Обоснование необходимости выступить на защиту интересов Бога

Одновременно с широким распространением идеи об особой значимости Святой земли для Бога пропагандисты оперативно придумали и аргументы в пользу того, почему мы просто обязаны защищать интересы Бога, для которого так принципиальна Святая земля и которому нанесено оскорбление фактом ее захвата. С одной стороны, говорилось, что люди обязаны Богу, как вассалы сеньору, и должны выступить на его защиту. С другой стороны, пропаганда напоминала, как много Бог сделал для нашего спасения, и наводила на мысль о том, что «долг платежом красен».

Вассальный» аргумент

В XIII в. распространение получает идея о наличии «вассального обязательства» перед Богом и обязанности выступить в крестовый поход, поскольку на землю сеньора напали. Бог рассматривается как наш духовный сеньор, и люди, которые являются его вассалами, должны защищать Его. Думается, что эта идея, в свою очередь, восходит к идее о Святой земле как наследии Бога, потому что именно значимость земли для Бога является здесь основанием для защиты духовного сеньора. Сеньор изгнан из своей вотчины, и вассалы должны за него вступиться. Более того, идея о Святой земле как наследии Бога изредка встречается в источниках, как мы видели, еще до завоеваний Саладина. Она более ранняя, чем идея «вассального обязательства», которая стала формироваться лишь в это время.

Термин «вассальный» в данном случае не является анахронизмом, атрибуированным аргументу автором этой книги, но предложен на основании прочтения источников: в некоторых из них, как будет видно далее, фигурируют термины feudum, feudalis, vassalus.

Идея «вассального обязательства» перед Богом как таковая была известна историкам и мимоходом упоминалась в различных общих работах по истории пропаганды крестовых походов в рамках пересказа источников, ее содержащих, однако специального исследования по истории ее развития никогда не проводилось. Никто и никогда не пытался проследить, как она возникла, развивалась и менялась.

Уже У. Шверин упоминает идею вассального обязательства перед Богом, хотя и очень вскользь, называя его Vassalenpflicht des einzel‑пеп gegenüber Gott [276]. Она приводит примеры из писем Иннокентия III, Гонория III и Иннокентия IV [277], говоря о вассально‑сюзеренных отношениях Бога и человека, а также наносимом крестоносцами «оскорблении величества» как мотивации к крестовому походу. Впрочем, монография Шверин написана исключительно на материале папских писем, и, как мы увидим, лишь меньшая часть примеров присутствия идеи «вассального обязательства» в пропаганде могла потенциально попасть в ее поле зрения. На более широкой Источниковой базе явление отмечает В. Крамер, называя его Lehnspflicht gegenüber Christus , появление которой в пропаганде крестовых походов он возводит к Иннокентию III[278].

М. Вилли коротко комментирует как идею «наследия» Бога, так и идею «вассального обязательства»[279]. Хотя он и отмечает, что идея присутствует сразу у Бернара, Жака де Витри и Гумберта Романского, а также у папы Иннокентия III, конкретные сведения приводятся лишь о письмах Иннокентия ш, и ни о каких особенностях эволюции аргумента не говорится. В связи с тем что на святого Бернара не приводится даже сноска, становится совсем непонятно, откуда М. Вилли взял сведения о наличии у него «вассального аргумента»: ничего подобного в трудах святого Бернара обнаружено не было. Единственное предположение – цитата из письма 458: «Кто из вас верен Ему, пусть поднимется и защитит своего Господа от нанесенного Ему позора измены» (Quis in vobis est fidelis eius,surgat, defendat Dominum suum ab imposite proditionis infamia) [280].

Среди современных авторов вассальное обязательство перед Богом с приведением нескольких примеров упоминают П. Коул и Ж. Флори в рамках общих повествований об истории проповедования крестовых походов в целом[281].

К сожалению, как Коул и Флори, так и предшествующие авторы не приводили конкретных примеров, датируемых ранее, чем письма Иннокентия III. Вместе с тем прочтение источников позволяет найти немного более ранние примеры, которые меняют наши представления. Найденные примеры конца XII в. свидетельствуют, что первыми здесь были проповедники на местах, а не папство. Именно они больше всего заботились о том, чтобы максимально доступно продемонстрировать необходимость выступить в крестовый поход на ярком примере из повседневной жизни. И именно у них, возможно, понтифик затем и заимствовал идею.

Рассмотрим последовательно, как эта идея формировалась.

Идея стала постепенно оформляться в конце XII в. под влиянием угрозы христианским владениям на Востоке со стороны Саладина и крупных поражений, которые он нанес крестоносцам. В своем письме подчиненным ему епископам от 1185 г. с призывом проповедовать поход архиепископ Кентербери развивает идею о Святой земле как наследии Бога и понемногу выходит на качественно новый аргумент: «Согласно публичному гражданскому праву, нас обвинят в предательстве по отношению к Сыну Божьему, если на землю, доставшуюся ему по вечному дарению отца и по наследству от матери, жестоко напал богохульный народ, а народ, искупленный им, не заботится о господнем наследии»[282].

