Письма от разных лиц архимандриту Петру Звереву

Глубокоуважаемый

о. Петр!

...Здесь такая обстановка. Методично готовятся к выборам в Учредительное Собрание. О Боге, о Божией помощи, столь нужной во всяком деле, а здесь особенно, и помину нет.

Начальник дивизии временно командует корпусом, а бригад­ный генерал — дивизией. Интерес в области религии слабый...

Виделся вчера с Евгением Яковлевичем. Он произведен в полковники и командует теперь дивизионом, а скоро ухо­дит в бригаду. Имеет Вас пригласить на 21 число в 6 батарею. И так приезжайте 20-го утром на ст. Маневичи, там уже будут ждать Вас лошади с 6-й батареи. Евгений Яковлевич вышлет непременно. В этом можно быть вполне уверенным.

Как бы хотел я свидаться с Вами.

О представлении меня к камилавке дело начато по вашим отчетам, но результат неизвестен. Представление к наперсно­му кресту подготовлено, но не послано, т.к. нет предложения от властей представить по назначению наградные списки. И лежат они, дожидаясь движения, а движения может и не быть, т.к. теперь военные власти, отложив все, заняты вопро­сом ликвидации войны и поисками верховной власти.

Сообщите, глубокоуважаемый о. Петр, приедете ли 20-го.

Молитвенно пожелав Вам всего наилучшего, жду Ваши назидания и подкрепления в терпении скорбей.

Искренно уважающий Вас

Ваш богомолец священник Григорий Корсунов.

1917 г. 9 ноября.

Глубокоуважаемый

о. Петр!

Очень и очень жалею, что вы не приехали в бригаду на 21-е ноября. Экипаж был выслан из 6-й батареи на утро 20 числа и даже до утра 21-го оставался на вокзале Маневичи. М.б. пись­ма Евгения Яковлевича Вакара и мое не были своевременно получены. Я был бы весьма утешен, если бы Вы избрали сами и назначили день приезда на 6-ю батарею.

Жизнь в бригаде идет по-прежнему.

На днях меня посетил о. благочинный. Шлет Вам свой привет.

Сегодня узнал, что представления к наградам, наконец, отправлены, в том числе и мое. Но, как офицеры не надеются особенно на получение по обстоятельствам времени, так и я не льщу себя надеждою...

С прихода вести идут неутешительные. Не забудьте меня в святых молитвах Ваших. Сильно нуждаюсь я, грешный, в молитвах о себе.

Искренно уважающий Вас, Свящ. Григорий Корсунов.

23 ноября 1917 г.

Погр. Арт. Бригада.

Глубокоуважаемый

Архимандрит Петр!

Ваше приветствие с добрыми пожеланиями получил 8 янва­ря, благодарю Вас от глубины души за добрую память. Откры­тое письмо Ваше было для меня большой радостью. Примите мои и от моего семейства поздравления с наступившим годом и лучшие пожелания Вам здоровья и душевного спокойствия. Одного желания, конечно, недостаточно, как его осуществить при существующей анархии, не пришлось бы немцам быть на­шими желанными гостями и доказать нам, что блаженными мечтами Керенского не придется народу жить, должна быть твердая власть, чтобы подчинить обезумевшую толпу. Русский народ всегда был вор, новый режим его сделал грабителем.

Керенскому выгодно было объединить возле себя несмысли- мую толпу, увлеченную обещаниями социализма, в поднесении к его ногам счастья, а солдат — тот же мужик, — в надежде по­лучить даровую землю грабежом продал Россию, дезертировал, обесчестил на весь мир, ныне в деревне помогает мужикам гра­бить и заниматься мародерством. Два жида Троцкий и Ленин захватили царскую власть, свели на нет 300-летнее царствова­ние Романовых, уничтожив все успехи в государстве, обокрали банки, денег нет, кредита и доверия со стороны держав не будет, уничтожили суды, новый институт выборных Мировых судей не действует без утверждения Сенатом, который упразднен и жалований не получает. Белевское земство объявило, что с пре­кращением взносов денег со стороны крестьян, в феврале все училища будут закрыты, жалование будет учительскому персо­налу прекращено и обречено на нищету. Сейчас мы живем без хлеба, освещения нет, и жизнь сделалась непосильной людям среднего достояния.

