Часть ii. космогонический цикл
ГЛАВА I. ЭМАНАЦИИ
От психологии к метафизике
Современному интеллектуалу не составляет особого труда уяснить, что символизм мифологии имеет психологический смысл. В частности, после работ психоаналитиков почти ни у кого нет сомнений ни в том, что мифы и сновидения имеют одну природу, ни в том, что сновидения являются симптомами психической динамики. Зигмунд Фрейд, Карл Г. Юнг, Вильгельм Штекель, Отто Ранк, Карл Абрахам, Геза Рохейм и многие другие на протяжении нескольких последних десятилетий получили обстоятельно документированные новейшие данные для истолкования сновидений и мифов; несмотря на различия во взглядах этих ученых, они едины в рамках одного крупного современного направления благодаря общим принципам, образующим изрядный концептуальный массив. С открытием соответствия между логикой и законами построения сказок и мифов, с одной стороны, и сновидений — с другой, долго дискредитируемые химеры архаического человека драматическим образом выдвинулись на передний план в современном сознании.
Таким образом, сказочное повествование — которое претендует на описание жизненного пути легендарных героев, могущества божественных сил природы, духов смерти и тотемов предков данного рода — есть не что иное, как символическое выражение бессознательных желаний, страхов и конфликтов, лежащих в основании сознательных моделей человеческого поведения Другими словами, мифология есть психология, ошибочно прочитанная как биография, история и космология. Современный психолог может восстановить ее подлинные денотации, как бы вернувшись к языку оригинала, и таким образом спасти и сохранить для современного мира богатый и выразительный документ о глубинных силах человеческого характера. Высвеченные здесь, как в флюороскопе, основания раскрыли саму подоплеку загадки Homo sapiens — западного и восточного, первобытного и цивилизованного, современного и архаичного Целый спектакль разворачивается перед нами. Мы должны лишь прочитать его фабулу, с ее постоянными ходами и их вариациями, и тем самым прийти к пониманию глубинных сил, которые предопределяют главные линии человеческой судьбы и по — прежнему продолжают влиять на всю нашу частную и общественную жизнь.
Но если мы попытаемся охватить всю полноту смысла этих бесценных документов, то нам придется признать, что мифы не во всем сопоставимы со сновидениями. Их образы берут начало из одного источника — бессознательного нагромождения фантазий, язык их один и тот же, но мифы отнюдь не являются спонтанными продуктами сна. Напротив, их правила построения сознательно контролируемы. А их предназначение состоит в том, что они служат полновесным образным языком общения с традиционной мудростью. Это справедливо уже для так называемой первобытной народной мифологии. Ни прорицающий в трансе шаман, ни посвященный жрец не были так уж наивны, владея и мудростью мира, и, аналогично, премудростями общения. Метафоры, на основе которых они жили и которыми оперировали, были плодом глубоких раздумий, поисков и столкновений мысли на протяжении столетий — даже тысячелетий; более того, целые сообщества всецело полагались на них в своем строе мысли и в жизни. Ими задавались культурные паттерны. Молодежь обучалась, а старики передавали мудрость благодаря изучению, приобщению и постижению их инициирующих по своему воздействию форм. Ибо они актуализировали и приводили в действие все жизненные энергии человеческой психики. Они связывали бессознательное с полем практического действия — не иррационально, по законам невротической проекции, а напротив, способствуя проникновению зрелого и трезвого практического понимания реального мира (в качестве контролирующей инстанции) в царство детских желаний и страхов. И если это справедливо даже для сравнительно простой народной мифологии (системы мифов и ритуалов, в которых черпали силы первобытные племена, жившие охотой и рыболовством), то что мы можем сказать о таких поистине космических метафорах, которые нашли выражение в великих эпических поэмах Гомера и Божественной комедии Данте, в Книге Бытия и вечных храмах Востока? Вплоть до последних десятилетий люди находили в них опору в жизни и вдохновение в философии, поэзии и искусствах Если уж к этому наследию символов обращаются непревзойденные мастера духа, — Лао Цзы, Будда, Зороастр, Христос или Магомет, — используя их как средство выражения глубочайшей морали и метафизического учения то ясно, что перед нами вершины сознания, а не бездны тьмы.
