Отношение к православию современного православного

Прежде чем начать рассуждение о III части книги С. Кобза­ря, мы предлагаем сделать отступление и призываем вдумчивого читателя поразмыслить над «Книгой насущных вопросов о пра­вославной вере» М. Г. Горохова (М„ Изд. группа «АРБОР», 1998).

Вот некоторые выдержки:

«В Евангелии описывается, как Христос выгнал торгую­щих из храма, сказав, что они дом молитвы сделали верте­пом разбойников (Матф. 21, 12—13). Почему же торгуют в православных храмах?» (с. 10).

«Из чтения Евангелия я вынес представление о том, что верующие во Христа люди — братья. Так они назывались и та­ковыми по отношению друг к другу являлись в древности. Но в реальной церковной жизни я увидел совершенно другое, даже противоположное. Слово „брат" и „сестра" в православной сре­де практически не было в употреблении. Вместо этого в луч­шем случае говорили: „отец", „матушка". Почему?» (с. 12).

«Все погрешности своего поведения эти люди списывают на диавола, ведущего с ними непримиримую борьбу. Я не встре­чал в православной церкви человека, по своему поведению похожего на Христа. Почему?» (с. 14).

«Почему Зарубежная Православная Церковь, обличая Мос­ковскую Патриархию за ее сотрудничество с безбожной властью, не возревновала о духовном возрождении России и не прислала сюда своих миссионеров для духовного просвещения так горячо любимых ими издалека русских людей? Если зарубежные пра­вославные проповедники — действительно враги России и право­славной Церкви, то для чего в таком случае у них брали кни­ги, которые затем продавали в храмах по высокой цене? Почему „бедная" Православная Церковь находила миллиарды для строи­тельства и украшения храмовых зданий, для реставрации мона­стырей, но не находила средств для духовного просвещения и спасения людей, на проповедь Евангелия и бесплатное распро­странение духовной литературы, хотя бы в армии, в местах ли­шения свободы?» (с. 20).

«Потому люди согласны вспомнить о Боге и поверить в Его су­ществование иногда, да и то на короткое время, когда им это бывает выгодно. Например, совершается большое событие: рождение или смерть, какая-нибудь беда или нужда, и человек приходит в храм. Там за определенную плату ему оказывают необходимую услугу: крещение, отпевание, поминание и так далее. Человека это вполне устраивает: есть учреждение для отправления религиозных потребностей — храм. Есть служащий этого учреждения — священник, который исполнит все необходимое. „Так, может быть, и не обязательно все это: поститься, молиться, каяться в грехах и жить добродетель­ной жизнью? Ведь все равно же и отпоют, и помянут, и свечку поставят, а Бог все простит, если Он есть", — может быть, думают подобные посетители. И кто их переубедит? Кто объяснит, что Христос не так учил, а Апостолы не так Богу служили, как их современные преемники?» (с. 21).

«Может быть, этим людям в церкви забыли передать что-то очень важное? Крестить крестили, а научить свя­той вере и благочестивой жизни забыли? Произошло рожде­ние от воды, но не от Духа: „мочение лбов". Иными словами: халтура, брак, подделка, подмена, кощунственный обман.

Вот и полны храмы духовными мертвецами, которые сочета­ют религиозное посещение богослужений и принятие Церковных таинств с беззаконной языческой жизнью. У меня сложилось впе­чатление, что, несмотря на видимое внешнее благополучие, Пра­вославная Церковь находится в крайне бездуховном состоянии и очень мало походит на „Богочеловеческий организм". Попирают­ся все существенные правила: евангельские и церковные. Кре­стят всех желающих без всякой подготовки за деньги в детской купели. Отпевают людей, умерших без покаяния и по жизни не являющихся членами Церкви Христовой» (с. 22).

«Почему Патриарха, Римского папу и Далай-ламу величают „святейший"? Почему во времена земных царей были приняты обращения к титулованным особам: „ваше благородие", „ваше высокоблагородие", „ваше превосходительство", „ваше высоко­превосходительство" , „ваше сиятельство", „ваше высочество", „ваше величество", а потом вдруг стало принято называть священнослужителей: „ваше преподобие", „ваше высокопреподобие", „ваше преосвященство", „ваше высокопреосвященство", „ваше святейшество"? Разве не очевидно, что из государства в Цер­ковь Христову перешло это «дымное наследие мира" ? («Догмати­ческие послания православных иерархов X VII—XIX веков», с. 24).