Вы, дорогой отец Петр, были тружеником в Белеве, свои силы клали, чтобы образумить невежественную толпу, что в безверии жить нельзя, внушали любовь к царю и в подчинении власти, но на дикую толпу словом трудно действовать, ему нуж­на палка, которую он [бы] боялся. Я с вами единомышленник, мы монархисты и Вы меня поймете, насколько я страдаю, что царя нет, я прожил 70 лет при самодержавии, видел только одно хорошее, тогда как сейчас жить в Белеве, среди революционе­ров и большевиков, начавших терроризировать население. Зло­ба во мне кипит, и я с презрением отношусь ко всем партиям. Недолго бесправие будет существовать, заметно, что люди уста­ли от всего, что происходит, и желает царя. Я припоминаю мое проживание в Париже во время коммуны, когда кровь лилась по улицам, спустя семь месяцев порядок был установлен. Судь­ба заправил — висеть на фонарных столбах, но в промежутках этого времени многие могут проститься с жизнью.

В Белеве мы жили спокойно, беспорядки были в уездах, а в особенности в Ефремовском уезде, где до 40 землевладельцев совершенно разорены. В Белевском уезде, там где были винокуренные заводы со складами спирта, все разграблено и поме­щики бежали, скот их уводили, рубка лесов — обыденное явле­ние, все прошло безнаказанно, вознаградят ли убытки и будут ли привлечены погромщики — сомнительно. Сейчас приняты меры к ограждению, но, к сожалению, поздно, в деревнях на­ступило успокоение, зато в Белеве живем в опасности, солдат­ские комитеты постановили продажу водки с винного склада, вот с неделю в пяти местах открыты пункты раздачи вина, все это возят с верхней площади по соседству со мной и наша улица живет как на вулкане. В 8 часов утра тысячная толпа снует по улицам пьяная, валяется на улицах, шум, гам, вы­дача водки, самое безобразное — без ограниченности нормы солдатам и обществам уездов и губерний. По вечерам конная стража разгоняет толпу выстрелами вверх. Производится от­крытие торговли водкой на улицах, денег нет у крестьянской массы, вид у всех озлобленный и идти мимо небезопасно. Ак- цызное управление намеревается выпустить спирт, и до 10 тыс. ведер было выпущено. Раздавали ушатами, выходили на замеренную улицу Литеевку, наливали спирт. Солдаты хотели учинить самосуд с заведующим склада за то, чтобы счет велся, как спирт выпускался, заведующий бы знал, кому и куда. Из­менили, видимо, распродажу все винные склады, но есть еще более 20 тыс. ведер спирта и конца не видать безобразиям, все в трансах — как бы не разгромили город, я думаю, что Киселе­ву, Руболову и другим богачам плохо спится. Сорокин (Купо­рос) распродал свои вещи из боязни, что все разгромят.

Вот все, что могу сообщить, если Вас интересует Белев, газет не получаем и город не в курсе, что делается на белом свете, об­щий [...], что всюду плохо; скука заедающая [...], тревожная, а в де­ревнях [...] еще хуже. Когда народ устанет от существующей раз­рухи, вспомнит царя, то что было и что сейчас [...] страна, вместо обещанного счастья, попадем немцам в кабалу. Прощайте, доро­гой отец Петр, приезжайте в Белев, когда жизнь войдет в колею, мое семейство и я просим Вашего благословения, помяните нас при богослужении, время опасное, я заметно постарел, исхудал, здоровьем, слава Богу, чувствую не дурно, но при моем росте

всякая неосторожность будет роковой. Буду счастлив иметь от Вас добрые сведения, если найдете время уделить мне внимание, остаюсь искренно Вас любящий и преданный Вам,

Михаил Римский-Корсаков.

11 ЯНВ. 1918 Г.

6 февраля

Ваше Высокопреподобие

Глубокоуважаемый о. Петр!

Пишу Вам в час большой тревоги и паники в Ровно: часа чрез три, т.е. к пяти часам дня сегодня, 6 февр., ожидают прихода нем­цев. Большевики удирают во всю. [Ревкомиссар] еще ночью испа­рился, а штаб армии уезжает сегодня в ю часов вечера, если немцы позволят, а если не позволят, штаб остается. Понять этого не могу, а Бори нет, чтоб узнать в чем дело — говорю же это со слов жены.

Если не сможете в ближайшее время быть в Ровно, то об оставленных вещах не беспокойтесь, я их сохраню.

Все вещи, направленные Вами в Дубровку, погружены, но в кви­танции не указано ни количество [...] пудов, ни число мест. А потому я сказал брату Феодосию ехать с вещами, чтобы не были раскрадены дорогой, сдать в Дубровскую церковь на хранение и после этого на­правиться в Бердичев к месту службы. Простите, что распорядился так, но, боюсь, что без провожатого, ввиду недостачи вагонов, вещи могут быть просто выброшены из вагонов. Пишу об этом и о. Васи­лию в Бердичев, чтобы не сердился на брата Феодосия.

