VI Вселенский Собор 680-681 гг.

10 октября 680 г. был издан манифест императора на имя патриарха Георгия с оповещением о прибытии представи­телей папы и предложением собрать Собор с участием восточ­ных патриархов (Mansi XI, 201-204).

На призыв патриарха Георгия к подчиненным митропо­литам, а также по приглашению в это время проживавшего в столице Макария Антиохийского, — в Константинополь съеха­лось весьма много митрополитов и епископов. Прибыли сюда и местоблюстители Александрийских и Иерусалимских патри­архов — пресвитеры Петр и Феодор. Из задуманного в начале совещания составился Вселенский Собор.

Председателем Собора был сам император, хотя и не на всех заседаниях, именно на первых одиннадцати (1-11) и на последнем (18); на остальных заседаниях делом руководили уполномоченные императором сановники. Собор открылся 16 сентября 681 г. Заседания происходили в судебной палате императорского дворца, т.е. Трулле (τρουλος). Несмотря на то, что сам император был председателем Собора, отцам Собора предоставлялось так свободно и пространно высказываться, как быть может ни на каком другом Соборе. Представителями папы Агафона были пресвитеры — Феодор, Георгий и диакон Иоанн. Они сидели по левую сторону от императора и подписались первыми под соборными определениями. Сам же император под­писался после всех и иначе чем епископы. Последние начертывали "ορισας υπεγραψα, — определив подписал"; а император: "ανεγνωμεν και συνηνεσαμεν — мы прочли и согласились с этим". Папские делегаты открыли Собор запросом: около 46 лет тому назад, Константинопольские патриархи — Сергий, Павел, Пирр и Петр, а также Александрийский Кир и Феодор Фарранский и другие, ввели некоторые новые выражения, про­тивные православной вере, и произвели смуту во Вселенской Церкви учением об единой воле и едином действии; "пусть представители св. Константинопольской Церкви скажут, откуда явилось это нововведение?" (Деяния. В русском переводе. Казань. 1882. VI, 24)

Ответчиком выступил не Константинопольский Георгий, а Антиохийский Макарий со своим учеником Стефаном, ко­нечно, от лица монофизитов: "Мы не делали никаких ново­введений в учение, но как приняли от Вселенских Соборов и св. отцов... о воле действий, так и уверовали, веруем и про­поведуем и готовы отстаивать это". После такого заявления, естественно, должно было начаться и началось чтение актов предшествовавших Вселенских Соборов. На первом заседании были прочитаны акты лишь III Вселенского Собора (Новое доказательство, что значит, не было актов от I и II Вселенских Соборов). На 2-ом заседании читались акты IV Вселенского Собора, на 3 акты V Вселенского Собора. Здесь нотарий Антиох прочитал в самом начале такое заглавие: "Слова, блаженной памяти Мины, архиепископа Константинопольского к Вигилию, блаженнейшему папе Римскому о том, что во Христе одна воля". Римские легаты заявили о подлоге этого документа. Их заявление признано было верным, как и другое по поводу неправильно приписываемых папе Вигилию 2 статей к Юстиниану и Феодоре из 7 деяния Собора.