Чуть позже Генрих де Альбано написал в своем трактате: «Верные же рыцари следуют за своим королем, безотлагательно устремляются за своего короля против врагов, предпочитая мужественно умереть за него, чем, вяло убегая, предоставить себе жизнь и совершить по отношению к своему королю бесчестие. Если христиане поступают так во имя смертного короля, насколько более верными они должны быть небесному и бессмертному?»[283]. Епископ Страсбурга в своей речи, приведенной в хронике Historia Peregrinorum, говорит: «И что будет, если кто‑нибудь из вас увидит своего земного господина оскорбленным изгнанием или лишением наследства? Несомненно, не взяться за оружие во имя него будет стыдом и позором. Насколько больше это касается всех нас, членов Христовых от одной головы. Всем, что мы есть, чем мы живем, что имеем, мы обязаны Ему, и благодаря Его щедрости мы получили все»[284].

Таким образом, можно увидеть, что идея как таковая начинает формироваться в эпоху третьего крестового похода, однако в папских документах она не присутствует. Вполне возможно, она и возникла сначала в проповедях на местах, а затем была взята на вооружение папством. Это произошло в понтификат Иннокентия III.

Иннокентий III добавляет новый элемент, который потом надолго закрепится в папской пропаганде: он впервые четко говорит о грядущем наказании за неучастие в деле возвращения Богу Его наследства. Кое‑какие элементы мы видим уже в булле Post miserabile (1198): «Каждый, кто в ситуации столь большой необходимости откажет в службе Иисусу Христу, когда предстанет перед Его судом, что сможет ответить Ему в свое оправдание?»[285]. Причем в письме говорится, что Святая земля является Его наследием (hereditas )[286].

Впрочем, качественное развитие идея о наказании за пассивность в отношении проблем небесного сеньора получает в письме Иннокентия III французскому королю Филиппу (1199) (потом письмо было отправлено также и английскому королю)[287]:

Considéra, fili carissime, considéra diligenter quod, si rex aliquis temporalis, de terra sue dominationis eiectus, in captivitatem forsitan deveniret, nisi vassali eius pro liberatione regia non solum res suas exponerent, sed personas, nonne, cum restitueretur pristine libertati, et acciperet tempus iustitiam iudicandi, infidèles eos et proditores regios et velut lese maiestatis reos damnabiles reputaret, et quosdam eorum damnaret suspendio, quosdam mucrone feriret, et excogitaret etiam mortis hactenus inexcogitata tormenta, quibus malos male perderet, et in bona eorum fideles aliquos subrogaret?

Nonne similiter Iesus Christus Rex regum et Dominus dominantium, cuius te servum esse non negas, qui et corpus et animam tibi contulit, qui te suo sanguine pretioso redemit, qui regnum tibi concessit, qui et vivere tibi contulit et moveri, et universa que habes bona donavit, cum nihil habeas quod de ipsius munere non acceperis, de ingratitudinis vitio et velut infidelitatis crimine te damnaret, si ei eiecto de terra quam pretio sui sanguinis comparavit, et a Sarracenis salutifere crucis ligno quasi captivo detento, negligeres sub venire?

Поразмысли, дражайший сын, тщательно поразмысли над тем, что если какой‑то мирской король, будучи выброшен из своего земельного владения, попадет в плен, если его вассалы ради освобождения своего короля не выставят не только свои вещи, но и себя, разве, когда тот будет освобожден и учинит суд, он не посчитает их достойными осуждения в неверности, предательстве короля или даже оскорблении величества, и не приговорит одних к повешению, не поразит других мечом, и не выдумает ли до сих пор неслыханные смертельные пытки, которыми мучительно уничтожит плохих людей, а добро их отдаст кому‑нибудь из верных? Разве подобным образом Иисус Христос, король королей и господин господ, рабом которого ты себя не отрицаешь, который дал тебе тело и душу, который искупил тебя своей драгоценной кровью, который дал тебе царство, который дал тебе жизнь и движение и все, что у тебя есть, ибо у тебя нет ничего, что ты бы не получил от Него в качестве дара, не осудит тебя за порок неблагодарности или даже преступление неверности, если, когда Он выброшен из земли, которую Он приобрел ценой своей крови, и когда сарацины держат у себя захваченное древо креста, ты пренебрежешь помочь ему?

Очень сходная формулировка в несколько сжатом виде содержится в письме, которое было отправлено вначале во Вьенн (Франция), а затем в другие регионы (1200)[288].

