. И сильна как смерть была любовь во мне. И ходил я к ней, а муж ее ушел в далекую страну. И она тоже весьма полюбила меня, и я обнимал ее, и целовал ее, и гладил все ее тело, но не сблизился с ней. И все эти поцелуи и объятия были в моих глазах как будто это мужчина с мужчиной или женщина с женщиной, ибо не дурное побуждение влекло меня к этому.

Делал же я так нарочно, чтобы усилилось дурное побуждение мое, и сердце мое вспыхнуло, как солома, и запылало в огне от желания сблизиться с ней, а побуждение усиливалось во мне лишь тогда, когда я обнимал и ласкал ее. И так я поступал многие дни и годы, и мог я делать с ней все, что хотел, ибо мы вдвоем жили в доме, а муж ее отправился в далекие страны, и никто не чинил препятствий моим желаниям, пожелай я даже сблизиться с ней. И я удерживался ради Всевышнего и не сближался, однако объятий и поцелуев не избегал, но удовольствия от них не получал, ибо сердце мое желало только сближения с ней. И так я поступал несколько лет, дабы получить награду, и отец мой делал так же, с той только разницей, что эта женщина была мужней женой и юницей, а отец поступал так со своей тещей, или же с сестрою жены при жизни жены². Сказал юноша: Вот о чем я спрашиваю: Должен ли я покаяться и искать искупления этим делам, как и отец мой, который во Имя Божье совершал это, или же мы заслужили награду за то, что удержались³ от греха? Сказал мудрец: Идите к главе Училища и спросите у него. И послал их к главе Училища. Сказали они: Такой-то мудрец послал нас к тебе, чтобы спросить тебя о том-то и о том-то, как это было описано выше. И не поведали они главе Училища, что они сами так исповедуются, а говорили как бы о других людях. И сказал им глава Училища в диаспоре: Нуждаетесь вы в искуплении грехов, которые сотворили, ибо нам заповедано искоренять творящих зло, а вы были близки к тому, чтобы согрешить злонамеренно; награда же зависит от Всевышнего. Как говорили наши учителя⁴: «…тот, кто согрешил деянием или же помышлением, или грешили другие, а он радовался». Тем более тот, кто собирался совершить грех, но совладал с собой... А потом он стал опасаться, что может ввести в грех людей, если не скажет: вам требуется искупление и покаяние через епитимью, которую я кладу на вас по числу дней, в которые вы грешили и преступали слова мудрецов; вот ты уединялся с мужнею женою... И определил им наказание, каждому из них, и повелел им не совершать впредь такие скверные дела.

У этой истории в Книге хасидов три части:

• Начало – здесь представлены действующие лица истории; трое пришли к «мудрецу», чтобы исповедаться ему и получить совет и указание.

• Основная часть – рассказы всех троих, выстроенные по стереотипной схеме.

• Заключение – рассказ о решении «главы Училища», нового действующего лица в этой истории. Его функция – направить трех исповедующихся на стезю покаяния.

Иллюстрация 10

«Кол нидре» – иллюминированный текст молитвы обо «всех обетах и клятвах», с которой начинается служба в Судный День (Йом Киппур). Из Михайловского махзора, Регенсбург, 1258. Бодлеянская Библиотека, Оксфорд. Рукопись Mich. 627, Mich. 617.

Сюжетная схема этой истории построена таким образом, чтобы выдвинуть на первый план этическую проблему, которая иллюстрируется тремя сходными между собой рассказами, а в заключение дать на нее ответ. Содержанию рассказов тоже присущ откровенный схематизм; каждый из них посвящен описанию одного из трех тяжелейших грехов – воровства, кровопролития и прелюбодеяния (в отношении двух последних в Талмуде приводится максима: «умри, но не согреши»⁵, а воровство приравнивается в Талмуде к убийству⁶). Представляется, что автор специально выбрал именно эти три греха, чтобы заострить этическую проблему, которой посвящено повествование. Хотя речь идет о различных грехах, структура рассказа во всех трех случаях совпадает вплоть до деталей. Каждый раз говорится не об однократно совершенном грехе, а об образе жизни, при котором ситуация, способствующая совершению греха намеренно возобновляется вновь и вновь. В сущности, исповедующиеся обращаются к мудрецу, чтобы представить на его суд образ жизни, который они избрали, исходя из своих религиозных представлений. Его оценка этого образа жизни станет вердиктом относительно всего их мировоззрения.

То, что речь в этой истории не может идти о действительном событии, следует с очевидностью из содержания самих исповедей: в них сообщается, что не только герои согрешили, но и их отцы до них. Смысл такого удвоения поколений по сути своей теологический: исповедующиеся хотят не только определить этическую ценность своего образа жизни, но и узнать о том воздаянии, которого на том свете уже удостоились их давно умершие отцы. Это значит, что, говоря о самих себе, они задают вопрос о моральной оценке своих поступков, а, вопрошая об отцах, интересуются фактической стороной дела: награду или наказание получили те за свои дела?

