Безмолвные сатсанги и комментарии к «Дхаммападе»
В июне 1979 года Ошо проводит десятидневный эксперимент безмолвного общения — сатсанг. Он появляется в Зале Будды и в течение часа молча сидит перед собравшимися. Вместо беседы звучит музыка. 21 июня Ошо представляет состоящий из двенадцати частей комментарий к «Дхаммападе» Гаутамы Будды.
Мне все труднее говорить. Слова требуют все больше усилий. Но я должен что-то говорить, и потому говорю. Мне очень хочется, чтобы вы поскорее стали готовы и мы могли просто сидеть в тишине... слушать птиц, их пение... или свое собственное сердцебиение... просто быть и ничего больше не делать.
Готовьтесь, готовьтесь скорее, потому что когда-нибудь я замолчу навсегда. И пусть эту весть узнают во всех уголках мира: тем, кто хочет слушать, кто понимает только слова, нужно поторопиться, потому что в один прекрасный день я могу окончательно умолкнуть. Это может случиться в любой день, это непредсказуемо... я вдруг умолкну прямо посреди фразы. И никто не узнает, чем она должна была закончиться! Фраза повиснет в воздухе и навечно останется незавершенной...
Но на этот раз вам все-таки удалось удержать меня.
Эти изречения Будды получили название «Дхаммапада»...
Попытка убийства
22 мая 1980 года, во время утренней беседы, Вилас Тупе, член группировки индуистских фундаменталистов, бросает в Ошо нож. Вызывают местную полицию, и скоро та появляется в зале, где произошло покушение. Полиция забирает Тупе, а Ошо продолжает беседу. Последующие действия полицейских чиновников и членов группировки, к которой принадлежит Тупе, приводят к тому, что дело закрывают, а Тупе освобождают из-под стражи без каких-либо обвинений. Через пару недель Ошо поясняет, что же случилось.
Магистрат Пуны четко выразил свое мнение о деле безумца, бросившего в меня кинжал и, разумеется, пытавшегося меня убить. Его выпустили на свободу, но особого внимания заслуживает обоснование к освобождению, то есть официально объявленная причина. Мне она так понравилась, что я хохотал до слез!
Оказывается, если бы тот тип и в самом деле пытался меня убить, я не стал бы продолжать лекцию! Да и в самом деле, кто станет продолжать выступление после того, как тебя чуть не убили? Они просто плохо меня знают. Я продолжал бы беседу, даже если бы меня убили! И она шла бы, как намечено, до десяти часов!
Но магистрат и не может этого понять. А я понимаю, что он не может этого понять.
Тебя пытались убить, а ты говоришь, как ни в чем ни бывало? Да, это очень веский довод. Что же сказать о средней массе, если так мыслят даже образованные члены магистрата?..
Всемирная экспансия
В конце 1980 года и начале 1981 в США возникает центр распространения книг, аудиои видеозаписей бесед Ошо. Заокеанских санньясинов призывают поддержать местные центры медитации и общины. Составляются программы подготовки новых руководителей групп. Весной 1981 года в Лондоне представляют образцы медитаций Ошо, там же проводится групповой семинар под названием «Ход времени», который привлекает около 500 участников; на семинар созывают объявления в автобусах и метро. Позже подобные мероприятия проводятся в других крупных столицах мира.
Я пытаюсь создать не только здешнее поле Будды, но и крошечные его оазисы по всему миру. Мне не хотелось бы ограничивать такую чудесную возможность только этой маленькой общиной. Да, тут находится источник, но ветви раскинутся по всему свету. Тут корни, но мое дело станет огромным деревом. Оно дотянется до всех стран, а может быть, и до каждого человека. Мы создадим небольшие общины и центры по всему миру.
Жить в мире, но не принадлежать ему. Живите в мире, но не пускайте мир жить внутри вас. Вот о чем я говорю.
Есть одна дзэнская поговорка: Дикий гусь создает отражения не нарочно, а у воды нет ума, который видел бы эти отражения.
Дикий гусь не собирается отражаться в воде, а у воды нет стремления увидеть это отражение. Но это происходит! Желания отвлекают от настоящего, честолюбие жертвует текущим мгновением. Не нужно жадничать, потому что жадность уносит в будущее. Не нужно стремиться чем-то обладать, потому что обладание приковывает к прошлому. Если хочешь жить в настоящем, избавляйся от жадности и тяги чем-то обладать, от честолюбия и желаний.
