Отсутствие у большевиков четких нравственных ориентиров рождало, естественно, пренебрежение к святыням других людей.

Иконы из общественных мест демонстративно выносились на улицу, сваливались в кучу, обливались бензином и сжигались.

В эту чудовищную свалку попали сотни тысяч уникальных творений древних русских мастеров, искуснейшие произведения церковно-прикладного искусства. Древнейшие иконы ставили вместо выбитых оконных стекол, ими мостили грязные проходы, их использовали в качестве дров.

Удаление икон из общественных мест производили в часы особенного скопления народа, сопровождая эту процедуру гнусными выпадами против религии и Церкви.

При составлении описей церковного имущества местные власти часто отбирали богослужебные облачения, снимали серебряные ризы и украшения с икон, Евангелий и употребляли их в утилитарных целях.

Кое-где на местах отобранные в храмах облачения, архиерейские мантии, платы (илитоны) с престолов перешивались на революционные флаги и, как будто специально для оскорбления религиозного чувства верующих, вывешивались на самых людных улицах.

В Петрозаводске в помещении крестовой архиерейской церкви был устроен маскарад, на который явились двое участников в ризах, архиерейских митрах, с крестами и кадилами в руках и с папиросами в зубах. «Актеры», без сомнения, имели прямое отношение к местной следственной комиссии, из которой только и можно было получить богослужебные предметы.

На антирелигиозных собраниях открытым голосованием решали вопрос о существовании Бога.

С надгробных памятников верующих людей срезали кресты (В. Соловьев на Новодевичьем кладбище в Москве, Н. Гоголь).

„Неужели у нас, атеистов, нет сил разработать все возможные сюжеты для борьбы с религией, где не нужно никакого издевательства — беспомощно разводят руками антирелигиозные активисты

Видимо, в самом деле, нет, но скорее всего они не очень-то и озабочены поиском таких сил и форм, как не заботились они об этом и при своем отце-основателе.

РЕЛИГИОЗНОЕ ВОСПИТАНИЕ

Насколько легко все было с атеистическим воспитанием, поддерживаемым антирелигиозной властью, настолько сложно было с воспитанием религиозным.

В новом советском законодательстве говорилось об обучении религиозным истинам «частным образом», о возможности обучения детей родителями, без привлечения к этому других лиц.

Некоторое время после революции дети посещали частные уроки Закона Божия.⁾

Иногда создавались церковные хоры, исполнявшие светские и даже революционные песни, но наряду с этим — песни нравоучительного характера и традиционно церковные хоровые произведения.

Создавались самодеятельные драматические кружки, в которых ставились пьесы, оперетты и «драмодекламации» на церковные темы.

Священники иногда организовывали клубы, религиозные дискуссии с непременным церковным элементом.

В Петрограде было до 60 детских кружков, объединенных в одну организацию при «Братстве приходских советов», которой руководили лаврские монахи.

По благословению митрополита Вениамина, почти во всех церквах для детей были заведены специальные кресты, хоругви, иконы, облачения. Тысячи ребят шли впереди крестных ходов в протест против гонения на Церковь и участвовали во всякого рода церковных торжествах.

Для юношей и девушек Киева и Петрограда были восстановлены «христианские союзы учащейся молодежи».

Верующие родители объединялись в «родительские комитеты». На пасхальной неделе весной 1918 года были устроены детские крестные ходы в ряде городов. Но... Все это существовало недолго и носило полулегальный или нелегальный характер.

Положение с духовным образованием было вовсе катастрофичным. 6 сентября 1918 года все духовные учебные заведения (академии, семинарии, всего около 300) были закрыты. С их закрытием прекратился приток новых подготовленных кадров на священнослужительские места во всех епархиях Русской Православной Церкви, равно как была остановлена научная разработка богословских и церковно-исторических тем. Закон Божий был исключен из общеобразовательных школ.

Большевики были в данном случае достаточно логичны и последовательны.

«Перекрыв каналы воспроизводства религии в новых поколениях, — рассуждают они, — мы лишим религиозные организации притока новых сил, заранее предопределив их угасание».

По Декрету выходило, как отметил в свое время профессор Н. Кузнецов, что никому из людей, понимающих великое значение религии, нельзя открыть частное учебное заведение, в котором учащиеся, кроме занятий общими предметами, могли бы всесторонне изучать христианство или на уроках Закона Божия слышать о Христе.

Подобное отношение к религии не имело ничего общего с объявленной свободой совести. Свобода совести, как она понимается и осуществляется в разных странах, не препятствует Церкви жить по своим внутренним законам, владеть имуществом, защищать свои интересы в суде, устраивать духовные учебные заведения.

Большевистский Декрет можно в этой части объяснить только чудовищным извращением самого понятия свободы совести.