По прочтении соборных деяний, император так резюми­ровал дневной порядок: "Узнав теперь содержание прочитан­ных соборных книг, пусть скажут св. Собор и славнейшие судьи: есть ли какое-либо сделанное этими соборами опреде­ление, доказывающее, что в домостроительстве Господа нашего Иисуса Христа одна воля и одно действие, как обещали по­чтенные архиепископ Антиохийский Макарий и единомысленные с ним благочестивейшие мужи?" Ответ последовал от­рицательный. Тогда император предложил Макарию и его единомышленникам "представить свидетельства св. отцов в доказательство того, что во Христе была одна воля и одно действие". Они обещали это сделать, но просили отсрочку. Вви­ду этого, 4 заседание Собора было посвящено чтению посла­ния папы Агафона и Римского Собора. На 5 и 6 засе­даниях были прочитаны выдержки (извлечения) из отцов, сделанные в трех свитках Макарием и другими в доказательство монофелитства. На 7 заседании им возражали папские легаты на основании собранных ими данных. Заседания 8, 9 и 10 были употреблены на проверку данных, представлен­ных той и другой стороною. Причем Собор согласился с заклю­чением папских легатов. На этих заседаниях было принято послание и Агафона; за него высказался даже Георгий Кон­стантинопольский. Макарий же решительно заявил: "я не скажу, что два естественные хотения, или два естественные действия в домостроительстве воплощения Господа нашего Иисуса Христа, хотя бы меня разрубили на мелкие части и бросили в море". На заседаниях 11-14 читались разные, от­носящиеся к вопросу о волях, документы: послания патриар­ха Софрония, Сергия, Гонория, Кира, Пирра, Павла, Петра, выдержки из сочинений Максима и Стефана. На 15 и 16 засе­дании обсуждалась вредная для православия деятельность фанатика монофелитства, монаха Полихрония, и ему дозво­лено было проделать, в доказательство истинности монофелитского учения, свой дерзкий опыт над умершим, кончившийся полным его посрамлением. Наконец, на двух последних засе­даниях 17 и 18 (16 сентября) было прочитано определение Собора. Анафема произнесена была на Феодора, Сергия, Го­нория, Пирра, Павла, Кира, Петра, Макария (Еще на 14 заседании на место Макария был рукоположен игумен Феофан), Стефана и Полихрония. В своем догматическом определении, отцы, по примеру Халкидонского Собора, повторили символы — Никейский, Константинопольский, заимствовали значительную часть из определения IV Вселенского Собора и взяли не­сколько фраз из ορος’а V Вселенского Собора. Собственное же свое определение о двух волях во Христе Собор выразил так: "Проповедуем также, по учению св. отцов, что в Нем и две естественные воли или хотения, и два естественные дей­ствия нераздельно, неизменно, неразлучно, неслиянно (και δυο φυσικας θελησεις ητοι θεληματα εν αουτω και δυο φυσικας ενεργειας αδιαιρετως, ατρεπτως, αμεριστως, ασυγχυτως). И два естественные хотения не противоположенные одно дру­гому, как говорили нечестивые еретики — да не будет! Но Его человеческое хотение не противоречит и не противобор­ствует, а следует, или лучше сказать, подчиняется Его Бо­жественному и всемогущему хотению" (Mansi XI, 632-653).

На вопрос императора, все ли так веруют, раздались еди­нодушные крики в подтверждение общего согласия. Приняв хартию, император дал свою подпись (Mansi XI, 697-712), и из собрания по­неслись возгласы: "Многие лета императору! Ты разъяснил сущности (τελειοτητες) двух природ Христа Бога. Храни, владыко, светоч мира! Новому Маркиану, Константину вечная память! Ты разогнал всех еретиков".

Император (Император увековечил память о Соборе, приказав изобразить его на картине, которая была написана (или сделана мозаикой), в перед­ней части дворца на стене) утвердил постановления Собора особым декретом. В Рим были посланы извещения о результатах со­борных деяний — папе и Римскому Собору — отцов Собора и самого императора. В этих извещениях наиболее щекотливым пунктом было сообщение об осуждении папы Гонория. Од­нако, Римский первосвященник Лев II (преемник Агафона 10 января 681 г.) имел мужество принять его спокойно и со всею ясностью выразиться о печальном факте в послании к испанским епископам.

