Православная гносеология и плоды неправославия
Подводя итог всему сказанному ранее, мы можем заметить, что познание невидимого мира чем-то напоминает изучение химических процессов. История химии знает много ложных открытий, которые были обязаны своим возникновением недостаточной чистоте тех пробирок и колб, в которых протекала изучаемая химическая реакция. Чистота химической посуды является, в каком-то смысле, фундаментальным требованием для получения достоверных сведений о свойствах изучаемого вещества. Малейшая посторонняя примесь может исказить ход химического взаимодействия. Говоря проще, всего одна ложка дегтя способна испортить целую бочку меда.
Та же картина имеет место и при познании человеком невидимого мира; только в этом случае "пробиркой" является его собственная душа. Сейчас, когда развелось такое множество людей что-то видящих, слышащих и осязающих, людей, увлеченных познанием ранее неведомой для них реальности и иногда создающих на основе своего многолетнего опыта целые научные системы оккультного толка, трудно убедить общественность, что такие люди пребывают во лжи. Несомненно, доля истины присутствует и в их построениях, переживаниях и опытах — но весь вопрос в том, спасительны ли они? Жизнь более сложна, чем любые объяснения ее, и когда сталкиваешься с такими исследователями невидимой реальности (зачастую академически образованными и имеющими научные степени), обнаруживается любопытное обстоятельство — для этих людей их личная значимость, их личный авторитет непогрешимого исследователя, их амбиция гораздо важнее истины. Ибо когда предлагаешь им некие факты, не вписывающиеся в их теорию, они предпочитают скорее отвергнуть их, чем усомниться в собственной правоте. Такова вообще психология ученого. Академик, "зажимающий" талантливого молодого исследователя, критикующего его взгляды, скорее правило, чем исключение в науке. "Знание надмевает" — писал ап. Павел (1 Кор., 8, 1), т. е. делает человека надменным. Поэтому, если эти исследователи невидимой реальности и знают нечто подлинное, это нечто не идет не пользу их душе, рождая в них демонскую гордыню, которую каждый непредвзятый наблюдатель сможет легко обнаружить в их характере. Перефразируя слова Спасителя, можно сказать: "что толку, если человек узнает все обо всем, а душу свою погубит?" (Мф. 16, 26). Любовь к себе часто становится препятствием на пути любви к истине. И тогда совершается то, о чем предупреждал апостол Павел: люди, не принявшие в себя любви к истине, не отвергшие себялюбие во имя любви к истине, будут наказаны тем, что "пошлет им Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи… " (2 Фес. 2, 9-12).
К сожалению, психология человека такова, что гордыня и тщеславие рождаются в человеке автоматически, когда он становится обладателем каких-либо личностных свойств, признаваемых всеми как положительные (богатство, известность, авторитет в науке, популярность в искусстве, и т. д.), и выделяющих его из толпы. И это становится препятствием на пути его познания Истины. Ибо бессознательно человеку, в силу его греховности, важна не истина сама по себе, а те плоды, которые он хочет получить от обладания ей — престиж, чувство собственной значимости, материальные выгоды, слава и т. д. Получение таких плодов услаждает самолюбивое "я", непомерно раздувая ложное представление о себе, как о неком избраннике или мессии. Такой "комплекс избранничества" особенно характерен для современных (как, впрочем, и для древних) "экстрасенсов" — людей, видящих и воспринимающих то, что другие не воспринимают.
Сам факт наличия такого восприятия (иногда на фоне общей необразованности и некультурности) уже поднимает человека над толпой, и, прежде всего, в его собственных глазах. Он сразу начинает навязывать ближним (а потом и дальним) помощь своими уникальными способностями, лечением, предсказаниями, консультированием, ищет учеников и стремится спасти весь мир. Все возрастающее тщеславие требует все большей и большей подпитки, а такой подпиткой может быть лишь внимание других людей — их уважение, восторг, восхищение. Поиск внимания к себе вырастает в требование поклонения себе. Система взглядов превращается в культ; обычный человек начинает приписывать себе божественные качества и стремиться создать или найти подходящее учение, оправдывающее эту его божественность. Все возрастающая мания собственного величия побуждает стремиться к международной известности, полагая себя, в гордыне своей, спасителем всего человечества. Вот где кроются источники той грандиозной волны экспансии и распространения вовне всех восточных, нео-восточных и оккультных учений, переживаемой нами. И это естественно для "последних дней", которые мы переживаем, когда, по свидетельству апостола Павла "люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы…. наглы, напыщены, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся" (2 Тим. 3, 2–5). Но, как говорит апостол Иаков, "мудрость, сходящая свыше, во-первых чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна" (Иак. 3,17).
