Патриаршество в России. Патриархи Иов и священномученик Ермоген.

Российская Церковь еще при святом митрополите Ионе в середине XV века приобрела независимость от Константинопольского патриарха. С того времени во многом возвысилось Русское государство: окончательное освобождение от ига татар, падение удельной системы, покорение царств Казанского и Астраханского возвеличили престол самодержавного русского царя. И Церковь Российская, сообразно сему, распространилась и возвысилась в своем внешнем положении. Область Московского митрополита превышала области патриархов, за исключением Константинопольских, которые, впрочем, находились в тяжкой зависимости от турецкого султана и часто прибегали к России за помощью. Такое величие российского митрополита внушило сыну Грозного, благочестивому Феодору Иоанновичу, желание украсить его саном патриарха. Об этом желании царь передал Антиохийскому патриарху Иоакиму, приезжавшему за милостыней в 1586 году, а тот обещал переговорить с другими патриархами. Через два года после сего, в 1588 году, прибыл в Москву Константинопольский патриарх Иеремия с соборным определением об открытии патриаршества в России. Тогда приступили к избранию патриарха. Сначала предложили самому патриарху Иеремии принять в управление Российскую Церковь и жить в древнейшем митрополичьем городе Владимире, так как не хотели удалять из Москвы митрополита Иова. Но когда патриарх Иеремия отказался, то епископы Российской Церкви, собравшись в приделе Успенского собора — Похвалы Богородицы, избрали трех кандидатов: Иова, Московского митрополита, и двух архиепископов — Новгородского и Ростовского. Патриарх Иеремия представил имена избранных царю, и выбран был Иов, который торжественно и был посвящен в патриарший сан 26 января 1589 года.

Сделавшись патриархами, русские митрополиты не приобрели новых прав по управлению Церковью, потому что и прежде имели права патриаршие. Патриарху, как прежде митрополиту, принадлежало высшее право церковного суда, но важнейшие дела, как и прежде, решались на соборах. С возвышением митрополита в патриархи четыре архиерея были возвышены в сан митрополитов, именно; Новгородский, Казанский, Ростовский и Крутицкий (бывший Саранский), шесть епископов в сан архиепископов, и предположено было открыть восемь епископий. Крутицкий митрополит не имел особой епархии, а управлял епархиальной областью патриарха на правах как бы его викария.

При священнослужении патриарх имел следующие отличия: при соборном служении стоял посредине, архиереи стояли не рядом с ним, а по сторонам; в алтаре он восседал на горнем месте, они стояли внизу; патриарх причащал архиереев из своих рук. Облачениями его были: саккос с нашивной епитрахилью, усыпанной жемчугом, наподобие Ааронова нагрудника, митра с крестом наверху, стихарь, пояс, епитрахиль и поручи с гамматами (разноцветными полосами, изображавшими токи крови и воды, истекшие из прободенного ребра Спасителя). Мантия его была зеленого бархата с струями золотыми и серебряными, на которой были вышиты скрижали с образом Благовещения, внизу со звонками. Клобук у патриарха был беловидный, с нашивным крестом и изображением серафимов. В церковном ходу пред патриархом несли свечу. Во время путешествий ему предшествовал крест, а последовал жезл. Патриарх носил две панагии и крест. Митрополиты также получили некоторые отличия от других епископов: белый клобук, но без креста, саккос вместо прежней архиерейской фелони, в путешествиях им предносили крест, но только в пределах их епархий.

Когда царь Феодор Иоаннович заботился об учреждении патриаршества, он в благочестивом усердии желал возвеличить Русскую Церковь этим высоким саном, а Промысл Божий приготовлял для Русской Церкви и народа в лице патриархов — хранителей и поборников Православной веры и блага общественного на тяжкие времена боярских смут и самозванцев, наступившие по пресечении прямого рода Рюрикова. Первые два патриарха борьбой с иезуитами, поляками и самозванцами оказали нашему отечеству великие услуги.