Еще один новый элемент добавляется в булле Utinam Dominus (1208), адресованной всем верующим Ломбардии и Марке. Папа Иннокентий III пишет, что как земной король, потерявший своё королевство по вине своих слуг (qui cum servorum suorum culpa regnum proprium amisisset), накажет предавших его слуг (servos), так и Бог, утратив Святую землю, может поступить с людьми[289]. Таким образом, теперь еще и оказывается, что в потере Святой земли виноваты люди.

Porro si sic rex faceret temporalis, qui solum in corpore potestatem haberet, quanto magis Dominus Iesus Christus rex regum et Dominus dominantium, qui et corpus et animam nobis contulit, et utrumque potens est mittere in gehennam ingratitudinis vitio et velut infidelitatis crimine suos servos poterit condemnare, si ei de terra quam pretio sui sanguinis comparavit, ob culpam profecto non suam, sed ipsorum, eiecto, ad illam recuperandam neglexerint sub venire.

Если так поступает мирской король, который имеет власть только над телом, насколько больше Господь Иисус Христос, король королей и господин господ, который дал нам и тело, и душу, который может отправить и то, и другое в геенну огненную, может приговорить своих слуг и за порок неблагодарности, и даже за преступление неверности, если, когда Он оказался выкинут из земли, которую Он обрел ценой своей крови, разумеется, не по своей вине, но их, те не станут помогать Ему вновь обрести ее.

В другом фрагменте послания папа еще раз говорит об этом же: «Увы неповинным слугам, которые, в то время как Господь неба и земли просит их помощи в обретении собственного владения, потерянного не по Его, а по их вине, не только постыдно отказываются предоставить ее Ему, но даже и враждебно обращают оружие против себя самих!» [290].

Таким образом, теперь папа уточняет, что «владения» Бога потеряны по вине его слуг. Как именно это произошло, если, как дальше будет прокомментировано, одновременно существовало представление о том, что Бог может победить сарацинов и сам, но хочет испытать людей на верность? Существовало представление, что Бог мог сам допустить захват Святой земли в наказание христиан, ибо не хотел допустить захвата Святой земли греховными людьми. Подробнее об этом будет еще сказано в следующей главе. Тяжесть вины в этой ситуации лежит все равно на людях: это они своими грехами сделали так, что Бог предпочел не давать им Святую землю во владение, посчитал их недостойными.

Данные, которые можно почерпнуть из других частей той же самой буллы, вполне согласуются с такой трактовкой: «И вот за наши грехи

Он живет в изгнании, выдворенный из своего наследия, вот, практически лишенный наследия, он слезно просит нашей помощи, и никого нет, кто согреет изгнанника или поможет слезно просящему»[291]. Далее папа уточняет, как и можно было ожидать после сопоставления разных идей пропаганды того времени, что захват Святой земли был сознательной мерой со стороны Бога: «…Он позволил, чтобы землю своего рождения, которую Он освятил собственной кровью, и знак животворящего креста захватили враги христианской веры, чтобы выяснить, трогает ли кого‑нибудь Его оскорбление, воспламеняет ли кого‑нибудь рвение за божественный закон, и вдохновляет ли оно кого‑нибудь на отмщение за оскорбление креста»[292]. Таким образом, Бог сам же позволил, чтобы Его оскорбили сарацины, изгнав Его из Святой земли, но виноваты люди, ибо они своими грехами вынудили Бога занять такую позицию.

В булле Quia maior (1213), вышедшей несколькими годами спустя и отправленной верующим различных регионов, формулировка вновь становится проще, как она и была в начале понтификата Иннокентия[293]:

Si enim rex aliquis temporalis a suis hostibus eiiceretur de regno, nisi vassalli eius pro eo non solum res exponerent, sed personas, nonne cum regnum recuperaret amis sum, eos velut infidèles damnaret, et excogitaret in eos inexcogitata tormenta, quibus perderet male malos? Sic Rex regum, Dominus Iesus Christus, qui corpus et animam et cetera vobis contulit bona, de ingratitudinis vitio et infidelitatis crimine vos damnabit, si ei quasi eiecto de regno, quod pretio sui sanguinis comparavit, neglexeritis sub venire.

Если кто‑либо из королей мира сего оказывается выброшен из своего королевства, в ситуации, когда его вассалы не выставляют за него не только вещи, но и себя, разве, вновь обретя свое королевство, он не осудит их как неверных и не придумает для них немыслимые мучения, которыми он мучительно уничтожит плохих людей? В таком случае король королей, Господь Иисус Христос, который дал вам тело, душу и все остальные блага, осудит вас за порок неблагодарности и за преступление неверности, если вы пренебрежете помочь Ему, когда Он практически выкинут из королевства, которое Он приобрел ценой своей крови.

