Радуйся, и по смерти своей чудесами прославленный.

Радуйся, звоном колокольным из Святаго угла почтенный;

Радуйся, о немже вся тварь Божия скорбеша.

Радуйся, яко Царь славы явися Сам твою душу святую приняти;

Радуйся, у Престола славы Христу Богу предстоящий.

Радуйся, яко при жизни тебе десятки почтили;

Радуйся, яко по смерти твоей тебе тьмы темей почтут.

Радуйся, преподокбе Феодосие, Иерусалимский присноиерее.

Смиренное кладбище

Вокруг кладбища неоглядный простор. Здесь не покидает ощущение духовной широты, раздолья. Низкая оградка с четырьмя крестами смотрит на четыре стороны света. На холмике часовенка с плоским куполом. Ее поставила по обету раба Божия Параскева, которая по молитвам батюшки исцелилась от онкологического заболевания. Внутри ковчега, как в пещере Гроба Господня, помещение для лампадки. Свечки ставятся на специальную дощечку с дырочками. Раньше их укрепляли прямо в земле, пока батюшка не приснился кому-то: «Вы втыкаете свечи мне в ребра». Земля — живое тело, и батюшка в ней живой. Он испытующе взирает с фотографии на пришедших. Люди трижды обходят оградку с молитвой «Святый Боже». В изголовье крест, с которым батюшку хоронили. Обычно здесь читаются три акафиста: Спасителю, Божией Матери, какому-либо празднику или святому. Батюшка незримо стоит рядом с молящимися и предстательствует за всех, пришедших его почтить.

Раба Божия Татьяна думала, что все попы одинаковые. Прошло много лет с тех пор, как старец Феодосий отошел ко Господу. Он явился к ней во сне и сказал: «Покайся, покайся, покайся».

Проснувшись, Татьяна приняла решение поехать в Минводы, чтобы на могиле попросить у батюшки прощения. Утром Татьяна, Анна и Мария пошли на кладбище. Подходя, услышали прекрасное пение, как будто идет служба. Однако могилка оказалась пуста, лишь женщина рядом приводила в порядок надгробие покойного мужа. Она никакого пения не слышала, но рассказала, что сегодня во сне пришла к мужу на кладбище, а от могилки старца доносятся мелодичные голоса. Подходит, а там служба: священники в белом одеянии, множество народу, и муж ее в толпе. Узнал ее, радостно сказал: «У нас здесь каждый день такая служба».

Женщины умилились. Подошли еще богомольцы. Все вместе они опустились на колени, подгребли снег (дело было зимой) и стали читать акафист Божией Матери «Взыскание погибших». Во время чтения подошло еще много людей, стали сзади на колени, коснулись их, и читающие подвинулись, чтобы дать им место. Во время чтения акафиста никто не поворачивался смотреть, кто пришел. А последний 13-й кондак подошедшие запели, да так дивно, что сердца всех дрогнули. Окончен акафист, женщины обернулись, чтобы поблагодарить гостей за молитву, — но что это? Никого, и снег не примят, не тронут. Но все явственно слышали пение прекрасное, неземное. Тогда они поняли, что это Небожители приходили славить Небесную Владычицу, и Татьяна убедилась, что не все попы одинаковы и о. Феодосий не такой, как все.

Так же, как Татьяна, думала и Антонина из Крымской: «Ну мертвый и мертвый, а они ходят к нему». Однажды пошла с товарками на кладбище. Вдруг остановилась как вкопанная, побледнела, встала на колени, смотрит в сторону кладбища и плачет. Со слезами рассказала, что видела: вышел батюшка с крестом в руках навстречу им и всех благословил. Тут-то она и поняла, что это не просто почивший монах, а великий угодник, имеющий дерзновение пред Богом. Когда Антонина отошла ко Господу, одна из подруг ее видела во сне, что она стоит пред старцем и плачет: «Батюшка, простите меня». А о. Феодосий благословляет ее и говорит: «Прощаются тебе грехи и опаляются».

