Другие голоса, другие комнаты

В понедельник утром Сэм ушел на работу, Ишмаэль ушел в школу, а я встал у подножия лестницы и уставился на полумрак на втором этаже с чувством, будто у меня в сердце камень, а в ногах недостаточно сил.

После того, как мамы и папы не стало, я закрыл ход наверх. Там находилась их спальня. Мамина комната для шитья. Папина «телевизионная комната» с огромным, громоздким и очень тяжелым телевизором – то была одна из первых показывающих в цвете модель, доставшаяся ему от родителей. Еще там стоял старый проигрыватель, напольная модель 70-х годов с ящичком сбоку, где хранилась его коллекция музыки на пластинках. Он склонялся в основном к кантри, но слушал и Black Sabbath, Pink Floyd, Fleetwood Mac и прочие группы, которые были странным выбором для человека его возраста и положения в жизни. Я вырос на альбоме Fleetwood Mac «Rumours». Папа ставил эту пластинку так часто, что мама грозилась разломать ее пополам.

Мама развесила на стенах длинного коридора между спальней и ванной множество фотографий: своих и отца, моих, потом Сары, потом Ишмаэля (их было мало), не говоря уже о своих тетях, дядях, племянниках, племянницах и прочей родне. Шагая по коридору, было невозможно не познакомиться со всеми ключевыми моментами жизни семейства Гудов за прошедшую сотню лет. Дни рождения. Выпускные. Крещения. Портреты у церкви. Первые причастия. Папины армейские фото. Любовно обрамленная фотография дома, где мама росла с тетей Ширли и дядей Тидди, который умер в начале 90-х годов, подавившись во время обеда.

На почетном месте в этом святилище семейной истории висела древняя фотография родителей мамы, снятая в 30-х годах. Дедуля стоял рядом с «фордом» модели «Ти», а бабушка, сияя, сидела на пассажирском сиденье. То была одна из немногих машин, которые в те времена месили грязь на дорогах деревенского Миссисипи, и они ею гордились. Благодаря своим предкам-плантаторам, они еще помнили, что такое богатство и привилегии.

С тяжелым сердцем я поднялся по лестнице.

Не было никакой конкретной объяснимой причины, по которой я после их смерти сюда не ходил. Не хотел, вот и все. Здесь было слишком много воспоминаний. Слишком много мамы, слишком много отца. Слишком много вещей, которые напоминали о них. Проще было все это блокировать.

Я отодвинул тяжелую штору, которую повесил над входом и которая удерживала тепло внизу, где оно было мне нужно, и закрывала лестничную площадку на втором этаже.

Она была пыльной, немного заплесневелой, пахла старостью и десятилетиями прошедших времен.

Поскольку я закрыл во всех комнатах окна и задернул все шторы, на втором этаже было темно и слегка жутковато.

На полу были следы, оставшиеся после того, как я отправил Сэма искать свидетельство о рождении Ишмаэля.

Остановившись посреди коридора, я оглядел фотографии, окутанные мраком и темнотой. Я знал их наперечет, видел их миллионы раз. Они висели на стенах так долго, что поблекшие вокруг рамок обои сохранили под ними свой цвет.

Мои шаги тянули за собой паутину.

Я встал напротив родительской свадебной фотографии. Мама смотрела в будущее с яркой улыбкой, которая открывала ее кривоватые зубы. Она была молодой, красивой, но невысокой. Папа был на голову выше ее. Теперь мне казалось, что в его глазах есть темнота, которой я раньше не замечал. А может я себе напридумывал.

Он не был похож на человека, способного изнасиловать свою двенадцатилетнюю дочь. Но с другой стороны, а как должны выглядеть подобные люди, если не обычно, как все? У них же нет печати Каина на лбу или рогов.

Я очень долго смотрел на него, унесенный внезапным потоком воспоминаний – о его запахе, виде, манере держаться, звуке голоса, речи – остроумной и очень часто похабной, – тяжелых шагах (моя спальня была прямо под лестницей, и когда он вышел на пенсию, я слышал эти шаги каждую ночь). Я вспомнил его руки у себя на лице и как он называл меня «малышом». Других ребят отцы называли «ковбоец», «приятель» или «спортсмен», а ко мне отец обращался «малыш», «мой хороший» и «крошка». Я ненавидел, когда он звал меня так – особенно, если рядом были друзья. И только лет в двадцать я понял, что эти прозвища выражали его привязанность к нам. Он называл так только свою жену и детей.

Страховой агент, он был достаточно заурядным и скучным, однако надежным и, похоже, довольным тем, что дала ему жизнь.

Или мне так казалось.

Пока я смотрел на него, на меня вдруг нахлынула ослепляющая, острая ненависть. Мне захотелось врезать по его фотографии кулаком, словно оно могло каким-то образом передать ему то, что я чувствовал.

Сара всегда была хрупкой и маленькой. Будучи на восемь лет старше ее, я всегда над ней возвышался. А надо мной возвышался отец. Каково же ей было, когда такой крупный мужчина ночью пришел в ее спальню? Разве она была в силах отбиться? Что она ощутила, когда его туша нависла над ней в темноте, делая вещи, которые она не могла, наверное, даже понять?

