Диалогические» картины мира в апокрифах и духовных стихах

Первоначально «обмен загадками» перешел из мифов творения в произведения, вполне сопоставимые с «первомифами» по мировоззренческой фундаментальности и широте отображения мира, — в сочинения о космогонии, о начале мира и народа. Однако, поскольку в иудейско‑христианской традиции сведения «о первоистоках» оказались представлены не в вопросно‑ответном изложении, но в эпической (повествовательной) форме (библейская Книга Бытия и, шире, Пятикнижие Моисеево), то жанр загадок (вопросов‑ответов) был использован в сочинениях, которые дополняли и варьировали библейские сведения о первоистоках. В восточно‑христианской культуре это некоторые произведения, пограничные между ортодоксией и религиозным вольнодумством, между письменностью и фольклором, — отдельные апокрифы[89a] и духовные стихи.

Среди апокрифов, лостроенных в форме вопросов и ответов или же содержащих эпизоды состязания в загадках, есть такие значительные произведения, как «Беседа трех святителей», «Вопросы Иоанна Богослова Господу на Фаворской Горе», «Сказание о Соломоне и Китоврасе» и др.

Особенно широко читался на Руси апокриф «Беседа трех святителей». Переведенный с греческого на церковнославянский не позднее XI в., памятник известен в ряде редакций и множестве списков, он оказал значительное воздействие на устную народную поэзию и еще в XIX в. находил своих читателей.

«Беседу» ведут «три святителя» — знаменитые византийские проповедники IV в. Иоанн Златоуст, Василий Великий (Вас. Кесарийский) и Григорий Богослов (Григорий Назианзин) — святые отцы церкви, а значит, непререкаемые христианские авторитеты. Содержание «Беседы» составляет христианская космогония, в которую, однако, вплетаются мифопоэтические дохристианские представления или иные неортодоксальные мотивы. Ср. некоторые фрагменты «Беседы» в русском переводе (цит. по изд.: Памятники литературы Древней Руси: XII век. М.: Худ. л‑ра, 1980. После цитаты в скобках указана страница):

Василий спросил: «Что есть высота небесная, широта земная, глубина морская?»

Иоанн ответил: «Отец, Сын и Святой Дух».

Василий спросил: «Из чего созданы ангелы?»

Григорий ответил: «Из верхнего плаща Господня».

Григорий спросил: «Из чего сделана луна ?»

Ответил: «Из аера и из воздуха, и из престола Господня».

Иоанн спросил: «Из чего сделаны гром и молния?»

Василий ответил: Голос Господен утвержден в огненной колеснице, и приставлены ангелы грома» (с. 137).

Образность таких вопросов‑загадок — отнюдь не развлечение, не балагурство, но высокая поэзия и «серьезное» знание о мире. Вместе с тем «Беседа» не только дидактична: она удивляла, волновала и, наверное, радовала неожиданной и яркой образностью, за которой угадывались тайны огромного мира.

Григорий спросил: Какая мать сосет своих детей?

Иоанн ответил: Море — реки (с. 139).

— Что есть мера от востока до запада?

— Солнце, луна и звезды (с. 142).

— Что значит: четыре орла снесли одно яйцо?

— Четыре евангелиста написали святое Евангелие (с. 145).

Возможно, в некоторых случаях главная ценность вопроса и ответа и для авторов, и для читателей состояла в новом взгляде на давно известное событие. Ср.: Иоанн спросил: «Что значит блуждающий гроб, а в нем поющий мертвец?» Василий ответил: «Кит плавал по морю, а Иона в его чреве пел песнь Богу» (с. 141) (здесь метафорически обновленно представлена история ветхозаветного Ионы, который три дня пробыл в чреве рыбы, проглотившей его за грехи).

Иногда такое новое видение было отображением двоеверия: к христианскому тезису добавлялась дохристианская параллель или событие священной истории представлялось как языческий миф: Что есть: вол корову родил? — Господь землю сотворил[90].

При всей серьезности «Беседы», в ней есть вопросы, которые, по‑видимому, вызывали улыбку: Кто раньше Адама родился с бородой? — Козел (с. 145). Есть загадки, которые воспитывали вкус к парадоксам и контрастам: Что значит: птица ростом с воробья, а мяса в ней как в телке? [Отгадка:] В азбуке слов [т.е. букв] немного, а написанных книг великое множество (с. 145). Так из диалога, заданного ритуалом, загадка постепенно превращалась в свободный поиск образов и аналогий.

По характеру использования мифологических загадок к апокрифам близок такой фольклорный жанр, как духовные стихи (религиозные эпические песни на библейские и житийные сюжеты). В одном из самых знаменитых и загадочных произведений такого рода — «Голубиной книге»[91]— в вопросах и ответах предстает по сути та же космогония, которую утверждали ритуальные загадки Древней Индии — мир творится из тела Бога‑человека:

Ой ты еси, премудрый царь, Давыд Евсеевич!

Скажи ты нам, проповедуй жа:

Отчаво зачался у нас белый свет,

Отчаво зачалось со<л>нца красныя,

Отчаво зачался млад‑светел месиц <…> ?

[Ответ:]

У нас белый свет от свята духа,

Самаво Христа, царя небесныва

Сонца красныя от лица божъива <…>

Млад‑светел месяц от грудей божиих <…>

Ночь темная от волос божиих <…>

Зори утрени от риз божиих <…>

Звезды частыя от очей божиих <…>

Буен ветер от дыхания божьего <…>

Дробен дожжик из слёз божиих <…>

(Собрание народных песен П.В. Киреевского / Записи П.И. Якушкина.

Л.: Наука, 1986. Т. 2. С. 11—12).

В течение тысячелетий в памяти народов — в качестве актуального, вполне «серьезного» знания о мире — сохранялись образное содержание и сама вопросно‑ответная форма древнейших космогонических загадок. Ф.И. Буслаев, относя апокрифическую «Беседу трех святителей» и духовные стихи к многочисленным в народной культуре явлениям «двоеверия и полуязычества», указывал, что «еще и теперь [т.е. в 1859 г. — H. M.] кое‑где в захолустьях обширной Руси можно встретить грамотного мужичка», который именно из «Беседы» и духовных стихов учится «понимать мир и историю человечества, символически объяснять себе влияние природы и всемирные события, толковать изображения на иконах…» (Буслаев, 1990, 50, 59).