Вчера вечером командарм Автократов, получив из Казна­чейства триста тысяч, к большому смущению большевиков, неизвестно куда скрылся. Городская дума расклеила всюду объявления не беспокоиться, ибо это только всего немцы.

Не видел ни Ковальковых, ни Невзоровых сегодня, а по­тому не знаю, остаются они в Ровно или отрясут Ровенский прах от ног своих. Будьте здоровы! Прошу Ваших святых мо­литв о мне многогрешном и о моей семье.

Глубокоуважающий и искренно преданный Вам протоиерей Н. Рогольский

18 апреля 1918 г.

г. Москва.

Дорогой мой

отец Архимандрит Петр!

Относительно Вашего служения самое лучшее, что мож­но было бы придумать, это заменять Кафедрального, когда он не может служить, и таких случаев будет несомненно мно­го. Старик не в силах две недели служить в Соборе.

Относительно ключаря будьте осторожны; он двойственный и сумбурный, суетливый и необстоятельный.

Бог благословит Вашу мысль о крестном ходе осуществить.

Патриарх не говорил тех слов, которые ему приписывают провинциальные языки, а только, не подумав, сказал: „Зовите к себе Архиепископа Серафима" и депутация замялась и не от­ветила, что мне ехать невозможно. Коняев мне об это сказал.

Изменить ни я и никто ничего не может. Очень много в Тверской епархии партийности и интриг. Как видите, и Вениа­мин мечтает, а для этого поддерживает свои сношения.

Я готов сдать управление, как только пожалует Серафим из Че­лябинска, чтобы пока исчезнуть, а больше не могу ничего сделать.

Обнимаю Вас крепко и прошу молитв.

Ваш богомолец, Архиепископ Серафим

3 июля 1918 г.

Дорогой мой

Отец Архимандрит!

Не только не могу посоветовать Вам согласиться на пере­ход в единоверие, но и вообразить себе не могу Вас в такой одежде, как о. Шлеев, который сидит теперь на Соборе, епи­скоп с перелиной и в красной митре какой-то. Из этих епи­скопов произойдет новый раскол.

Дух мой противится, но воля Ваша, конечно.

Если мой совет старого иерарха имеет значение в Вашем сердце, то позволяю себе сказать, что ни в каком случае не соглашайтесь.

Обнимаю Вас крепко. Новостей нет. Газет нет. В Ярославле силь­ные бои, в Архангельске большой десант Анличан и Французов; туда же направились Сербы (12 тыс.) и пленные Австрийские Итальянцы.

Ваш богомолец, Архиепископ Серафим

26 августа 1918 г.

Дорогой единственный Батюшка.

Нет слов благодарить Вас за Ваше бесконечное доброе от­ношение к нам, за Ваши службы, проповеди, за все, за все.

Чувствую, что душа моя размягчилась и наполнилась чем-то светлым, хорошим, чистым.

Вот я вся перед Вами, какая есть, и вполне искренно и откро­венно говорю, что теперь ничто и никто не отвернет меня от Вас. Как сейчас слышу я Ваши слова о том, что у Вас вместо сердца вероятно сплошная рана, и затем, что Вы приходите к горькому убеждению в том, что трудились всю жизнь напрасно, т.к. люди только слушают Ваши слова, и никто и не подумает провести их в жизнь. Нет, Батюшка, не подумайте так. Многие, в том числе и я, мечтают хоть маленькую частицу из виденного и слышанного благодаря Вам запомнить и осуществить на деле. Много непри­ятного создала я себе сама именно тем, что чересчур уже высоко ставила Вашу деятельность, а в Вас видела чуть ли не совершен­ный образец всех добродетелей. Позвольте мне, Батюшка, с се­годняшнего дня писать Вам обо всем, чтобы иметь счастье назы­ваться хотя бы самой последней вашей духовной дочерью.

Ах, как я рада, что удалось побывать у Вас, насладиться Вашими службами! Как радостно было видеть, что у Вас ни­чего не стоит, идет вперед: по-прежнему службы, пение, про­поведи, народ. Как все это хорошо и близко сердцу! Видела Магд. Ал., Тамару, Ан. Мих. и других; всем с восторгом рас­сказывала о Вашей неизменной доброте ко всем нам.