Иллюстрация XVII. Источник жизни (Фландрия).
Иллюстрация XVIII. Лунный царь и его подданные (Южная Родезия)
Итак, дабы охватить полноценный смысл традиционных мифологических образов, мы должны уяснить, что они являются не только симптомами бессознательного (каковыми действительно являются все человеческие мысли и действия), но вместе с тем осознанным и преследующим определенный замысел утверждением неких духовных принципов, остающихся неизменными на протяжении всей человеческой истории, как неизменны физическая форма и нервная система самого человека. В самом кратком изложении, универсальная доктрина учит, что все видимые структуры мира — все вещи и существа — являются результатом действия вездесущей силы, из которой они исходят, которая их поддерживает и наполняет собою, покуда длится их манифестация (явленность в мире), и в которую они должны вернуться, чтоб раствориться в ней. Это — сила, известная науке как энергия, меланезийцам как мана, индейцам племени сиукс как ваконда, индусам как шакти и христианам как могущество Господне. Ее проявление в психике психоаналитиками определяется как либидо [1]. Ее космическое проявление — структура и всеобщий поток самого универсума.
Постижение источника этого недифференцированного, хотя всецело атомизированного субстрата бытия искажено самими органами восприятия. Формы чувственности и категории человеческого мышления[2], будучи сами проявлением этой силы[3], так ограничивают наш разум, что обычным образом невозможно не только видеть, но даже умственным взором проникнуть по ту сторону многокрасочного, быстротечного, бесконечно разнообразного и умопомрачительного феноменального спектакля. Функция ритуала и мифа в том и состоит, чтобы — с помощью аналогии — сделать возможным, а затем и все более простым столь резкий переход. Формы и понятия, доступные разуму и чувствам, представлены и упорядочены здесь таким образом, что в них читается намек относительно истины или же откровения, ждущего по ту сторону. Далее, когда условия для медитации заданы, индивид остается один. Миф — это еще не последний предел, последний есть откровение — пустота или бытие по ту сторону категорий[4] — небытие, в которое разум должен сам погрузиться и раствориться в нем. Следовательно, и Бог и боги представляют собой лишь надлежащие средства — будучи сами по себе той же природы, что и весь мир форм и имен, но выражая невыразимое и будучи предельно соотнесенными с ним. Они являются просто символами приводящими в движение и пробуждающими дух и зовущими его по ту сторону самих себя[5].
Небеса и ад, Золотой Век и Олимп, — эти и все другие обители богов интерпретируются психоанализом как символы бессознательного. Таким образом, ключ к современным системам психологической интерпретации следующий метафизическая реальность = бессознательное. Как утверждал Иисус «Ибо вот, Царствие Божие внутри вас есть»[6]. Действительно, «падение» сверхсознания в состояние бессознательности как раз и является смыслом библейского образа грехопадения. Сужение сознания, в силу чего мы видим не источник универсальной силы, а лишь феноменальные формы как отражение этой силы, низвергает сверхсознание в бессознательное, и в этот же момент и посредством подобного символа создает этот мир. Спасение состоит в возвращении к сверхсознанию и, вместе с тем, в растворении в нем, исчезновении мира. Это и есть великая тема и формула космогонического цикла — мифический образ явления мира его манифестации, и последующего возвращения в неявленное состояние. Равным образом, рождение, жизнь и смерть индивида можно рассматривать как погружение в бессознательное и возвращение. Герой — это тот, кто знает и представляет в мире зов сверхсознания, которое проходит сквозь все творение, оставаясь более или менее бессознательным. Приключение героя представляет тот момент в его жизни, когда он достигает просветления — кульминационный момент, когда он, еще будучи жив, обнаруживает и открывает дорогу к свету по ту сторону темных стен нашего бренного существования.