(Однако, для католического мира это событие поразительное: как Вселенский Собор мог произнести анафему на папу? Этот вопрос получил особую остроту со времени Ватиканского Собора. Чтобы из­бежать неприемлемых выводов, вытекающих из такого факта, Ц. Бароний и его единомышленники утверждали, что акты Собора, содержавшие анафему на папу Гонория, фальсифицированы. В то время как другие думали, что акты подлинны; но Собор осудил Гонория не за ересь, а за нерадивость, Nachlassigkeit, потому что он молчал, когда сле­довало говорить. Тем и другим отвечал проф. Пеннаки, Pennachi. Он доказывает что акты VI Вселенского Собора подлинны, и папа осужден как еретик, formalis... Известный Гефеле, Conciliengeschichte В. III 1877, ss. 290-313, обстоятельно рассуждая о causa Honorii при­ходит к выводу что он заблуждался лишь в выражении, im Ausdruick, а в истине он был ортодоксален, er war in Wahrheit orthodox).

Лет через 30 монофелитство было торжественно восста­новлено, а VI Вселенский Собор осужден.

После низвержения династии Ираклия, в лице Юстиниа­на II, престол занял армянин Филиппик Вардан (711-713 г.). Он был воспитан в монофелитской семье; учителем его был Стефан, ученик Антиохийского Макария. Какой то псевдо-Авва предсказал ему еще за 10 лет долгое царствование и взял с него клятву, что он, сделавшись императором, опять водворит монофизитство. Став императором он заявил, что не вступит в императорский дворец раньше чем не будет уничто­жено изображение VI Собора в передних покоях дворца и оно было сбито со стены. В январе 712 г. он созвал Собор, на котором осудил VI Вселенский Собор и издал томос с монофизитским учением. Но, уже 3 июня 713 г., Филиппик был низвержен, а с ним погибла и его безумная попытка. Рим не признал Собора. А бывший на нем Иоанн Константи­нопольский писал папе, что Собор лишь οικονομικως уступил императору. Занявший место Филиппика, Анастасий первою заботою своего правления считал восстановление мира в Цер­кви. Признание VI Вселенского Собора, или восстановление его, произошло одновременно с венчанием императора Анаста­сия II на царство. Герман, епископ Кизический, бывший также на Соборе 712 г. занял в 715 г. 11 августа, место умершего епископа Иоанна. На Константинопольском Соборе 715 или 716 г. Герман восстановил православие и предал анафеме монофелитов.

Ввиду того, что ни на V, ни на VI Вселенском Соборе не было постановлено никаких правил относительно церковной жизни, сын и преемник Константина Погоната — Юстиниан П (685-711 г). в 691-692 году созвал новый Собор для составления канонов. Как дополнение к V и VI Со­борам этот Собор назывался πενθεκτη συνοδος, quini-Sexta (пято-шестой). На нем составлено было 102 канона. Восточная Церковь им приписы­вает авторитет Вселенских определений, неразрывно связывая их с VI Вселенским Собором. Но Западная Церковь их счи­тает простым постановлением Восточной Церкви; тем более, что некоторые каноны содержат полемические выводы против Западной Церкви (пр. 3,13).