В заключении, с решительностью, которой мне до сих пор недоставало, прошу Вас, Батюшка, еще раз, если будет воз­можность, устроить меня у себя в Твери. Прошу Вас об этом искренно и вполне серьезно. Смущает меня только, чтобы Вы не оказались мною „много довольны", как и Нин. Петр., но, ду­маю, что этого не может быть, так как я, конечно, не стану ве­сти такого образа жизни, как она. А здесь я едва ли куда смогу поступить, т.к. знаю наверное, что при поступлении требуется клятва, которую и давали некоторые мои знакомые „эсерки". Кроме того, мне просто хочется быть к Вам поближе.

Еще раз от всей души благодарю Вас, родной Батюшка, за доставленную с мамой радость.

Спаси Вас Господи и сохрани!

Всегда молилась и молюсь за Вас.

Кланяйтесь, пожалуйста, Вашему милому дедусе (Василию Флегонтовичу, кажется).

Дай Бог Вам здоровья и всего самого хорошего и утеши­тельного.

Какой непростительный грех расстраивать Вас в такое тя­желое время своими сомнениями и горями, а мы в сущности только это до сих пор и делали, а уж никак не утешали.

Любящая и преданная Вам, но не заслуживающая Вашего доброго отношения.

И. К.

Р. S.. Мама забыла Вам написать, что в числе арестованных — Жданов и Чернопятов.

С. Тоицкое Брянского уезда.

Христос посреди нас!

Ваше Высокоблагословение Всечестный от. Архимандрит!

Первым долгом прошу у Вас прощения за то, что до сего времени не написал Вам о происшедшем на Смольной При­стани, но, по правде сказать, после того ужасного случая мне

пришлось-таки переболеть, а теперь прочитал Ваше письмо к сестрам, в котором ободряете меня грешного. Спасибо Вам за это, и, кроме этого, просите написать Вам подробнее о бывшем, хотя я и не знаю, что написали они Вам, но я считаю долгом и со своей стороны представить Вам подробный отчет, потому что я все-таки считаю себя виновником и потому что я без благосло­вения Вашего пошел с Крестным ходом в эту Пристань.

Но начну сначала, во-первых, у меня давно была мысль приучить свой народ ходить туда, и вот, получив распоряже­ние Церковного собора о посте и всенародном богомолении, не испросив у Вас благословения, да и по правде сказать за малым временем и невозможно было.

Я обратился к народу с такими словами: „Всероссийский Церковный Собор призывает всех нас в сие тревожно-тяжелое время для Родины обратиться с покаянной молитвой ко Все­благому Богу о спасении Родины и предлагает устроить трех­дневный Всенародный пост, дабы Правосудный Господь, видя наше раскаяние... и нашу слезную молитву за Родину, избавил ее от постигших бед. А бед у нее немало: там немец, внутри России анархия, голод, но самый страшный враг — это поте­ря совести, Бога, нравственности... Что только не испытывает наша Родина... Кто виноват в этом? Да все мы, забыв совесть, забыв ближнего, устраиваем свои лишь личные дела... Пора нам опомниться, пора понять, что так жить нельзя. А посему призывает вас Церковный Собор к покаянию. Но как мы про­ведем это время, неужели только ограничимся тем только, что не будем есть скоромного. Нет... проведем эти дни по Божии, отбросим от себя все злобствующее, греховное, обратимся... И как некогда избавил Господь Ниневию, обратившуюся, из­бавит Он и нашу православную Русь... Службы будут ежеднев­но... Но чтобы молитва наша была всеобщая, то я предлагаю вам устроить Крестный Ход, потому что в Крестном Ходу при всеобщем пении, молитве, под знаменами Церкви, мы именно объединимся, а посему прошу вас в среду под Воздвижение к 2 часам собраться в храме“. Конечно, многое я пропустил из сего воззвания, которое разослал и по деревням. И народ к