Концепцией, наиболее подходящей для оправдания собственной божественности, является пантеизм, который характерен для всех восточных и оккультных систем индусского происхождения. Согласно этой концепции, Бог содержится в природе, а также и в человеке. Поэтому каждый человек, развив или очистив в себе это присутствие, становится божеством. Это обретение божественности должно совершаться исключительно собственными усилиями, ибо никто из других "богов" не заинтересован в вашем прогрессе, создающем конкуренцию. В индусской мифологии "боги" всячески старались помешать людям в достижении ими божественного достоинства. Такая практика "раскрытия" собственной "божественности" требовала как внешней, так и внутренней изоляции — изоляции от всего мира, от контактов с людьми и, даже, с собственным телом. Последнее понималось как выход в некое надтельное трансовое состояние, когда тело подобно бездыханному трупу ("самадхи" и "нирвана" индусов и буддистов), и способно отмереть, как высохший лист, сорванный с дерева. Не соединение в любви с христианским народом, образующим Церковь, или тело Христово, а отделение от всего — вот пафос йогического "спасения". А начинается это отделение с выделения себя из толпы в гордом самопревозношении. На низших этапах этого процесса человек не может жить без внимания других людей; его гордыня еще замкнута на общение, она подпитывается их восторгом, почитанием, уважением, признательностью. Так страдает и мучается актер, которому не дают ролей, пропадающий в безвестности, ибо его "работа" есть, зачастую, профессионально отточенное мастерство ублажения и подпитывания собственного тщеславия и гордыни — этого неповторимого, в своей индивидуальности, диавола в его душе. Но, как известно, "Бог гордым противится" (Иак. 4, 6). Православное искусство всегда было анонимным; авторы шедевров иконописи, средневековой литературы и архитектуры заботились об угождении Богу, а не себе, и преднамеренно скрывали свои имена из смирения. Также и все святые, творя чудеса и исцеления, делали все возможное, чтобы источник этих чудес и исцелений оставался в неизвестности. И если это не удавалось (по промыслу Божию), то прилагались все усилия к тому, чтобы такие чудесные факты не разглашались хотя бы при жизни святых, но лишь спустя много лет после смерти. Так, преп. Серафим Саровский запретил невольной свидетельнице его мирного общения с диким медведем рассказывать об этом удивительном факте повиновения дикого животного преподобному ранее, чем через 11 лет после его смерти. (Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря — 14, с. 251–252.) Преп. Амвросий Оптинский скрывал свою способность исцелять болезни тем, что посылал исцеляться к источнику, где ранее никогда исцелений не наблюдалось, и часто люди исцелялись еще не доезжая до источника (10, с. 21–22).
Как отличается этот образ поведения православных подвижников, знавших, что врагом нашего спасения является, прежде всего, наша гордыня, от современных целителей и всяческих "гуру", навязывающих нам свою исключительность всеми возможными средствами массовой коммуникации[6]. Да они и не могут иначе, ибо демон гордыни грызет их сердце, и безвестность для них хуже смерти и мучительнее страдания.
"Начало гордости — корень тщеславия; средина — уничижение ближняго, безстыдное проповедание своих трудов, самохвальство в сердце, ненависть обличения; а конец — отвержение Божией помощи, упование на свое тщание, бесовский нрав" — пишет Иоанн Лествичник (Лествица, сл. 23, 2) (18). Вот это упование на свое тщание является вторым и последним этапом отделения себя от всего; гордыня не нуждается уже во внешнем признании, а замыкается сама на себя в восточных практиках созерцания собственного "божественного" Я. И это самолюбование, преобразующееся в полную поглощенность самим собой (ведь душа, или "атман" есть то же самое, что и "Брахман", т. е. Бог, согласно индусскому пантеизму), может довести до такого состояния, когда тело отмирает подобно трупу.
Может быть, мы потому и доступны скорбям, что имеем в сердце своем этого духа гордыни. Смирение же, перенесение скорбей, наряду с покаянием, очищает наше сердце, как свидетельствует преп. Амвросий Оптинский, от этого злого врага нашего.