Таким образом, космические символы представлены в духе умопомрачительно возвышенного парадокса. Царство Божие «внутри вас есть», но также и вне, и несмотря на это, Бог есть лишь надлежащее средство, призванное пробудить спящую принцессу, душу. Жизнь есть ее сон, смерть — пробуждение. Герои, пробуждающий свою собственную душу, сам есть лишь надлежащее средство своего собственного растворения в ничто. Бог, пробуждающий душу к жизни, тем самым являет собой свою собственную смерть.
Пожалуй, наиболее выразительный из всех возможных символов этой тайны состоит в распятии бога, в жертвоприношении бога, «себя же себе самому»[7]. В однозначном прочтении смысл этого символа состоит в переходе феноменального героя в область сверхсознания тело, наделенное пятью чувствами — подобно Принцу Пяти Оружии, пятикратно плененному вели каном — пятикратно отмечено (пригвожденные руки и ноги, и голова увенчанная терновым венцом) и распято на кресте познания жизни и смерти[8] Но кроме того, Бог своей волей нисходит в мир и предает себя этой феноменальной агонии Бог принимает на себя жизнь человека, и человек освобождает Бога в себе самом в точке пересечения поперечин того же самого «совпадения противоположностей»[9], на пороге той же самой солнечной двери, через которую Бог низошел, а Человек вознесся — каждый питая собою другого[10].
Современный исследователь может, конечно рассматривать эти символы как угодно, то ли как симптом невежества других людей, то есть как знак его собственного невежества, то ли в терминах сведения метафизики к психологии или vice versa. Традиционный подход позволял рассматривать их в обоих смыслах. Во всяком случае, они, несомненно, являются исполненными смысла метафорами судьбы человека, человеческой надежды и веры и глубокой человеческой тайны.
Вселенский круг
Поскольку сознание индивида окружено морем ночи, в которое оно погружается во сне и из которого оно чудесным образом всплывает с пробуждением, то соответственно в образах мифа вселенная выходит из вечности и пребывает в вечности, в которой она должна, растворившись, исчезнуть. И поскольку ментальное и физическое здоровье индивида зависит от упорядоченности потока жизненных сил из тьмы бессознательного в сферу дневного бодрствования, то и в мифе непрерывность космического порядка обеспечивается исключительно посредством контролируемого потока силы, исходящей из этого источника Боги являются символическими персонификациями законов, управляющих этим потоком. Боги вступают в существование с рассветом и исчезают с наступлением сумерек. Они не вечны в том смысле, в каком вечна ночь. Лишь в сопоставлении с быстротечностью человеческого существования цикл космогонической эры кажется долгим.
Обычно космогонический цикл представляется как бесконечное повторение, как бесконечность самого мира. Каждый большой круг включает в себя меньшие циклы существования и исчезновения — погружения в сон и пробуждения, сменяющих друг друга в течение жизни. Согласно версии ацтеков, каждый из четырех элементов — вода, земля, воздух и огонь — определяет мировые эпохи: эра воды заканчивается потопом, эра земли — землетрясением, эра воздуха — ураганом, нынешняя эра исчезнет в пламени[11].
Согласно учению стоиков об огненном цикле, все души растворяются в мировой душе или первичном огне. Когда это вселенское растворение завершается, начинается образование нового универсума (цицероновское renovatio), и все вещи повторяют самое себя, каждое божество, каждая личность снова играют свою прежнюю роль. Сенека дал описание этой деструкции в своей De Consolatione ad Marciam и, похоже, предрекал себе новую жизнь в грядущем цикле[12].