Иконоборческий спор

Почитание священных изображений ведет свое начало с первых времен христианства. В первые века священные изображения были символического характера; в IV и V вв. совершается переход к исторической иконописи. За­конность и важность исторических священных изображений — в лицах и событиях — некоторыми не признавались, и с их стороны раздавались протесты. Эти протесты приобретали особую силу в тех случаях, когда иконопочитание сопро­вождалось суеверными обычаями, или обращалось в идолатрию. Здесь нарушалась вторая заповедь закона Божия. В числе лиц, отвергавших иконопочитание был церковный исто­рик Евсевий. До нас сохранилось его послание к императрице Констанции, сестре Константина Великого, вдове императора Ликиния. Из него видно, что Констанция просила Евсевия прислать ей икону Спасителя. Евсевий находит её желание предосудительным: "так как ты писала относительно какой-то будто бы Христовой иконы и желала, чтобы я прислал тебе такую икону, то какую же икону разумеешь ты, которую называешь Христовой? Истинную ли и неизменяемую и за­ключающую в себе сущность Божества, или же представляю­щую то естество Его, которое Он воспринял ради нас, облек­шись плотью, как бы одеждою рабского вида? Кто же в состоя­нии изобразить мертвыми и бездушными красками и тенями издающий сияние и испускающий блистательные лучи, блеск славы и достоинства Его? Даже избранные ученики Его не могли взирать на Него на горе. Конечно, ты ищешь икону, изображающую Его в образе раба и во плоти, которою облекся ради нас; но мы научены, что и она (плоть) растворена славою Божества, и смертное поглощено жизнью" (Деяния VII Вселенского Собора, стр. 530-531). Упо­требление икон Евсевий называет "языческим обычаем" (ελληνικη συνεθεια) Также Епифаний Кипрский — вторая поло­вина IV в. и начало V в. — отрицательно относился к священным изображениям. Он разорвал встреченную им в од­ном селе Аноблате завесу с изображением человека — Христа или Святого, признавая это противным Писанию. В восточном искусстве, например, Сирийском и частью в Коптском вообще отмечают нерасположение в древнейшее время к изображению человеческих фигур; там ограничивались символическими изображениями и орнаментикой. В Греции, конечно, было иное: олимпийские человекообразные боги охотно изобража­лись художниками и вообще греческое искусство было на слу­жении греческой религии. Но чрез это греческое искусство надолго скомпрометировало себя в глазах христиан. Пользо­ваться греческим искусством для христианских целей — каза­лось возвращаться к язычеству. На Западе также можно от­метить случаи неодобрительного отношения к иконопочитанию, повидимому, только, впрочем, в случаях не христианского отношения к иконам. Еще Собор Эльвирский — 305 г. — постановил не допускать священных изображений в церквах. "Принято — гласило постановление — чтобы живописи в церквах не было, и чтобы не служило предметом почитания и обожания то, что изображается на стенах" (к. 36, Canon 36: "Placuit picturas in ecclesias esse non debere, nequod colitur aut adoratur in parietibus depingatur"). В конце VI в. на Западе имел место такой случай. Серен, епископ Маргельский, видя неразумное боготворение икон своей паствой, сорвал иконы и выбросил вон из церкви, чем произвел большой соблазн в народе. Папа Григорий Великий хвалил ревность Серена, но находил её не по разуму.

С течением времени число лиц высказывавшихся против иконопочитания не только не уменьшалось, но возрастало. Благоприятную почву для них создавали суеверия и непра­вильности в иконопочитании. Иконоборцы были и среди духо­венства — даже епископов — и среди светских лиц. У них была своя особая идеология, которая выражена в определении иконоборческого Собора 754 года. Отсюда видно, что гонение на иконы, предпринятое императорами — иконоборцами в VIII в. не есть явление совершенно неожиданное и при встрече с ним едва ли справедливо останавливаться в полном недоумении. Как ближайший повод к борьбе императоров с иконопочитанием, монашеством и пр. указывают (проф. Бо­лотов и другие) на стремление их устранить влияние духо­венства на жизнь государства. Господствовавшее до иконо­борцев политическое направление можно назвать в условном смысле церковным, или вернее, клерикальным, понимая под этим словом такую политику, которая интересы духовенства, как известного класса общества, принимает во внимание более, чем требования и задачи самой Церкви (государства?). При Юстиниане II духовенство стояло в Византии высоко и зани­мало даже высшие государственные должности... Иконобор­ство, таким образом, представляет собою аналогию с немецким Kulturkampf'om и с борьбой французского республиканского правительства против клерикализма, против католичества, про­тив христианской религии. В противоположность к церковному направлению, как его понимали предшествовавшие византий­ские правители, иконоборцы выступили с направлением "свет­ским", со стремлением "светским" и на самую Церковь (VII, 510-511). Профессор Доброклонский (Проф. А.П.Доброклонский. Преподобный Феодор, исповедник и игумен Студийский, том I, Одесса. 1913 г., стр. 27 и слл.), не без влияния со стороны западных ученых, обращает внимание на то, что Исаврийской династией предпринималась сложная реформа в государствен­ной жизни, а иконоборчество было лишь одною из сторон её. Начертать план этих реформ трудно — тем более, что они едва ли все вполне обнаружились, ввиду неожиданного и энер­гичного им противодействия в пункте относительно устранения икон. То соображение, что император Лев Исаврянин мог заим­ствовать иконоборческие идеи у еретиков — монтанистов, новациан и перенести их в господствующую Церковь — опровер­гается тем простым фактом, что подобные заимствования во­обще не имели места и невероятны сами по себе: к иновер­цам, еретикам отношения были большею частью пренебрежи­тельные.