Лишь когда наше сердце очищается от греха, и, прежде всего, от гордости, мы можем узреть истину по словам Спасителя: "Чистые сердцем Бога узрят" (Мф. 5, 8), ибо Бог есть "Истина, Путь и Жизнь"[7]. В этом и состоит главный "гносеологический" принцип православия. Познание Истины невозможно без очищения сердца; от степени праведности познающего зависит степень истинности познания. "Блаженны нищие духом (т. е. не гордые, смиренные), ибо их есть Царство Небесное" — говорит Спаситель (Мф. 5, 3). И до тех пор, пока хотя бы мельчайшая частица гордости останется в "пробирках" наших сердец, все наши мысли о характере и законах нашего взаимодействия с невидимым, горним миром, которые так подробно расписываются в оккультных трактатах, будут ложными, как ложны выводы о свойствах неизвестного вещества, изучаемого в нечистой химической посуде.
Итак, прежде всего, нужно очистить себя, дабы наши выводы о невидимом были истинны, а не ложны. Как химическая реакция, проводимая в нечистой химической посуде, дает ложные результаты, так и опыт познания невидимого, осуществляемый человеком с неочищенной от гpexa душой, будет ложным. Элементы истины в нем могут присутствовать, но их будет затемнять ложь. Если к этому добавить необходимость учитывать прямые воздействия "отца лжи" — сатаны — заинтересованного в искажении истины и имеющего доступ к нашим помыслам пропорционально нашей греховности, то становится понятной неизбежность искажения наших представлений о невидимом, пока мы живем в этом мире, где смешаны ложь и истина.
"… Отчасти разумеем и отчасти пророчествуем" — говорит апостол Павел. "Когда же настанет совершенное", тогда увидим "лицом к лицу". А пока мы "видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно" (1 Кор. 13, 9-12). Именно наша греховность есть точка опоры для воздействия на нас духов зла. Поэтому лишь очищение сердца, очищение души от тьмы греха просветляет человека истиной. Если нет этого этапа очищения — т. е. покаяния — то нет и возможности видеть истину. Поэтому святитель Игнатий Брянчанинов и пишет, что все мы пребываем в "прелести", т. е. в заблуждении, определяя прелесть как "уклонение ко лжи на основании гордости" (5, т. 1, с. 130).
Претензия на обладание истиной, знанием вне изменения себя, вне очищения и развития в себе любви к Богу и людям, сама по себе необоснована. Многие говорят так: "я должен сначала понять, прежде чем поверить". В подобных словах проявляется сциентистский характер нашей эпохи, околдованной успехами науки и техники, и полагающей, в безумии своей гордыни, способность познать все. Подменяя собою религию, научное мировоззрение, в то же время, переносит свойства гипотетичности и относительности многих научных построений и на религиозные искания, предполагая, как само собой разумеющееся, относительность, условность и взаимодополнительность разных религий. С этих позиций, подкрепляемых оккультно-индуистскими верованиями, Бог предстает как некое абстрактное абсолютное начало, существующее как нейтральный фон для разыгрывания спектакля мироздания некиими творческими силами, к числу которых причисляются и человеческие существа. Это — не христианский подход, который игнорирует факт сошествия к нам Господа, принятия Им человеческой плоти и распятия за нас, в чем проявилась Его всесовершеннейшая Любовь к Своему творению, а никак не равнодушие, приписываемое ему оккультистами. Господь непрестанно заботится о нашем спасении, вникает в малейшие наши нужды и, как любящий Отец, посылает нам все необходимое для жизни. Но, заботясь о нашем спасении, Он еще и желает, чтобы мы стали совершенными, т. е. обрели возможность знания. Однако совершенствование должно предваряться спасением, и знания не должны вредить спасению. Всему своя мера и свое время.
Человек — совершенно бессознательно и с эгоизмом ребенка — ставит себя в центр мира. Он говорит: "человек — мера всех вещей". Но мерой всех вещей может быть только Господь — творец и созидатель всего, Единственный, кто знает все и обо всем. Только Он может пребывать в центре существующего, как Правитель. И все наши рассуждения о вещах, исходящие из неверной оценки своей позиции в мире, будут неверны. Наше восприятие заведомо искажено и ограничено, ибо мы смотрим не из центра, как с высочайшей вершины, а из глубокой долины и даже пропасти греха, где мы балансируем на краю бездны. Но из пропасти нельзя видеть все — только с вершины.