«Почему архиереев величают, как Бога: „Владыко Святый"? Почему к Богу мы обращаемся на Ты, а к Патриарху положено обращаться на Вы: Ваше Святейшество?Кто, когда и по какому праву нарушил Священное Писание и отнял у епископа жену? Ибо Апостол Павел пишет: „Епископ дол­жен быть непорочен, одной жены муж"» (с. 25).

«Почему у православных священников есть много из того, за что Христос обличал фарисеев, например: долгие молитвы, про­должительные лицемерные посты, длинные одежды с широкими рукавами, многочисленные человеческие предания, противореча­щие духу Евангелия, и многое другое?» (с. 26).

«Почему Христос послал своих учеников в мир для пропове­ди, а потом святые угодники стали убегать из мира?» (с. 27).

«Почему Апостолов, несмотря на то, что они были отцами по положению, ибо рождали духовно через проповедь Евангелия детей для Бога, не называли „отец Петр" или „отец Павел", а сейчас их преемников, которые редко рождают духовных детей для Бога, называют и „отцами", и „святыми", и „владыками"?

Почему Христос изгоняет торгашей из храма, а севшие на Его седалище священнослужители, наоборот, насаждают?

Почему католиков в вопросах веры считается непогре­шимым один человек — римский епископ, а у кафоликов, то есть у православных, непогрешимость присвоена Собору, то есть груп­пе епископов, собравшихся по указу и с разрешения светской власти?» (с. 28).

«Почему светской власти в лице царей архиереи предостави­ли право поставлять угодных и низлагать неугодных им священ­нослужителей? Разве земных царей Христос поставил распоря­жаться в Своей Церкви?» (с. 29).

«Почему Апостол Павел пишет, что мужчина не должен молиться с покрытой головой и растить волосы (I Кор. II: 4, 14), а священнослужители церкви православной молятся с покрытой головой и растят волосы?» (с. 36).

«Если при крещении из человека изгоняется сатана, а царь Константин крестился лишь перед своей смертью и во время работы Собора [Никейского] был некрещенным, то не зна­чит ли это, что неизгнанный диавол присутствовал в Кон­стантине и участвовал в работе Собора?

Почему на Апостольский Собор не пригласили царя Неро­на? Почему не попросили у него материальной помощи? Почему не спрашивали у него совета и благословения в решении церковных вопросов?» (с. 40).

«Почему императора Константина церковь причислила к лику святых, а язычники — к лику богов?

Можно ли говорить о непогрешимости Вселенских соборов и считать их решения обязательными, несмотря на то, что в деяни­ях соборов господствовал чуждый Христу и Его церкви дух мир­ской власти, если решения этих соборов противоречат решению первого Апостольского Церковного Собора и возлагают тяжкое и неудобоносимое „иное иго" на учеников Христа?» (с. 42).

«Если следует отвергать новизну, как внушение диавола, то почему бы не отвергнуть так много нового и чуждого учению Христа, накопившегося в Церкви с течением веков, благодаря преступной дружбе с миром?'» (с. 43).

«Митрополит Филарет Московский называет царя „верхов­ным защитником и хранителем догматов господствующей веры и блюстителем правоверия и всякого в Церкви святого благочес­тия. В сем смысле император именуется главою церкви".

„Царь, не идущий против своей благодатственной совести, не погрешает" (Иоанн Кронштадский).

„Власть царя простирается и на дела Христовой Церкви... так что члены этой церкви суть вместе члены отечества, подданные царя. И этой священной власти помазанника Божия благочести­во вверяет себя святая Церковь" (Митрополит Макарий).

Четыре восточных патриарха прислали свои советы в Поме­стный Московский Собор в 1666 году: „Мы считаем, что как от­рицающий веру в Бога изгоняется из собрания православных, так и нарушающий верность царской власти и настроенный к ней изменнически недостоин называться христианином, ибо носящий корону, власть и диадему есть также Христос или Божий помазанник» (с. 44).

«Если бы в современный православный храм во время бо­гослужения вошли Апостолы, например Петр и Павел, то смогли бы они догадаться, что в этом храме христиане со­вершают богослужение, и по какому признаку, если апостоль­ское богослужение так не похожее на современное?» (с. 46). «Что именно имел в виду Апостол Павел, когда не себя и не других Апостолов, а именно Церковь назвал столпом и утверждением Истины? (I Тим. 3, 15).

Почему в видимой церковной организации так мало заметно искреннее служение Богу в духе истины (Иоан. 4, 23), но замет­но угодливое служение миру сему, во зле лежащему: всякого кре­стят и отпевают за определенную таксу, всякого благословят и так далее?» (с. 47).