2 час. собрался в храм во множестве. Пред выходом из церкви я объяснил народу, что означает Крестный ход и, кроме того, сказал: „Почему я именно собрал вас в такое время, а потому что за житейскими заботами, когда нужно молиться, мы про­водим не так, как от нас требуется... И еще приглашаю потому, что по всей России будет Крестный Ход по монастырям и дру­гим св. местам, а так как у нас по близости нет монастырей, нет ничего, нет тихой пристани, где бы мы отдохнули душой, где нашли бы силы и крепость нести свои жизненные кресты, то прошу вас — пойдем с Крестным Ходом и молитвою на Смоль­ную Пристань, хотя и далеко она, но потрудимся для Госпо­да, оторвемся хотя бы на время от житейских забот..." Народ с радостью пошел, и по дороге в Воронове и Жукове пристало еще более народа... Торжественно, при всеобщем пении, мы подошли к пристани... Сестры на своем берегу с иконами, с пением входного „Достойно есть" встречали нас... Не забыть сей торжественной минуты. У меня и у народа слезы высту­пили... Переплыли через паром все благополучно. Началась всенощная, сестры пели хорошо... Во время пения „Хвалите имя..." двух псалмов сполна пошли со свечами к часовне, где против часовни было величание, здесь же и читался канон. А так как это был день под воздвижение, то из часовни был по Славословии вынос Креста при всенародном пении „Святый Боже" с горящими свечами, ночью, [...] по лесу, отправились в молитвенный дом. Не отрицаю, торжественные переживались минуты, когда пришли, запели: „Кресту Твоему покланяемся Владыко..." после чего я обратился к народу со следующим словом: „Припадем же ко Кресту все, у кого тяжело на сердце, у кого несут крест отцы и дети, находящиеся на войне. Идите за утешением к нему и те, у кого дорогие сердцу находятся не на своей воле, а во вражьем плену. Припадите и вы ко Кре­сту, у кого кормилец — сын или муж — уже сложили головы за Родину нашу. Припадем и все мы к нему кому дорога Роди­на наша многострадальная, несущая также свой Крест... Но прошу вас, православные, не падайте духом, не отчаивайтесь, неся этот Крест безропотно, будем помнить, что за Крестом

последовало воскресение Христово, величайшая радость, ка­кую возвещает нам Св. Евангелие. Крест поведет и нас к по­беде — к воскресению наших охладевающих чувств и слабых дремлющих сил, будем помнить, что и теперь раздаются из Божественных уст Христа Спасителя дивные слова: «При­дите ко Мне все труждающиеся...» Заметим, православные, кого Он зовет, зовет всех труждающихся и обремененных, тех, кто несет Крест... Крест — наша надежда, наша жизнь, наше бессмертие и наше спасение. А посему оставим ради сего все нехорошее в своем сердце. Припадем ко Кресту. Помолимся пред ним за свою Родину, за себя и за всех, кто несет Крест на душе, на сердце и во всей жизни. Припадем к нему с полной верой и надеждой в Господа, что Господь облегчит... Покло­нимся же ему и пропоем все «Кресту Твоему...»" Почему я это пишу, а потому [что], видно, у всех наболело на сердце, никто не мог удержаться от слез, был какой-то всеобщий подъем, и запели все: „Кресту Твоему..." это был какой-то крик наболев­шей души, не забыть мне этих минут. Кончилась всенощная, народ разошелся. А меня сестры отвезли в Троицкое. Не мог я заснуть после всего пережитого. Видел я веру народную, видел и слезную их молитву, видел я этот всеобщий подъем. Грешен, сознаю, и думалось мне: „Эта ли их молитва не дой­дет до Бога". Но Господь готовил испытание нашей веры.

На другой день, т.е. на самый праздник Воздвижения, я служил Литургию, после чего на площади был отслужен от. Настоятелем молебен. А я к 3-м часам прибыл на Смольную Пристань, где по случаю праздника народа собралось еще бо­лее вчерашнего, тысячи — не только из моих деревень, но даже из окрестных. Ни я, никто не ожидал, что могло случиться... Пред началом молебна прочитал я народу Послание Собора, сказал от себя зачем и почему мы собрались. А также при­гласил я весь народ петь. Начался молебен Спасителю и Ка­занской, народ весь пел, молился, молился со слезами, была именно единодушная всеобщая молитва. Под пение сестрами любимых мною стихир „Днесь Владыко твари..." тронулись с крестным ходом. Погода была тихая. Народ пел величание,