Естественный вывод состоит в том, что прежде чем познавать что-либо, надо сменить позицию, обеспечить себе кругозор, подняться на вершину. А это предполагает: 1) понимание, что мы не в центре, отказ, отречение от этого мнения, как иллюзорного, принятие факта уничиженного нашего положения — т. е. обретение смирения; 2) перемещение к истинной вершине, т. е. к Богу, 3) видение вещей уже глазами Господа, а не своими, ибо Его зрение заведомо совершеннее и лучше нашего. Необходимо как бы совместить себя с Богом, слить свою позицию с Его позицией — т. е. достичь "обожения", к чему и призывает православие как к цели человеческой жизни. Ясно, что здесь никак нельзя начинать с усилия понимания и познания— оно просто невозможно в истинном свете с позиции "я — центр всего". Такая позиция и есть гордыня и тщеславие, уклоняющая нас ко лжи, в состояние прелести. Не раскаявшись в ней, не отрекаясь от нее и от своей воли, невозможно переместиться на вершину. Нужно отправиться в путешествие; и таким путешествием является исполнение заповедей Божиих, ибо только Сам Господь может нам с вершины указать путь, ведущий к Нему — сами мы его снизу увидеть не в состоянии, и будем блуждать среди скал.
Любовь к Богу и к ближнему являются средствами такого путешествия. Она соединяет нас и открывает возможность подлинного общения с Богом и человеком, со всеми людьми и с тем мистическим организмом, который называется Церковью и который был утвержден Спасителем Иисусом Христом через Его крестный подвиг, через Его вочеловечивание. Каждый из нас, как малая потерянная клетка, любовью соединяется с другими малыми клетками, образуя единый организм, и этой же любовью связывается с главой этого организма — самим Христом, который и есть Истина, Путь и Жизнь. Вера, благоговение, "страх Божий", выражаемые нами в молитве, являются основанием и началом пробуждения в нас любви к Богу, и через них, как через некий канал, мы обретаем божественные качества, утверждаемые в нас Таинствами Церкви, и проявляющиеся в любви к ближним до самопожертвования. Так мы начинаем наш путь к обожению, к полноте обладания Истиною, когда Бог будет "все во всем" (1 Кор. 15, 28). Православие начинает с веры, ведущей к знанию; оккультизм старается от знания привести к вере. Но путь истинного движения к познанию должен начинаться не с познания вещей, а скорее им заканчиваться.
Итак, процесс познания в православии может быть представлен в виде трех этапов:
1. Очищение — осознание своей позиции как неверной, отказ от нее и сожаление о ней, стремление к ней не возвращаться, т. е. то, что именуется покаянием.
2. Обретение в себе дара любви к Богу и людям, подаваемого свыше по мере очищения нашего сердца.
3. Обретение дара мудрости, рассуждения, знания о вещах духовных, невидимых и видимых, подаваемых свыше по мере нашей любви.
Апостол Павел говорит: "… знание надмевает, а любовь назидает. Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать; но кто любит Бога, тому дано знание от Него" (1 Кор. 8, 1–3).
Без распятия со Христом нашего ветхого, греховного человека, невозможно взойти со Христом на небо, с которого только и можно увидеть все в истинном свете. Это распятие и есть отвержение нашей позиции как центральной во вселенной и оно очень болезненно. Нелегко выкорчевать большое дерево, пустившее глубокие корни, не повредив его. Господь Сам пришел к нам сюда, чтобы вывести нас из долины смерти и своим примером показал, как нам выбраться. Минуя крест, не достигнешь вершин совершенства и знания, но именно это нам обещает оккультизм. В нынешнем греховном состоянии мы можем лишь верить, но никак не знать. Поэтому апостол Павел и говорит, что здесь, в этом мире пребывают лишь Вера, Надежда и Любовь, которыми мы призваны спасаться (1 Кор. 13, 13), а никак не знание, которое оккультизм с атеизмом все пытаются поставить на первое место.