Идею продолжает использовать папа Гонорий III. Он убеждает паству в письме к верующим Ломбардии и Тосканы (1217) следующим образом[294]:

Ignominia est namque populo Christiano, quod rex ille regum, qui creavit omnia et ea que celi ambitu continentur, a propria sede depulsus pro nostris favoribus ammisit terram, que funiculus est hereditatis sue, quam non corruptibilibus auro et argento sed suo pretioso sanguine comparavit.

Confusio est etiam universis, qui sub Christo principe gloriantur, quod princeps noster ammisit terreni gloriam regni sui et terram nativitatis, in qua corporaliter visus est cum hominibus conversando, ac filii ancille, qui non sunt heredes cum filio libere, illam detinent miserabiliter occupatam.

Позор христианскому народу, этот царь царей, который создал все, и все, что охватывает небесный свод, свергнутый со своего трона, за благосклонность к нам потерял землю, которая является частичкой Его наследия, которое Он обрел не тленным золотом или серебром, а своей драгоценной кровью. Позор всем, кто прославляется под властью Христа, ибо наш император потерял славу своего земного царства и землю своего рождения, в которой Он был телесно увиден, общаясь с людьми, а сыновья служанки, которые не являются наследниками вместе со свободным сыном, жалким образом заняли ее.

В письме королю Филиппу (1223) Августу Гонорий III еще раз пишет, что Бог изгнан из своего наследия, и мы должны помочь Ему[295]:

Nonne vassallus cuiuslibet domini temporalis quasi proditionis reus et feodo quod tenet ab eo iudicaretur indignus, si domini sui terram intrantibus hostibus pro viribus non resisteret, et se iuxta posse ad expulsionem non accingeret eorundem? Quantomagis hii, qui Christiana professione censentur, a celesti patria se timere poterunt proscribendos et rudentibus inferni detractos in tartarum [2 Pet. 2:4] cruciandos, si Christo querenti, quod hereditas eius ad alienos sit versa et ad extraneos templum eius, subtraxerint devotionis et compassionis succursum et non posuerint gladium super femur, de porta transeundo ad portam [Ex. 32:27] in ultionem blasphemantium nomen eius.

Разве вассал какого‑либо земного господина не считается виновным в предательстве и недостойным своего фьефа, если, когда враги вступили в землю его господина, он не сопротивляется насколько может и не подпоясывается в меру своих сил, чтобы выгнать их? Насколько больше те, кто считаются христианами, могут бояться, что их объявят вне небесного отечества и, связав узами ада , отправят на муки под землю [2 Пет. 2:4], если, когда Христос жалуется, что Его наследие обращено к чужакам и Его храм – к иноземцам, они не помогают Ему набожно и с жалостью и не кладут свой меч на бедро свое , переходя от ворот до ворот [Исх. 32:27], чтобы отомстить совершающим кощунство над именем Его.

Мы встречаем идею вассального обязательства и в одном из писем папы Иннокентия IV, адресованном французскому духовенству, где говорилось о необходимости проповедовать крест (1249)[296]:

Nonne crimine lese maiestatis involvitur qui temporali domino inter inimicos posito negat auxilium, eiusque terram ab hostibus non défendit. Unde cum plus sit divinam quam humanam ledere maiestatem, non debet aliquis ad succurrendum Deo vivo et vero, Domino Ihesu Christo, excitantis tube sonitum vel ortantis vocis preconium expectare, sed sine interpellatione currere, ut non tam penam effugiat quam regni celestis mercatur fieri particeps et coheres.

Разве не опутывает себя преступлением оскорбления величества тот, кто отказывает в помощи земному господину, оказавшемуся среди врагов, и не защищает его землю от неприятелей. Отсюда, поскольку оскорбление божественного величества значительнее, чем земного, никто не должен ждать пробуждающего звука трубы или взывающего гласа для помощи живому и истинному Богу, Господу Иисусу Христу, но без какого‑либо стеснения бежать не столько во избежание наказания, сколько для становления участником и сонаследником небесного царства.

Иннокентий IV в письме английскому духовенству (1250) пишет: «Разве не опутывает себя преступлением оскорбления величества тот, кто отказывает в помощи земному господину, оказавшемуся среди врагов?» (Nonne crimine lese maiestatis involvitur qui temporali domino, inter inimicos posito, negat auxilium?)[297]. Все это имеет гораздо большее значение, когда речь идет о небесном господине.

Если резюмировать, смысл у «вассального аргумента» в папском исполнении оставался один, независимо от конкретного понтифика, за исключением временно добавленных нюансов во время понтификата Иннокентия III: все ограничивалось угрозами грядущего наказания за неоказание помощи Богу в тяжелой ситуации, по аналогии с тем, как это происходило в отношениях вассалов и сюзеренов в нашем мире.