По левую руку покоится схимонахиня Талида (в иночестве Татиана, в мантии Тавифа). Она переселилась в горние обители незадолго до батюшкиной кончины. Послушница Наталия (Шевченко, в мантии Серафима) также упокоилась рядом со старцем Феодосием. Неподалеку могилка странницы Марии Воскресенской, которая была свидетельницей совместной молитвы батюшки Феодосия с ветхозаветными пророками Енохом и Илией. О ней известно, что до революции по благословению старца Феодосия она пешком ходила в Иерусалим. Вырастила дочь, которая вышла замуж и поселилась в Краснодаре; мать же продолжала нести подвиг странничества Христа ради. Почуяв смерть, приехала в Минводы, пособоровалась, приобщилась Святых Христовых Таин и завещала похоронить ее рядом с отцом Феодосием. Просьба ее была исполнена. Со временем могилка затерялась. Безымянный крест с замазанной табличкой покосился, брошенный холмик зарос бурьяном.

Два года назад из Краснодарского края приехала женщина, знакомая дочери Марии. Она хотела поклониться могиле человека, который воочию видел пророков Еноха и Илию. Раз мирянин такое узрел, значит по смирению был этого достоин, как старица Евдокия Ефремовна сподобилась видеть вместе с преподобным Серафимом Пречистую Матерь Божию, как келейник Михей видел Богородицу вместе с преподобным Сергием Радонежским.

Приезжая ходила по кладбищу, молилась, искала и говорила всем, что могила странницы должна благоухать. По вере ее Господь указал заветное место: от заброшенного холмика внезапно изшел дивный аромат как бы курящегося ладана. Когда отмыли от грязи крест, на табличке проступило одно слово: «Мария». Здесь спит вечным сном человек, до конца исполнивший свой долг, выполнивший данные Богу обеты, без ропота донесший до последней черты свой крест. Упокой, Господи, душу рабы Твоей странницы Марии в селениях святых!

Вокруг о. Феодосия целыми гнездами лежат семьи его послушников, почитателей, тех, кто любил его на земле: семьи Ковалевых, Герасимовых, болящая девушка Наталья со скрюченными ручками, которой батюшка предрек: «Ты будешь книги старинные переписывать». В самом деле, убогая хорошо писала по-старославянски, такой у нее, при немощи ее, был дар. Ее также похоронили недалеко от могилки старца.

16 января 1983 года отошла ко Господу Мария Ковалева (в постриге монахиня Марина). Она работала на огороде и вдруг увидела, как навстречу ей вышел отец Феодосий и благословил: «Читай Евангелие». Она положила земной поклон — выпрямилась, а старца нет. Через три дня матушка Марина слегла и больше не встала. За день до кончины о. Феодосий приснился ей, стал читать отходную, а потом как по усопшей.

В том же году, 10 декабря, окончила земной путь Анна Ковалева (в монашестве Ангелина), которая пришла в Горнюю пустыньку десятилетней девочкой. К концу жизни она ослепла. Однажды они с Дарьей шли в церковь, переходили железнодорожные пути. Вдруг Дарью кто-то оттолкнул в сторону, потом загрохотал товарняк. Когда та очнулась, увидела матушку Ангелину на рельсах в крови лежащую: слепая замешкалась — попала под поезд.

Дарья чувствовала себя виноватой за то, что осталась жива, и безутешно плакала на могиле своей духовной сестры. И предстала ей монахиня Ангелина — легкая, воздушная, только лицо как бы смазано. Так и стояла она над свеженасыпанным холмиком, посылая утешение скорбящей Дарье...

Любовь Михайлова (в постриге инокиня Лидия), которая также девочкой пришла в пустыньку, дожила до восьмидесяти лет. В гробу лежала светлая, странно молодая. «Какая она пришла к тебе, батюшка, такой и уходит к Создателю», — умилялись люди.