Как ты мог, глядя ему в лицо, думал я.

Как?

То, что он сделал, было не просто больным извращением. Это был мучительный, травматичный, жуткий удар, нанесенный маленькой девочке.

Как такое вообще могло прийти ему в голову?

А смотреть на растущий живот своей маленькой дочки, зная, что отец – это ты…

Почему Сара мне не сказала?

Я прошел по коридору, открыл дверь в спальню родителей. Все осталось в точности, как я запомнил. Два отцовских костюма по-прежнему лежали там, где я бросил их на кровати после попыток решить, в котором его хоронить. Мне было так жалко его – застреленного женой, моей матерью, опозоренного перед всем городом. Я хотел одеть его в лучший костюм, но никак не мог решить, какой из них лучший. В конце концов я сузил выбор до трех, оставил два лежать на кровати и ушел, подумав, что после похорон приду и повешу их в шкаф. Но пришел я только сейчас.

Ко мне вернулся тот день – с внезапной, резкой, болезненной ясностью.

Я сел на кровать, закрыл руками лицо.

Иногда мне казалось, что прошлое висит у меня на шее как жернов, который душит меня и своей непостижимой мерзостью тянет на дно. Как можно было ходить с поднятой головой, когда моя кровь сделала такие ужасные вещи, когда она была заражена какой-то болезнью, безумием, которое в конце концов взорвалось? Как я мог смотреть в зеркало и не видеть глаза отца, мамин нос, и не вспоминать, что они сделали, – и на что был способен я сам? Как я мог смотреть людям в лицо, когда стыд и позор были вписаны в мою ДНК?

Все это время я злился на маму, и моя ярость граничила с каким-то странным озадаченным отвращением к тому, что, как до недавних пор я полагал, сотворила она.

Я обвел их комнату взглядом, вздохнул, встал, подошел к окну и раздвинул шторы. На пол лег солнечный свет.

Если Сара в тот день приходила домой… Если отца застрелила она, а не мама…

То почему мама убила себя?

Если дело уже было сделано… если папино тело сидело на стуле, как я и нашел его… если все было кончено… то почему мама не позвонила в полицию, а направила дробовик на себя?

Я знал, почему.

Ну конечно.

Причина могла быть только одна.

Я открыл окно, чтобы впустить свежий воздух, положил ладони на подоконник и заплакал.

Глава 96

Я хочу щенка

Ровно в три тридцать Иши соскочил со ступенек автобуса и, когда тот отъехал, повернулся, чтобы помахать другому мальчику вслед.

У него появился друг.

– Как прошел день, малыш? – спросил я, пока за руку вел его к дому.

– Хорошо, дядя Хен. Я хочу есть!

– Ты всегда хочешь есть.

– Но я по правде хочу.

– Вас в школе разве не кормят?

– Ты готовишь лучшéе.

– Лучше.

– Я знаю! Потому мне и нравится.

– Нет. Я про то, что нет такого слова – лучшéе.

– Я знаю. Но я хочу есть, дядя Хен. Можно печенье?

– А ты его заслужил?

– Да.

– Почему?

– Потому что мне дали звездочку.

– Звездочку?

– За слова. Я написал их все правильно, и мисс Кора дала мне звездочку.

– Тогда, полагаю, ты заслужил печенье.

– Суперски!

– Что значит «суперски»?

– Не знаю. Дядя Сэм так говорит.

– Он суперский, да?

– Я хочу показать ему свою звездочку.

– Он будет страшно горд за тебя.

Он помолчал, щурясь на меня сквозь толстые линзы очков.

– Дядя Хен?

– Да?

– А у Кейдена есть щенок.

– О.

– Можно мне тоже?

– Щенка?

– Да.

– Сначала мне нужно посоветоваться с твоим дядей Сэмом.

– Ну пожалуйста.

– Даже не знаю. Щенок требует много внимания. Ты будешь им заниматься?

– Да.

– Точно?

– Да. Ну пожалуйста.

– Тебе придется делать все самому.

– Хорошо, дядя Хен. Я обещаюсь.

– Кормить и поить его.

– Я буду! Честное слово.

– И ты будешь должен научить его ходить в туалет во дворе, а не ко мне на ковер.

– Я знаю. Дядя Хен, ну пожалуйста?

– Давай поговорим с дядей Сэмом и поглядим, что он скажет.

– Хорошо.

Он обогнал меня, взбежал по ступенькам крыльца – так легко, словно всегда жил в этом доме, – распахнул парадную дверь и, бросив рюкзак на полу, унесся прямо на кухню.

Я улыбнулся.

Глава 97

Ее зовут Бо

После ужина мы погрузились в Сэмов пикап и поехали к Шелли и Гвен.

– Ковбоец, ты точно уверен? – спросил Сэм.

– Я хочу щенка, – объявил Ишмаэль. От предвкушения он был сам не свой.

– Что ж, мисс Шелли сказала, что ей недавно подбросили выводок новорожденных щенят. Она сделала им прививки и все такое и с радостью отдаст тебе одного, но только если ты будешь заниматься им сам.