К оккультизму, претендующему на знание "тайн Божиих", более всего относятся слова преп. Макария Египетского: "Если человек начнет исследовать разум Божий и говорить: "я нашел и постиг нечто", то ум человеческий окажется превосходящим разум Божий; но в сем весьма он заблуждается. Чем более хочешь исследовать и проникнуть ведением, тем в большую нисходишь глубину, и ничего не постигаешь. Даже, что касается до возникающих в тебе размышлений о том, что и как происходит в тебе ежедневно, — и это неизреченно и непостижимо, разве только будешь принимать все сие с благодарением и верою. Ибо со дня рождения твоего и доныне возмог ли ты познать душу свою? Действительно, перескажи мне помыслы, возникшие в тебе с утра до вечера; расскажи мне помышления трех дней. Но ты не в состоянии этого сделать. А если не возмог ты объять помыслов души твоей, то как можешь домышляться о Божиих помышлениях и Божием уме?" (19, с. 127–128).
Впрочем, мы и в обыденной жизни живем верою. Все наше знание относится к прошлому. Мы точно знаем, что вчера, входя в лифт и нажав кнопку, мы опустились вниз на первый этаж вполне благополучно, но мы не можем знать принципиально, что завтра будет то же самое — будущее закрыто для нас. Мы лишь верим, что будет так же, и что лифт не оборвется и не упадет в шахту, но эта вера может и не оправдаться. Какая же вера оправдывается? Только вера в Господа Иисуса Христа, что и подтверждается "облаком свидетелей" — сонмом бесчисленных святых, шествовавших путем веры. Поэтому главная задача нашей жизни состоит не в том, что знать или не знать, а в том, во что мы должны верить. Наши самочинные и доморощенные веры, построенные зачастую и на авторитетном научном основании, очень часто разбиваются о камни жизни, и лишь приходя к вере христианской и православной, к тому камню, который презрели строители всех цивилизаций, всех обществ потребления и процветания, всех "коммунистических завтра", мы утверждаемся незыблемо, ибо это камень, который "положен во главу угла" (Мф. 21,42).
Итак, там, где нет покаяния и любви, там нет и не может быть Истины. "По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою" — сказал Спаситель (Ин. 13, 35). Вот критерий ученичества у Господа, показатель движения к Нему — любовь. Ее вы не найдете в оккультизме и окккультистах. Там все больше ссоры, разделения, зависть, гнев, распри, вражда (Гал. 5, 19–21) — т. е. дела плоти, а не Духа Святого. Эти дела, к которым так искусно приноровлены все оккультные и восточные учения, обладающие массой средств для исцеления, оздоровления и ублажения плоти, открывающие новые виды наслаждений в "измененных состояниях сознания", льстящие нашему самолюбию, вредны духу человеческому. Оккультизм для исцеления души предлагает лишь одно средство — ее ампутацию, замораживание во льду разотождествления со всем и вся (в первую очередь, конечно, с образом любящего и страждущего за нас Бога), что так контрастирует с изобилием средств для поддержания тела. Но, как говорит апостол Павел, "плоть желает противного духу, а дух — противного плоти: они друг другу противятся… " (Гал. 5, 17). "Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание" (Гал. 6, 22–23). И те, кто следуют истинному Богу, "распяли плоть со страстьми и похотями" (Гал. 5, 24), а не ублажают ее омовениями, асанами йоги, физическими упражнениями, пранаямой и медитацией о своем здоровье. Не укрываться в мантре или медитации от скорбных влияний окружающего мира призывал Христос, а "носить бремена друг друга" (Гал. 6, 2).
Цель человеческой жизни — обожение, святость. Оккультизм и православие предлагают два пути к ним. Первый — убеждать себя и утверждать в мысли, что "я — Бог". Эту тропу самообмана и предлагает оккультизм и Восток нехристианский. Буддизм говорит: "вы уже Будды, ничего не нужно делать, нужно только это осознать" (обмануть себя). Конец этого известен — абсолютно злое существо, сатана, однажды убедивший себя в том, что он равен Богу. На это и работает индусская концепция "атман и Брахман — одно". Но "фотография" Бога, тот образ Его, который мы в себе носим, и сам Бог — не одно и то же.
Другой путь, обратный первому — отрицание своей божественности и утверждение собственной ничтожности и греховности, отречение от "Я", от своей воли. Это путь послушания, приводящий к Богу, ибо Он Сам послушного ведет к Себе.