«Если столп и утверждение Церкви есть Евангелие, как пи­шет Ириней Лионский („Против ересей", с. 249), то не значит ли это, что все, противное духу Евангелия, должно быть отвергнуто как чуждое и враждебное Церкви Христовой?

В девятом члене Символа Веры говорили о том, что мы веру­ем во единую Святую, Соборную Апостольскую Церковь. Если церковь едина, то почему одни — католики, а другие — кафолики? Одни — православные, а другие — древлеправославные? Если даже Православная Русская и Православная Зарубежная Цер­ковь не имеет между собою литургического общения, */ч) можно ли говорить о единстве? Если даже праздник Пасхи православ­ные христиане празднуют в разное время, ибо одни приняли новый стиль, а другие живут по старому, то можно ли всерьез говорить о единстве Церкви? Итак, в чем заключается единство Церкви?» (с. 51).

«А как же покрывающие Ковчег Завета херувимы, которых повелел сделать Бог? Ведь именно на этих херувимов ссылаются желающие оправдать существование предметов для религиозно­го поклонения у христиан? В Священном Писании сказано: „Ко­гда Моисей входил в скинию собрания, чтобы говорить с Бо­гом, слышал голос, говорящий ему с крышки, которая над ков­чегом откровения между двух херувимов, и Он говорил ему" (Числ. 7, 89). Итак Моисей говорил с Господом и поклонялся именно Господу, а не херувимам. Ведь и множество народа постилали одежды и ветви по дороге, кричали „осанна" и кланялись не ослу, но Сидящему на нем Христу, ехавшему по дороге в Иерусалим. Изображения для поклонения назва­ны в Священном Писании идолами, а поклоняющиеся им — идолопоклонниками. Идолопоклонство — тяжкое преступле­ние перед Богом, смертный грех... Есть предостережение против греха идолопоклонства в Новом Завете. Например, Апостол Иоанн пишет в своем по­слании христианам: „Дети! храните себя от идолов" (1 Иоан. 5, 21). В Откровении, бывшем тоже Апостолу Иоанну: „Про­чие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золо­тым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить" (Откр. 9, 20) — это говорится о бедствиях, которые постигнут людей в последние времена за грех идолослужения.

Апостол Павел в Послании к Римлянам указывает на то, что идолопоклонничество — причина распутной жизни (Рим. 1,21—23)» (с. 53).

«„Первые века христиане не имели изображений для покло­нения. Исключение составляли еретики-гностики, которые име­ли изображения Платона, Аристотеля, Пифагора и Христа. Гно­стики считали, что образ Христа был сделан Пилатом, украша­ли его венцами и поклонялись ему, как язычники" (Ириней Лионский, „Против ересей", с. 94). Ириней Лионский считает, что все ереси ведут начало от Симона-волхва. Есть сведения о том, что ста­тую Христа сделала в благодарность исцеления кровоточивая женщина (Матф. 9, 20—22). Есть предание о нерукотворном образе, который, конечно же, не сохранился. Но вера в Христа утверждается не на слухах и домыслах, но на откровении Божь­ем. Исполнять христианин должен ясные заповеди Божий, кото­рые никто отменить не может. Поскольку было много обращен­ных ко Христу из язычников, то, по-видимому, иногда появлялись и некоторые изображения. Около трехсотого года был созван Эльвирский собор, запретивший делать изображения в храме. Язычники считали христиан за безбожников именно потому, что у них не было предметов для религиозного поклонения.

Когда император Константин, а вместе с ним и вся языческая империя вломились в Церковь Христову, и христианство стало официальной государственной религией, тогда цари земные стали строить храмы-дворцы, богато украшать их. Резко увеличивает­ся число праздников, чтобы удовлетворить запросы язычников, влившихся в Церковь Христову. Появляются во множестве всякие изображения и предания, оправдывающие их появление. Начи­нается поклонение предметам, курение для них ладаном, возжже­ние пред ними светильников. Богослужение изменяется до неузна­ваемости, и становится символическим, обрядовым, театраль­ным — более обрядослужение, чем Богослужение* (с. 54).

«Почему церковные писатели, например, Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст, в своих трудах не упо­минают о поклонении иконам, мощам, ангелам, Деве Марии? Почему раньше считалось, что не красками на дереве надо изо­бражать лики святых, но их добродетели в своей душе, но потом стало не так?» (с. 56).