Именно это я называю искусством медитации. Наблюдай и сознавай, чтобы ни один вор не проник в тебя и не принес какую-то заразу. Медитируй, но живи в мире. Мой личный опыт показывает, что мир оказывает огромную помощь, он только помогает медитации. В нем множество отвлекающих факторов, и если ты научился не отвлекаться, успех приносит невероятную радость. Ты остаешься уравновешенным, становишься глазом тайфуна. Вокруг бушует буря, но в центре — тишина.
Это путь настоящего санньясина: жить в мире, но оставаться незатронутым, независимым...
В тишине
10 апреля 1981 года Ошо сообщает, что переходит к завершающему этапу своей работы и отныне будет общаться с людьми только молчанием. Он видится только со своим секретарем и появляется перед санньясинами лишь три недели спустя.
Сатсанги возобновляются, Ошо приходит в зал медитаций, но сидит перед учениками и гостями молча. В начале встреч поют древнюю буддийскую песню, а в конце играет музыка и все танцуют.
У Ошо все больше проблем со здоровьем. Помимо извечных аллергий, он страдает от сильных болей в спине, и врачи опасаются, что рано или поздно ему потребуется лечь на операционный стол. Их опасения усиливаются после серьезного обострения, связанного с выпадением диска, что грозит повреждением нерва. Помощник личного секретаря Ошо, Ма Ананда Шила, устраивает ему поездку в США, где он сможет пройти лечение. 1 июня 1981 года Ошо вылетает из Бомбея в Нью-Йорк с близкими друзьями и личными врачами.
1981-1985 гг. «Большое Грязное ранчо» Через несколько недель после приезда Ошо в США Шила оформляет купчую на заброшенное ранчо в пустынных высокогорьях Восточного Орегона. Общая площадь участка составляет 126 квадратных миль. «Большое Грязное ранчо», расположенное в двадцати милях от ближайшего городка под названием Антилоуп, представляет собой выбитое скотом пастбище, протянувшееся вдоль берега реки Джон-Дей и захватывающее два округа в штате Орегон. В этой долине есть лишь небольшой жилой дом и несколько хозяйственных построек, размещенных в долине, в конце крутой и пыльной проселочной дороги. К концу августа рядом появляются несколько стандартных домиков, в одном из которых живет Ошо. Он и его помощники перебираются на ранчо 29 августа.
Будда допускал ошибки, Махавира допускал ошибки. Вот он я, сижу перед вами.
Думаете, я не ошибся, перебравшись в Орегон? Я — живое свидетельство тому, что просветленность еще не означает непогрешимости. Я могу допускать самые невероятные ошибки — даже «Большое Грязное ранчо»! Но теперь так трудно выбраться отсюда... Чем больше стараешься, тем глубже увязаешь в грязи.
Это настолько очевидно, что мне даже не стоит перечислять ошибки, совершенные Буддой или Махавирой. Я ошибался раньше, ошибаюсь и теперь, но просветлению это ничем не угрожает. Это не имеет никакого отношения к просветлению.
Я просто стараюсь извлекать из своих ошибок наибольшую пользу. Вот что мы делаем тут, на «Большом Грязном ранчо» — мы стараемся! Вот почему я говорю, что из этого тоже нужно попробовать извлечь какой-то прок. Да, мы оказались в грязи, и это ошибка, но «Большому Грязному ранчо» очень повезло, так давайте же извлечем из этого хоть какую-то пользу. И приложим к этому все силы.
Все прочие постоянно подчеркивали свою непогрешимость. Но я чокнутый, и сам это признаю. Мне не стоит, наверное, говорить о таком — о том, что я порой допускаю ошибки. Как-то не к лицу моему занятию, есть в этом некое противоречие. Вот почему люди моей профессии меня ненавидят. Они говорят: «Не стоит тебе говорить такое. Даже если сам понимаешь, что ошибаешься, скрывай это от других. Сделай вид, что так и надо». Именно этим они и занимались долгие столетия. Но я так не могу. Ничего не могу с собой поделать, но обманывать я не умею.
Раджниитурам: Незаконный город
Через несколько месяцев становится ясно, что санньясины Ошо мечтают создать самодостаточную общину, где смогли бы жить до пяти тысяч человек; они намерены четыре раза в год проводить большие открытые фестивали и издавать книги Ошо. За весну и лето население общины быстро растет. Новоприбывшие селятся в палатках, создают крупное огородное и молочное хозяйство, начинают прокладывать трубы и электричество, асфальтируют дороги, укрепляют берега ручьев и разбивают сады на голых склонах холмов. Враждебность местных жителей к общине стремительно перерастает в бурную реакцию и агрессивные действия. Строительство запрещают, в адрес Ошо и членов его общины несутся угрозы, а в портлендской гостинице, купленной санньясинами, взрывается бомба. Губернатор Орегона открыто заявляет, что если местное сообщество не принимает санньясинов, то им, по его мнению, лучше просто уйти.