Кратко, внешнюю историю иконоборческих смут можно представить в таком виде. Гонение на иконы начатое Львом — Исавром (716-741 гг.), продолжено было и ведено с особой энергией его сыном Константином Копронимом (741-770 гг.), не было отменено официально и его внуком Львом Хазаром (770-775 гг.). Иконопочитание восстановлено было при Ирине (775-802 гг.) и поддерживаемо было при преемниках её Никифоре (802-811 гг). и Михаиле I (811-813 гг.). Вновь началось гонение на иконопочитателей при Льве Армянине (813-820 гг.) и продолжалось при Михаиле II (820-829 гг.) и Феофиле (829-842 гг.). После чего иконопочитание было окончательно ут­верждено в Церкви при Феодоре (843 г.).

Императоры иконоборцы, вообще говоря, были хорошими правителями и умными политиками. Первого императора, Льва Исавра, менее всего можно представлять атеистом, даже чело­веком просто индифферентным к религии. В 722 году он издал приказ о необходимости креститься иудеям и монтанистам. Он, вероятно, был религиозен не менее, чем всякий другой византиец в его время; но он не был мистиком, а рациона­листом. Указ его против икон был издан только в 726 г.; при этом, мотив был для него религиозный. Летом 726 г. произошло вулканическое извержение на Средиземном море. В этом уви­дели гнев Божий за почитание икон, и на особом совещании у императора решили начать борьбу с иконопочитанием. Од­нако, это государственное гонение на иконопочитателей было уже предварено движением против икон в области собственно церковной. Преследователями иконопочитателей был епископ Наколии Константин, епископ Клавдиопольский Фома и Ефесский митрополит Феодосии. Вопреки немецкому исследователю иконоборческой эпохи Шварцлозе, теперь отвергают сообще­ние о двух эдиктах против икон, будтобы изданных Львом Исавром (Болотов. Лекции. IV, 377). Эллада и Цикладские острова ответили импе­ратору отказом в верноподданничестве. Римские папы Григо­рий II и III были также против императорского эдикта. Папе Григорию II приписывается два послания императору, однако, подлинность этих писем отрицается, по крайней мере, в том виде, какой они имеют теперь. В акты VII Вселенского Собора они не внесены, и помещаются, как приложение к нему, или к ним.

Сильным обличителем иконоборцев выступил, живший вне пределов империи, Иоанн Дамаскин. Вскоре после издания эдикта 726 г. им было написано три слова в защиту икон. Против императорского эдикта высказался и патриарх Герман Константинопольский. Лев думал сначала склонить его на свою сторону и не лишал кафедры до 730 г.; уверившись в твердости его убеждений, заменил его Анастасием, синкеллом. Преемником Льва был его сын Константин Копроним. Воспи­танный в иконоборческих началах, он был ревностным про­должателем дела отца. Однако, не так скоро он решился на такой важный шаг, как осуждение иконопочитания на Соборе. Лишь через 12-13 лет, в 754 г., он созвал в Константинополе Собор из 338 отцов. На этом Соборе было отвергнуто иконопочитание, и это решение было очень подробно мотивировано. Из него мы узнаем всю идеологию господствовавшей иконо­борческой партии. Деяние иконоборческого Собора 754 г. было рассмотрено в 6 заседании VII Вселенского Собора и в актах его сохранилось.