«Нужно ли воздавать религиозное поклонение и гвоздям, ко­торыми распинали Христа? Если Иоанн Дамаскин пишет, что поклоняется вещам, посредством которых Бог совершил наше спасение, как то: горе Синай, Вифлеемским яслям и вертепу, Гол­гофе, дереву креста, гвоздям, губке, трости, копию, одежде, хито­ну, пелене, плащанице, святому гробу, камню гроба, горам Сион и Елеонской, овчей купели, саду Гефсиманскому („О святых ико­нах", из Третьего слова И. Дамаскина), то почему же в таком случае он опустил поклонение ослу, на котором Христос нашего ради спасения въезжал в Иерусалим?» (с. 56).

«Для чего разрывали на части тела угодивших Богу людей, так что рука находится в одном месте, ноги — в другом, а голо­ва — в третьем? От кого получили эту заповедь? Кто разрешил?

Почему на Афоне нетленные мощи считаются грешными („земля не принимает"), а в России — святыми?» (с. 57).

«Если бы не было образов для поклонения, то легко ли было бы лжепророку заставить живущих на земле поклониться анти­христу?

Почему раньше считалось, что диавол не может изобразить крест, не может молиться Богу, не может поклоняться иконам, тогда как сейчас он принимает вид ангела света, является с крестом, творит молитву и поклоняется иконам, как об этом говорится в книге архимандрита Лазаря „ Тайные недуги души" ?

Если иконы угодны Богу, почему многие люди повредились в уме, когда от икон исходил свет, благоухание, голос, улыб­ки? Почему Бог это попустил?» (с. 58).

«Почему в повествовании о жизни Юлиана-отступника гово­рится, что когда жрец приводил его в капище, то перед статуей языческого бога сам загорался факел, а на лице статуи играла улыбка? Значит ли это, что чудеса ложные бывают и у язычни­ков, и диавол их чрез это обольщает и погубляет?» (с. 60).

«Чем вызвано наименование «равноапостольным» в Церкви православного императора Константина, который крестился лишь перед своей смертью, а при жизни умерщвлявшего даже своих родственников, например, родного сына и жену? Обязан ли православный ученик Иисуса Христа воздавать ему (Кон­стантину) религиозное поклонение и лобызать его иконы и «святые мощи», как учит Православная Церковь?» (с. 62).

«Христос, придя на землю, не нарушил закон, но утвердил и исполнил (Матф. 5,17—18), Христос в молитве обращался толь­ко к Богу (Матф. 14, 23; 26: 36, 44; Марк. 1, 35; 6, 46; 14, 32— 39) и тому же научил своих учеников. Когда сатана обещал от­дать Христу все царства земли за одно поклонение, то Христос сказал: „Отойди от меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи" (Матф. 4, 8—10).

По какому праву, кто и когда вменил в обязанность право­славным ученикам Христа обращаться с молитвой к умершим людям, ангелам, различным предметам и так далее?» (с. 65).

«Если сын должен обращаться к своему Отцу, то для чего же еще ему самовольно обращаться к рабам Отца, служите­лям, бесплотным силам и людям, давно умершим?» (с. 66).

«Почему в православном Символе Веры, принятом на 1 и II Вселенских соборах, Дева Мария не называется Богородицей?

Если у христианина есть Спаситель, то почему христиа­нин, обращаясь не к Спасителю, должен просить: „Спаси"?

Почему первые христиане не обращались молитвенно к Бо­городице? Почему в древности христиане лишь праздновали па­мять мучеников, а потом стали им поклоняться и молиться?

Почему, например, в девятой вечерней молитве Богороди­це говорится: „Тобою рай да обрящу", тогда как рай обрес­ти можно лишь через Голгофскую жертву Христову и замес­тить Христа не может и не должен никто?» (с. 67).

«Почему молятся честному кресту, говоря ему: „Радуйся"?Неужели крест живой?

Почему Ириней Лионский пишет о том, что еретики-гности­ки считали духовным существом Горний крест (ставрос)? Не молились ли они ему? Почему христианские миссионеры, споря с язычниками, доказывали, что не должен человек, имеющий бес­смертную душу, созданную по образу Божию, поклоняться рукот­ворным предметам?

Почему в девятой песне покаянного канона ко Господу на­шему Иисусу Христу говорится: „Ныне к вам прибегаю, Ангелы, Архангелы и вся небесные силы, у престола Божия стоящи, мо-литеся ко Творцу своему, да избавит душу мою от муки вечныя"? Кто разрешил или повелел обращаться не к Сидящему на Пре­столе Богу, а к стоящим возле Престола?» (с. 68).