Идея вассального обязательства получила отражение и в проповеднической мысли XIII в. В сравнении с «вассальным аргументом» в папских письмах здесь мы встречаем четыре важных новых элемента:

– проповедники более четко указывают, что мы являемся вассалами Бога;

– уточняется, как именно функционирует вассальная зависимость от Бога: мы держим от него все, что имеем, подобно фьефу (ранее говорилось, что он дал нам все, а здесь все гораздо отчетливее выражено с помощью специальной терминологии вассально‑сюзеренных отношений);

– идея феодальной зависимости от Бога соединяется с идеей о том, что путем крестового похода Бог испытывает нас на верность: Бог хочет проверить, насколько мы верные Его вассалы;

– становится более разнообразным круг аналогий между взаимоотношениями Бога и человека и повседневными реалиями вассальносюзеренных отношений.

И все это привело к тому, что аналогии с повседневной жизнью представителей знати стали все более и более наглядными.

Жак де Витри пишет в своей первой проповеди[298]:

Dominus siquidem affligitur in patrimonii sui amissione et vult probare ex experiri si fideles eius vassali estis. Qui enim a domino ligio tenent feodum, si desit illi dum inpugnatur et hereditas sua illi aufertur, merito feodo privatur. Vos autem corpus et animam et quidquid habetis a summo imperatore tenetis, qui vos hodie citari facit, ut ei in prelio succuratis, et licet iure feodi non teneremini. Tanta et talia stipendia offert vobis quod sponte currere deberetis, remissionem cunctorum scilicet peccatorum quantum ad penam et culpam et insuper vitam eternam.

Господь сокрушен потерей своего владения и хочет проверить, являетесь ли вы Его верными вассалами. Тот, кто держит фьеф от своего господина на условиях тесного оммажа, по праву лишается фьефа, если покидает [господина], когда на последнего нападают и наследие его отбирают. Вы держите ваше тело и душу и все, что у вас есть, от высшего императора, который призывает вас сегодня, даже если вы и не связаны с ним правом феода. Он предлагает вам столь щедрую оплату, что вы должны сбегаться по доброй воле, а именно отпущение всех грехов, в том, что касается покаяния и вины [299], а также вечную жизнь.

Один из фрагментов из более позднего проповедника Гвиберта де Турнэ очень похож на вышеприведенный (часто буквально повторяет) и, вероятно, был заимствован у Жака де Витри[300].

Термин vassalus был выбран удачно: он был в то время в широком употреблении и являлся реалией повседневной жизни знати. Как таковой он встречается уже в каролингское время и уже тогда мог обозначать службу на короля или представителя знати среди прочего и взамен на земельное владение[301]. Если в то время еще были возможны терминологические вариации vassus‑uassalus , после X в. vassiis практически вытесняется терминами vassalus и homo[302].

Более того, стоит подчеркнуть еще одну важную деталь: в приведенной цитате Витри говорит не просто о вассалитете, а о так называемом «тесном оммаже» (homo ligius было одним из обозначений вассала, принесшего «тесный» оммаж). Речь идет о форме оммажа, т. е. вассальной присяги, распространившейся в Европе в XI в. и предполагавшей наличие обязательств вассала строго по отношению лишь к одному сеньору (часто вассал мог служить одновременно нескольким сеньорам)[303]. Проповедник наглядно показывает: мы держим от Бога все, что имеем, больше ни от кого ничего не держим, и поэтому это «тесный» оммаж. Мы не просто Его вассалы, но мы обязаны своей вассальной службой исключительно Ему.

В другой своей проповеди Витри добавляет еще одну важную деталь[304]:

Consuetudo quidem est nobilium et potentium quod per cirothecam vel aliam rem vilis pretii vassalos suos investiunt de feodis pretoisis, sicut Dominus per crucem ex modico filo vel panno vassalos suos investit de celesti regno.

У знатных и власть имущих людей есть обычай наделять своих вассалов при помощи перчатки или другого дешевого предмета ценными фьефами, подобно тому как Господь при помощи креста, сделанного из скромной нити или ткани, наделяет своих вассалов царствием небесным.

Как и в предыдущем случае, проповедник говорит, что нужно прийти на помощь Богу как верным вассалам (tanquam fideles vassali et homines ligii succurratis). Более того, как и в предыдущем случае, речь идет о «тесном оммаже»: мы не должны никому, кроме Бога, ибо, подразумевается, держим все, что имеем, только от Него.

Вместе с тем Витри упоминает еще кое‑что. Обычай, о котором говорит Витри, действительно существовал в то время. Как правило, в связке с процедурой оммажа, присяги вассала на верность, совершалась процедура инвеституры, т. е. вверения фьефа во владение вассалу[305]. Процедура инвеституры включала передачу символического предмета, не имеющего особой ценности, и, как частный случай, это могла быть перчатка[306].

