Языческое техно: возвращение к корням

«Музыка хаус – это как религия. Она требует обращения».

Фрейзер Кларк, клуб «Мегатриполис» (Fraser Clark, «Megatripolis»)

«В идеале наша музыка должна помочь людям перейти на высшие уровни сознания».

Вилл Син, Шамен (Will Sin, Shamen)

«С приходом техно появилась потребность в освоении новой духовности».

Филл Хартнолл, Орбитал (Phill Hartnoll, Orbital)

На сегодня у музыки техно много названий: «языческое техно» («techno pagan»), «футуристическое техно» («techno futurist»), «зиппи» («zippie»), «трайбал» («tribal» – «родовой», «племенной») и «фести-рэйв» («festy-rave»*). На самом же деле она представляет собой удивительный сплав рэйв-культуры, политического радикализма и учения «Новой Эры» (в ее постпанк-проявлениях: «путешественники» («travellers») и «крастиз» («crusties»), Результатом стало рождение новой танцевальной культуры с уклоном в область шаманизма, возрождение интереса к музыке, которая могла бы изменять сознание человека. Во многом это можно назвать возвратом в век психоделических наркотиков и наркотических утопий Тимоти Лири. Но на этот раз психоделическая культура уже не ориентирована на одно-единственное поколение. Ее представители – люди, пользующиеся компьютерами. Возникла она без помощи звезд-музыкантов с гитарами в руках. Языческое техно делается на мощных синтезаторах и электронных ударных (драм-машинах). Слушают его через наушники CD-плеера в ночном клубе. Живые концерты – редкость.

Термин «языческое техно» был выдуман Фрейзером Кларком (Fraser Clark), издателем «Энциклопедии психоделики» и основателем лондонского ночного клуба «Мегатриполис». Он дает очень точное определение данной субкультуре, которая черпает вдохновение в дохристианских временах и одновременно использует технические достижения XXI века. Техно берет свое начало из музыки хаус, возникшей в 1980-х годах в Чикаго. С тех пор у него появилось множество разновидностей: гараж-хаус, хардкор, хип хаус, аксид хаус, трайбал, транс, эмбиэнт и, наконец, техно.

Строго говоря, техно пришло из Детройта в середине 80-х годов и соединило в себе ритмы черной городской Америки с электронной музыкой Европы. Особое влияние на нее оказала немецкая команда Крафтверк (Kraftwerk). Одновременно в Чикаго с использованием синтезатора «Роланд ТБР303» была разработана очень похожая версия – аксид хаус («кислотный дом»). Басы и запрограммированные в машину сэмплы создавали эффект гипнотической музыки.

Рэйв и экстази

В 1988 г. техно и аксид хаус стали лейтмотивом британского «Лета любви» («Summer of Love»): пустые здания с обширными помещениями внутри и открытые площадки были оснащены гигантскими акустическими системами и светотехникой. Толпы, доходящие до 5000 человек, принимали участие в рэйв-вечеринках, длящихся всю ночь. Наркотиком на этих тусовках стала не ЛСД, а экстази (ecstasy) – психоделический амфитамин стимулирующего действия, который наполняет чувством блаженства, нежности, любви к ближним и дает ощущение неисчерпаемой энергии.

Поскольку экстази был психоделическим препаратом, «приход» от него напоминал «приход» от ЛСД. В книге «Экстази: пишется с буквы Э» («Е for Ecstasy») Николас Саундерс рассказывает: «Сочетание наркотика с музыкой и танцем рождает состояние, подобное трансу шамана или религиозному экстазу». В ноябре 1992 г. доктор Расселл Ньюкомб, выступая с докладом об экстази в Лидсе (Англия), утверждал, что рэйв-дискотека – это своеобразная религиозная церемония, где микшерский пульт диджея – алтарь, а сам диджей выполняет роль священника. Рэйв – нечто вроде «поклонения богу высших уровней сознания», – заключил ученый.

Идеальный рэйв – это когда наркотик и музыка работают в одном направлении: тогда чувствуется, что вся толпа составляет единый живой организм. Наркотик постепенно размывает четкую грань между реальным и ирреальным, между «моим» и «их», в то время как гипнотическая музыка с ритмом в 130–140 ударов в минуту трансформирует сознание.

В книге «Экстази: пишется с буквы Э» Саундерс, в прошлом хиппи, описывает, как он в первый раз принял экстази на рейв-вечеринке:

«Я начал танцевать, как обычно, следил за своими движениями, наблюдал, как танцуют остальные. Я отдавал себе отчет, что мне за тридцать, что старше меня здесь никого нет. Затем незаметно для себя я расслабился, расплавился в танце, почувствовал себя частью единого целого. Мне не нужно было следить за собой. Меня любили здесь таким, какой я есть. Что бы я ни делал – все было уместно. Каждый был самим собой. Все будто праздновали свое освобождение от условностей нашего нервного общества. Каждый радовался своему личному «пространству». Я легко мог посмотреть в глаза любому человеку – никто не отводил взгляда. Никто не разговаривал, люди танцевали, не касаясь друг друга. Лишь иногда следовало мимолетное объятие. Но я чувствовал себя частью единого целого. Это было некое религиозное, возвышающее чувство единства, которое до этого мне доводилось ощутить лишь один раз...».

Виртуальная реальность

Техно-музыка также свидетельствует об изменившемся восприятии новых технологий. Рок традиционно тянулся ко всему первозданному и первобытному: основа музыки была самой что ни на есть простой, музыканты подозрительно относились к компьютерам, базам данных и синтезаторам. Воспитанное на компьютерных технологиях новое поколение было свободно от всех предрассудков. Как было раньше? Подросток бренчал на гитаре перед большим зеркалом гардероба. На смену ему пришел подросток с синтезатором и начиненным сэмплами компьютером. Не получив ни одного урока музыки, он может красть звуки у богатых и знаменитых и создавать собственные фонограммы в тиши своей спальни. При этом он фанатеет от виртуальной реальности, киберпространства и компьютерных сетей*.

Многим «пионерам» «силиконовой долины» сейчас за сорок. В 60-х годах они были хиппи. Сегодня эти граждане мира во многом идеализируют компьютеры: виртуальная реальность открывает широкие горизонты для разума. Информационные сети сулят свободный доступ в любой уголок мира, свободу слова и мировое единство. Мир электронных кабелей, прежде устрашавший и наводивший на мысль об «обесчеловечивании человека», ныне кажется «своим и родным». Чтобы знать, что происходит в этом кибермире, вы читаете не «Роллинг Стоун», не «Спин», а «Мондо 2000» или «Вайерд», в которых можно найти интервью с техно-исполнителями, авторами киберпанка и хакерами. И вот уже техно воспринимается как музыка будущего.