«Почему верные христиане знали только Владыку мира — Господа Бога, а в каноне, песня девятая, говорится Богородице: „Владычица мира"?» (с. 69).

«Почему в каноне, обращенном к Иоанну Крестителю, про­сят: „Очисти мя, грехами оскверненного"? Понятно, что че­ловек слаб, а мир во зле лежит, и человек может осквернить­ся грехами. Но зачем просить очищения от грехов не у Бога и Христа Его, а у умершего пророка?.. Не соберет ли себе моля­щийся более грехов, не прольется ли на него гнев Божий?

Почему в акафисте Богородице говорится: „...бане, омы­вающая совесть... тела моего врачевание, души моей спасе­ние"? Нет ли здесь подмены Бога иным существом?» (с. 71).

«Почему в Священном Писании Бог называется Царем неба и земли, но ни про какую Царицу неба и земли там не говорит­ся, и лишь только язычники, равно как и последовавшие за ними некоторые неверные Богу Иудеи, служили богине неба, кадили ей и делали ей пирожки с ее изображениями, за что и обличил их пророк Иеремия (Иер. 44, 19), тогда как в акафисте Богоро­дица называется Царицей неба и земли?

Кто, когда и по какому поводу сочинил акафист святому Николаю? Был ли этот человек христианином? Почему в этом акафисте есть такие неприемлемые и немыслимые в устах хрис­тианина слова: „Радуйся, в бездну адскую сатану ввергая"? Тогда как в Священном Писании сказано: „И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его" (Откр. 20, 1—2). Неужели сочинитель акафиста не читал Свя­щенного Писания? Кем получает вечную жизнь кающийся? Разве не антихрист тот, кто вместо Христа? Почему далее в акафисте святителя Николая говорят: „Радуйся, яко тобою жизнь вечную кающиеся получают"? Кем делают сочинители акафиста и повто­ряющие за ними слова святителя Николая?

Почему в молитве на перенесение мощей святителя Ни­колая есть такие слова: „Спасай нас, яко предстатель наш, великий Николай"? Почему имеющий Спасителя христианин говорит „спасай" умершему человеку?» (с. 72).

«Почему в Псалтири, в молитве по восемнадцатой кафизме, имеются такие слова: „...помилуй мя... блудника, прелюбодея, мужеложника, малакия (то есть онаниста) и так далее"? Кто и по какому праву составил эту молитву?.. Обязательно ли ее читать всем, в том числе и женщинам? Может ли женщина быть мужеложником?.. Если Апостол Павел в послании пишет о том, что такие грехи не должны и именоваться у христиан, то почему имеются? Не оскверняет ли и не соблазняет ли чтение подобных „молитв" людей целомудренных? Если и со­грешил когда-либо человек чем-нибудь подобным, но затем по­каялся и исправился, и Бог ему простил, то должен ли он про­должать читать эту молитву до самой своей смерти?

Есть ли у Бога Невеста? Почему в последовании по исхо­де души от тела в девятой песне говорится: „Невестою Тя нарицаем, Пречистая, Отца невидимого" ? Есть ли страх Бо­жий у пишущих это и молящихся так?» (с. 73).

«Почему в первые века христиане обращались к Богу в мо­литве своими словами, но Бог слышал их и исполнял их проше­ния, а сейчас молимся чужими словами, выполняя молитвенное правило, но становимся и сами, и все вокруг нас — все хуже, и прошения, зачитанные нами по бумаге, редко или совсем не ис­полняются?

Если Василий Великий пишет, что „не позволено составлять какие-нибудь имена по собственному измышлению" („Творение",часть III, с. 71), то почему составили так много имен, не име­ющихся в Священном Писании, не открытых нам Богом, но еще и молятся им, как-то: „Богородице, Богоневеста"?

Почему раньше христиане думали о том, как угодить Царю Небесному, любили Его и молились Ему, а потом стали ревност­но служить царям земным, некоторых из них почитать за святых и молиться им?

Почему Христос учил, что согрешившего брата надо обличить и, если покается, то простить ему (Лук. 17, 3; Матф. 18,15—17), а в Православной Церкви считается, что надо не обличать согрешившего, но молчать или просить у него прощения?» (с. 74—75).

«Почему раньше христианин называл Отцом и Владыкой Бога, а теперь — священнослужителей?

Почему в Православной Церкви нет евангелистов, то есть проповедников Евангелия? Неужели потому, что эта миссия оставлена для так называемых сектантов?

Почему обличать зло в мире считается дозволенным, а обличать зло в Церкви — преступление?