Итак, этот текст обладает хорошо продуманной литературной формой. История не основана на реальном событии, а является целиком и полностью вымышленной. Сюжет, строящийся по строго заданной схеме – три части, три главных героя, три тяжких греха, – призван подчеркнуть дидактическую цель рассказа: постановка этической проблемы и обсуждение ее без привлечения исторического или биографического материала. В силу этого мы вполне вправе рассматривать отдельные элементы рассказа в качестве своего рода категорий или символов и свободно оперировать ими при обсуждении содержания.

ПОЗИЦИЯ МАЙМОНИДА

Тема, заявленная в истории о трех исповедующихся, хорошо знакома нам из философской литературы, в которой она представлена в форме вопроса о сравнительном достоинстве совершенного праведника и человека, который обуздывает свои страсти.

Одно из самых известных рассуждений на эту тему находится в «Восьми главах» Маймонида (предисловие к его комментарию к трактату Авот или «Учение отцов»)⁷. Здесь Маймонид разбирает такой вопрос: кто более высок, «добронравный» – человек, который не испытывает никакой тяги к греху и не ведает дурных помышлений, или «сдерживающий свою душу» – тот, чья душа обуреваема страстями, а он не дает им над собой власти, и несмотря на свою тягу к греху, не совершает ничего дурного? Другими словами, кто обладает более высоким духовным достоинством – полный праведник, чистый и не причастный никакому греху, не нуждающийся ни в каких усилиях, чтобы сохранять свою чистоту, поскольку она для него естественна, или же человек, которому по природе присуща тяга ко всяческим злодеяниям, которому приходится тратить неимоверные усилия, чтобы, преодолевая самого себя, сохранять свою праведность, вопреки всем страстям и желаниям?

Позиция Маймонида однозначна: полный праведник превосходит человека, который должен обуздывать свои влечения; душевная чистота и непричастность к греху сами по себе являются высочайшей духовной ценностью. Такова, согласно Маймониду, точка зрения философов, и сам он полностью разделяет ее. В связи с этим Маймонид отмечает ряд изречений талмудических мудрецов, которые на первый взгляд противоречат этой позиции и явным образом отдают предпочтение человеку, который обуздывает свои страсти. Среди них – высказывание, имеющее непосредственное отношение к нашей теме: «да не скажет человек: не желаю вкушать мясо с молоком, не желаю надевать платье из льна и шелка, не желаю вступать в запретную половую связь, но да скажет: желанно мне это, но что поделаешь, мой Отец Небесный запретил мне»⁸ – высказывание, в котором религиозное усилие и борьба со страстями явным образом ставятся выше непорочной чистоты.

Тем не менее Маймонид утверждает, что на самом деле между философами и мудрецами Талмуда нет расхождения в этом вопросе. Он исходит из разделения заповедей на те, которые совпадают с предписаниями разума, и те, которые основываются только на повелении Всевышнего, но не находят подтверждения с точки зрения здравого смысла. Маймонид считает, что, говоря о превосходстве человека, для которого добродетель стала природной склонностью души, философы имели в виду заповеди первого рода. В этом с ними согласны и мудрецы Талмуда, ведь они не призывали человека сказать: «желаю душегубствовать, воровать, обманывать, но что поделаешь, мой Отец Небесный запретил мне». Речь в еврейских текстах шла только о запретах, необоснованных с точки зрения естественной морали, единственным основанием для которых служит волеизъявление Творца. В этом случае, считают мудрецы, душа должна сохранить склонность к запретному, дабы не было иной причины для исполнения этих повелений, кроме воли Бога. Таким же образом Маймонид объясняет и другие высказывания мудрецов, подчеркивающие важность борьбы с природными склонностями человека.

Во всяком случае, нет никаких сомнений в том, что Маймонид решительно предпочитает совершенного праведника, чистого сердцем и лишенного склонности к греху, человеку, который должен торжествовать над злом, укорененным в его душе.

Близкий к этому подход мы находим в книге Размышление души Авраама бар Хийи из Барселоны, жившего в первой половине 12 в., то есть до Маймонида. Рабби Авраам делит людей на две категории: «сокрушенный» (обуздывающий и сокрушающий свою страсть) и «кроткий духом» (полный праведник). Деление это основывается на стихе из библейской книги пророка Исаии: «Я живу …с сокрушенными и кроткими духом, чтобы оживлять дух кротких и оживлять сердца сокрушенных» (Ис 57:15).

❒ Вопрос 30
Кто, по вашему мнению, достигает больших религиозных высот: тот, кто не грешит и не испытывает тяги к греху, или тот, чья тяга к греху очень сильна, но он сдерживает ее и не грешит? ❑