В 1982 году обитатели ранчо голосованием решают зарегистрировать общину как город Раджнишпурам в округе Васко. Администрация округа дает свое одобрение, но местная группа слежения за землепользованием под названием «Тысяча друзей Орегона» немедленно подает против общины судебный иск. Позже главный прокурор штата подвергает сомнению конституционность регистрации города, ссылаясь на то, что эта процедура противоречит тезису об отделенности церкви от государства.
Христианские проповедники-фундаменталисты называют Ошо антихристом, а местные фермеры используют дорожные указатели с названием «Раджнишпурам» как мишени для упражнения в стрельбе. На «антираджнишских» митингах раздают майки и кепки с портретом Ошо в перекрестии оптического прицела.
Ошо обращается к властям с просьбой дать ему вид на жительство как религиозному учителю, но ему отказывают на том основании, что он хранит обет молчания и, следовательно, не может проповедовать. Однако после подачи жалобы это решение отменяют. К 1984 году в юридическом отделе Раджнишпурама работает уже более двухсот сотрудников, занимающихся десятками судебных тяжб. Документы, полученные благодаря «Положению о свободе информации», убедительно доказывают, что давление на федеральные власти и власти штата исходило от самых верхов, из администрации Рейгана, которая всеми силами пыталась разогнать общину и вышвырнуть Ошо из страны.
Они хотят уничтожить этот город и ссылаются на свои законы о землепользовании.
Ни один из этих идиотов даже не пришел сюда, чтобы взглянуть, как мы используем землю. Неужели они смогут создать здесь больше, чем мы? Полвека этой землей вообще никто не пользовался — и все были счастливы, словно это и есть верное землепользование! Но мы начали тут многое создавать. Мы хотим, чтобы община сама себя обеспечивала. Мы сами выращиваем еду, овощи и фрукты. Мы всеми силами стараемся перейти на самообеспечение.
Пустыня... Порой мне кажется, что это просто судьба для таких, как я. Для Моисея все закончилось пустыней. И для меня все кончается пустыней, хотя мы, конечно, пытаемся сделать этот край зеленым. Мы уже сделали его зеленым. Посмотрите на окрестности моего дома — кажется, что это не Орегон, а Кашмир. Когда мы приехали, тут не было ни единого деревца. Вообще никакой зелени. Когда Шила привезла меня сюда, я был просто потрясен: голый дом и ничего больше. А я всегда любил сады. И всюду, где я жил, я разбивал прекрасный сад.
Невероятными усилиями мы превратили это место в цветущий сад. Люди трудятся по двенадцать, четырнадцать часов в сутки. Но никто не желает заглянуть сюда и посмотреть, что тут происходит. Сидят себе в Капитолии и твердят, что это нарушение законов землепользования. Если уж это противозаконно, то здешние законы о землепользовании — просто фальшивка, их нужно собрать да сжечь! Пусть сначала придут и посмотрят, а потом уж попробуют доказать, что это незаконно. Но они боятся сюда приходить...
Я всегда относился к Америке с уважением. Я считал, что это демократическая страна. Я думал, что тут с почтением относятся к личности, личной свободе и свободе самовыражения. Мне очень нравится американская Конституция. Но теперь я понимаю, что лучше бы нам сюда не приезжать. Я страшно разочарован. Конституция оказалась лицемерной. Красивые слова — личность, свобода, предпринимательство, самовыражение, — но это только слова. За ними прячутся все те же политики, все те же уродливые хари и подлые мыслишки — а я считаю, что в политику идут самые подлые люди на свете. Самые низкие и грязные, потому что они сами понимают, что не способны ни на что, если у них в руках не будет власти. Власть необходима только для того, чтобы вредить. Для добра достаточно просто любви и сострадания.
Ваш город — уникальное явление в человеческой истории. Городов было много, но кто слышал о незаконном городе? Никто. Это город, но он незаконный. Его не признают. Все делают вид, словно его нет. И вас тоже как будто нет.
Но я есть, я здесь и я намерен тут оставаться. Никто не заставит меня уехать...
Я сам решу, где мне жить. Я добился того, что индийское правительство отказало мне в гражданстве, так куда же они меня отправят? Они могли бы выслать меня только в Индию, но я об этом заранее позаботился — в Индию меня не пустят.
Теперь я увяз тут, на «Большом Грязном ранчо», и ничего с этим не поделаешь, меня отсюда и подъемным краном не выдернуть.