Почему до того, как Церковь стала государственной, хри­стиане друг друга не убивали, но потом стало не так?» (с. 76).

«Почему среди сектантов редко можно встретить людей порочной жизни: блудников, пьяниц, воров и убийц, а среди пра­вославных — часто?

Надо ли слушать тех священнослужителей, которые учат не так, как учил Христос, то есть не согласно с Евангелием?

Если ересь — это искажение истины, то много ли найдется нееретиков в Православной Церкви?

Если ересь — искажение истины и соединяется с нововве­дениями, которые внедряются под покровительством власти („Догматические послания православных иерархов XVII—XIX веков", с. 207), то сколько же было учреждено нововведений в Церковь Христову со времен царя Константина при посред­стве власти? Разве не изменилась апостольская Церковь Хри­стова до неузнаваемости благодаря своей „симфонии" с го­сударством?» (с. 78).

«Почему появившееся не ранее VII века в Церкви предание вслед за апокрифическим Евангелием от Иакова утверждает, что первосвященник Захария ввел Деву Марию в Святая Свя­тых храма Иерусалимского, тогда как в Евангелии от Луки ясно сказано, что Захария был не первосвященником, а рядо­вым священником Авиевой череды (Мук. 1, 5), и сам, следова­тельно, не имел туда доступа?

Поскольку храм Иерусалимский был огорожен дворами: сна­чала — двор священников, затем — двор для мужчин, затем — двор для женщин, дальше которого лицам женского пола невоз­можно было приблизиться к храму, и повсюду стояла стража, то как смог бы Захария ввести ее в храм, да еще и во Святая Свя­тых, даже если бы он и был первосвященником?

Почему то же „предание" говорит, что Дева Мария вырос­ла в Святая Святых, ходя туда для молитвы, и ее там пита­ли ангелы? Для чего одним придумывать, а другим верить или делать вид, что верят, в эти сказки? Ведь праздник Введение в храм Богородицы — двунадесятый, и даже некоторые мона­стыри, например, Оптина пустынь, называются в честь Введе­ния? Почему бы не сказать церковному народу правду? Дева Мария была посвящена Богу и жила при Иерусалимском храме в специальном корпусе, где находились и другие посвященные Богу девы. К какому преданию можно отнести сказание о Деве Ма­рии в Святая Святых? Церковному, Священному, Апостольско­му или человеческому?» (с. 82—83).

«Почему многие женщины скрывали свой пол; но облекались в мужское платье, под мужскими именами, то есть обманом, по­ступали в мужской монастырь, и признаны в Церкви святыми, например: Феодора Александрийская, память 11 сентября? И Евфросиния, 24 сентября? Разве не запретил Бог мужчине оде­ваться в женскую одежду, а женщине в мужскую? Как же они при причащении называли мужское имя, будучи женщинами? Не лгали ли они тем Самому Богу?

Если самоубийство по любому поводу считается грехом, то почему в таком случае девица Пелагия прославляется как свя­тая мученица, несмотря на то, что она покончила жизнь само­убийством, желая избежать поругания от неверных? (Память 8 октября).

Не для того ли было придумано такое огромное количе­ство праздников, что необходимо было прикрыть отступле­ние государственной церкви от служения Богу в духе и исти­не, для прикрытия пустоты и ничтожности происходящего и для удовлетворения запросов язычников, вломившихся в Цер­ковь Христову вслед за царем Константином?» (с. 84).

«Почему перед крещением не бывает самого главного: на­учения вере Христовой, то есть оглашения?

Почему крещение проводится еретически: то есть облива­нием или окроплением?

Почему прежде крещения не требуют от людей покаяния в грехах и обещания Богу доброй совести (1 Петр. 3, 21)?

Если таинство крещения совершается в Православной Цер­кви правильно, подается благодать Святого Духа, совершает­ся рождение свыше, то почему в таком случае крещенные люди почти никогда не становятся христианами, а остаются духов­ными мертвецами?

Почему вместо возложения рук, как положено в апосто­льской церкви, совершается миропомазание? (Д. An. 6, 6)» (с. 85—86).

«Почему это таинство /соборование/ совершается за деньги?

Почему, вопреки церковным правилам, перед соборованием почти нигде не бывает исповеди?» (с. 87).

«Почему у Христа и Апостолов была Тайная вечеря, а сей­час — Литургия?

Почему Евсевий Кесарийский пишет, что Литургия получи­ла свое благолепие от императора Константина? Не означает ли это, что Литургия — его порождение?» (с. 80).

