Глава 39. В которой Иоанн Креститель теряет вкус к жизни

Дочь Иродиады вошла, плясала, и угодила Ироду и возлежавшим с ним. Царь сказал девице: проси у меня, чего хочешь, и дам тебе. И клялся ей: чего ни попросишь у меня, дам тебе, даже до половины моего царства... И она тотчас пошла с поспешностью к царю, и просила, говоря: хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя... И тотчас, послав оруженосца, царь повелел принести голову его. Он пошел, отсек ему голову в темнице, и принес голову его на блюде, и отдал её девице, а девица отдала её матери своей. Марк, 6:22-23, 25, 27-28.

Вот у кого не было одалисок, не в пример Иисусу, так это у Иоанна Крестителя. Прошло уже двенадцать долгих месяцев с тех пор, как он был арестован за слишком откровенные высказывания относительно частной жизни царя Ирода.

Ученики Крестителя, пытаясь разжалобить Иисуса, говорили, что их учитель сидит на чёрном хлебе и тухлой воде. Но они преувеличивали: по свидетельству «священного писания», с кузеном миропомазанного обходились в крепости Махер вполне по-божески.

Например, мы уже знаем, что ученики Иоанна беспрепятственно приходили к нему и уходили, выполняя самые разнообразные поручения.

Евангелие добавляет, что даже Ирод время от времени навещал своего пленника и обращался к нему за советом.

Возьмите хотя бы Евангелие от Марка, главу шестую стих двадцатый: «...Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святый, и берег его; многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его».

Ирод потому и держал Крестителя под замком, что боялся его, однако это не мешало ему относиться к Иоанну с большим вниманием. Так утверждает евангелие. Следовательно, наш кузен Креститель был привилегированным заключённым.

Будь у него хоть капля сообразительности, он давно бы уже вышел из тюрьмы с великим почётом. Но этот простофиля предпочитал слать Иисусу послание за посланием.

Поскольку ограничение свободы передвижения — кстати, единственное ограничение, которому он подвергался, — было Иоанну невыносимо и поскольку кузен Иисус вёл себя по отношению к нему как последний предатель, Креститель смог бы преспокойно стать доверенным лицом Ирода, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.

Тетрарх был бы счастлив заполучить такого советчика!

Он, несомненно, тут же освободил бы его от цепей и предоставил ему самую высшую должность при своём дворе.

Но этого мало. Креститель сам портил себе дело как мог. Будучи целиком во власти Ирода, он, тем не менее, при каждой встрече продолжал его всячески поносить из-за его женитьбы.

Естественно, что эти нелестные высказывания были его величеству неприятны. И в довершение всего Креститель приобрёл себе смертельного врага в лице мадам Иродиады, которую его речи не могли не задеть.

Никогда не суйся в чужие любовные дела, гласит весьма разумная поговорка. И действительно, это одна из основных причин, способных поссорить даже самых лучших друзей. Скажем, ваш товарищ увлёкся красавицей, которая, на ваш взгляд, страшнее мировой войны и которую вы терпеть не можете.

Плюньте! Пусть себе любятся и наслаждаются, сколько их душам угодно. Боже вас упаси совать палец между молотом и наковальней! Если же вы не последуете этому мудрому правилу и вздумаете давать вашему другу советы, которых он не спрашивал, можете быть уверены, что он вас не поблагодарит.

Даже после того, как он пошлёт надоевшую ему Дульсинею ко всем чертям, он с вами вряд ли примирится. Это уже проверено неоднократно.

Иоанн Креститель принадлежал к той нестерпимой породе глупцов, которые считают своим долгом вмешиваться в чужие семейные дела.

Ирод не мог обратиться к нему за советом ни по одному государственному вопросу без того, чтобы не услышать надоевший припев:

— Да, ваше величество, сделайте так-то и так-то, я думаю, это будет правильно. Но политика — это ещё не всё. Нельзя забывать о своей частной жизни, и тут я считаю необходимым сказать, что на вашем месте я бы давно уже выставил Иродиаду за порог и вернулся к старой жене. Это ваша святая обязанность, ваш первейший долг перед богом и перед отечеством.

Ирод хмурил брови и молча уходил.

А ночью, возлегая со своей Иродиадой, ему приходилось отдуваться. Если та, на свою беду, спрашивала: «Ну, что наш Креститель?» — он цедил сквозь бороду: «И не говори... В сущности, он не плохой человек, но этот его пунктик...» — «Значит, он опять завёл свою старую песню насчёт нашего брака?» — «И не говори...» — «Грязная скотина!» — заключала Иродиада, скрежеща зубами.