когда дошли к парому. Тут я к ним обратился с просьбой не спешить: „Я дождусь всех до одного, а посему буду служить акафист св. Николаю, а вы не торопитесь, все успеете." Но Вы знаете наш народ — кинулся, их и упрашивали и сталкивали с парома, но все авось да небось, с пением „Достойно есть", с иконами первый паром переплыл. Я начал читать акафист св. Николаю. Начал отплывать второй паром, мужчины и сталки­вали, и обливали, ничто не поделали, и вот только на средину выехали, начала в баркасы заливать вода. Народ, находящий­ся на пароме, кинулся к канату и этим совсем перевернули па­ром. Вода хлынула. Что тут произошло, я не могу передать. Крик, шум, слезы стоящих на берегу. А там на 2,5 саженей глубина. Видны были только головы тонувших женщин, ста­рух и детей. Что было со мною, я не знаю. Я кидался, но народ не допустил меня, я и молился, видел, как откачивали народ, а далее не помню. Я очнулся уже в Троицком, меня привезли. Ужасная ночь — слухи один за одним. Кто говорит: „Никто не спасся", кто говорит: „Лишь трое спаслось, а остальные там". Как передавали, всю ночь там был народ и с подсветом искали народ. Что только не передумал я, сознаюсь, были и грешные недостойные мысли, мысли отчаяния. Я думал: „Все потеря­но", не для меня, нет, а для верующих, потому что я слышал издевательства над нашим Крестным ходом. И думалось: „Го­споди, что же это такое, думалось поднять дух народный, а получилось наоборот, была цель напомнить о Боге, а вышло страшно сказать — чуть не до кощунства". И вот тут-то, нахо­дясь в таком положении я и попросил написать Вам от меня письмо, в котором просил Вас приехать к нам и помочь мне в поднятии духа народного и поговорить с ними о Боге. Только на другой день к обеду я узнал истинную правду, что утонули три девицы. Это успокоило хотя народ, а я в душе невольно сказал: „Слава Богу, хотя и утонули [трое]..., двое из них си­рот, а третья — сестра одной из сестер [обители]“. Да, а что сестры бедные переживали. Главное не в том, что утонули, а в том, что это сбылось во время молитвы (прошу объясните мне это), а народ, известно, народ; нашлись и такие, которые

Бог знает что говорили, обвиняли и меня, зачем пошел туда, да и вполне понятно, тут и так во всем не везет, надоело, озло­бился, а тут даже и помолиться, и то... Простите меня, о. Ар­химандрит,... но чем бы Вы объяснили все это,... что бы Вы сказали народу. И я знаю народ, им нужно сейчас же объяс­нить... В таких случаях молчать нельзя, нужно искоренять зло, пока оно мало, пока не возросло. За два дня, в которые я не выходил, много я наслушался. И ввиду этого и ввиду того, что Крестный ход еще не закончен, так как св. иконы после этого случая остались в церкви в Жукове, то я, еще не опра­вившись, положась во всем на волю Божию, не зная как после всех обвинений отнесется ко мне народ, я в Вороново и Жуко­ве послал объявление, чтобы к такому-то времени собрались для продолжения Крест, хода. И когда приехал в Жуково, то меня поразило то, чего я совершенно не ожидал — это их сочуствие и любовь ко мне, оказалось, они боялись за меня. Спасибо им. Спрашиваю: „Как служить?“ Отвечают: „Служи как хочешь, батюшка, мы тебя затруднять не будем". Тогда я на площади отслужил акафист Спасителю, на реке — Нико­лаю Угоднику, а на выезде из Жукова, прежде чем служить, я сказал им следующее: „Жизнь христианина на земле состоит из борьбы со злом, т.е. с врагом рода христианского для того, чтобы через борьбу с ним достигнуть вечного рая на небесах. А так как мы христиане, то и нужно рассуждать о происшед­шем по-христиански: во-первых, где мы были? Были там, где добрым людям желалось устроить св. обитель, там, где сестры хвалят Бога и трудятся во славу Божию, были мы там с Крест­ным Ходом, где пред этим была всенощная, где не одна слеза упала пред св. иконами, где мы [...] молились за Родину; были там, где тысячи народа пред самой катастрофой молились со слезами. И вдруг такой ужас и во время молитвы. Что же это значит? Неужели Господь не услышал наши молитвы и вместо помилования — новые жертвы. Нет, неправда, так рас­суждать нельзя. Пути Господни непостижимы. Не явились ли эти жертвы Искупительной жертвой за наши грехи, ведь вспомните, хотя мы и с усердием молились на всенощной и на

молебне, но как мы жили пред этим, вопроси каждый свою со­весть, ведь дел благих у нас почти нет, „А вера без дел мертва есть", как говорит св. Апостол. Не пострадали ли эти жертвы за всех нас, не переполнилась ли чаша долготерпения Божия так, что потребовалась искупительная жертва. А посему, про­шу вас, не обвиняйте и не ищите виноватого, дабы не впасть еще в больший грех осуждения, виноваты мы все... Ведь и раньше и до этого времени на Крестный ход и пред этим всю ночь ходил паром так же переполненный и ничего не было. А тут на глазах тысячи народа начал тонуть переполненный па­ром, как бы говоря нам словами Христовыми: „Аще не покае­тесь все так погибните". Но заметьте, православные, что здесь и сказалось милосердие Божие, на самом глубоком месте, как вы знаете, сами и были очевидцами, из всего переполненного парома, на котором находилось не менее пятидесяти человек, спаслись старые, дети 8 и 10 лет. Замужние женщины были даже с грудными [детьми] и только утонули трое и заметьте кто, как по выбору, три девицы, три невесты Христовы. Это ли не чудо, это ли не милосердие Божие? И хочется сказать тому, кто мне сказал: „Я не пошел на ваш Крестный ход, вот и цел", да не стоишь ты того, не достоин ты быть искупительной жертвой за нас грешных пред Богом.