Но у этих дурней есть власть. Они стерли название «Раджнишпурам» даже с генеральных планов округа Васко. По мнению окружной администрации, тут нет никакого города. И если пять тысяч человек вдруг разом исчезнут, правительство Орегона не признает даже, что они исчезли, ведь для этого придется сперва признать, что они были, — а ведь нас тут нет!
И все же это в каком-то смысле даже хорошо. Раз нас нет в Орегоне, то, разумеется, нет и в Америке. Это рождение нового народа! Скоро мы составим собственную Конституцию и объявим о своей независимости. А что еще нам остается?
Церковь и государство
Буквально вчера я получил такие сведения: главный прокурор Орегона объявил Раджнишпурам незаконным. Объяснил он это тем, что тут, в Раджнишпураме, религия перемешалась с государством.
Начнем с того, что наша религия не имеет ничего общего с существовавшими прежде.
Мы просто вынуждены официально называть себя религией, но более нерелигиозной общины не сыскать на целом свете. Ну какая у нас религия? Ни Бога, ни Святого Духа, ни Иисуса Христа, ни папы, ни молитв, никаких хлопот о неминуемой смерти... На это у нас нет времени, мы слишком поглощены жизнью!
Надо сказать, что если за кем-то из моих людей явится Смерть, ей придется подождать. Мои люди так вовлечены в жизнь, что даже Смерти придется с этим считаться... Пусть забирает тех, кто мертв уже тридцать, сорок, пятьдесят лет! С ними у Смерти никаких проблем не будет — забирай себе, никто и не заметит. Они и так уже слишком долго живут загробной жизнью.
Смерть, должно быть, страшно занята. Жизнь есть на этой планете и пятидесяти тысячах других планет, а ни одна религия никогда не утверждала, что у Смерти есть помощники или поверенные. Она трудится сама по себе. У бедняжки столько бюрократических трудностей, а все приходится делать самой. Так что не удивительно, что многие люди умирают лет в тридцать, а ждать им приходится до сорока, пятидесяти, шестидесяти... Они просто стоят в очереди. Что делать Смерти? Она со старыми, нерассмотренными делами еще не успела разобраться, а люди все умирают и умирают...
Но мои люди станут для нее потрясением.
Это живые люди. Они так погружены в жизнь, что не успевают думать о смерти. Она крепко подумает, стоит ли забирать кого-то из вас. Она скажет себе: «Эти могут и подождать, пусть себе еще поживут, а я пока разберусь с бесконечным списком незаконченных дел».
Ну разве это религия? Я называю это нерелигиозной религией. Я называю это религиозностью.
У нас нет проповедей. Мои беседы уж точно проповедью не назовешь. Можете называть их антипроповедями. Так где же они увидели религию, перемешавшуюся с делами государства? Кстати, разве у нас тут государство? Прежде всего, мы — не религия. Ни в одном словаре мира не найти определения религии, которое бы нам подошло. Нам самим пришлось составлять словари и давать определения.
К тому же разве у нас тут государство? Только городской совет, а он занимается вопросами дорог, чистотой, жильем и больницей. Как религия может смешиваться с дорожным строительством? Я пытался что-то придумать, но ничего в голову не приходит. Что общего у религии с дорогами? А с жилыми домами? Как привязать религию к больнице — лекарствам, уколам и прочему лечению? Пусть нам объяснят, как это связано. В нашей больнице пациентов ни один священник еще не потревожил.
И эти люди пишут на своем долларе «Мы верим в Бога». На долларе! Так кто из нас смешивает религию с государством? Да они религию приплели даже к грязным деньгам! На фасаде Верховного Суда написано: «В Бога веруем». И если я когда-нибудь окажусь в Верховном Суде — а это, знаете ли, вполне возможно, я смогу, если захочется, — я первым делом спрошу: «Где тут Бог? И на каком основании это написано? Если ложь встречает тебя уже у ворот, то как вы можете приводить меня к присяге? По идее, я должен присягнуть, что буду говорить только ложь, а не правду!» Ложью украшен даже фасад Верховного Суда... И та же ложь написана на каждом долларе: «Мы верим в Бога».
Эти люди суют религию куда угодно, но это, оказывается, вполне законно. У меня же просто нет возможности приплести к чему-то религию, она просто несовместима с тем, что тут происходит. Это единственный законный город на свете! Если смешение религии с государством незаконно, то все города мира нужно запретить, потому что такое происходит повсюду. Наш город — единственный, где нет места религии.
Впрочем, религии на самом-то деле и вовсе нет...