Иродиада была женщиной нервной и впечатлительной. Бесконечно повторяющиеся нападки Иоанна довели её до того, что при одной мысли о нём с ней делалась истерика. Кузен Иисуса наводил на неё ужас.

Вначале она довольствовалась тем, что называла его просто: «Этот тип, который суёт нос не в свои дела». Затем она перекрестила Крестителя в Старую перечницу. «Как поживает Старая перечница? Он ещё не рассыпался, эта Старая перечница?»

И, наконец, он стал для неё Грязной скотиной. Грязная скотина — последняя стадия гнева цариц. После Грязной скотины остается только виселица. Тетрарх уже горько сожалел, что пересказывал своей благоверной все невыдержанные слова Крестителя.

Из-за того, что он не сумел в своё время смягчить обличения Иоанна и придать им более удобоваримую форму, теперь ему приходилось защищать своего пленника от ярости Иродиады. А у той появилась навязчивая идея.

«Этот проклятый Креститель не перестанет совать свой нос в наши дела, пока я его не отрублю!» — думала она день и ночь.

Отрубить нос или отрубить голову — разница не столь уж велика. Иродиада не преминула этим воспользоваться. И вот как это произошло.

Царь Ирод не справлял именин, потому что не имел святого имени: святцы в ту эпоху пока ещё не придумали. Поэтому Ирод, следуя римскому обычаю, праздновал свой день рождения.

В тот год он решил устроить празднество в Махере. По случаю дня рождения был устроен пир для вельмож, тысяченачальников и старейшин галилейских. Всё, что мы знаем о богатстве Ирода, о его расточительной щедрости и великолепии его двора, позволяет думать, что праздник и пиршество были выше всяких похвал.

Иродиада, прекрасно знавшая слабости своего супруга, взяла на себя увеселения. Она была далеко не глупа, эта Иродиада!

Сам же Ирод Антипа занимался только пиршественным столом и оплачивал прочие расходы.

Словно между прочим царица ему сказала:

— В конце вечера я устрою балет.

Именно этот балет и был придуманной ею ловушкой. Вы сейчас увидите, как ловко она всё подстроила.

Празднество шло по установленному порядку. Сначала гости отменно отобедали и хорошенько выпили. Затем, когда последние сосуды опустели, все перешли в голубую гостиную, где был заранее поставлен помост для танцовщиц.

Ирод обожал сладострастные танцы, завезенные из Рима, а потому он поспешил занять место в первом ряду.

Началась балетная программа. Танцовщицы, одна соблазнительнее другой, были выбраны из лучших учениц Терпсихоры. Но самой бесподобной среди них была, разумеется, Саломея, дочь Иродиады от первого брака. В искусстве задирать ноги ей не было равных!

Очаровательное дитя исполнило свой номер под крики всеобщего одобрения. Букеты сыпались на сцену дождем. Ирод был в восторге.

— Иродиадица, дева, радуйся! — восклицал он. — Какая грация! Какие антраша! Я ещё не видел ничего подобного! Клянусь, за такое удовольствие я готов отдать прелестнице всё, что она захочет, хоть половину царства!

— Ловлю вас на слове, папочка! — сказала Саломея.

— Я готов его подтвердить! — откликнулся Ирод Антипа. Саломея подбежала к матери и шепнула ей на ушко:

— Мамочка, чего мне попросить?

— Проси голову Крестителя, — ответила Иродиада. И вот милое создание возвращается к Ироду, строит ему глазки и щебечет с самой очаровательной гримаской:

— Маленькая Саломея хочет головку Крестителя на красивеньком серебряном блюде, — вот!

Такого подвоха Ирод не ожидал. Он даже подпрыгнул в своём кресле, а потом склонил голову на грудь, как человек, которому нужно хорошенько подумать. Однако придворные находили каприз Саломеи прелестным и повторяли хором:

— Голову Крестителя! Голову Крестителя! Голову Крестителя!

Для монарха нет ничего дороже данного слова, — разумеется, если он расположен его сдержать.

Антипа вынужден был позвать палача, которого предусмотрительная Иродиада заранее пригласила на празднество.

— Гарсон, — приказал царь, — подать мадемуазель Саломее голову Крестителя!

— На серебряном блюде! — прибавила Саломея, желая, чтобы её заказ был подан по всей форме. — И погорячее!

Четверть часа спустя нежная дочь поднесла своей мамочке голову незадачливого предтечи на вышеупомянутом блюде.

Если верить святому Иерониму, который, впрочем, не мог присутствовать на достопамятном пиру, поскольку родился лет триста спустя, Иродиада из женской мстительности тут же проткнула язык пророка булавкой.

После этого Иоанн Креститель окончательно утратил вкус к жизни.