Некоторые личные вещи о. Феодосия в последние годы хранились у Веры Никифоровны Майбенко (20.VII.1926 - 21.VI.1995). После войны она переехала в Минводы из Киева. Сразу заметила: ходят по улице бабушки с дедушкой в яркой, не по возрасту, рубахе, со стороны как брат с сестрами. «Какие хорошие старички, дружно дожили до такой старости», — подумалось ей. Познакомившись с ними, она узнала, что это Иерусалимский старец Феодосий и его послушницы.

После смерти последней духовной дочери старца Вере Никифоровне отдали батюшкины вещи: камилавку, топорик, стопочку Богородицы Почаевской, деревянный крест с семью частицами мощей, небольшой мешочек, где зашиты «одежды достойных людей», как говорила Вера Никифоровна. В ответ на просьбу назвать их имена, перечислила: святитель Николай Чудотворец, преподобный Серафим Саровский, великомученица Варвара. Эту ладанку батюшка всегда носил на шее. Сверху нашиты медальончики преподобного Серафима, Спасителя, преподобного Сергия Радонежского, Божией Матери Казанской, иконы «Достойно есть». Когда Вера Никифоровна выходила из дому, всегда брала от старческих святынек благословение. У нее хранились две его редчайшие фотографии — в белой рубашке, последнего года жизни, и в гробу, окруженного духовными чадами.

А с батюшкиным облачением было так. Вера Никифоровна рассказала, что когда о. Феодосий скончался, послушницы не знали, куда отдать старческую одежку. Стали усердно молиться, и Господь указал им один монастырь. Там старые схимники по очереди донашивали облачение. Умрет один, по молитве передают другому. Когда последний владелец одежды умер, таинственный голос повелел отвезти одежду в Ростов, где проживал почитатель старца раб Божий Кузьма.

Накануне Кузьма видел сон, будто пришел на дорогую могилку, а там вырос дуб, да такой толстый, что лишь 16 человек обхватить могут. В стволе крестообразное дупло, там бурлит источник огненный. «Испей, Кузьма, водицы», — сказали ему. Проснулся, а в дверь стучат: принесли батюшкино облачение. Кузьму постригли во иноческий чин и он стал отцом Филиппом, в честь апостола Христова.

В 1981 году Вера Никифоровна похоронила мужа. Более десяти лет она жила одна, потом тяжело заболела. В последние месяцы лицо ее было как восковая маска. Смерти не страшилась, принимала свой жребий с покорностью, до последних мгновений говорила: «Слава Богу за все». Похоронена неподалеку от старца Феодосия рядом с мужем. На черном гранитном памятнике по ее завещанию выбиты слова: «На все воля Божия». После смерти открылось, что Вера Никифоровна была в тайном постриге, ее имя пред Господом — монахиня Вонифатия. Батюшкины святыньки перешли в храм Покрова Богородицы города Минеральные Воды.

«Матушку Вонифатию я знала с 1967 года, когда началась моя трудовая жизнь, — вспоминает раба Божия Н. — Это была добрая, приветливая, подельчивая душа.

Делилась даже кусочком хлебушка, а если было что получше, никогда не спрячет, разделит с тобой от чистого сердца. Меня она называла ласково «Наталочка». У нее своих деток было четыре доченьки и один сынок. Она притягивала своей простотой, бескорыстием, незлобием. Для всех была матушкой.

В 1975 году по семейным обстоятельствам я вынуждена была выехать из Минвод и до 1988 года с Верой Никифоровной не общалась, но в сердце всегда носила подаренное ею тепло. Думаю, что многие люди, однажды пообщавшись с ней, испытывали то же самое.

После землетрясения в Армении, когда я пошла в храм, чтобы поблагодарить Господа за милость, оказанную мне и моей семье, Вера Никифоровна сама подошла ко мне. С тех пор она становится моей наставницей в христианстве. Именно она привела меня к Господу, ненавязчиво поучала и сделалась для меня духовной матерью. В 1994 году после смерти родной мамочки я еще больше привязалась к ней, но через год моей незабвенной старицы не стало. Для меня это была тяжелая утрата. Только после ее кончины я узнала, что она монахиня.