Примечание: После нескольких обжалований Верховный Суд США наконец-то признал законность Раджнишпурама. Случилось это в 1988 году, через два с лишним года после того, как Ошо вернулся в Индию.
1983 г. Общегородская проверка на СПИД Ошо по-прежнему хранит молчание и пребывает в уединении. Когда врачи сообщают ему про эпидемию СПИДа, он предлагает провести в Раджнишпураме всеобщую проверку, которую могут пройти и жители, и гости. Кроме того, он советует жителям города соблюдать меры предосторожности, чтобы не заразиться: пользоваться презервативами, надевать латексные перчатки при любовных ласках и других контактах с телесными жидкостями и избегать поцелуев. В то время подобные меры считались крайностями, даже бессмыслицей, и высмеивались в прессе. Членов общины, чьи анализы на СПИД были положительными, переселили в отдельные дома и обеспечили особой работой, развлечениями и опекой врачей.
Это, вероятно, единственное место на свете, где приняты все меры предосторожности против СПИДа. Проверку прошли шесть тысяч человек! Нигде в мире не решились проверить на вирус целый город. Все боятся найти больных СПИДом. А те, кто сам что-то подозревает, тоже боятся проверки — уже потому, что, если анализ будет положительным, от них отвернутся все: жены, дети, родители. Им придется уйти из родного дома. Их не пустят ни в один ресторан. Бывшие друзья станут врагами.
Никто не хочет проходить проверку: это не нужно ни правительству, ни больницам, ни самим больным. Пожар разгорается, но никто не желает этого замечать. Это неразумно. Оттого что ты закрыл глаза, враг не исчезнет.
Мы нашли двух больных СПИДом. Мы создали для них чудесные изолированные условия.
Мы дали им лучшее, что только можем. И они не утратили нашу любовь и уважение.
1984 г. Отголоски фашизма
В октябре 1984 года Ошо решает прекратить период безмолвия и уединения.
Ежедневные беседы возобновляются. Любопытно, что его секретарь Шила была против такого решения и уговаривала его не нарушать молчание; она тревожилась за его здоровье. В конце концов было решено, что он начнет с выступлений перед небольшими группами в гостиной собственного дома.
В первое время эти беседы записывались на видеопленку и демонстрировались на следующий день всей общине в большом зале для медитаций. Когда Шила предложила отменить такие показы, поскольку это отнимало немало рабочего времени, община взбунтовалась. Было принято компромиссное решение: записи начали показывать поздно вечером, в конце рабочего дня.
14 сентября 1985 года Шила и сплоченная группа ее сторонников собрали вещи и уехали в Германию. Вскоре после ее отъезда вскрылась целая лавина свидетельств разнообразных преступных махинаций, которые она совершила, в том числе попытка отравления личного врача Ошо, организация взрыва в окружном комитете по землеустройству и тайное прослушивание телефонных разговоров жителей общины.
Ошо открыто рассказывает о найденных свидетельствах и предлагает федеральным следователям и полиции штата полное сотрудничество в расследовании этих преступлений. В город съезжаются репортеры, они просят у Ошо рассказать, как такое могло случиться, и он дает им ряд интервью.
Вопрос: Я встречался с Шилой. Ее смекалка — во всяком случае, практическая сметка, — и житейская мудрость на всех производила впечатление, хотя заметна была и другая сторона медали: некая деспотичность, мелочность. Вы общались с ней каждый день. Что вы можете о ней сказать?
Ответ: Я все это знаю! Но именно эти черты помогали справиться с окружившими нас подлыми политиканами. Если бы делами общины заправляли люди порядочные, политики давно бы ее погубили.
Вопрос: Но разве вы не видели, что она вытворяла тут, на ранчо?
Ответ: Нет, ведь я никогда не выхожу из дому и почти ни с кем не встречаюсь...
Вопрос: Но вы создали эту общину, вы поставили такой великий эксперимент!
Неужели нельзя было найти хотя бы еще одно доверенное лицо?
Ответ: Нет. Даже этот эксперимент не сравнится по важности с моим безмолвием. Я помогаю каждому стать личностью и полагаться на собственную интуицию. И если человек полагает, что его принуждают к чему-то неблаговидному, он имеет полное право протестовать. Не нужно никому покоряться — кстати, многие люди действительно ушли. Отныне тут будет совсем иная атмосфера, но я смотрю на мир, вижу, что происходит, — и понимаю, что успеха добиваются только дурные люди, как это ни грустно. Хороший человек ничего не добивается.