Превосходный образ космогонического цикла представлен в мифологии джайнистов. Самым последним пророком и спасителем в этом весьма древнем индийском религиозном учении был Махавира, современник Будды (VI век до н. э.). Его родители уже были последователями наиболее раннего джайниста спасителя — пророка Паршванатхи, которого изображали со змеями, растущими из его плеч (время жизни его предположительно датируется 872–772 гг до н. э.). За несколько столетий до Паршванатхи жил и скончался джайнистский спаситель Неминатха, заявлявший, что он был родственно связан с Кришной — излюбленной у индусов божественной инкарнацией. Ему же предшествовали еще более ранние проповедники (коих насчитывалось ровно двадцать один), вплоть до Ришабханатхи, который жил в тот ранний период мира, когда мужчины и женщины рождались соединенными в пары, ростом были в две мили и жили бессчетное число лет. Ришабханатха научил людей семидесяти двум наукам (письму, арифметике, истолкованию примет и т. д.), шестидесяти четырем женским умениям (готовить пищу, шить и т д.) и сотне искусств (поэзии, ткачеству, живописи, кузнечному делу, парикмахерскому искусству и т. д.); он же приобщил их к политике и установил здесь первое царство.
До него все подобные инновации оставались поверхностными; все потребности людей, живших ранее — тех, кто имел рост четыре мили и сто двадцать восемь ребер и наслаждался жизнью дважды бессчетное число лет — обеспечивались десятком «исполняющих желания деревьями» {kalpa vriksha), которые приносили сладкие плоды, имели листья в виде горшочков и корзинок, другие листья, которые сладко пели, листья, которые ночью испускали яркий свет, а также замечательные цветы, радующие глаз и пленительные своим ароматом, давали пищу, одинаково приятную для глаз и по вкусу, листья, которые могут служить украшениями, и кору, обеспечивающую прекрасной одеждой. Одно из деревьев было подобно высящемуся до самого неба дворцу, в котором можно было жить; другое излучало мягкий свет, подобный тому, что исходит от множества маленьких ламп. Земля была слаще сахара; океан имел самый восхитительный вкус вина. И опять же, до этого счастливого века был еще более счастливый (ровно в два раза счастливее!), когда мужчины и женщины были ростом в восемь миль, каждый имел двести пятьдесят шесть ребер. Когда эти колоссы умирали, они, никогда не слыхавшие о религии, непосредственно попадали в мир богов, ибо их естественная добродетель была столь же совершенной, как и их красота.
Джайнисты понимали время как бесконечный круг. Оно изображалось в виде колеса с двенадцатью спицами или веками, сгруппированными по шесть. Первые шесть назывались «нисходящим» рядом (avasarpini) и начинались веком рождавшихся парами высочайших гигантов. Этот райский период сначала длился в течение десяти миллионов десятков миллионов сотен миллионов стомиллионных периодов бессчетных лет, а затем постепенно перешел в новый счастливый период длиной лишь в половину первого, когда мужчины и женщины были ростом всего в четыре мили. Уже в третий период, период Ришабха — натхи, первого из двадцати четырех мировых спасителей, счастье смешалось с небольшой толикой печали, а добродетель — с пороком. К концу этого периода мужчины и женщины больше не рождались вместе одной четой, чтобы жить как муж и жена.
На протяжении четвертого периода постепенный упадок этого мира и его обитателей неуклонно продолжался Период жизни и рост человека медленно уменьшались Родились двадцать три мировых спасителя, каждый из них вновь объявлял вечное учение Джайнов в понятиях, соответствующих условиям его времени Через три года и восемь с половиной месяцев после смерти последнего из спасителей и пророков — Махавиры — и этот период подошел к концу.
Наша эпоха, пятая в этом нисходящем ряду началась в 522 г до н. э. и будет длиться на протяжении двадцати одной тысячи лет. Ни один джайнистский спаситель не родится в течении этого времени и вечная религия Джайнов будет постепенно исчезать. Это период немилосердного и последовательно нарастающего зла. Самые высокие человеческие существа имеют рост лишь семь локтей, а самая длинная жизнь — не более, чем сто двадцать пять лет. Люди имеют лишь шестнадцать ребер. Они эгоистичны несправедливы, агрессивны, похотливы высокомерны и жадны.