Я сказал вам, что жизнь христианина состоит из борьбы со врагом... А жизнь монашествующих, жизнь сестер тем более... Да и подумайте сами, разве ему приятно, что так живут сестры ради Христа, радостно ли врагу? Хваление ими Бога и, что там, хотят устроить св. обитель, конечно, нет, и вот он всеми сила­ми старается выжить, неприятности и скорбь за скорбью на­стигает их. И Господь для испытания допускает это, так как св. место достигается скорбями, „Царствие Божие нудится", — го­ворит нам Спаситель. Накануне враг, видя их терпение, видя, что к ним еще и народ стал ходить для молитвы, начали хо­дить и Крестные ходы, враг последнего, когда народ именно молился со слезами, вы ведь помните это торжество Церкви над врагом рода христианского. И вот, чтобы посрамить нас, чтобы разрушить окончательно св. дело и выжить сестер, он,

по попущению Божию, посылает новую скорбь, от которой се­стры при всей своей любви к Богу, не знаю, в силах ли будут преодолеть скорби и оставаться там. И что же, неужели нам христианам поддаваться врагу и допустить это, неужели дать торжествовать ему над нами? Нет и нет, это будет недостойно нас христиан... А наш долг победить и посрамить его, а также помочь и поддержать сестер в их новом испытании; вспомните историю Иова, где Господь также допустил врагу издеваться, где также были человеческие жертвы, и что же диавол отошел посрамленный. Вот и теперь допустил Господь за наше не­терпение и для нашего вразумления — на глазах тысячи на­рода утонули три безвинные жертвы. Но заметьте, когда они утонули, утонули стремясь ко Крестному Ходу, ища Бога, во время молитвы, это ли не смерть мученическая, это ли не ис­купительная жертва за наши грехи пред Богом. Царство им Небесное... А всем нам, в особенности видевшим, как бы гово­рит Христос словами Евангелия: „Аще не покаетесь, все так по­гибнете". Да будет нам это уроком в жизни. А сейчас возблаго­дарим Господа за наше спасение и за малые жертвы по нашим грехам. И помолимся Ему, дабы Он Правосудный избавил нас от больших бед и спас нашу многострадальную Родину".

Зачем я Вам все это написал, хотя я знаю, что оно не склад­но, знаю, что во многом Вы будете не согласны, а я писал для того, чтобы Вы сказали на моем месте, а сказать тогда было нужно, нельзя оставлять без ответа подобных случаев, и я в то время расстроенный, мог только сказать им это. Сказав им это, я совсем расстроился и когда запел: „С нами Бог", то не мог удержаться от слез, кое-как отслужил молебен. Для чего я это Вам пишу, а для того, что еще хотя и темен наш крестьянин, но у него много хорошего, доброго. И увидел: по окончанию молебна мне сказали: „Пойди, батюшка, в дом, а мы погово­рим", я ушел, а когда меня позвали, то вот что сказали мне: „Мы без тебя тут потолковали и решили все проводить тебя со св. иконами, не дадим же торжествовать врагу, устроим второе торжество". От. Архимандрит, заметьте, как меня это тронуло, я боялся их, а они — наоборот. Я боялся за веру, а они сами до-

бровольно пожелали устроить второе тожество. И вот с пени­ем всего народа мы тронулись, я по дороге читал акафисты, а весь народ пел, поистине получилось второе торжество. Когда пришли в Вороново, то я предложил им за поздним временем воротиться, но они наотрез все отказались и проводили св. иконы в храм, где я отслужил еще молебен благодарственный, поблагодарил их. Жаль, если найдется, да и к несчастью, на­ходятся люди, а они доверчивы, что собьют их.