В иконоборческих течениях можно различать три отдель­ных группы:

I. Одна группа ограничивалась отрицанием только иконо­почитания удерживая употребление икон, — или для поуче­ния простого народа, в замен книг, или для напоминания об евангельских событиях или подвигах Святых, или для украшения, подобно изображениям всякого рода (Mansi XIII, 364; Деяния VII, 579). Это была группа умеренных.

II. Другая группа стремилась к одухотворению и очище­нию христианской религии от грубых придатков, отрицала вместе с иконопочитанием и иконоупотребление, однако, удер­живала употребление других Святынь, может быть устраняя только связанные с ними злоупотребления. Выражением её воззрений служит вероопределение Собора 754 г. из 338 епископов. Вместе с тем, оно является наиболее полным рас­крытием и обоснованием иконоборчества в VIII веке. Об этом несколько позже.

III. Третья группа, как можно предполагать на основании антиклерикального элемента в её воззрениях, состояла преиму­щественно из светских сторонников реформы — придворных, военных лиц, по профессии связанных с цирком и театром... Её сосредоточием и душою были императоры иконоборцы .. . Вопреки господствовавшему в обществе обрядовому направле­нию религиозной жизни, мы видим здесь крайне враждебное отношение к почитанию и употреблению икон, неуважение к церковной утвари и храмам.

Наиболее солидно аргументировали свой протест против почитания икон, как замечено, принадлежавшие ко второй группе. Как основания общего характера против употребления священных изображений богословы второй группы выставляли соображения богословско-философского характера: "неописуемость Христа по плоти". Суть спора в том, что иконоборцы, на почве Халкидонского Собора, т.е. признавая Богочеловека за одну ипостась в двух нераздельных и неслиянных естествах, на этом именно основании считали невозможным и несовмести­мым учение о возможности описать, заключить Его образ в искусственное очертание. Изображать можно только видимое, чувственное, у святых можно только изображать лишь их телесную природу. Но зачем изображать то, что является пре­ходящим? Для святых было бы унижением представлять их в том тленном теле, которые они уже оставили, будучи теперь облечены Божественною славою. По отношению к Иисусу Христу — Его изображение будет описанием лишь челове­ческой природы. Однако, нельзя изображать Его и вне чело­веческой природы, ибо эта природа не имела человеческой ипо­стаси и значит, признаков индивидуального лица (αχαρακτηριστος) Единственным истинным образом Христа, который Им Самим оставлен в Его воспоминание, иконоборцы признавали лишь Евхаристию.

Против дидактического значения икон иконоборцы воз­ражали таким образом, что научение добродетелям святых происходит чрез созерцание духовного их образа, а не види­мого, чувственного. Поклонение же обычным иконам есть воз­вращение к идолопоклонству. Из Священного Писания иконо­борцы приводили места против идолов (Втор. 5:8; Рим. 1:23-25), о невидимости Бога (Ин. 8:18; 5:37), о хождении верою, а не видением (2 Кор. 5:7; Рим. 10:17) и о блаженстве верую­щих и не видевших (Ин. 20:29); из отцов Церкви — также против идолопоклонства (из творений св. Афанасия), о том что не следует заключать веру в красках, потому что должно запечатлевать в памяти духовный образ и подражать жизни святых (Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Василий Вели­кий, Амфилохий); прямо против икон приводили письмо Евсевия к Констанции.

Против приведенных аргументов православные возражали. Конечно, Божество превышает ум человека и духовное не вос­принимается само по себе чувствами; тем не менее божествен­ное и сверхчувственное отражается до известной степени в чувственном и материальном, видимое может быть образом не­видимого (εικονες εισιν τα ορατα των αορατων). И так как Человек есть духовно-телесное существо, то чувственные символы являются для него необходимыми, как средство для постижения духов­ного и возвышения к Божественному. Неописуемое Божество, конечно, не может быть изображено на иконе Христа. Но человеческая природа Его не является неописуемою, и не справедливо то, что будто она в нем лишена была индивидуальных отличий, была η καθολου φυσις. И в про­славленном виде, по воскресении, Господь являлся ученикам и был видим ими, значит он изобразим.