Вопрос: Знаете, я целый год гадал, соберетесь ли вы когда-нибудь прогнать в шею эту Шилу или хоть что-то изменить в здешних порядках. Казалось, вы предоставили ей полную свободу действий.
Ответ: Я делаю что-то лишь тогда, когда чувствую, что время пришло. Когда я понимаю, что пришла пора что-то сделать, тогда и делаю.
Вопрос: И когда вы поняли, что пришла пора ее прогонять?
Ответ: Когда она попыталась отравить моего врача. В тот самый момент, когда я начал задавать ему разные вопросы, а потом объявил, что намерен встретиться с людьми и поговорить. Начали просачиваться разные слухи, выставлявшие Шилу в истинном свете. Тогда я известил власти, полицию, ФБР — они, кстати, тут, но ничего не предпринимают. Мы передали им все необходимые свидетельства, а они твердят: «У нас нет веских доказательств». Не понимаю, какие еще им нужны доказательства. Такое впечатление, что они поверят, лишь когда застанут Шилу на месте убийства с обагренными кровью руками.
Вопрос: Почему вы тянули почти девять месяцев?
Ответ: Так было нужно. Она занималась множеством судебных тяжб, а я не хотел прерывать эти дела. Я хотел, чтобы все дошло до логического конца, после чего делами могли бы заняться новые люди. И это время пришло. Одни судебные тяжбы завершились, другие должны начаться лишь через восемь месяцев, и за этот срок новые юристы успеют как следует подготовиться. Так и будет, можете не сомневаться.
Вопрос: Вы играли в очень рискованную игру!
Ответ: Разумеется! Я человек азартный. А точный выбор времени — увлекательная игра. Впрочем, я в ней — просто арбитр.
Из беседы с Джеймсом Гордоном,
«Нью-Йоркер мэгэзин»
Продолжающиеся разоблачения преступной деятельности Шилы вызывают у жителей общины потрясение и смятение. События и явления, казавшиеся прежде непонятными, выстраиваются в логическую цепочку преступного замысла. Люди решают мучительные проблемы личной ответственности и открытости действий, а Ошо с привычной остротой дает ответы на такие вопросы в своих ежедневных беседах.
Мы пытаемся жить не так, как живет внешний мир. Перед нами лишь два пути: либо мой путь, либо путь Шилы. Я выбрал Шилу своим секретарем, чтобы вы увидели, что такое фашизм. Прошу вас, лучше уж сворачивайте на мой путь, путь ответственности за самого себя! Тогда никто не посмеет вами командовать...
Если хотите, чтобы Шила вернулась, я позову ее, всю ее шайку и опять поручу им эту общину. Если же не хотите, чтобы вами помыкали, сами несите ответственность за себя.
Вы очень интеллигентные люди, но это общая беда всех интеллигентов. Они вечно пользуются свободой не так, как надо.
Я хочу напомнить, что Германия — одна из самых интеллектуальных стран в мире.
Она дала миру таких гениев мысли, как Кант, Гегель, Фейербах, Карл Маркс, Зигмунд Фрейд, Мартин Хайдеггер, — великих философов, великих психологов и мыслителей. Но третьесортному шизофренику Адольфу Гитлеру удалось повести за собой всю интеллигенцию страны.
И мне кажется, что человечество это ничему не научило. Но если ты не учишься на своих ошибках, история повторяется. Только усвоение урока оставляет ошибки в прошлом.
Мартин Хайдеггер был, пожалуй, самым примечательным философом нашего века. И этот человек, современник Гитлера, поддерживал Гитлера! Невероятно! Вся молодежь — а это цвет общества, — вся интеллигенция, все университетские преподаватели и ученые поддерживали Адольфа Гитлера — человека необразованного, недоучку, которого выгнали из художественной школы и не приняли в архитектурную по причине умственной отсталости. Но этот человек стал вождем самой интеллигентной на свете страны и создал фашистский режим. Он убил почти десять миллионов людей, но его по-прежнему поддерживали.
Это достойно внимания психоаналитиков. В чем же причина? В том, что Германия потерпела поражение в Первой мировой. В том, что интеллектуалы склонны к грызне друг с другом. Они спорят, строят рациональные выводы, философствуют. Они живут не телом, а умом. Кроме того, они эгоистичны. Они — все без исключения! — полагают, будто познали тайну жизни.
После поражения в Первой мировой войне в Германии воцарился хаос — хаос, созданный Адольфом Гитлером. Он это обещал и сдержал свое обещание. Он говорил: «Я смогу сделать эту страну единой, я смогу снова сделать ее сильной — такой сильной, что она будет править миром».
