Служение производит богословие

Мой друг и коллега Рей Андерсон, всеми уважаемый бого­слов, в предисловии к одной из своих книг как-то сказал: «Наше обсуждение обусловлено одним основным положе­нием — служение предшествует богословию и производит его, а не наоборот».

На первый взгляд это не очень существенное замечание, однако оно стало предметом жарких споров среди ученых богословов. В лагере оппонентов считают, что богословие обязательно должно быть правильным, чтобы предшество­вать и приводить к правильному служению. Однако я согла­шаюсь с Реем Андерсоном. И хотя хорошее богословское понимание действительно придает содержание хорошему служению, я верю, что обычно служение идет первым, а за ним следует богословие.

Возьмем, к примеру, апостола Павла. Рей Андерсон, как и я, считает Павла практическим, а не философским богосло­вом. Богословие Павла в основе своей базировалось на его опыте и на том, что он делал, а не на раввинистическом уче­нии. Например, что являлось источником христологии Пав­ла, его доктрины об Иисусе Христе? Разве он пришел к своим выводам на основе своих рассуждений и систематических толкований мессианских посланий Ветхого Завета, которые он хорошо знал, как и следует ученому раввину? Нет. Христология Павла была основана на его опыте, на его пережи­ваниях от встречи с Самим Иисусом Христом на Дамасской дороге. И только после этого мессианские Писания обрели для него истинный смысл.

Или же возьмем более поздний пример — Уильям Кэри. Многие из нас датируют начало современного миссионер­ского движения 1793 годом, годом, когда Кэри покинул Анг­лию и отправился в Индию в качестве миссионера. Кэри был сапожником, когда Бог призвал его стать миссионером-пер­вопроходцем. Эта идея была новой и радикальной для бри­танских церковных кругов того времени. Когда Уильям Кэри поделился своим видением с некоторыми священниками, они категорически отвергли его предложение, сказав следу­ющее: «Молодой человек, если Бог захочет спасти язычника в Индии, Он сделает это без вашей или моей помощи; пожа­луйста, успокойтесь». Под этим подразумевалось, что их бо­гословие отражало богословскую «мудрость» той эпохи и привело к уверенности в том, что в служении в иностранных миссиях не было никакой необходимости. У них было то. что они считали «правильным богословием». Они вполне могли бы сказать, как говорят многие наши современные критики: «Ваши идеи носят небиблейский характер!»

Уильям Кэри стал героем для многих из нас, потому что он все же решил уехать в Индию, несмотря на несогласие богословов своего времени. В результате последовавшего вслед за этим служения Кэри в Индии было положено не только начало современному миссионерскому движению, но и соответствующему подробному и полному миссионер­скому богословию, собранному под рубрикой «миссиология». Многие миссиологи сегодня находят богословские вы­воды британских ученых 1793 года устаревшими и неприем­лемыми. Еще раз подчеркиваю, что изменения произошли благодаря опыту служения, а не изобретательным богослов­ским рассуждениям. Я не отрицаю того факта, что Святой Дух использовал библейские и исторические познания Кэри для его духовного возрастания. Однако за последние двести лет миссионерское богословие вырастало именно из опыта миссионерского служения.

Я вполне осознаю, что из моих утверждений некоторые могут прийти к заключению, что я пренебрежительно отно­шусь к богословию вообще. Ни в коем случае. Решение Уилья­ма Кэри отправиться в Индию было основано на его новом осознании традиционного понимания Великого поручения. А это значит, что он обладал определенным богословием, на котором и строил свою деятельность. В конечном счете нельзя говорить категорически ни об одном из вариантов, потому что этот процесс цикличен — служение приводит к возникновению богословия, а новое богословие производит соответствующее служение. Я хочу лишь сказать, что с течени­ем времени то, что мы делаем или видим, то, что Бог делает через наше служение, чаще всего является начальной точкой для последующего развития богословского анализа, в частно­сти, в решительные моменты христианской истории.

МЫ ЖИВЕМ В НЕОБЫЧНОЕ ВРЕМЯ

Когда я оглядываюсь назад, на начало 1990-х годов, я вижу христианскую Церковь, вступающую в десятилетие, характе­ризующееся новыми задачами и переменами. Как я уже го­ворил в первой главе, мы живем в то время, когда сатану от­теснили к территории, ограниченной рамками Окна 10/40, когда впервые за всю историю потенциальное исполнение Великого поручения Иисуса становится реальностью. А по­тому я совершенно согласен с Джорджем Отисом-младшим и другими в том, что сатана окопался в Окне 10/40 так глубо­ко, как никогда раньше в других частях мира. Наша миссио­нерская задача никогда раньше не казалась настолько труд­новыполнимой. Поэтому мы не считаем необычным, что Бог стремится обеспечить Свой народ оружием и средствами, о которых мы раньше и не подозревали.