«Почему венчают за деньги, да еще и за такие, что лишь немногие могут их заплатить? Почему, вопреки церковным правилам, венчают второй, третий и четвертый раз, а некоторых, как, например, царя Ивана Грозного, и в седьмой раз?» (с. 94).

Хочется надеяться, что эти вопросы (мы привели далеко не все)серьезного искателя истины М. Г. Горохова, который мог срав­нить служение Богу в центре русского православия Загорске (СергиевПосад) со Священным Писанием, помогут вдумчивому читателю сделать однозначный вывод: фундаментом живой веры мо­жет быть и должно быть только Слово Божье. Противоречащие друг другу различные предания, апокрифы, личные выводы цер­ковных писателей, видения и умозаключения монахов, жития свя­тых и тому подобное могут восприниматься лишь тогда, когда они соответствуют Священному Писанию, а не противоречат ему. Всё. противоречащее Библии, христианину надо отвергать, чтобы не заб­лудиться в дремучем лесу преданий и небиблейских нововведений и не попасть, как пилигриму у Дж. Буньяна, в топь «уныния и сомнений». Жизнь очень коротка, а преданий слишком много, и занявшись их исследованием без «светильника ноге и света сте­зе», то есть без Слова Божьего (Пс. 118, 105), человек может так и не найти истину, и погибнет душа его. А ведь Иисус так ясно и так доступно сказал: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Иоан. 14, 6). Надо сначала загарантировать жизнь, приобретя спасение в Иисусе Христе, а спасенному можно позволить себе уделить время и для второстепенных исследований, хотя Бог повелевает поучаться в Его Законе «день и ночь» (И. Нав. 1, 8).

Очень хотелось бы посоветовать С. Кобзарю и А. Кураеву, да и всем ищущим истину, прочитать всю книгу М. Г. Горохова и сделать соответствующее заключение о православии. Следует еще отметить, что автор не является врагом православия, но, любя ис­тину, не мог не обратить внимание на вопиющие отступления го­сударственной православной церкви от Священного Писания. Под впечатлением вопросов Горохова, нам хочется задать еще одни вопрос: если Бог в Священном Писании носит имя Святой, а пат­риарх позволяет именовать себя святейшим, то кто святее?

Мы просим прощение у читателя за отступление от последо­вательного анализа книги С. Кобзаря, но оно было необходимо, так как подтвердило и наши выводы при сравнении православной догматики с Библией. Итак, возвратимся к книге С. Кобзаря.

Часть III

О священном предании

Первое, что нам необходимо уяснить в этой главе, это значе­ние самого слова «предание» и тот смысл, который вкладывают в это понятие православные. В толковом словаре мы можем прочитать: «Предание — пе­реходящий из уст в уста, от поколения к поколению рассказ о былом, легенда» (Толковый словарь С. И. Ожегова и Н. Ю. Шве­довой). Почти так же слово «предание» толкует и В. И. Даль.

Если принять это определение, то вопрос будет решен очень просто. Народная мудрость гласит: «Что написано пером, того не вырубишь топором». Ни один историк не будет делать конкрет­ных выводов по преданию. Он будет искать письменное подтверж­дение своим умозаключениям. Православные священники иногда смущают простодушных евангельских верующих софистической игрой слов. Они скажут, что и в Новом Завете есть подтвержде­ние тому, что преданиям надо верить. Например, Апостол Павел пишет: «Хвалю вас, братия, что вы все мое помните и держите предания так, как я передал вам» (1 Кор. 11, 2); «Итак, братия, стойте и держите предания, которым вы научены или словом, или посланием нашим» (2 Фес. 2, 15). Все, знающие русский язык, под­твердят, что здесь речь идет не о каких-то пересказанных леген­дах, а о событиях того времени, о которых Апостол Павел или рассказал, или написал в послании. Он призывает «держать все, чему научены». Тогда не были еще написаны Евангелия, и люди верили словам Апостолов, которые устно излагали учение Иисуса Христа. Они передавали не предания, а подлинные события того времени. Это было свидетельство об Истине.

Евангелист Лука так начинает Святое благовествование: «Как уже многие начали составлять повествование о совершенно из­вестных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова,— то рассуди­лось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по поряд­ку описать тебе, достопочтенный Феофил, чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен».