Те, кто более близко сталкивался последователями разного рода оккультных учений, могли заметить чрезвычайную гордыню и холодность в их характере. "Начало греха — гордыня" — говорит Сирах (Сир. 10, 15). Эти последователи — рано или поздно — разбиваются на многочисленные группировки, враждующие друг с другом. Так случилось, например, с последователями Е. И. и Н. К. Рерих, исповедующими их Агни-йогу. Сатана, будучи разрушителем по своей природе, не может удержаться от того, чтобы не разрушить свое же детище изнутри духом вражды и раскола. Если же к этим наблюдениям добавить и личный опыт бывших последователей не-христиаиских учений, который уже достаточно обилен в нашей стране, то плоды увлечения этими оккультными течениями можно представить в следующем списке:
1. Личностные изменения: развитие самомнения, тщеславия, гордыни, эгоизма, холодности, безразличия, цинизма, душевной опустошенности, ощущения внутренней потерянности.
2. Вышеуказанные качества могут развиваться в состояния крайнего душевного и умственного расстройства, приводить к одержанию бесами, для которых внутренняя потерянность и замешательство, порождаемые знакомством с многочисленными оккультными системами, противоречащими друг другу, являются наиболее подходящими состояниями. Кроме того, итогом оккультных занятий могут быть ощущения внутренней пустоты, уныния, отчаяния, приводящие к самоубийству.
3. Физиологические изменения: расстройства организма, появление болезней неизвестной природы, искажения восприятия, развитие видений, постепенно приобретающих кошмарные и тягостные свойства, уязвимость к враждебным нападениям из невидимого мира.
4. Утрата социальных контактов и связей, распад семей, снижение социального статуса личности и т. д.
Все вышеперечисленное лишь подтверждает слова преп. Иоанна Лествичника: "Наказание гордому — его падение, досадитель — бес; а признаком оставления его от Бога есть умоизступление… последнее от людей неисцельно" ("Лествица", сл. 23, 10–18, c.15).
Развитие тщеславия и гордыни, по-видимому, является главной целью падших духов, ибо этот порок или страсть более всего паразитирует на добродетели, на положительных качествах нашей личности. Иоанн Лествичник писал об этом так: "Дух отчаяния веселится, видя умножение грехов; а дух тщеславия, когда видит умножение добродетелей; ибо дверь первому — множество язв, а дверь второму — изобилие трудов… Например, тщеславлюсь, когда пощусь; но когда разрешаю пост, чтобы скрыть от людей свое воздержание, опять тщеславлюсь, считая себя мудрым. Побеждаюсь тщеславием, одевшись в хорошие одежды; но и в худые одеваясь также тщеславлюсь. Стану говорить — побеждаюсь тщеславием; замолчу — и опять им же победился… " (Слово 22, З—5, с. 143–144).
Из этого ясно видно, что православный путь спасения есть путь не только "тесный" (т. е. исполненный скорбей), но и узкий (Мф. 7, 13–14). Он подобен лезвию бритвы, ибо пытаясь выбраться из одной канавы, наполненной греховною тиною злых дел, мы, вставая на путь добродетели, тут же падаем в другую, оказываясь в той же тине из-за гордости, рождаемой добрыми делами. Если человек и способен стать на путь добра под влиянием восточных, оккультных и даже социалистических и коммунистических идей, то без обращения к Богу и без Его помощи, это добро обращается во зло. Вот почему все общественные движения за свободу, равенство и братство, за счастье всех людей, проводимые активной неуклонно, приводили к Гулагу, превращаясь в свою противоположность. Там, где нет Бога и отсутствует смирение, где есть своеволие и самочиние, всегда присутствует сатана, умело переплавляющий наши потуги совершить добрые дела в злые их результаты.
Насколько психологически опасны тщеславие и гордость, если они беспрепятственно развиваются, хорошо показано священником Александром Ельчаниновым в его книге "Записи": "Попробуем наметить главные этапы развития гордости от легкого самодовольства до крайнего душевного омрачения и полной гибели.
Вначале это только занятость собой, почти нормальная, сопровождаемая хорошим настроением, переходящим часто в легкомыслие. Человек доволен собой, часто хохочет, посвистывает, напевает, прищелкивает пальцами. Любит казаться оригинальным, поражать парадоксами, острить, проявляет особые вкусы, капризен в еде. Охотно дает советы и вмешивается по-дружески в чужие дела; невольно обнаруживает свой исключительный интерес к себе такими фразами (перебивая чужую речь): "нет, что я вам расскажу", или "нет, я знаю лучше случай", или "у меня обыкновение… ", или "я придерживаюсь правила… ".
… Говоря о чужом горе, бессознательно говорят о себе: "Я так была потрясена, до сих пор не могу придти в себя". Одновременно, огромная зависимость от чужого одобрения, в зависимости от которого то внезапно расцветает, то вянет и "скисает". Но, в общем, в этой стадии настроение остается светлым. Этот вид эгоцентризма очень свойственен юности, хотя встречается и в зрелом возрасте.
