Сексуальность и контрреволюция
Как и все глубокие, преобразующие мир социальные движения, сексуальная революция создала собственный набор понятий, образов и риторических стереотипов, поскольку ее участники и критики стремятся понять и разобраться в вопросах, связанных с нашим изменившимся восприятием отношений, ответственности и потребностей. Как в ходе любой революции, при сексуальной революции с ног на голову были перевернуты все приоритеты, поставлены под вопрос незыблемые раньше истины, низвергнуты идеалы, ее идеологи постоянно мутили воду, смешивая в одну кучу смятение и ясность, восторг и отчаяние. В ее системе ценностей девственность невесты вовсе не обязательна. Неуступчивость женщин воспринимается лишь как раздражающий фактор, а мужская удаль – как еще одна одержанная победа, своего рода игра, в которой набирают очки, состязаясь с другими игроками. Двойной стандарт утратил ригидность, стал размытым и шатким, будто радуясь сексуальному освобождению, но при этом определяя похотливую женщину по степени развратности, а ее брата, похотливого развратника, – по степени мачизма. Сексуальная революция стала источником парадоксов – она освободила женщин от необходимости кричать «Да!», равным образом удерживая их от того, чтобы кричать «Нет!». Она предложила секс в качестве основного критерия прочности семейных отношений и счастья, потребовав от двоих партнеров изобретательности, призванной повысить эротическое мастерство и склонность к эмоциональной чувствительности, доброте, искренности, финансовому благосостоянию и физической безопасности. Она заронила сомнения в правильности морального тезиса о том, что романтическая любовь служит оправданием стремления к чувственному удовлетворению. Благодаря этим и другим способам воздействия, сексуальная революция определила новые подходы к оценке социальных и этических реалий и благодаря этому возродила более ранние представления о целибате и даже создала новые.
Новый Целибат кардинально отличается от Старого Целибата, на смену которому идет. Религиозная его составляющая утрачивает значение, а на смену Божественной воле как критерию значимости приходит удовлетворенность человека собственным положением. Чего я хочу? Как я себя чувствую? Хорошо ли это для меня ? Счастлив ли я ? Удовлетворен ли? Хорошо ли мне ? Реализовался ли я ? Стал ли я богаче? Возросла ли моя власть? Расширились ли мои возможности? Достаточно ли интенсивный у меня оргазм? Потому что, черт подери, я этого достоин!
Протесты против этой революции были неизбежны, несмотря на то что на ее стороне выступало значительное большинство, страстно защищавшее такие ее завоевания, как отсутствие необходимости подавлять сексуальные желания; возможность не отказывать себе в удовольствии самовыражения; признание равенства эротических потребностей мужчин и женщин; приведение моральных норм в соответствие с законами природы; самореализация; терпимость к нетрадиционным формам половой жизни; положительное отношение к естественному – открытым груди и ягодицам, распущенным волосам.
В шкале ценностей противников сексуальной революции эти «завоевания» оценивались по-иному и, исходя из их миропонимания, не внушали никакого уважения. Хотя эти люди не отрицали определенных достоинств такой революции, они порицали революционные перегибы. Иногда в одиночку, иногда вместе, они выступали против секуляризации бытующих на Западе моральных норм, отхода от Бога и Божественного начала как ориентира человечества, обесценивания и коммерциализации сексуальности, а также требований олимпийских достижений в искусстве любви, которых ждут даже от самых заурядных любовников. Такая контрреволюционная перспектива рисует целибат как слабо мерцающий в грозовых небесах оазис покоя и безмятежности.
Такой послереволюционный целибат имеет многочисленных приверженцев, хотя в западном мире они продолжают оставаться в очевидном меньшинстве. Часть общества – очень небольшая, но играющая весьма заметную роль, – причислила Новый Целибат к монашеству нового века. Это монашество многим обязано особой притягательности аскетизма и мистицизма как раннего христианства и буддизма, так и восточных православия и индуизма. Оно несет в себе послереволюционные представления о равенстве женщин и о стремлении к глубоким, сердечным и заботливым отношениям, взращенным на почве строгого соблюдения целибата.
Монашество нового века
[1107]
Монахи ордена бенедиктинцев в аббатстве Пречистой Девы Марии Гваделупской в городе Пекос (штат Нью-Мексико, США), например, для молитвы разбиваются на пары, причем большая их часть состоит из мужчины и женщины. «Мы соблюдаем целибат, но любим друг друга», – пояснил один из верующих[1108]. В отличие от монахов прошлого, основные отношения которых складывались с Господом и только с Ним, эти бенедиктинцы поддерживают отношения с другими людьми и высоко их ценят, считая основным элементом духовности.
Отшельники из христианской организации «Институт духовной жизни» живут общинами в монастыре Нова Нада в Аризоне и в Новой Шотландии. Они также соблюдают целибат и каждый год возобновляют обет целомудрия, «одиноко живут вместе», отгоняя тоску, но при этом не нарушая одиночества и решая мирские проблемы в ходе одиноких встреч в пустыне.
В городе Окленд, штат Калифорния, в индуистском монастыре Сиддха-йога дхама соблюдение целибата требуется от всех его не состоящих в браке обитателей. «Если любишь Бога, – сказала одна ревностная поборница веры, – от некоторых вещей приходится отказываться не потому, что они непременно плохие, а потому, что они несовместимы с всепоглощающей обретенной любовью»[1109]. Другой ее ревнитель предсказал:
«Новое монашество» ускорит преобразования, станет совестью нации, изменит взгляды многих людей на значение работы и денег, отношений и окружающей среды[1110].
В частности, целибат воспринимается и соблюдается этими людьми скорее как добровольно применяемое средство для углубления и гармоничного сочетания уз любви, чем как бремя лишений или жертв.