Эту ночь и все последующие тетрарха мучили кошмары. Он всё время видел во сне свою жертву. Креститель появлялся перед ним, возникая из самых неожиданных предметов, порою весьма интимных. Ироду казалось, что тот вылезает даже из его ночной тумбочки!

Торжественный и бледный сын Захарии отовсюду протягивал к нему перст указующий и глубоким басом провозглашал:

— Убийца! Убийца! Убийца!

Мало того. Когда Ироду донесли о деяниях Иисуса, он в отчаянии пробормотал:

— Я знаю, что это такое... Это Иоанн, которого я обезглавил. Теперь он воскрес, вышел из могилы и творит всяческие чудеса!

(Смотри евангелия от Матфея, 14:1-12; от Марка, 6:14-29; от Луки, 9:7-9.)

Глава 40. Селёдки и булки ешь — не хочу!

Он взял пять хлебов и две рыбы, воззрев на небо, благословил и преломил хлебы, и дал ученикам своим, чтобы они роздали им; и две рыбы разделил на всех. И ели все, и насытились. И набрали кусков хлеба и остатков от рыб двенадцать полных коробов. Было же евших хлебы около пяти тысяч мужей. Марк, 6:41-44

Вернёмся, однако, к нашим апостолам, которых миропомазанный разослал попарно с особыми поручениями во все концы Иудеи. Они узнали о печальной участи Иоанна Крестителя одними из первых и, не ожидая дальнейших указаний, поспешили вернуться к Иисусу.

— Господи боже мой! Учитель! Нам рассказали такую страшную историю, что у нас волосы зашевелились!

— Что ещё за история?

— Дело плохо. Похоже, твоего кузена Крестителя отправили к праотцам. Говорят, ему отрубили голову.

— Я это знаю. Да свершится воля господня!

— При чем здесь господь? Свершилась воля не господа, а мадам Иродиады, если мы что-нибудь понимаем!

— Возможно. Но, поскольку ничто не свершается помимо предварительного соизволения божьего, мой кузен Иоанн был обезглавлен только потому, что так решил мой отец на небесах.

— Твой небесный родитель не слишком любезен по отношению к своему племяннику. Чего это он на него взъелся?

— Пути господни неисповедимы.

Такое объяснение, конечно, не могло успокоить апостолов. Они спросили, не благоразумнее ли им куда-нибудь укрыться на время.

— Погодите, — ответил Иисус, — Я должен взглянуть на часы моей судьбы.

Затем, немного помолчав, изрёк;

— Нет, мой час ещё не пришёл. Надо сматываться!

Святая братия поспешила к ближайшему порту, а оттуда переправилась на северный берег Тивериадского моря-озера.

Наши путешественники высадились близ Вифсаиды, уже прославленной чудом с рекордным уловом. Эта деревня находилась на территории, которой управлял Филипп. Год тому назад она стала называться городом и даже была по указу тетрарха переименована. Чтобы сделать приятное дочери императора Августа, Филипп повелел отныне именовать Вифсаиду Юлией.

Вокруг молодого города простирались пустынные равнины, ограниченные с востока холмами, такими же унылыми и голыми, как в наши дни. Именно здесь сын голубя рассчитывал найти укромное место и отсидеться в тиши.

Увы, расчёты его не оправдались. Несмотря на то, что великий исцелитель ретировался елико возможно скромнее, несколько рыбаков заметили удаляющийся парус его лодки и предупредили народ.

Верующие толпой поспешили за ним вдоль берега, стараясь не выпускать парус из виду. Барка плыла медленно, разумеется, из-за неблагоприятного ветра, толпа обогнала её, и, когда Иисус со своими апостолами сошёл на берег, его тотчас окружило такое множество людей, какого он не видывал ни в Капернауме, ни в Наиме.

Происходило это накануне праздника пасхи, паломники стекались отовсюду. Издалека прибывали целые караваны любопытных. Папаша Зеведей, прослышав о скором прибытии своих сыновей с Иисусом и компанией, буквально разрывался на части, подогревая энтузиазм земляков.

— Вы его сами увидите, этого Иисуса! — уверял он всех встречных и поперечных. — Ох, и силён же он, я вам доложу! Как-то раз погода была ну совсем не для рыбной ловли — уж я-то, старый волк, в этом кое-что смыслю, — а он с моими сыновьями наловил за утро два полных баркаса! Ей-богу, это было похоже на чудо. Да вы его только попросите, он вам сотворит чудес сколько пожелаете, хоть сотню, хоть тысячу?

Благодаря такой подготовке жители Вифсаиды—Юлии оказали Иисусу самый радушный приём.