Гвиберт де Турнэ в одной из своих проповедей дублирует и аналогию про перчатку[307]. Любопытно, что в этом же направлении рассуждал в свое время Святой Бернар. В 363‑м письме он играет на соотношении скромного знака креста и полагающихся за него духовных привилегий: «Материал [для креста] при покупке стоит немного, но, если он благоговейно принимается на плечо, он, без сомнения, стоит царства Божьего»[308].

Говоря о вассальной зависимости от Бога, пропагандисты проводили аналогию между взаимоотношениями с небесами и реалиями земной жизни. Еще более наглядной эта аналогия должна была стать, если провести параллель в области ритуала оформления вассально‑сюзеренных отношений.

В той же второй проповеди имеется еще одна интересная аналогия [309]:

Qui igitur summi imperatoris signiferi esse debent, si signum quod exaltandum susceperunt male vivendo deprimunt, merito proditionis argui possunt, sicut terreni régis signifer, si in conflictu vexillum negligentia vel timoré depres‑serit, proditionis reatum incurrit.

Те, кто должны быть знаменосцами высшего императора, по заслугам могут быть обвинены в измене, если, живя скверно, они опускают вниз знак, который они должны были вознести, подобно тому как знаменосец земного короля обвиняется в измене, если он опускает вниз знамя в силу пренебрежения или страха.

О «вассальном аргументе» много говорит также Гумберт Романский. Впервые аргумент упоминается в 3‑й главе[310]:

Notandum quod nos tenemus corpus a Domino tanquam in feudum, quia ipse formavit illud et dédit no‑bis. Et ideo sicut miles tenetur feudum exponere pro domino, a quo tenet illud in tempore necessitatis, ita et nos corpus pro Domino.

Нужно заметить, что мы держим тело как бы в качества феода от Бога, потому что Он создал его и дал его нам. И, таким образом, подобно тому как рыцарь обязан выставлять феод за своего господина, от которого держит его, при наступлении необходимости, так и мы обязаны выставлять свое тело за Господа.

Здесь еще один важный элемент повседневной жизни: речь идет о «выставлении феода на службу сеньору». В реалиях повседневной жизни взаимодействие сеньора и вассала описывалось именно так: феод «выставлялся» на службу сеньору. Это означало, что из ресурсов, полученных от владения феодом, вассал должен был полностью снарядить и обеспечить себя на службу сеньору. В пределах определенного количества дней в году вассал должен был сделать это без какого‑либо дополнительного вознаграждения, взамен на предоставляемый ему фьеф[311]. Слово feodum для обозначения предоставляемого человеку источника дохода, и в том числе земельных пожалований, имело в то время широкое употребление как минимум во Франции, Италии, Англии и германских землях[312]. Оно, скорее всего, было на слуху у паствы разных стран, в которых организовывались проповеди крестовых походов.

Еще раз та же идея повторяется в 19‑й главе в рамках перечисления причин, отчего мы должны выставлять нашу земную телесную жизнь за Бога:

Quarta est propter feudalem obligationem. Tenet enim quilibet vitam suam corporalem scilicet, in feudum a Domino, a quo habet earn, et ideo tenetur earn exponere propter eum, sicut fecit unus de septem fratribus, qui respiciens membra que expetebantur ad tormentum, ait: E celo ista possideo, sed propter Dei leges hec ipsa despicio. II Масс. VII [7:11].

Четвертая причина – ради феодального обязательства. Ведь каждый держит свою жизнь, а именно телесную, как феод от Господа, от которого он имеет ее, и потому обязан выставлять ее за Него, подобно тому как поступил один из семи братьев, который, посмотрев на свои члены, отправляемые на пытки, сказал: От неба я получил их и за законы Бога не жалею их [2 Мак. 7:11].

В 15‑й главе Гумберт, подобно Витри и Турнэ, связывает вассальное обязательство перед Богом и испытание верующих на преданность, когда объясняет значимость существования сарацинов для проверки христиан: «Ведь как проявляется верность рыцаря своему королю, когда он мужественно сражается за него против врагов, так и здесь» (Sicut enim apparet fidelitas militis ad regem cum pugnat viriliter pro eo contra ini‑micos, ita et hic)[313].

На просторах своего объемного трактата Гумберт во многих случаях сравнивает Бога с земным сеньором и четко обосновывает свое сравнение. И все это по‑прежнему для того, чтобы потенциальные крестоносцы легко усвоили идейную подоплеку крестовых походов в повседневно наблюдаемых ими реалиях земной жизни. В 11‑й главе Гумберт сравнивает Господа с земным сеньором, объясняя таким образом, почему Святая земля особенно значима, на доступных примерах того времени. Почему же Святая земля так важна? Во‑первых, именно в ней во время своего пребывания на земле Господь провел больше всего времени, подобно королю в излюбленной им вотчине (sicut rex in manerio, quod plus diligit).