Счастье человеку, если на этой стадии встретят его серьезные заботы, особенно о других (женитьба, семья), работа, труд… Если этого не случится, болезнь развивается дальше.
Является искренняя уверенность в своем превосходстве. Часто это выражается в неудержимом многословии….Эгоистическая природа многословия ничуть не уменьшается от того, что это многословие иногда на серьезную тему: гордый человек может толковать о смирении и молчании, прославлять пост, дебатировать вопрос, — что выше — добрые дела, или молитва.
Уверенность в себе быстро переходит в страсть командования; он посягает на чужую волю (не вынося ни малейшего посягательства на свою), распоряжается чужим вниманием, временем, силами, становится нагл и нахален. Свое дело — важно, чужое — пустяки. Он берется за все, во все вмешивается.
На этой стадии настроение гордого портится. В своей агрессивности он, естественно, встречает противодействие и отпор; является раздражительность, упрямство, сварливость; он убежден, что его никто не понимает, даже его духовник; столкновения с "миром" обостряются, и гордец окончательно делает выбор: "я" против людей, но еще не против Бога.
Душа становится темной и холодной, в ней поселяется надменность, презрение, злоба, ненависть. Помрачается ум, различение добра и зла делается спутанным, так как оно заменяется различением "моего" и "не моего". Он выходит из всякого повиновения, невыносим во всяком обществе; его цель — вести свою линию, посрамить, поразить других; он жадно ищет известности, хотя бы скандальной, мстя этим миру за непризнание и беря у него реванш. Если он монах, то бросает монастырь, где ему все невыносимо, и ищет собственных путей. Иногда эта сила самоутверждения направлена на материальное стяжание, карьеру, общественную и политическую деятельность, иногда, если есть талант — на творчество, и тут гордец может иметь, благодаря своему напору, некоторые победы. На этой же почве создаются расколы и ереси.
Наконец, на последней ступеньке, человек разрывает с Богом. Если раньше он делал грех из озорства и бунта, то теперь разрешает себе все: грех его не мучит, он делается его привычкой; если в этой стадии ему может быть легко, то ему легко с диаволом и на темных путях. Состояние души мрачное, беспросветное, одиночество полное, но вместе с тем искреннее убеждение в правоте своего пути и чувство полной безопасности, в то время как черные крылья мчат его к гибели.
Собственно говоря, такое состояние мало чем отличается от помешательства.
Гордый — и в этой жизни пребывает в состоянии полной изоляции (тьма кромешная). Посмотреть, как он беседует, спорит: он или вовсе не слышит того, что ему говорят, или слышит только то, что совпадает с его взглядами; если же ему говорят что-либо, несогласное с его мнениями, он злится, как от личной обиды, издевается и яростно отрицает. В окружающих он видит только те свойства, которые он сам им навязал, так что даже в похвалах своих он остается гордым, в себе замкнутым, непроницаемым для объективного.
Вот где выясняется глубина определения преп. Иоанна Лествичника: "Гордость есть крайнее души убожество".
Гордый терпит поражение на всех фронтах: Психологически — тоска, мрак, бесплодие. Морально — одиночество, иссякание любви, злоба. С богословской точки зрения — смерть души, предваряющая смерть телесную, геенна еще при жизни. Гносеологически — солипсизм. Физиологически и патологически — нервная и душевная болезнь.
В заключении естественно поставить вопрос: как бороться с болезнью, что противопоставить гибели, угрожающей идущим по этому пути? Ответ вытекает из сущности вопроса — смирение, послушание объективному, послушание, по ступенькам — любимым людям, близким, законам мира, объективной правде, красоте, всему доброму в нас и вне нас, послушание Закону Божию, наконец — послушание Церкви, ее уставам, ее заповедям, ее таинственным воздействиям." (Священник Александр Ельчанинов. "Записи". Париж, 1978. — с. 170–173)
Возвращаясь к теме знания, следует сказать, что всякое знание, в особенности относящееся к духовным вопросам, может быть опасно для души на пути ее спасения. Иоанн Лествичник пишет: "Неизмерима глубина догматов, и уму безмолвника небедственно погружаться в нее. Очень опасно плавать в одежде: столь же опасно находящемуся в плену у страстей касаться богословия" (сл. 27, 10–11) (18, с. 218)… "Если разум надмевает многих, то напротив невежество и неученость некоторым образом умеренно смиряют"…."Борись, и старайся посмеваться своей мудрости. Делая так, обрящешь спасение и правость о Христе Иисусе, Господе нашем. Аминь" (сл. 24, 29–34) (18, с. 161).