Это обеспечение происходит, в частности, в течение это­го последнего десятилетия — в 1990-е годы, хотя в опреде­ленных кругах Церкви оно пустило свои корни много лег назад. Я верю, что Бог теперь дает Своим миссионерским си­лам самое мощное добавочное напряжение со времен от­правки Уильяма Кэри в Индию в 1793 году. Ключевыми эле­ментами этого добавочного напряжения, проявившими себя достаточно ясно, являются духовная война стратегического уровня, духовная картография и отождествленное покаяние.

Поскольку все эти концепции для многих являются новы­ми, богословы и миссиологи неминуемо сталкиваются с вполне естественными вопросами:

1. Обоснованы ли эти новые идеи с библейской точ­ки зрения?

2. Являются ли они здоровыми с богословских пози­ций?

3. Встречались ли эти понятия в предыдущей исто­рии Церкви?

На эти вопросы я надеюсь ответить в своей книге.

Ограничения Питера Вагнера

Мы имеем дело с интерпретацией, как сказал бы Тед Хаг­гард, а не с абсолютами нашей веры, а потому нам следует признать, что в нашем обсуждении нам не избежать субъек­тивности. Мне бы хотелось верить, что я всегда совершенно объективен в своих заключениях и выводах, однако было бы нечестно с моей стороны утверждать такое. Я искренне при­знаю, что мои суждения предвзяты и ограниченны. Посколь­ку мое богословие отражает опыт моего служения, а бого­словие моих оппонентов отражает опыт их служения, нам не следует считать странным тот факт, что по некоторым вопросам у нас будут какие-то расхождения.

В чем же заключаются мои предубеждения и ограниче­ния? Позвольте мне подробнее остановиться на них.

Моим пожизненным призванием является всемирная евангелизация, а не философия или богословие. По профес­сии я миссиолог, а не пастор. В миссиологии моей специали­зацией является рост Церкви, а не история, богословие или антропология миссионерского движения. Я считаю духов­ную войну стратегического уровня важным фактором для всех аспектов моей жизни и служения. Те же, кто, в отличие от меня, может быть пастором, философом, богословом, ис­ториком, антропологом и так далее, могут не видеть духов­ную войну стратегического уровня в этом же свете. И поэто­му мы можем расходиться по некоторым вопросам.

По характеру я скорее целенаправлен, чем ориентирован на процесс. Для меня намного важнее практика и примене­ние знаний на практике, чем теория. Честно говоря, больше всего мне нравятся те теории, которые работают. И хотя меня критикуют за такую позицию, я стараюсь быть в своем служении таким же прагматиком, как Павел, который сказал: «Ддя всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере не­которых» (1Кор.9:22). Я присоединяюсь к Джону Весли, ко­торый однажды сказал: «Я согласен на любой порядок, на любые требования, кроме тех, которые будут угрожать спа­сению душ. Ради этого все средства хороши».

Я не подвергаю сомнениям абсолюты, но должен при­знать, что моя интерпретация в значительной степени за­висит оттого, насколько она может способствовать прибли­жению Божьего Царства. И в конце концов, я в большей сте­пени пророк, чем пастор. Я знаю, что некоторые пасторы возражают против духовной войны стратегического уровня, потому что участие в ней может стать причиной ответных ударов дьявола. Они озабочены благополучием своей па­ствы, и это правильно. Как я упоминаю в последней главе этой книги, они предпочитают иметь церкви, более напоми­нающие спальни, в которых верующие могли бы испыты­вать близость с Богом, а не поля сражений, на которых их паства встретилась бы лицом к лицу с врагом. Если бы я был пастором, я бы, возможно, тоже присоединился к ним, но, как я уже говорил, мое призвание не в этом. Осторожное от­ношение пасторов к возможным поражениям вполне есте­ственно, потому что на каждой войне бывают потери, а стра­тегического уровня духовная война не является исключени­ем из этого правила.

В своем учении и служении я стараюсь сократить такие потери до минимума, однако я не имею иллюзий и не мечтаю о том, чтобы свести их на нет. Наш враг действительно стра­шен, и я не отношусь к тем людям, которые недооценивают его ярость и способность наносить вред Божьему народу. Более того, в Библии написано, что среди тех, кто возглавля­ет движение против сил тьмы, есть такие, которые «не воз­любили души своей даже до смерти» (Отк.12:11). С одной стороны, мы сожалеем о том, что, по словам Дэвида Баррет- та, в этом году в мире будет сто пятьдесят шесть тысяч хрис­тианских мучеников. С другой стороны, однако, мы радуем­ся, потому что эта цифра означает сто пятьдесят шесть ты­сяч случаев поражения для сатаны и его дела!