Старица Вонифатия была немногословна, никогда не лезла в душу, не навязывалась, никого не осуждала, а если при ней велись такие разговоры, старалась незаметно уйти. Очень почитала батюшку Феодосия, давала мне рукописные тетрадки с его житием, показывала фотографии. Приезжали почитатели старца из разных городов, и она водила их на могилку.

Сейчас я общаюсь с одной из ее дочерей, Любашей. Она похожа на свою маму и внешне, и внутренне, такая же трудолюбивая, отзывчивая на чужую беду.

О Николае Дмитриевиче Жученко ничего нового сообщить не могу. Мне назвала его имя одна беженка из Грозного. Он до сих пор живет в Чечне, при храме Архистратига Михаила (русский храм в городе один). Письмо ему можно передать только через кого-то, кто едет в Грозный, и так же получить ответ, потому что сами знаете, какое там сейчас положение. Он тоже знал отца Феодосия».

Николай Дмитриевич также имел у себя вещи старца, которые затем передал одному грозненскому священнику. Это кусочек веревочки, с помощью которой в последние годы батюшка вставал с кровати, несколько волосинок из его бороды, лоскуток белого платка. «Об этом лоскутке — разговор особый. Однажды отец Феодосий молился вместе со своими духовными детьми, и на них опустился плат. Впоследствии его, как святую реликвию, разорвали на кусочки и развезли по России»¹.

Батюшка Феодосий все про нас знает: кто к нему на могилку идет, кто только собирается. Он и мысль эту спасительную в разум человеку влагает. Приходя сюда, мы в буквальном смысле слова в гостях у великого старца, и он всячески заботится, чтобы хорошо нас встретить, угостить. Какая бы ни была погода, как бы ни хмурилось небо, обязательно хоть один солнечный лучик проскользнет в щелочку между туч, ласково приветит и скроется.

Однажды три женщины поехали помолиться на могилку, знали: если придешь сюда с вопросом, уйдешь если не с ответом, то обстоятельства обязательно так сложатся, что найдешь единственно верный выход.

¹ Иерусалимский старец // Провинциальная газета. Литературно-публицистическая газета, г. Ставрополь [1994], № 4

Дело было к вечеру, смеркалось. Стоят, читают акафист. Вдруг видят: через поле быстрым шагом идет старушка, на вытянутых руках несет прихваченную полотенцем дымящуюся кастрюлю только что сваренной каши. «Задремала, смотрю, батюшка к постели подходит, — поведала она. — Вари, говорит, кашу, да на могилку мою неси, да три ложки захвати, там у меня гости голодные. Я ведь рядом живу, он мне часто такие послушания дает...»

Еще при жизни о. Феодосий имел власть над духами злобы. Вспоминала м. Ангелина (Донченко): «Однажды я приехала к отцу Феодосию, а к нему привезли больную женщину. Ее всю мучило, корчило, косило, кривило и начался приступ. Так ее било, что ее никто не мог удержать. Родные ее плакали, просили у отца Феодосия помощи. Она лежала на дворе, и мы все смотрели на нее, а дедушка нам сказал: «Читайте Иисусову молитву, чтобы бес, исходя из нее, не вселился в кого другого». И мы все читали молитву. Дедушка взял крест, зажег свечу и три раза обошел больную, и все время говорил: «Сам Христос Господь повелевает: выходи из нутра Марии!» Три раза повторил. И когда в третий раз сказал это, она как бы задрожала и стал выходить изо рта то ли дым, то ли пар, я так и не поняла, я боялась смотреть. Из нее шло изо рта клубом, клубом. И когда прекратилось, то она лежала как мертвая. А потом ее отнесли в комнату и она долго спала, а когда проснулась, дедушка сказал: «Дайте ей покушать». Сама она ничего не знала, как исцелилась, ей все рассказали. И как она падала в ноги отцу Феодосию, рыдала от радости и благодарила старца. И родители ее благодарили со слезами. Он ее благословил, а на другой день исповедовал и приобщил. И строго сказал ей, чтобы никогда не ругалась черным словом и никогда никого не проклинала, даже животных, чтобы Господь хуже не наказал. А потом как она чтила отца Феодосия, часто приезжала, привозила ему всего-всего, а он тут же и раздавал. Она часто падала ему в ноги и благодарила Бога и отца Феодосия за исцеление».