Однако, в шестую из нисходящих эпох состояние человека и его мира будет еще более ужасным. Продолжительность жизни людей будет лишь двадцать лет, наивысший рост будет один локоть, и восемь ребер — весь их земной удел. Дни будут жаркими, ночи — холодными, болезни будут повсеместными, а целомудрие перестанет существовать. Бури будут проноситься над землей, и с приближением к концу становиться все яростней. В конце все жизни, человеческие и животные, и все растительные семена устремятся искать себе прибежище в Ганге в жалких пещерах и в море.
Нисходящий ряд подойдет к завершению и начнется «восходящий» (utsarpunt) ряд, когда бури и опустошение достигнут высшею предела. Затем на протяжении семи дней будет идти дождь и пройдет семь разных дождей, напоенная почва даст рост семенам. Из своих пещер отважутся выйти отвратительные карликовые творения засушливой горькой земли, постепенно начнет ощущаться возрождение их морали, здоровья, красоты и совершенства тела, некоторое время спустя они будут жить в мире, похожем на тот, что мы знаем сейчас. А затем родится спаситель по имени Падманатха, чтобы снова объявить о вечной религии Джайнов, тело человеческое снова будет приближаться к совершенному, красота человека превзойдет великолепие солнца. Земля будет становиться все слаже, а вода превращаться в вино, деревья, исполняющие желания, будут отдавать свои щедрые дары наслаждений счастливому народу, состоящему сплошь из совершенных супружеских пар, и счастье этого сообщества снова будет удваиваться, и колесо через десять миллионов десятков миллионов сотен миллионов стомиллионных периодов бессчетного числа лет приблизится к начальной точке нисходящего поворота, который снова приведет вечную религию к вырождению, к постепенному нарастанию шума нездорового веселья, к войнам и сеющим вырождение ветрам[13].
Это вечно вращающееся двенадцатиспицевое колесо Джайнов точно соответствует четырехвековому циклу индусов первый — самый длинный период абсолютного блаженства, красоты и совершенства, длящийся 4800 божественных лет[14], второй — менее добродетельный, длящийся 3600 божественных лет, в третьем — в равной мере смешаны добродетель и порок, длится он 2400 божественных лет, и, наконец, последний, наш собственный, период нарастающего зла, длящийся 1200 божественных лет, или 432 000 лет, согласно человеческому летоисчислению Однако к концу настоящего периода вместо непосредственного начала нового периода возрождения (как в цикле джайнизма) сначала все должно быть уничтожено в катаклизме пожаров и наводнении, а затем прийти к первоначальному состоянию изначального вечного океана и пребывать в нем на протяжении периода равному четырем полным векам.
Основная концепция восточной философии, представленная в подобной наглядной форме, достаточно очевидна. Был ли миф иллюстрацией философской формулы или же сама она представляет собой позднейший продукт — своего рода выдержку из этого мифа, сегодня уже невозможно с уверенностью сказать. Определенно ясно, что миф восходит к отдаленным векам, но то же самое можно сказать и о философии. Кто может знать, какие мысли посещали умы древних мудрецов, которые развивали этот миф, сохраняя и передавая его преемникам? Нередко анализируя и пытаясь постичь тайну древнего символа, можно усомниться в истинности наших общепринятых представлений об истории философии, покоящихся на ошибочном допушении, что абстрактная и метафизическая мысль начинается с появлением свидетельств о ней в сохранившихся записях.
Философское положение, иллюстрируемое космогоническим циклом, представлено в учении о циркуляции сознания через три плана бытия. Первый план — это опыт бодрствующего сознания: познание застывших, грубых фактов внешнего универсума, видимых в свете солнца и общезначимых. Второй план — это план опыта, данный нам во сне: познание флюидных, тонких форм личного внутреннего мира, светящегося своим светом и одной природы со сновидением. Третий план — это план глубокого погружения в сон: отсутствие сновидений, глубочайшее блаженство. В первом плане мы сталкиваемся с богатым разнообразием жизни; во втором — происходит усвоение, ассимиляция внутренних сил спящего; в третьем — все познается через наслаждение и бессознательное, во «внутреннем пространстве сердца», где сосредоточено местопребывание внутреннего контролера, источник и конец всего и вся[15].