Здесь мы тоже встречаем слово «передали», но передали «оче­видцы и служители Слова». Мало того, эти события были «совер­шенно известны» и, к тому же, Лука все «тщательно исследовал» и записал. Это, конечно, не предание, а истина, которая может служить «твердым основанием учения». Значит, Священное Писа­ние и предание — это разные вещи. Священное Писание надо вос­принимать как истину, как руководство к действию, а предание требует проверки. Его надо принимать с большой осторожностью и рассматривать, образно говоря, через призму Слова Божьего. Совпадает предание со Священным Писанием — принимай, не со­впадает — отвергай. Только при таком подходе есть гарантия не уклониться от истины.

Что является для православных священным преданием? С. Коб­зарь пишет: «Ошибки могут быть у всех писателей и выразителей Предания, и Толковая Библия под редакцией Лопухина иногда, при­водя толкование Златоуста или других Отцов Церкви, говорит, что это мнение, видимо, неверно по таким-то причинам. Главным обра­зом такие выводы делаются на основании сравнения данного толко­вания с толкованиями других Отцов Церкви, хотя правда и то, что определенные части Священного Предания, такие как символ веры, решения соборов Церкви, литургия, уже не критикуются и призна­ны веками как абсолютно истинные. Теперь, если говорить конк­ретно, в чем выражается Священное Предание, то это следующее:

1.Решения соборов Церкви;

2.Писания Отцов Церкви;

3.Апостольские правила;

4.Евангелия и послания ранней Церкви, не вошедшие

в канон;

5.Описания жизни и смерти Апостолов и других христиан;

6.Духовный опыт и учение святых;

7.Символы, принятые христианами;

8.Храмы;

9.Иконы;

10.Литургия;

11.Обряды и утварь храмов;

12.Церковные и бытовые обычаи.

Этот список можно продолжать. Предание — это все то, что 'было сделано Церковью под руководством Духа Святого, и то, что до сих пор творится. Все выражения Предания даже невозможно охватить» (с. 159—160).

Написано, прямо скажем, высоким слогом. Но красивая форма должна заключать в себе соответствующее содержание, иначе не соблюдается важнейший принцип эстетики — единство формы и содержания. В наших рассуждениях мы несколько раз отмечали, что православная церковь во времена Константина и в последую­щие годы была не только связана с миром, но находилась в пол­ном подчинении у мирской власти. Цари и императоры осуществ­ляли законодательные и карательные функции, которые церковь освящала; вели войны, на которые церковь благословляла. Духов­ное и мирское перемешалось, а смешение в Священном Писании называется не церковью, а Вавилоном. Дух Святой живет в ис­тинной Церкви, но в Вавилоне Он жить не может.

Если из семи грехов против Духа Святого христианин совер­шит первые три греха: огорчение (Ис. 63, 10), угашение (1 Фес. 5, 19), оскорбление (Еф. 4, 30), то оскорбленный Дух Святой по­кидает сердце христианина. Подобное состояние описал Давид в 50-м псалме: «Не отвергни меня от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отними от меня. Возврати мне радость спасения Твое­го» (ст. 13—14). Дух Святой не покидает человека, но Он находит­ся уже вне сердца. Откр. 3, 20 относится к верующим (Ангелу Лаодикийской церкви). Христос говорит: «Се, стою у двери и сту­чу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему». Дух Святой — это третье Лицо Бога, это Бог.

Наш Бог-Творец милующий и прощающий, но Он и Ревнитель (Исх. 34, 14; И. Нав. 24, 19). Он не потерпит беззакония в Церкви, Он оставит церковь, смешанную с миром и ставшую Вавилоном. Поэтому не надо деяния государственной церкви приписывать Духу Святому.

Автор Священного Писания — Дух Святой. Апостол Петр под­тверждает: «Ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божий человеки, бу­дучи движимы Духом Святым» (2 Петр. 1, 21). Дух Святой наста­вил Апостолов на «всякую истину» (Иоан. 16, 13). Он не может ошибаться. Никто не осмелится сказать, что Библия ошибается. А вот про предание сам С. Кобзарь говорит, что «ошибки могут быть у всех писателей и выразителей Предания». Наверное, пото­му, что не Дух Святой — автор предания, а люди. Притом, если бы Дух Святой был автором и Библии, и предания, то между ними не было бы противоречий. Дух Святой, Дух истины, разде­литься Сам в Себе не может. Истина истине тоже не противоре­чит. Вывод однозначен: Дух Святой — Автор Священного Писа­ния, авторы предания — люди. (Пусть православные называют его Священным и пишут с большой буквы, сущность не меняется.) Мы не говорим, что в предании все плохо. Труды Иоанна Злато­уста, Августина Блаженного и других церковных писателей очень поучительны, и многи