После кончины власть старца усилилась, и на могилке можно видеть сегодня многих одержимых. Вот ведут порченую жену, она упирается: «Ой, куда вы меня ведете, к патлатому, ой не хочу, он меня сожжет». Потом упала: «Побежали беленькие, красненькие, черненькие!» Встала свободная от беса.

Иногда Бог попускает диаволу войти, чтобы человек не погиб в нераскаянных грехах и, неустанно мучимый врагом, постоянно обращался к Богу. Каждый год 8 августа, в годовщину смерти о. Феодосия, из города Грозного приезжает женщина. Пока священник служит панихиду, она кричит, мяучит, потом утихает. Этого ей хватает на год, потом опять надо сюда ехать.

Вот что наблюдала на могилке великого старца наша современница и рассказала об этом в ставропольской газете. «Где-то на середине акафиста женщина, стоявшая неподалеку от входа в оградку, упала без чувств. Другая, находящаяся рядом с ней, стала окроплять и умывать ее святой водой. Некоторое время обморок продолжался, но вдруг раздались резкие звуки, полусмех-полурыдания, и бесноватая стала выкрикивать: «Замолчи! Хватит читать! Все равно я ее задушу, убью! Однажды уже отмолили, опять хотите отмолить? Не получится. Я ей жить не дам...» (Из этих слов было понятно, что речь велась от лица беса, сидящего в женщине, который, видимо, уже не раз толкал свою жертву на самоубийство.) Голос звучал неестественно, сдавленно, будто говорила не она вовсе (впрочем, так оно и было).

Звездное небо величественно возвышалось над землею, и эта величественность еще больше сплачивала молящихся людей. Все стояли плотным кольцом, держа в руках горящие свечи, и над ночным кладбищем неслось: «Радуйся, Михаиле, Великий Архистратиже, со всеми Небесными Силами!» Девичий хор своей слаженностью и музыкальностью подчеркивал красоту и силу акафиста. Наступил — и это почувствовали все — момент особо сильной благодати. Об этом свидетельствовали и усиливающиеся крики бесноватой женщины: «Замолчите, не мучьте меня!»

Вдруг от противоположной стороны ограды взвыл еще один голос. Это не был голос человека. Так кричит дикое животное, приготовленное к закланию. Толпа людей вздрогнула, как единый организм, зашевелилась, заволновалась. Многие стали истово креститься, со всех сторон слышалось: «Господи, помилуй!», «Спаси, Господи», «Пресвятая Богородице, помилуй нас!»

Я обернулась. Выла молодая женщина. Она сжала кулаки, ноги ее подкосились, лицо судорожно сморщилось, вся она напоминала какую-то страшную старуху, хотя была довольно молода. Теплый платок был повязан до самых бровей. Она выла исступленно: «Не хочу-у-у! Не хочу-у-у! Замолчите все! Благодать, благодать пошла! Не хочу-у-у!»

Люди, стоящие вокруг часовни, заволновались уже всерьез. Некоторые наши побежали в автобус. Мне тоже захотелось скорее уйти, но что-то удерживало.

Беснование тем временем усилилось. Справа от меня вдруг громко зарыдала высокая молодая девица: «Матушка, Заступница, помоги!» - стала выкрикивать она, хватаясь за ограду худыми пальцами.

