Преподобный являлся казакамъ и укорялъ ихъ за измёну.

Мног\е оставляли лагерь и уходили домой.

Посылалъ трехъ учениковъ - Михея, Варфоломея и Наума въ Москву на слёпыхъ лошадяхъ совершать молебств\я. По Его молитвамъ въ жи­тницахъ не уменьшалась рожь. Всемогущ\й Господь спасъ и сохранилъ Русь и Православ\е. Арх\епископъ Арсен\й Эласонск\й, томивш\й­ся въ плёну въ Москвё, находящ\йся въ сильномъ недугё, сталъ вёстникомъ Небеснаго милосерд\я къ Росс\и. Однажды, въ глухую полночь кел\я больнаго святителя вдругъ освётилась необыкновеннымъ лучезарнымъ свётомъ, и онъ увидёлъ предъ собой Преподобнаго Серг\я, Радонежскаго чудотворца. «Арсен\й, - сказалъ явивш\йся Преподобный болящему, - ваши и наши молитвы услышаны -предстательствомъ Богоматери - судъ Бож\й объ отечествё преложенъ на милость и завтра же Москва будетъ въ рукахъ росс\янъ и Росс\я спасена». 22 ок­тября считается днемъ избавлен\я Москвы и была встреча Владимирской иконы, которую несъ изъ кремля арх\епископъ Арсен\й. Въ декабрьской книжкё «Душеполезного чтен\я» за 1910 годъ по­мёщено народное предан\е 1812 года, разпространенное особенно въ бывшей Ярославской губерн\и, подъ заглав\емъ «Видён\е Наполеона». Въ немъ разсказывается такое произшеств\е: занявъ Москву, Наполеонъ, какъ-то попробовавъ русскаго сбитня, который сварилъ ма­стеръ своего дёла старикъ-ярославецъ, приказалъ этому старику придти со сбитнемъ и на слёдующ\й день. Его долженъ былъ сопровождать французъ-приказчикъ изъ французской лавки съ Кузнецкаго моста, поступивш\й переводчикомъ во французскую арм\ю. Въ разсказё онъ называется куркузымъ:

«Сбитеньщикъ и куркузый дошли до кремля. Ярославецъ уже приготовился по-вчерашнему потчевать Наполеона и его свиту, но императору было не до сбитня. Онъ, взволнованный ходилъ по цар­ской площади. Его лицо подергивалось судорогами, кулаки крёпко сжимались. Свита казалась разтерянной. Что-то произошло... но я видёлъ... я видёлъ войско и страннаго полководца, - ни къ кому не обращаясь, говорилъ императоръ французовъ настойчиво и съ раздра­жен\емъ. Свита изумлялась, но не потому, что Наполеонъ видёлъ, а тому, что она не видёла ни войска, ни страннаго полководца. Про­сто у императора воображен\е болёзненно разстроилось. Опустёлая, похожая на кладбище, пылающая Москва, недостатокъ во всемъ и страхъ за будущее довели вождя до того, что онъ поддается обма­ну зрён\я и чувствъ. Надо, чтобы доктора обратили вниман\е на это и употребили всё средства: верховный вождь долженъ быть бодръ и здоровъ. Между тёмъ, вотъ что произошло: Наполеонъ захотёлъ полю­боваться окрестностями Москвы и поднялся на Ивана Великаго. Солнце грянуло съ небесъ. Бонапартъ направилъ взоръ въ сторону Воро­бьевыхъ горъ и вдругъ взтрепетнулся, дрогнулъ и обратился къ прибли­женнымъ голосомъ, въ которомъ чувствовался изпугъ. -Вы видите, там - на юго-западъ движется арм\я? И съ двухъ сторонъ подходятъ вели­к\е арм\и! -Это русск\е! -Ваше величество, мы не видимъ ника­кихъ тамъ арм\й. Наполеонъ топнулъ ногой о деревянный помостъ. Три арм\и... да, да! -Они еще далеко, но они приближаются и будутъ въ Москвё... да, да, скоро будутъ. - Онъ трепеталъ, стучалъ зубами и порывисто говорилъ: «Три великихъ арм\и! три! три!..- как вы не видите?... Кажется, они не идутъ по землё, а несутся по воздуху, какъ ангелы или демоны. И впереди - вождь. Вы видите вождя? -Вы видите вождя? -Ваше величество, мы не видимъ вождя. -Прокля­т\е! -Потрясая кулаками, простоналъ Наполеонъ и сталъ торопливо спускаться по лестницамъ. Блёдный, онъ разсёянно и злобно повто­рялъ: «Но я видёлъ, я видёлъ ихъ. И этотъ предводитель весь въ черномъ. Монахъ? Сёдые волосы, сёдая борода, съ крестомъ въ рукахъ. Онъ осё­нялъ войска крестомъ... это необычайно! Что это? Кто этотъ черный вождь?». Наполеона трясло. Въ немъ кипёла злоба отъ того, что ни­кто не видёлъ воздушныхъ арм\й съ необыкновеннымъ предводителемъ-монахомъ. Уже на площади Наполеонъ взглянулъ туда, но тамъ уже ничего не было; солнце скрылось; тучи и дымъ висёли надъ Воробьевыми горами. Тутъ какъ разъ появились въ Кремлё сбитеньщикъ съ «языкомъ», т. е. съ куркузомъ. -Пусть подойдутъ ближе, -приказалъ Наполеонъ и, когда они приблизились, спросилъ ярославца, не знаетъ ли онъ такого монаха: тощего, но величественнаго и сёдого, какъ лунь. Сбитеньщикъ, въ свою очередь, спросилъ, а гдё онъ, императоръ, встре­тилъ такого монаха. Въ Москвё не одинъ монастырь, не одинъ, слёдо­вательно, можетъ быть и такой монахъ. Тамъ, въ вершлузё, впереди войскъ, - нетерпеливо произнесъ императоръ. Куркузый перевелъ. Ста­рикъ пр\осанился и, словно отчеканивая каждое слово, отвёчалъ: «Вашему величеству извёстно должно быть, что простые монахи не ходятъ по воздуху, а единственная небесная сила открылась вамъ. Не из нынёшнихъ монаховъ какой-либо велъ воиновъ, а непремённо, угод­никъ Бож\й, охраняющ\й Москву и Русь. -Такъ какъ, -сказалъ Напо­леонъ своимъ, -у русскихъ людей и городовъ есть свои святые покровители. -И обращаясь къ сбитеньщику, добавилъ: «Кто покровитель Москвы?» -Святой и Преподобный Серг\й, Радонежск\й чудо­творецъ. Наполеонъ повернулся, сдёлалъ рукой знакъ старику, чтобы шелъ за нимъ, и все - Наполеонъ, приближенные, сбитеньщикъ, курку­зый направились въ Благовещенск\й соборъ. Старикъ оставилъ посуди­ны со сбитнемъ на паперти и одинъ изъ всёхъ обнажилъ голову. -Пока­зать мнё изображен\е святаго! -сказалъ Наполеонъ. Старикъ подвелъ его къ образу Преподобнаго Серг\я. -Это онъ! -возкликнулъ Наполеонъ и отшатнулся, вдругъ обвеянный страшнымъ холодомъ. Но онъ долго не могъ оторвать глазъ отъ святаго образа, и мысли одна за дру­гой проходили въ головё императора, тревожили мысли… Видён\е смутило, взволновало и устрашило, и держало въ своемъ плёну гор­даго побёдителя. Съ нимъ не бывало подобнаго... Наполеонъ хотёлъ сейчасъ освободиться отъ тягостнаго плёна и не могъ. Какъ-будто судьба давала неумолимо понять ему, что есть Бож\й перстъ, который ука­зываетъ пути народамъ и правителямъ, и смиреннымъ и гордымъ: пути - къ побёдё и велич\ю, къ паден\ю и безднамъ. И глубокое раздумье взяло Наполеона. Онъ сталъ перебирать въ памяти всё событ\я отъ то­го часа, когда онъ и «двёнадцать другихъ земель» 11 \юня вторглись въ предёлы Росс\йской импер\и, и до сегодняшнего видён\я въ пы­лающей непривётливой Москвё. Мало отраднаго выпало на долю великой арм\и. Росс\я оказалась хорошей ловушкой, и этой ловуш­ки не сломалъ даже Бородинск\й бой. «Что за радость, - думалъ Наполеонъ, -признавать себя побёдителемъ, если нётъ побёжденныхъ? Въ раздумьё онъ вышелъ изъ собора и вслухъ помыслилъ: «Что же это за народъ– русск\е, если ихъ арм\ю водятъ святые… такихъ-то надо побёждать!» И вздрогнулъ. -Коня! Ему подвели великолёпнаго араб­скаго коня. Наполеонъ селъ на сёдло и, сопровождаемый свитой, по­скакалъ изъ Кремля. Онъ желалъ забыть видён\е; онъ проскакалъ черезъ всю столицу и явился въ Петровск\й дворецъ, хотёлъ тамъ остаться и не могъ. Онъ не находилъ себё мёста, не могъ ничёмъ отвлечься отъ тяж­кихъ думъ, навеянныхъ видён\емъ. Ему чудилось ликован\е тёхъ трехъ арм\й, что велъ святой Серг\й, и, казалось, это ликован\е все громче и громче. Арм\и, значитъ, приближаются, и не застигнутъ ли его врасплохъ и «двёнадцать другихъ земель», съ нимъ пришедшихъ? И На­полеону стало жутко оставаться еще въ Москвё…

(Павелъ Росс\евъ)