«Нужно надеяться, — говорил в своем выступлении профессор Кузнецов, — что народные комиссары еще раз обсудят этот, по-видимому, очень спешно изданный декрет и, приняв во внимание желание народа, от имени которого они действуют, его отменят»

Как же! Отменят! Комиссары спали и видели, чтобы люди вообще никогда и нигде не обучались и не обучались религиозным истинам, но так как они прекрасно понимали, что этого им не достичь даже в том случае, если к каждому свободному человеку приставить по красногвардейцу, то они стремились как можно сильнее ограничитьпроцесс религиозного обучения.

17 февраля 1918 года Наркомпрос упразднил должности законоучителей. Одним росчерком пера тысячи священнослужителей, для которых преподавание религиозных дисциплин являлось источником жизни, были выброшены «за штат», выселены из квартир, оставлены без всяких средств к существованию.

В г. Старицы Курской губернии большевики начали осуществление этого декрета еще до его издания. Еще в ноябре они захватили Духовное городское училище, а смотрителю училища отцу Некрасову с большим семейством было предъявлено требование срочно убраться из квартиры, не дав даже суток на сборы. На улице — холод, наступала зима. Депутация жителей города к большевикам, в защиту священника, успеха не имела.

Законоучители начали искать места в конторах, канцеляриях, в продовольственных организациях. К Петроградскому митрополиту Вениамину явилась депутация бывших законоучителей с просьбой разрешить им носить светскую одежду, так как им приходилось выполнять такие работы, при которых духовное облачение стесняло. Митрополит удовлетворил их просьбу.

Не было ясно: что понимать под фразой «религии можно обучаться частным образом».

В Рязанский губернский исполком поступило заявление от епархиального совета: „Многие из рязанских граждан обращаются с просьбою к епархиальному епископу и в епархиальный совет в текущем же феврале начать обучение их детей православному вероучению в Рязанском епархиальном кафедральном соборе во внебогослужебное время, так как преподавания этого вероучения в силу декрета об отделении Церкви от государства в школах нет, а преподавать его дома они не имеют возможности".

Признавая просьбу граждан заслуживающей удовлетворения, епархиальный совет просил исполком уведомить, нет ли с его стороны препятствий к тому, чтобы в соборе начать обучение детей христианскому вероучению.

Исполком авторитетно разъяснил малосознательным церковникам:

«С отделением школы от Церкви преподавание каких бы то ни было религиозных вероучений ни в коем случае не может быть допущено в государственных, общественных и частных учебных заведениях, за исключением специально богословских

Между тем губернскому отделу юстиции доподлинно известно, что служители культа в Рязанской губернии продолжают преподавать Закон Божий группам детей дошкольного и школьного возраста, собирающимся в церквах, молитвенных домах и даже в домах частных лиц.

Такое преподавание Закона Божия недопустимо по одному тому, что по точному толкованию Декрета СНК от 23 января 1918 года и составленной Народным Комиссариатом Юстиции инструкции, церкви, молитвенные дома, костелы, кирки, синагоги и т п. передаются верующим обществам культа в бесплатное их пользование только для совершения в них богослужений и других религиозных обрядовых целей культа, а никак не для преподавания в них собирающимся группам Закона Божия, тем еще более недопустимо преподавание Закона Божия теми же служителями культа детям дошкольного и школьного возраста в частных домах, так как такой способ преподавания Закона Божия в частных домах равносилен восстановлению упраздненных декретом СНК духовных училищ; что же касается предусмотренного декретом преподавания специально богословских предметов, то таковое может быть допустимо в устроенных с разрешения Советской власти особых помещениях только для граждан не моложе 18-летнего возраста, сознательно могущих разобраться в данном вопросе. Губернский отдел юстиции, в виду вышеизложенного и в целях пресечения в корне группового преподавания служителями культа Закона Божия, как в церквах, так равно и в домах частных лиц, полагал бы: воспретить групповое преподавание детям Закона Божия, где бы таковое ни происходило, под страхом ответственности совсей строгостью революционных законе в».

На этом рязанская история не закончилась. Запрос переслали в Народный Комиссариат Юстиции, затем он был передан в Комиссариат по Просвещению, и оттуда в Рязань было переслано верховное мнение: преподавание всех вероучений в частных домах или церквах никоим образом не разрешается детям до 18 лет.

Дома Закону Божию обучать своих детей нельзя, в храмах — тоже, богословских школ нет. Точка.

Справедливости ради, надо сказать, что после закрытия всех духовных школ, по особому разрешению Наркомпроса в Петрограде было открыто богословско-пастырское училище, а в декабре 1918 года — даже богословский институт, но они просуществовали только три года, сделали один выпуск (23 человека) и были закрыты.