После того я был на месте катастрофы, служил панихиду по утопшим, был у сестер, что сказать Вам о них, а лишь, что вера спасет их. Я пастырь, и то смалодушествовал было, пал духом, а они немощные во всем покорились воле Божией. Как иной раз замечаешь сам, что многому приходиться учиться самому и у своих же пасомых. Что еще сказать Вам о проис­шедшем. Народ, правда, первое время много говорил, а теперь уже стал и забывать... Но есть которые находятся из [...] шах­теров и молодежи. Но, слава Богу, что еще мало их, а лишь единичные случаи, которые смущают народ, говорят, страш­но сказать, что и Бога нет, что Его попы выдумали и т.п. Вот здесь-то, пока еще не поздно, пока еще зло не возросло, и нуж­ны бы Вы были. Неужели Вам нельзя никак, а как бы сестры и я рады были бы и какую бы Вы громадную пользу оказали на­роду, хотя он пока и хорош, но долго ли злому семени разрас­тись. А какую бы Вы и мне оказали пользу, прошу Вас — нет ли каких брошюр о Боге, хотя я и знаю, есть и у меня, но все это не подходит им, текстами не удивишь, по школьному не удо­влетворишь, а нет ли чего понятного для простого народа, от­куда выписать „О Боге.“, „О вере." и т.п.? Знаю, что Бога можно только чувствовать, но чем доказать им? Вы, именно Вы, вра­щаетесь среди таковых, что Вы говорите, прошу Вас, нельзя ли написать Вам мне хотя немного. Конечно, я со своей сторо­ны говорю, есть и поучения, но чувствую, что все это не то, не удовлетворяет их старое. Большевики и у нас есть. Нет ли чего современного? Выписываю Духовную беседу, но [...] нет ли ка­кого журнала более жизненного в настоящее время, посове­туйте. Тяжело сейчас, а еще тяжелее нашему брату, хотя меня

пока и любят в приходе, но уверенным за себя сейчас быть не­возможно, довольно одному, двум агитаторам расстроить хотя и хороший, но темный народ. А тут у нас еще и неурожай хлеба. Появилась при всей разрухе озлобленность в народе, недове­рие к друг другу. Малейшая искра и все пропало. Научите чем поддержать, ободрить исстрадавшийся, бедный, потерявший терпение народ. Какие только нравственные страдания (я не говорю уже о материальных, которые тоже пали) переносит, видя все это, и к тому же чувствует свою неподготовленность, слабохарактерность, неумение. Есть одно лишь желание дать, но более частью остается лишь желанием. Простите меня за то, что знаю, что этим не хвалятся. Прошу Вас, помогите мне. Не знаю я жизни, чувствую, что не на своем я месте, мне са­мому много еще надо учиться, но лишь вера в Бога, надежда на помощь свыше поддерживает меня. Прошу, простите меня за мое к Вам беспокойство своим письмом. На Вашем поистине многотрудном послушании, знаю Вашу жизнь, сочуствую Вам, потому что знаю, что на Вашем посту Вам еще более при­ходится переживать то, что у нас в тылу лишь отголоски того... Храни Вас Бог для блага Родины, во славу Божию и Церкви, в помощь и поддержку сестер и меня грешного.

Сейчас со станции заезжала ко мне Маргарита Алексан­дровна, да, сознаю, она нужна им, так как они во многом ищут ответа, и, я думаю, она в силах дать им; в особенности они нуждаются, особенно молодые, в начатках и в духовном само­образовании, но с другой стороны, как я думаю, не нужно сра­зу (напишите что), а лишь постепенно со ступени на ступень. Еще прошу Вас напишите им на текст „Кто из вас хочет быть большим, да будет всем слуга“ и еще „Да не хвалихся, прему­дрый, премудростью своею, сильный силою своею и т.п.“ Не думайте, что я этим хочу сказать Вам что-либо, нет, Бог мило­стив. а нужно впредь... Прошу Вас, напишите, не оставляйте и поддерживайте их, хотя дух и бодр, но плоть немощна. А они Вам верят, я и все окружающие видим их жизнь и скорби, а по­сему они вполне стоят поддержки, помощи, а ведь у них кроме Вас нет никого. Скорблю я о них еще в том, что они не запас-

лись хлебом, а у нас неурожай и купить негде, говорил я им, а они: „Бог пошлет." Дай-то Бог, чтобы у них сохранилась эта детская вера в помощь Божию и в Его св. волю, и я верю, что вера спасет их и Господь не оставит ищущих Его. Но, все-таки, повторяю, что помощь и поддержка им необходима. А как бы они и я были рады, если бы Вы приехали к нам, нельзя ли к 26 окт., у нас — престол. Какое бы устроили торжество и Вы сказали бы народу то, чем они больны. Научите как сделать, чтобы отпустили Вас; что касается приговоров, то пока меня еще любят — напишут. А вот как, в каком духе составить про­шение к Епископу и кому, мне ли ехать к нему. Напишите. Про­шу Ваших молитв и благословение.

Остаюсь грешный иерей Борис.