– Хорошо, дядя Сэм.

– Обещаешь?

– Обещаюсь.

– На мизинчиках поклянешься?

– Клянусь.

Он вытянул палец и поклялся на мизинчиках со своим дядей Сэмом.

– Ловлю на слове, приятель. Не подведи меня.

– Не подведу, дядя Сэм, – очень серьезно пообещал он.

Мы свернули на подъездную дорожку, миновали сам дом и поехали к клинике на заднем дворе, где нас уже ждали Шелли и Гвен.

– Вы только взгляните! Маленькая козявка! – воскликнула Гвен, когда Ишмаэль выпрыгнул из пикапа. – Ты такой красивый в этих очках.

Ишмаэль усмехнулся.

– Твой дядя Хен говорит, ты хочешь щенка. – Шелли присела на корточки и взяла Иши за руки.

Он кивнул.

– Иметь собаку – очень большая ответственность. Ты справишься, если я отдам тебе одного из наших щенков?

Он снова кивнул.

– Ну, тогда вперед.

Шелли взяла его за руку и повела за собой, а мы пошли следом.

– Как ваши дела? – спросила Гвен, обращаясь к нам с Сэмом.

– Просто отлично, – ответил Сэм.

– Никогда не представляла тебя в роли отца, Сэм Рейкстро.

– Я тоже, – сказал он. – Но Иши чудесный ребенок.

– Значит, все получается?

– Помаленьку. Я веселый родитель, а все трудное делает Хен. Что меня абсолютно устраивает.

– Ну еще бы, – сказал я.

– Большой папочка Сэмми, – проговорила Гвен со смешком.

– Иди к папочке! – ухмыльнулся ей Сэм, а она добавила:

– И Наседка Хен в роли мамочки.

– Прекратите, а? – сказал я.

На заднем дворе мы увидели среди прочих питомцев Шелли пятерых коричнево-черных щенят и одного совсем белого – обычных дворняжек, но совершенно очаровательных. Мягких, приятно пахнущих, резвых.

Ишмаэль завороженно опустился перед клеткой на корточки.

– Им недель шесть, – сказала Шелли, тоже присев. – Они уже начали есть твердую пищу, но ты, чтобы им было попроще, лучше разбавляй ее теплой водой. Какой тебе нравится?

Ишмаэль просунул ладошку за прутья и захихикал, когда щенки стали лизать ее.

– Этот, – сказал он, показав на щенка с белой шерстью.

– Хочешь с ним поиграть?

– А можно?

– Конечно.

Шелли открыла клетку и достала оттуда щенка.

– Это девочка, – сказала она, показывая Ишмаэлю, как надо держать ее.

Он стоял, весь сияя, пока та тянулась к его лицу языком.

– Что это там у тебя? – изобразил удивление Сэм.

– Мой щенок, – тихо пробормотал Ишмаэль.

– Как ее зовут?

– Бо. Ее зовут Бо.

– Бо? – повторил Сэм.

– Видимо, в честь Бо Уоллеса, – сказал я.

– Бо – хорошее имя, – согласился Сэм. – А она симпатяга.

Ишмаэль поднял глаза на меня и внезапно нахмурился.

– Что?

Он повернулся к Шелли, отдал ей щенка и расплакался.

– Малыш, что такое? – встревожился я.

Он кинулся в мои объятья и разрыдался еще сильней, пока я, совсем растерявшись, смотрел на него.

– Переволновался немного, наверное, – предположила Шелли. – Готова поспорить, у него впервые появилась собака.

– Что с тобой? – спросил я, снимая его очки, чтобы он мог вытереть слезы. – Что не так?

Он не ответил.

– Эй, ковбоец, – сказал Сэм, садясь на колени. – Ну ты чего?

– Я люблю ее, – сказал он несчастно и оглянулся на своего щенка.

– Ну, тогда поиграй с ней, – предложил Сэм.

– Она правда моя? – спросил он, глядя на нас.

– Ну конечно, – ответил я.

– Я люблю ее.

– Мы знаем, что любишь.

– Мама сказала, я слишком глупый, чтобы у меня был щенок.

– Это неправда, – возразил я.

– Мама сказала, я глупый.

– Хороший мой, ты не глупый. Давай, поиграй с ней. Уверен, она очень рада, что теперь у нее есть такой друг, как ты.

Он сел, и Шелли положила щенка ему в руки.

– О, – вымолвил он, забыв про нас всех. – О, о. – Она положила лапы ему на грудь и лизнула лицо. – Эй! – воскликнул он, улыбаясь.

– Кажется, они друг другу понравились, – произнесла Гвен.

– Будь ласков и осторожен с мисс Бо, – предостерегла его Шелли, внимательно за ним наблюдая. – Она шустрая и может пораниться, так что следи за ней и смотри, чтобы она не упала, если будешь носить ее на руках.

– Хорошо, – пообещал он и хихикнул, когда Бо лизнула его лицо.

Я стоял и долго смотрел, как они играют.

Сэм взял меня за руку и улыбнулся.

Глава 98