«Нельзя отрицать, — писал один автор, — что революционное законодательство в отношении религиозного обучения достигло весьма больших ограничительных результатов. И если конечная цель вероисповедной политики новой государственности, по заявлению ее руководителей... заключается в... ликвидации „религиозных предрассудков", то данная законодательством постановка вопроса о религиозном обучении обещает в значительной степени приблизить достижение означенной цели».

В течение 38 лет после Декрета духовное образование в нашей стране отсутствовало. Старая профессура за это время отошла в лучший мир, традиции духовного образования были прерваны. Не стало духовного образования, не стало, естественно, и духовного просвещения.

УСПЕХИ АТЕИСТОВ

Красногвардейские методы церковной реформы придали Православной Церкви ореол гонимой, мученической и тем самым притягательной и влиятельной. Под церковные хоругви начали стекаться тысячи ранее стоявших в стороне от Церкви людей.

«Новая жизнь» в статье «Черная опасность» отмечала, что «место Церкви не занято в чувствах народных масс. И отсюда, — предупреждала она, — серьезная опасность революции».

Повсюду, как свидетельствовали газетные сообщения, наблюдался небывалый наплыв желающих повенчаться и причаститься.

Около Александро-Невской Лавры в Петрограде, во время крестного хода 21 января 1918 года, собралось около 500 тысяч человек. Такое стечение народа имело место без объявления о предстоящем церковном торжестве. Многочисленные плакаты на фасадах домов столицы извещали о другом: об успехах революции и о мерах советского правительства по утверждению диктатуры пролетариата. О крестном ходе люди узнавали порой из случайных разговоров.

По самым скромным подсчетам, в майских церковных торжествах, возглавленных Патриархом Тихоном в Богородском (ныне — г. Ногинск), принимали участие не менее 10.00 богомольцев из окрестных сел. Слова приветствия жителей Богородска Патриарху говорят далеко не о симпатиях к безбожным большевикам. «... Всемилостивейший Владыко! Граждане г. Богородска и окрестных сел, движимые желанием и чувством сыновней любви к Церкви Христовой и родине, раздираемой нашествием внешнего врага и внутренним нестроением, с Вашего благословения, помолившись Господу Богу в Богоявленском соборе г. Богородска, крестным ходом из девяти храмов, при громадном стечении молящихся, с участием Высокопреосвященнейшего Владыки архиепископа Американского и Алеутского Евдокима, представители духовенства и мирян, участвующих в торжестве приходов, свидетельствуем любовь народа к Богу и Его Церкви и тот подъем великого духа православной христианской веры, объединивших всех во Христе сущих, в сей день народного моления.

Святейший Владыко! Поборник за веру и Церковь Христову! Мужайся и поборай. Мы с вами. Мы все за Христа и Церковь, за всю паству Вашу. Да укрепит Бог Вас и собравшихся с Вами в Поместном Соборе Православной Российской Церкви, да продлит жизнь Вашу и жизнь всех членов Собора, на пользу Церкви Христовой и утешение православным христианам». «Мне два раза в последнее время пришлось служить на окраинах Москвы среди исключительно рабочего населения, — писал протоиерей И. Восторгов. — Завтра я служу в таком же приходе. Священника, который меня пригласил служить, я спросил: о чем полезно по местным условиям там проповедывать? Священник отвечал, что надо поблагодарить и похвалить рабочих: они больше, чем в прежние годы, переполняют теперь храмы, они с особым в нынешнем году усердием принимали у себя в домах на Пасху духовенство с молитвою, и в „иудин день", т. е. в иудин праздник 1 мая, назначенный в оскорбление нашей веры на Великую Среду, не пошли за слугами Иуды. А те, которые шли по приказу и принужденно, приходили потом на исповедь и каялись. То же самое видел и я сам в других окраинах города, где приходилось совершать богослужение».

Во время заседаний епархиального съезда в Петрограде произошел такой случай.

Когда присутствовавший на съезде «товарищ» корреспондент позволил себе сказать, что он не может назвать председателя съезда отцом и потому называет его гражданином, среди мирян поднялась буря негодования. Несмотря ни на заявление председателя, что он не считает себя оскорбленным, ни на просьбы ряда лиц из духовенства простить корреспондента, собрание не успокоилось, пока «товарищ» по требованию мирян не удалился из зала. Или вот еще картинка. Общее собрание членов потребительского кооператива деревни Большая Любань в Новгородской губернии единогласно постановило выделить из прибыли кооператива на текущий год 5 тысяч рублей для приобретения колокола в местную церковь."

Петроград, Москва, Рязань, Саратов, Одесса и многие другие города, даже Орехово-Зуево, этот революционный центр, — грандиозными крестными ходами показали силу пробудившегося религиозного чувства.