Сказанное выше, конечно, не означает пренебрежения к знанию вообще — здесь констатируется то обстоятельство, что относительное, поверхностное, плотское знание, полученное не вовремя, может стать препятствием к получению в будущем подлинной Истины, разумения Тайн Божиих. Простые, необразованные люди могут быстрее и успешнее достигать спасения и даров Духа Святого, так как их вера не колеблется познаниями. Хрестоматийный пример — Павел препростой, ученик св. Антония Великого, достигший высочайшей степени смирения, так что мог исцелять в тех случаях, когда молитвы самого св. Антония не достигали цели (см. 9, с. 108–111). Эта высота смирения во многом определялась необразованностью и простотой св. Павла.
Ныне, когда случаи пребывания в духовной прелести стали почти рядовым явлением, и масса людей, даже православных, обнаруживает, по отсутствию смирения, в себе "дары" чудотворения, исцеления, видений самого Спасителя, Богородицы и святых, не говоря уже о явлениях всяких учителей из Шамбалы и других мест, во плоти и вне ее, как актуальны слова св. Григория Синаита: "Существенное света созерцание духовное, ум немечтательный и непарительный, действо молитвы истинное, из глубины сердца непрестанно потоком исторгающееся, души воскресение и горе воспростертие, божественное ужасание и в духе изступление всецелое, и богодвижное Ангельское души возбуждение обрести невозможно в нашем роде, потому что ныне в нас, по множеству искушений, господствует тиранство страстей. Уму обычно о всем таком мечтать прежде времени; но за это он иногда теряет и то малое доброе устроение, которое дано ему Богом" (8, т. 5, с. 149).
Современные духовные не-православные учения являются плодом "совместного творчества" человека и падших духов. Они являют собой смешение истины и лжи, и их причудливые и разнообразные формы хорошо объясняются преп. Макарием Египетским: "Со всей проницательностью должно смотреть, нет ли от врага с какой-нибудь стороны обмана, хитрости, злодейства. Как Дух Святый чрез Павла всем служит для всех, чтобы всех приобрести (1 Кор. 9, 22): так и лукавый усиливается быть всем для всех, чтобы всех низвести в погибель. А именно, с молящимися притворяется он вместе молящимся, с тою целью, чтобы обольстить, под предлогом молитвы вринув в самомнение; с постящимися постится, намереваясь ввести их в обман самомнением; с имеющими ведение Писания предприемлет тоже, желая, чтобы под видом ведения впали они в заблуждение; сподобившимся света откровений и сам представляется таким же;… одним словом, для всех всякие принимает на себя виды, чтобы, подчиняя себе сим уподоблением, под благовидным предлогом уготовлять погибель….Посему, со всяким хранением надлежит блюсти сердце свое, и многаго разумения испрашивать себе у Бога, чтобы дал нам возможность открывать козни злобы" (19, с. 579–580).
Выше мы условно разделили всю неправославную мистику на три потока:
1. Оккультизм, пытающийся применить рациональный познавательный подход к мистическим феноменам.
2. Психофизиологическая мистическая практика.
3. Интуитивизм, противопоставляющий себя рациональному подходу.
Мы также пытались противопоставить истинную последовательность познания невидимого мира (православную "гносеологию") оккультно-мистической, и показали, что обладание любым сверх-естественным знанием — представлено ли оно в "научной" упаковке оккультизма, или же является следствием индивидуальных чувственных восприятий, переживаний, упражнений — рождает гордыню, губительную для души. Самовольные контакты с невидимым миром не только деформируют личность, но и губят ее, внося непоправимые нарушения в психику и даже физиологию человека. При этом труднее всего отказаться от своих личных переживаний чувственных восприятий невидимого мира. О плодах такого рода опыта лучше всего сказать словами святых.
Святитель Игнатий Брянчанинов пишет: "Да не мнят о себе что-либо увидевшие чувственно духов, даже святых Ангелов: это видение одно, само по себе, нисколько не служит свидетельством о достоинстве видевших: к нему способны не только порочные человеки, н<