Во‑вторых, Он особенно позаботился о ней, подобно тому как магнаты заботятся о своих излюбленных землях (sicut magnates curam maiorem apponunt ad meliorationem locorum, que magis diligunt), направив именно туда пророков и оставив там своих учеников. В‑третьих, именно там Он часто проводил собрания со своими учениками, подобно тому как король предназначает для этого особо дорогое для себя место (sicut rex loca sibi magis сага ad hoc députât) [314]. Гумберт демонстрирует: все признаки того, что Святая земля – это излюбленная вотчина нашего верховного сеньора, наличествуют! И именно из этой земли его изгнали сарацины, и эту проблему необходимо решить: «Его изгнали из столь любимой Им земли, стерли там Его имя и воздвигли дьявольский идол[315]Его врага (ydolum dyabolicum adversarii sut) в той святейшей земле»[316].

Резюмируя, можно констатировать: «вассальный» аргумент получил серьезных успех, возникнув в конце XII в. в рамках общей тенденции акцентирования пропагандой различных уровней личной значимости Святой земли для Бога и продолжив свое существование на протяжении всего XIII столетия. Целью ввода этого аргумента в оборот было проведение яркой аналогии между взаимоотношениями Бога и человека в рамках крестовых походов, с одной стороны, и реалиями повседневной жизни – с другой. Постепенно эта аналогия стала приобретать все больше составляющих элементов: если понтифики настаивали в основном на грядущем наказании за проявление неверности, проповедники добавили к этому аналогию с тесным оммажем, с инвеститурой фьефа, а также более иллюстративно показали аналогию между Богом и светскими сеньорами. Они же обогатили иллюстрации хорошо знакомой в среде знати терминологией. Не случайно это сделали именно проповедники на местах: как показывает также и опыт развития аргумента об индульгенции, именно они были настоящими мастерами проведения аналогий между крестовым походом и реалиями повседневной жизни Европы того времени.

Идея о долге перед Богом

Обосновывая, почему нужно непременно выступить в крестовый поход на защиту затронутых сарацинами интересов Бога, пропагандисты толковали не только о «вассальном» аргументе. Был еще один довод, завязанный на необходимости для человека выступить на защиту интересов Бога – аргумент наличия «долга перед Богом» за то, что тот в свое время сделал для нашего спасения, будучи распят на кресте.

Как на значимый общий элемент папских булл на идею «долга перед Богом» первым обратил внимание Р. Рехрихт, однако он не разбирал конкретных примеров и не указал хронологические рамки существования идеи[317]. У. Шверин отметила существование идеи как таковой на материале анализа папских писем эпохи крестовых походов. Согласно ее выводам, она была сформулирована во время понтификата Иннокентия III[318]. А. Бистед в своей недавней монографии об индульгенциях упоминает идею долга перед Богом на примере письма папы Григория VIII (1187), дошедшего в составе хроники о походе датчан, булл Иннокентия III и инструкции для проповеди крестового похода в Англии [319]. А. Бистед, правда, делает оговорку, замечая, что аутентичность буллы Григория VIII о походе датчан подвергалась в историографии сомнению, однако сама высказывается в пользу ее подлинности[320]. Более ранних примеров, чем вышеупомянутое письмо, в ходе работы над книгой обнаружено не было. Разве что Александр III в булле Cor nostrum (1181) утверждает, что мы должны «выставить наши тела опасностям и трудам за Него [Бога], чтобы не казалось, что мы забыли цену крови, которую он за нас пролил» (ut pro ipso corpora nostra periculis et laboribus exponamus, ne pretium sanguinis, quern pro nobis effudit, videamur obliti )[321]. На этот фрагмент уже ранее обращал внимание В. Крамер[322]. Впрочем, здесь мы видим пока лишь движение мысли в сторону обозначенной идеи, которая окончательно сформируется немного позднее.

Таким образом, анализ источников показывает, что четко сформулированная идея долга берет начало во времена понтификата Григория VIII (1187). В своем письме всем верующим, найденном в составе хроники об экспедиции датчан в рамках третьего крестового похода, папа Григорий VIII напоминает о том, что Бог сделал для нашего спасения, и намекает на то, что мы перед Ним «в долгу»: не забывайте, говорит папа, что вы – «должники Его искупления» (debitores redemptions sue)[323]. Эта тема получает развитие в приведенной в Historia Peregrinorum речи страсбургского епископа с призывом участвовать в третьем крестовом походе: мы должны вступиться за нашего Бога, отправившись в поход, поскольку имеем благодаря Ему «все, что мы есть, чем мы живем и что имеем» (ei debemus totum, quod sumus, quod vivimus, quod habemus) [324]. Проповедник настаивает на этом в своей речи и дальше: «к себе на помощь вас приглашает Тот, кто для вашего искупления, приняв образ человека и распятый на кресте, потрудился на земле для вашего спасения» [325].