Начали поговаривать о том, что Декрет и тактику власти по отношению к религии необходимо изменить. Большевики перенесли центр тяжести гонения на духовенство, расчитывая при этом, видимо, что, оставив паству без пастыря, они заставят отойти от Церкви и ее. Но попытки эти имели незначительный успех. В городах, культурных центрах, заметно было явное тяготение к Церкви, даже в среде тех, кто прежде сторонился ее.

Отовсюду стекались вести об образовании союзов ревнителей Православной Церкви, союзов приходских советов и т. п.

Газета «Раннее утро» отмечала и пыталась объяснить довольно неожиданное для творцов революции усиление в народе религиозности.

«В моменты революции лицом к лицу становится человек с трагизмом своего бытия. Оттого и есть какая-то мистическая связь между революцией и религией, хотя первая отвергает последнюю. Оттого у нас бескрестному походу большевиков пресекли дорогу крестные ходы».

Серьезно, трагично и религиозно стало в России после мимо-, летного карнавала большевиков. Революция «перестала быть политической, не стала социальной, но зато могуче всколыхнула внутренний мир человека»."

Жестоко враждовавшие друг с другом органы социалистической печати поразительно сходились между собой во враждебном отношении к Церкви и религии. В этом смысле даже яростно нападавшая по другим поводам на большевиков газета «День» (за такое поведение и закрытая) или «Новая жизнь», не отличались от остальной советской печати. Примечательна напечатанная в «дневной» газете статья «Черные вороны», в которой, в частности, говорилось:

«Одним из самых первых симптомов поправения является сугубая религиозность наших дней. Несмотря на смутное время, на опасность вечерних возвращений, храмы полны молящихся, — те самые храмы, настоятели которых еще недавно, с год тому назад, жаловались на опустения и на то, что угасла вера в народе. Долгие великопостные, торжественные пасхальные службы собирают тысячные толпы. И толпы эти совершенно особого тона, — это не спокойная, буржуазная, «фарисейская» публика, — это голодные, измученные, кающиеся мытари... Чрезвычайно умножилось число всяческих воскресных собеседований, особых молебствий, крестных ходов и уличных проповедей всякого типа и по всякому поводу...»

«При тираническом режиме большевиков руководимая клиром христианская жизнь не затухает», — писал в то время Папе Римскому католический епископ Рижский Спрингович.

1919 год. Москва обклеена афишами. Москвичи оповещаются, что в таком-то храме при участии Неждановой, Смирнова и Петрова состоится лекция-концерт или «вечер духовных песнопений», или «молитвенное собрание верующих христиан». Неизменным элементом этих религиозных вечеров являлись слово или речь бывшего профессора духовной академии.

Одновременно было традицией извещать москвичей афишами о патриарших или архиерейских служениях с участием архидиакона Розова по случаю престольного ли праздника или иного торжества в каком-либо московском храме.

Все это не могло не волновать большевиков. Они задавались многочисленными вопросами, и отнюдь не только идеологического характера.

«Где церковники получают на свои афиши неимоверное количество бумаги, которой не хватает на печатание советских (атеистических! — В. Р.) изданий и даже на нужды фронта!... Какие меры предпринимаются к устранению этого явно недопустимого явления. Допустимо ли артистам государственных театров, как известно, состоящим на советской службе, выступать на вечерах, определенно имеющих реакционный характер?»

А для случая, произошедшего в Череповецком уезде, у возмущенных большевиков даже названия не нашлось: в Волковской школе 2 марта, в день «празднования» свержения самодержавия, вся школа в полном ее составе во главе с учительницей отправилась к приходскому священнику на исповедь.

«Интересно, однако, узнать, — писал по этому поводу журнал «Революция и Церковь», — какую ответственность понесла не в меру „религиозная" учительница и имеет ли она сейчас какое-либо прикосновение к воспитанию детей?»

В некоторых местах (Зайцевская волость Белевского уезда, например) даже партийные члены соблюдали церковные обряды, каждый праздник посещали храм, пели на клиросе и даже читали Апостол.

1920 год. Вдруг «обнаружилось», что среди московского населения Православная Церковь имеет еще немало приверженцев. Число прихожан по оставшимся сорока с небольшим храмам составляет около полумиллиона человек.

Примечательно, что из 1.57 человек, приходившихся на один храм, 6 с лишним тысяч составляли мужчины и 5 тысяч — женщины.

По возрастному составу прихожане распределялись таким образом:

18-25 лет — 912 человек,

25-35 лет — .30,

35-45 лет —.06,

45-55 лет —.91,

свыше 55 лет —.0.

Профессиональный состав был следующий:

служащие советских

учреждений — .29 человек,

рабочие — .05,

домохозяйки — .61,