— Равви! Учитель! Наставник! — взывала толпа на все голоса. — Сотвори нам чудо! Чудо!

— Только не теперь, — ответил миропомазанный. — Чудесами не следует злоупотреблять. Как-нибудь в другой раз.

— Пожалуйста! Будь добр! Чудо! Чудо!

— Помилосердствуйте, я очень устал...

— Ты от чудес не утомляешься! Чудо! Даёшь чудо!

— Но мне нужно хотя бы проветриться и побыть в одиночестве!

— Тебе сотворить чудо — раз плюнуть! Чудо! Чудо!

Иисус действительно плюнул с досады и, обходя орущую толпу, направился вместе с апостолами к ближайшим холмам. Однако упорные жители Вифсаиды и не менее упорные паломники потащились за ним. Иисус взошёл на один холм, на другой, на третий — они следовали за ним по пятам, не отставая ни на шаг.

Тогда вместо чуда он угостил их длиннейшей речью собственного сочинения. Он был так красноречив, что его слушатели совершенно забыли о том, ради чего они забрели так далеко в пустыню. К тому же речь его длилась бесконечно. Он говорил весь день, но никто и не подумал сбегать домой пообедать.

Когда же ходячее Слово, наконец, закончило своё словоизлияние, ни разу даже не промочив горла стаканом подслащённой воды, — как видно, божественная глотка от проповедей не сохнет, — был уже вечер и солнце склонялось к горизонту.

Только тогда ученики Христовы забеспокоились о здоровье многочисленных слушателей, и, прежде всего, об их желудках.

— Хороши же мы! — переговаривались апостолы. — Кругом куда ни глянь — пустыня, эти добрые люди покинули свои очаги, чтобы послушать слово божье, а мы даже не знаем, чем их накормить.

— Это не проблема! — заметил миропомазанный, — Купите хлеба и раздайте толпе.

— Купить? Где, скажи на милость? И на какие шиши? В карманах у нас пусто, и вокруг ни одной булочной. Булочники почему-то не селятся в пустыне!

— Пусть так. Однако мало вероятно, чтобы у всех этих паломников не нашлось в котомках хоть чего-нибудь съестного!

Андрей вскарабкался на обломок скалы и обратился к толпе:

— Уважаемые слушатели! Может быть, у кого-нибудь из вас найдется хоть корка хлеба?

Ему ответил, выступив вперед, один маленький мальчик:

— У меня есть пять булочек и две рыбки.

— О, нам здорово повезло! — воскликнул Иисус. Затем Иисус приказал усадить всех собравшихся на землю группами по пятьдесят человек, что и было тотчас исполнено.

После этого он взял пять маленьких хлебцев, переломил их и начал отдавать апостолам, которые в свою очередь передавали куски толпе. Точно так же он поступил и с двумя рыбами, очевидно копчёными селёдками.

И представьте, в руках великого исцелителя эти булочки и селёдки умножались до бесконечности! Когда уже ничего не оставалось, что-то ещё всё-таки оставалось. Так он продолжал делить ничего и раздавать что-то, пока все собравшиеся не наелись до отвала и не начали кричать:

— Довольно! Хватит! Достаточно!

Тем не менее, желая доказать, что, несмотря на свой чудодейственный дар, он всё-таки человек экономный, Иисус этим не удовлетворился и приказал собрать всё, что осталось от булочек и копчёных селедок.

Его пожелание было исполнено. По окончании импровизированного пикника все объедки собрали; вышла целая дюжина здоровенных корзин, наполненных до самого верха.

Затем паломники и жители Вифсаиды—Юлии отправились восвояси и к ночи добрались до города, к великому облегчению остальных его обитателей, которых уже не на шутку встревожила столь внезапная эмиграция.

Разговоры об этом чуде долго ещё не утихали по всей Галилее. Слов нет, чудо было высшего сорта! Собственно говоря, это было даже не одно чудо, а несколько, чего евангелисты, к сожалению, не заметили.

Во-первых, уже то, что население целого города покидает свои очаги и отправляется послушать проповедь бог знает в какую даль, в пустыню, не позаботившись даже захватить с собой по бутерброду, — это само по себе чудесно!

А во-вторых, представьте себе всех этих людей, которые не считают нужным запастись едой, но, тем не менее, волокут на себе двенадцать штук здоровенных корзин, — это ли не чудо?

Такова в общих чертах история с умножением булочек и копчёных селёдок.

Как видите, на самом деле она даже чудеснее, чем полагают христиане (смотри евангелия от Матфея, 14:13-21; от Марка, 6:30-44; от Луки, 9:10-17; от Иоанна, 6:1-15).