Именно это и было нужно людям. Люди не трудились, царил полный застой творчества. Нужен был кто-то, кто снова сделает страну творческой, кто наведет порядок — и Гитлер заполнил собой пустое пространство. Через десять лет Германия снова стала силой мирового масштаба.
Как это странно... Когда даешь людям свободу, они начинают лениться, ничего им уже не хочется. Но если установишь фашистские порядки, народ вкалывает изо всех сил: он творит, он сливается воедино и становится сильным. Пять лет подряд Германия одерживала победу за победой. Это доказывает, что немцы выбрали правильного человека. Весь остальной мир объединился против Германии, но этот человек справлялся со всеми в одиночку.
Он дал интеллигенции такое эго, какого никто прежде ей не давал. Он убедил их в том, что нордическая немецкая раса — чистопородные арийцы, а их предназначение — править миром, потому что все прочие народы — недочеловеки. Интеллигенция была невероятно благодарна. Их интеллектуальное эго так раздувалось, что в эту ловушку попадали даже самые блестящие умы вроде Хайдеггера.
И лишь после того, как Гитлера победили, а Германия была почти уничтожена, все начали оглядываться, все задумались, что же они наделали, кого же они поддерживали — чудовище, убийцу, который уничтожил миллионы живых людей. Он был самым кровожадным убийцей за всю историю человечества.
Помните об этом. Свобода — это не вседозволенность, а ответственность. И если вы сами за себя не отвечаете, кто-нибудь непременно начнет отвечать за вас. И это будет означать рабство.
Меня сейчас все время спрашивают, как такое могло случиться. Почему пять тысяч человек — почти все, между прочим, с дипломами лучших университетов мира! — почему ни один из них целых четыре года не замечал, что происходит?
А причина в том, что Шила, при всей уродливости ее фашистских поступков, одновременно создавала нашу общину. Помимо преступлений, она превращала эту пустыню в оазис, устраивала наш быт и удобства. У любой медали есть две стороны, так что давайте теперь посмотрим на светлую сторону. Кроме того вы были в осаде, вас окружала враждебность всего Орегона. Это тоже подстроили Шила и ее дружки, это очень простая политическая стратегия.
В автобиографии под названием «Майн Кампф» Гитлер говорит, что, если хочешь сделать свой народ сильным, его нужно окружить врагами. Нужно раздувать паранойю, делать вид, что со всех сторон тебе кто-то угрожает. То же самое делала и Шила. Она добилась враждебного отношения со стороны властей Орегона.
Она добилась неприязни со стороны американцев в целом. И это сблизило вас, сплотило, вы стали сильнее. Вы знали, что нужно быть начеку и тогда никто не причинит тебе вреда.
Если сам за себя не отвечаешь, непременно случается нечто подобное. История повторяется, потому что люди так ничему и не научились...
Арест
Ошо обещает сотрудничать с правоохранительными органами и помочь до конца расследовать преступления Шилы, но следователей больше интересует поиск повода обвинить в чем-то самого Ошо и жителей города. Настойчиво расходятся слухи о том, что больше жюри готовит обвинительный акт где Ошо и нескольких его санньясинов обвиняют в нарушении им миграционных правил. Однако попытки адвокатов Ошо договориться о мирной явке с повинной отвергнуты прокурором штата Чарльзом Тернером, который заявляет, что подобные переговоры «преждевременны».
Тем временем национальная гвардия занимает позиции удобные для вторжения в Раджнишпурам. Угроза жестокого вооруженного нападения на общину заставляет принять решение о том, что Ошо должен совершить авиаперелет через всю страну и укрыться в Шарлотте, штат Северная Каролина. Предполагается, что там он будет в безопасности, а адвокаты тем временем попытаются прояснить ситуацию. В аэропорту Шарлотты Ошо и его спутников встречают вооруженные до зубов сотрудники таможни и судебные исполнители, извещенные о том, что перед ними якобы опасный террорист.
Ордера на арест у чиновников нет, и они зачитывают список подозреваемых, переданных из Орегона по факсу. Ни одного из этих людей в самолете нет, но пассажиров — в том числе и Ошо — все-таки берут под стражу и заключают в камеру предварительного заключения федеральной тюрьмы Шарлотты.
На слушании дела, которое проходит три дня спустя, сопровождающих Ошо санньясинов отпускают, но его самого судья обязывает вернуться в Орегон для дополнительного слушания. Власти настаивают, чтобы он вернулся назад на тюремном транспортном самолете, а не пассажирским или частным рейсом. Перелет в Орегон занимает у тюремного самолета шесть дней; на протяжении одного дня правительство отказывается раскрыть место пребывания Ошо даже его адвокатам. Со временем становится известно, что Ошо тем временем содержат в федеральном исправительном заведении Рино, штат Оклахома, причем под вымышленным именем — якобы ради его собственной безопасности.