Лишь только пронеслась молва о первом самозванце, появившемся в Литве, патриарх Иов поспешил отправить послов к князю острожскому и литовскому духовенству с грамотами, что это не Димитрий царевич, а расстрига, бывший послушник Чудова монастыря Григорий Отрепьев; также и по всем городам русским рассылались патриаршие грамоты, в которых подробно описывалась прежняя жизнь самозванца, предавались проклятию его приверженцы и повелевалось совершать ежедневные молебствия об успехах царя Бориса в борьбе с врагами. По смерти Бориса патриарх ревностно действовал в пользу сына его Феодора. Поэтому приверженцы Лжедимитрия, овладев Москвой, прежде всего приступили к свержению патриарха. Они ворвались в Успенский собор во время литургии и сорвали с него святительскую одежду. Тогда Иов, став пред Владимирской иконой Божией Матери, сложил свою панагию и со слезами молился: “Владычице, здесь пред Твоею иконою была возложена на меня святительская панагия; с нею 12 лет я хранил целость веры; ныне, по грехам нашим, бедствует царство, обман и ересь торжествуют; Матерь Божия, спаси Православие молитвами к Сыну Твоему.” Его облекли в простую монашескую рясу и в простой телеге отвезли в Старицкую обитель. (После злосчастной смерти самозванца, по воцарении Василия Иоановича Шуйского, Иов из своего заточения прибыл в Москву, разрешил народ от присяги, данной самозванцу, и выразил надежду, что впредь он уже не будет изменять своим законным государям.).

Святой патриарх Ермоген, занимавший патриаршую кафедру с 1607 по 1612 год, показал пример пастырской твердости и стойкость в Православии еще в сане Казанского митрополита. Он непреклонно требовал, чтобы Марина Мнишек, жена Лжедимитрия, приняла Православие и исполняла все правила Церкви. За это его удалили из Москвы на епархию. Сделавшись патриархом, Ермоген всеми мерами поддерживал царя Василия Ивановича Шуйского в борьбе со вторым самозванцем, и даже тогда, когда мятежные бояре насильственно постригли Василия в монахи, не переставал молиться о нем, как о венчанном царе. Ему принадлежит первая мысль о призвании на царство Михаила Феодоровича Романова. Ермогену обязана Россия также и тем, что не удалась хитрость польского короля Сигизмунда III, который хотел сам царствовать в Москве под именем сына; патриарх непреклонно требовал, чтобы Владислав принял Православие и Сигизмунд, отец его, не вмешивался в дела России. Сигизмунд решился добыть себе русскую корону оружием и осадил Смоленск. Тогда бояре согласились было уступить Сигизмунду и в этом смысле послали грамоту великим послам — князю Василию Голицыну и митрополиту Филарету, которые вели с ним переговоры под Смоленском, но под этой грамотой не подписался святой Ермоген, и послы на этом основании отказали Сигизмунду, сказав: “У нас патриарх начальный человек.” Наконец, святой Ермоген разрешил народ от присяги, данной Владиславу, и благословил всех ополчаться для спасения веры и отечества. Первым на его зов откликнулся Прокопий Ляпунов, воевода рязанский. Напрасно святому Ермогену грозили смертью, если он не остановит ополченцев. "Запрещу, — говорил патриарх, — если увижу, что Владислав — сын Православия; велю, если сего не будет". Салтыков поднял нож на святителя. Ермоген возвысил против ножа крест и сказал: "Вот знамение против ножа твоего, да взыдет клятва на главу твою". На другой день он в соборе увещевал народ крепко стоять за веру православную и велел написать об этом во все русские города. К патриарху была приставлена стража. Рассылая патриаршие грамоты, Ляпунов писал: “У нас святой патриарх Ермоген прям, яко сам пастырь, душу свою за веру полагает.” С разных сторон шли ополчения к Москве. Салтыков опять пришел к Патриарху и сказал: “Ты писал по городам; видишь, идут на Москву; отпиши, чтобы не ходили.” Ермоген ответил: “Когда вы, изменники, и все королевские люди выйдете из Москвы вон, тогда отпишу, чтобы не ходили, А не выйдете, так я, смиренный, отпишу, чтобы непременно совершили начатое. Истинная вера попирается от еретиков и от вас, изменников; Москве приходит разорение, святым Божиим церквам запустение; костел латины устроили во дворе царя Бориса; не могу слышать латинского пения.” “Если ты не напишешь Ляпунову и его товарищам, чтобы они отошли прочь от Москвы, — грозил Салтыков, — то сам умрешь злою смертью.” “Вы угрожаете мне, — сказал святой Ермоген, — злою смертию, а я надеюсь чрез нее получить венец и давно желаю пострадать за правду.” Патриарха заключили в Чудов монастырь, не позволяли ему переступать через порог келий, дурно содержали его и неуважительно обращались с ним. Поляки вновь приступили к Ермогену и требовали: чтобы он остановил нижегородское ополчение, шедшее к Москве под начальством Минина и Пожарского. “Да будет над ними милость Божия и благословение от нашего смирения,” — с твердостью отвечал мужественный патриарх. Его заперли в келии и уморили голодом 17 февраля 1612 года.

Через 300 лет по страдальческой кончине — 11 мая 1913 года — патриарх Ермоген причтен Церковью к лику святых.