«Я не хочу выходить! — кричала от имени своего беса женщина в старушечьем платке по брови. — Не хочу выходить и не буду! Хочу жить в ящике, забитом гвоздями. Забейте, забейте его! Закройте крышку, нелюди! Что же вы делаете?!»

Она вдруг вцепилась обеими руками в огромный мраморный крест, недавно установленный на могилке старца Феодосия валаамскими монахами, и стала раскачивать его: «Ба-тю-шка Фе-о-до-сий!» — кричала она в такт раскачиваниям. От входа в оградку неслось: «Явились сюда акафисты читать. Марш отсюда, марш! Дорожку в монастырь ей стелешь? Не выйдет. Один уже стелил, да не вышло. И у тебя не выйдет (эти слова обращались к читавшему акафист священнику). Задушил, задушил благодатью! Неужели не видишь, как мне плохо?!»

Взволнованные люди молились уже почти в полный голос: «Помилуй, Господи!» Батюшки продолжали читать акафист — теперь уже старцу Феодосию. Хор молитвенно пел, стараясь не поддаваться общему волнению. Крики и вой становились все более душераздирающими. Я уже совсем было собралась убежать, сердце стучало, дрожали руки и ноги. Одна женщина сказала: «Нельзя уходить! Стой и читай непрерывно Иисусову молитву. Сейчас здесь кружатся страшные бесы. Нельзя двигаться. Они выходят и ищут, в кого вселиться. А когда волк рыщет возле стада, овцы не разбегаются поодиночке, а теснее сбиваются вокруг пастуха...»

«Ни в коем случае не уходите, — поддержала ее другая пожилая женщина, — молитесь, читайте «Да воскреснет Бог», а главное — смотрите. Смотрите и слушайте. Слава Господу, что он являет нам такое чтоб мы не забывали Его. Л то живем в миру и думаем, что все хорошо. Я вот провела полгода в женском монашеском скиту, там такого насмотрелась, похлеще, чем здесь. Хорошо, что Господь показывает нам это...»

Все вокруг по-прежнему молились. Многие попадали на колени (прямо на холодную землю), легли лицами вниз и не поднимались. Горели свечи. Мерно звучали голоса священников. Курился полупрозрачным колышущимся облаком ладан. Звезды стояли над молящимися паломниками, над беснующимися женщинами, над старым кладбищем, затерявшимся в зарослях ветвистых деревьев, над чернеющими в ночи кустами, в которых ворошились потревоженные людьми черные вороны... Было холодно и величественно. Сам Господь говорил с людьми. Благодать действительно сошла огромная, страх и восторг охватили души молящихся. Страх — адовых мучений, ожидающих погрязших во грехе маловеров. Восторг — молитвенного общения с Богом, дающего надежду на спасение.

И среди этого величия звучал голос батюшки: «Блажен чтый и слышащий словеса пророчествия, и соблюдающий писанная в нем: время бо близ...»

Не знаю, как другие, но я, быть может, впервые в жизни молилась по-настоящему. Искренне, со страхом Божиим. Эту молитву я не забуду никогда, как и эту ночь, которая перевернула в каком-то смысле всю мою жизнь...»¹.

¹ Иерусалимский старец// Провинциальная газета. Литературно-публицистическая газета, г. Ставрополь | 1994|, №4.

«Когда вы возжигаете при моем гробе светильники, то сие делаете для собственного спасения, ибо вы тогда возбуждаете меня к ходатайству за вас пред Господом», - открыла в сонном видении святая Марфа, мать преподобного Симеона Дивногорца (память ее 4/17 июля). Вот и батюшка Феодосий молится за всех, его поминающих, и подает им помощь свою. Многих он приводит на свою могилку путями неведомыми, человеку недоступными, дабы душа снискала спасение.

Имуще же тя, изрядный угодниче Христов Феодосие, врачевателем и воем Христовым на супротивныя, зело надеемся на вспоможение крепкое твое и призываем тя молитвенно тако:

Радуйся, неоскудный сосуде смирения;