В Орегоне Ошо наконец-то освобождают под залог. Ему предъявлено обвинение в нарушении ряда иммиграционных правил; утверждается также, что он самостоятельно сочетал браком своих учеников и неверно указал намерения своего приезда в поданной при въезде в страну туристической визе. После переговоров с властями Орегона адвокаты Ошо по-прежнему обеспокоены его безопасностью в том случае, если дело затянется. После долгих уговоров Ошо неохотно уступает просьбе «не опротестовывать» два из тридцати четырех пунктов обвинения и мирно покинуть страну.
Тюремное заключение самым серьезным образом сказывается на его здоровье, но лишь два года спустя врачи начнут подозревать, что во время пребывания под стражей Ошо был отравлен...
Когда меня выслали, прокурор штата Чарльз Тернер признался на пресс-конференции, что я не совершал никаких преступлений. Он объяснил причину моей депортации так: «Мы хотели уничтожить эту общину. В этом состояла наша главная задача». Но общину нельзя было уничтожить, не избавившись вначале от меня.
Меня взяли под стражу без ордера на арест, не объяснив причин, не предъявив никаких обвинений. Клочок бумаги, на нем какие-то имена — и нам говорят: «Нам приказано немедленно арестовать этих людей».
«Загляните в наши паспорта! — сказал я. — В этом списке нет ни моего имени, ни имен моих шести спутников. Это нелепо! Посмотрите на наши паспорта и сравните одни имена с другими. Вы что-то перепутали». Но нас все равно арестовали.
По правде говоря, у них и не могло быть никакого повода для ареста. Но меня двенадцать дней не хотели выпускать под залог. Меня арестовали в Северной Каролине, а оттуда до Орегона, где находилась наша община, всего пять часов лету. Но меня везли в Портленд целых двенадцать дней, меня таскали из одной тюрьмы и другую. За двенадцать дней я успел побывать в шести тюрьмах.
И только позже я все понял, когда британские специалисты по ядам изучили мои симптомы и вынесли свое заключение: я был отравлен таллием. Этот яд нельзя выявить по анализам крови или мочи — он очень быстро распадается. Но симптомы остались. Отрава распалась, но успела что-то нарушить в моем организме. Этот яд давно применяется против политзаключенных. Но если хоть чуток превысить дозу, человек умрет сразу. Вот почему меня держали под стражей двенадцать дней — яд давали крошечными дозами, чтобы я не отдал концы прямо в тюрьме. Тогда весь мир возмутился бы.
И когда меня наконец-то освободили, мне было велено покинуть Америку немедленно, в течение четверти часа. Перед судом стояла моя машина, а в аэропорту ждал мой самолет, он был готов к взлету. Я должен был убраться из страны немедленно. Они боялись, что я подам жалобу в Верховный Суд, если задержусь хотя бы на день. А в данном случае у меня были все шансы выиграть дело, ведь ни одно из их обвинений... Тридцать четыре пункта против человека, который хранил молчание и ни разу не вышел из своего дома! Как такой человек может совершить тридцать четыре преступления? К тому же ни одно из них не было доказано.
Когда я вижу демократию «по-американски» в деле... Как глупо говорить о демократии в этой стране! Их Конституция — просто показуха для внешнего мира.
Страной заправляют преступники, что-то лепечущие о свободах...
1985-1986 гг. «Кругосветное путешествие» Кулу-Манали 14 ноября 1985 года, сразу после заседания суда, Ошо отправляется в Портлендский аэропорт и летит через Кипр в Дельфы. 17 ноября он приземляется в Дельфах, где его встречают тысячи индийских санньясинов. Ошо дает в Дельфах пресс-конференцию и летит дальше, в Кулу-Манали, где регулярно дает интервью, начиная с 19 ноября.
Тем временем его санньясины начинают подыскивать место, где Ошо мог бы обосноваться и продолжить работу. Индийское правительство отказывает в продлении виз личному помощнику Ошо, его врачу и прислуге. Индия грозит лишить паспорта и самого Ошо, если он не прекратит давать пресс-конференции и встречаться с учениками. 3 января 1986 года Ошо улетает в Катманду, столицу Непала.
Король Непала согласился предоставить мне жилье и место для общины, но при одном условии: я не должен высказываться против индуизма. Непал — индуистское королевство, единственное индуистское королевство в мире.