В процессе изучения источников XIII в., относящихся к пропаганде крестовых походов, примеров было найдено много. Я не буду перечислять их все, а лишь приведу некоторые из них в качестве иллюстраций. Так, например, в письме герцогу Австрии Леопольду VI (1208), папа Иннокентий III рассуждает, что крестовый поход – это средство воздать Богу за страдания, которые Тот претерпел за нас (сит religiosa mente recogitans quid rétribuas Domino pro omnibus que retribuit tibi)[326]. Впрочем, подчеркивает папа, крест крестоносца все равно несравним с крестом Христа: «Ты принимаешь крест мягкий и приятный, а Он претерпел колючий и тяжкий. Ты носишь его на твоей одежде, а Он искренне пронес его в своей плоти. Ты пришиваешь его себе льняными или шелковыми нитками, а Он был прибит к нему железными и твердыми гвоздями»[327]. В булле Quia maior, отправленной верующим различных регионов (1213), папа призывает «подпоясаться на службу Распятому, не сомневаясь выставить вещи и людей за Того, кто положил за вас жизнь и пролил за вас свою кровь»[328]. Инструкция для проповеди креста в Англии, написанная в преддверии пятого крестового похода, также содержит идею: «Прими крест, дабы мог ты в день судный сказать: “Господи, Ты был на кресте за меня, а я на кресте за Тебя. Ты умер за меня, а я за Тебя!”»[329]. Гонорий III в письме германскому духовенству с предписанием проповеди (1224) писал, что Бог ищет, хочет ли кто‑нибудь отомстить за нанесенное Ему оскорбление и «вернуть Христу что‑либо за то, что Тот дал ему» (ulcisci velit iniurias, retribuendo Christo aliquid pro omnibus, que retribuit ipse sibi) [330]. В письме к верующим Франции, разосланном затем и в другие области (1234), Григорий IX очень развернуто перечисляет страдания Христа, показывая, за что именно мы перед ним в долгу: нужно «некоторое время претерпеть тяжести и скорбь за Того, кто, презрев смущение, подвергаясь плевкам, ударам кулаков, битый плетьми, увенчанный терниями, вынес обвинения пред Пилатом во многих преступлениях, наконец, распятый и напоенный желчью, пронзенный копьем, испустивший с громким криком дух…»[331].

Гумберт Романский в трактате «О проповеди креста» (ок. 1266–1268 гг.) два раза приводит вымышленные слова крестоносца на Страшном суде. Как написано в приглашении к кресту после 5‑й главы, счастлив тот, кто на страшном суде может сказать следующие слова: «Господи, Ты нес крест ради меня из Иерусалима к Голгофе, которая была рядом, – а я нес крест ради Тебя из моей земли в очень дальние края чрез море и земли, пребывая посреди разных опасностей. Ты, Господи, нес груз грехов моих вместе с деревом креста – и я ради Тебя взял на себя груз обета креста, ведь это некоторый груз, и пусть он и не столь велик, как Твой, но осуществлению его сопутствуют многие расходы, труды и опасности. Ты, Господи, вытерпел смущение ради меня, неся свой крест, – и я ради Тебя почтил и восславил Твой благословенный крест, по мере моих сил неся его на своих плечах перед лицом иудеев, сарацинов и всех народов»[332]. Согласно приглашению 22, счастлив тот, кто сможет ответить Господу, в день суда укоряющему грешников страданием, перенесенным за них, следующие слова: «Господи, ты был за меня на кресте один день, а я за Тебя был на кресте и во многих мучениях ради Тебя много дней. Твои ноги были прикреплены к кресту за меня, а я за Тебя был на корабле среди множества паломников так стеснен, что не мог вытянуть стопу. Ты один раз выпил ради меня на кресте испорченное вино, а я много дней ради Тебя на корабле употреблял гнилую воду, кишащую червями. Ты в свое время вынес за меня запах трупов на Голгофе, я за Тебя – вонь трюмных вод на протяжении многих дней. Ты однажды сразился за меня на кресте против врагов моих, а я выставил себя с крестом Твоим на многократные сражения против Твоих»[333].

Таким образом, идея наличия долга перед Богом стала применяться в пропаганде во времена завоеваний Саладина, оказалась востребованной проповедниками и активно применялась в XIII столетии на всем его протяжении.

В целом изучение истории обоснования необходимости освобождения Палестины от сарацинов показывает, что оно имело как традиционные, так и изменяющиеся элементы. При