Космогонический цикл следует понимать как переход вселенского сознания из пространства глубокого сна, проявляющего себя в сновидении, к полному свету дня бодрствования; затем же — возвращение через сон к вечной тьме. Как в актуальном опыте каждого живущего существа, так и в грандиозном образе живого космоса — в пучине сна энергии обновляются, в работе дня они истощаются; жизнь универсума проходит свой путь вниз и из нижней точки с необходимостью возобновляется.
Космогонический цикл пульсирует между становлением явленностью и возвращением в неявленность посреди безмолвия неведомого. Индусы выражают эту тайну в звуках А — У — М, произносимых единым слогом ОМ. Здесь звук А представляет бодрствующее сознание, У — сновидящее, М — глубокий сон. Молчание, посреди которого звучит этот слог, означает незнаемое: его называют просто «Четвертое»[16]. Сам слог означает Бога как создателя — заступника — разрушителя, молчание же есть Бог Вечный, пребывающий абсолютно вне всех этих появлений и исчезновений в их круговороте.
Это — невидимое, несоотносимое, непостигаемое,
невыводимое, невообразимое, неописуемое.
Это — сущность одного самопознания,
общего для всех состояний сознания.
Все явления прекращают свое существование в нем.
Это — покой, это — блаженство,
это — недвойственность[17].
С необходимостью миф продолжает оставаться внутри цикла, но представляет этот цикл как погруженный и проникнутый молчанием. Миф является выражением полноты молчания внутри и вокруг каждого атома существования. Миф, благодаря его исполненным глубокого смысла фигуративным конструкциям, делает зримыми направляющие для разума и для сердца принципы постижения той предельной тайны, которая заполняет и окружает все существующее. Даже в самых комических и с виду фривольных своих моментах мифология направляет разум к тому неявленному, которое являет себя только по ту сторону видимого.
«Старейший из Старейших, Незнаемый из Незнаемых имеет форму — и не имеет формы, — читаем мы в каббалистическом тексте иудеев средневековья. — Он имеет форму, ибо в ней сохраняется универсум, и не имеет формы, ибо он непостижим»[18]. Этого Старейшего из Старейших представляют в виде профиля человеческого лица: всегда в профиль, потому что скрытая сторона никогда не может быть познана. Его именуют «Великим Ликом» (Макропрозопом); из прядей его белой бороды происходит весь мир. «Эта борода, истина всякой истины, начинается от ушей и заканчивается вокруг рта Всеединого; и, ниспадая и подымаясь, она покрывает щеки, которые называют местами благоухания; она белая с завитками: в могучей гармонии она ниспадает до середины груди. Это борода воистину совершенной красоты, из которой бьют струи тринадцати фонтанов, рассеивая драгоценнейший бальзам великолепия. Он разливается в тринадцать форм. И положение каждой в универсуме, отвечает тринадцати положениям, задаваемым этой почтенной бородой и отмеченным тринадцатью вратами милости»[19].
Белая борода Макропрозопа спускается, прикрывая другую голову «Малый Лик» (Микропрозоп) представлен лицом анфас, с черной бородой. И если глаз Великого Лика был лишен века и никогда не закрывался, то глаза Малого Лика открывались и закрывались в величественном ритме судеб мира. Это — начало и завершение космогонического круга. Малый Лик именовался «БОГ», Великий Лик — «Я ЕСМЬ».
Макропрозоп — это Несотворенное Несотворяющее, а Микропрозоп — Несотворенное Творящее им соответствуют молчание и слог ОМ, неявленное и явление — имманентные содержания космогонического круга.