Православное учение об иконах было раскрыто в творе­ниях патриарха Германа, Андрея Критского, Иоанна Дамаскина, позже в произведениях патриарха Никифора († 829 г.) и Феодора Студита.

После Собора 754 г. открылись гонения против икон, иконопочитателей и особенно против авторитетных и сильных защитников их. Энергичными защитниками иконопочитания явились монахи, и преследование на них обрушилось с осо­бенной силою. При Льве Хазаре (775-780 г.), хотя гонение на иконы не было прекращено, преследование монахов прекра­тилось. Они даже были допущены к занятию кафедр.

После смерти Льва, власть перешла к его супруге Ирине (780-802 г.). Она была, напротив, ревностной почитательницей икон. Иконоборческий патриарх Павел оставил Константино­польскую кафедру и ушел в монастырь оплакивать свои пре­грешения, так как раньше он был также почитателем икон. На его место был возведен Тарасий. Последний согласился занять кафедру под условием утверждения иконопочитания на Вселенском Соборе. Императрица сама сочувствовала этому. Созвание Вселенского Собора было решено. Ирина отправила приглашение к папе Адриану I (772-795 г.). Последний сам, разумеется, отказался прибыть, но прислал делегатов — прото­пресвитера Петра и игумена Петра и с ними послания импе­ратрице и патриарху. От восточных кафедр прибыли, в каче­стве представителей, пресвитеры — Иоанн и Фома. Собор был открыт 7 августа 786 г. в Константинополе. Но он был "сор­ван" распропагандированными солдатами. Новый Собор был созван в Никее только чрез год и открыт 24 сентября 787 г. Представительствовал на Никейском Соборе 787 г. патриарх Тарасий. После вступительной речи председателя, начался суд над виновными епископами-иконоборцами. Они были разде­лены на три разряда, и все получили прощение от снисходи­тельного патриарха. На это ушло три заседания — 24, 26 и 28-29 сентября. Вопрос об иконах был рассмотрен на дальней­ших четырех заседаниях (1, 4, 6 и 13 октября). С положи­тельной стороны — на основании Священного Писания и Предания, — вопрос об иконах был выяснен уже на 4 заседании. Собор 754 г. был исследован и осужден в 6 засе­дании. На 7 заседании было составлено определение Собора о почитании икон, а на последнем или 8 было определено 22 правила или канона относительно дел церковных. Опреде­ление Собора начиналось словами: "Христос Бог наш, даро­вавший нам свет познания..." и суть его выражалась в сле­дующих положениях: "Мы неприкосновенно сохраняем все церковные предания, утвержденные письменно и неписьменно. Одно из них заповедает делать живописные иконные изобра­жения; так как это согласно с историей евангельской пропо­веди, служит подтверждением того, что Бог-Слово истинно, а не призрачно вочеловечился, и служит на пользу нам..." "следуя Божественному учению свв. отцов наших и преданию кафолической Церкви со всяким тщанием и осмотрительностью определяем, чтобы святые и честные иконы предлагались (для поклонения) точно так же, как и изображение честного и жи­вотворящего Креста, будут ли они сделаны из красок, или (мозаических) плиточек, будут ли это иконы Господа и Бога и Спасителя Нашего Иисуса Христа, или непорочной Влады­чицы, или честных ангелов и всех святых и праведных мужей. Чем чаще, при помощи икон, они делаются предметом нашего созерцания, тем более взирающие на эти иконы возбуждаются к воспоминанию о самих первообразах, приобретают более любви к ним и получают более побуждений воздавать им лобзание, почитание и поклонение, но никак не то истинное, которое по нашей вере приличествует одному только Божествен­ному естеству".