Антицерковные движения и внутрицерковная борьба
Оставившие заметные следы в литературе и других источниках еретические движения относятся к середине XIV в. Прежде всего они развернулись в тверской и новгородской землях.
Гнездом еретических настроений в Твери являлась церковная верхушка в лице епископов, последовательно появлявшихся на архиерейской кафедре: Андрея, Федора Доброго и Евфимия Висленя. О первом мало что известно, взгляды и деятельность второго нашли отражение в той полемике, которую вел против него новгородский архиепископ Василий Калика73. Предметом спора был вопрос о рае — существует ли он на земле или на небе, надо ли его считать реально-вещественным или «мысленным». Федор занимал по этому вопросу позицию, которая легко трактуется как еретическая: он рассматривал рай не только как небесный, но и как мысленный.
Вероисповедное значение вопроса о рае не подлежит сомнению, тем более что в спорах по этому вопросу проглядывала и проблема более существенного мировоззренческого значения — о возможности сверхъестественных явлений и их сущности. Тем не менее представляется правдоподобным, что спор в данном случае явился поводом к обострению борьбы двух политических ориентаций. Новгородский архиепископ выражал сепаратистскую в отношении Москвы тенденцию своей земли, тверской же епископ воплощал стремление к централизации страны вокруг Москвы. Борьба этих тенденций выражалась в данном случае опосредованно, через любой повод, который давал возможность ее обострения.
Если религиозная оппозиция Федора Доброго непосредственно распространялась на один догматический вопрос — о рае, то у Евфимия Висленя была более развернутая еретическая программа. В 1374 г. он стал в Твери епископом, а в 1390 г. был осужден церковным собором в Москве и извергнут из сана. О взглядах его можно судить по их характеристике в Житии его преемника на епископской кафедре Арсения. Там говорится, что Евфимий «всяку в себе ересь носяща», что он держал себя на соборе весьма агрессивно: «…яко стрелу поостри язык свой против всего собора, якоже древний Арий, и Ориген и Севир и прочие еретици».
Основное обвинение против Евфимия, сформулированное в Житии Арсения, заключается в том, что он «не приемлет божественной и апостольской церкови», «воздвизает мятеж и бурю на церковь…» 74. Приходится только догадываться о характере той аргументации, которой обосновывал еретик свои антицерковные нападки. Ссылка на Ария, Оригена и Севира не дает основания к каким-либо конкретным умозаключениям, ибо известно, что в подобных случаях обличители не скупились на отождествление взглядов осуждаемого со всеми мыслимыми и когда бы то ни было существовавшими ересями.
Одновременно с борьбой, которая развернулась в Твери вокруг взглядов и деятельности Евфимия, происходила «пря о вере» в Ростове Великом, где в роли еретика выступал неизвестного происхождения и рода занятий некий Маркиан, а главным борцом против его зловредных взглядов — епископ Иаков, впоследствии возведенный в святые. В Житии Иакова Маркиан характеризуется как «армяновер, который учил иконам святым не поклоняться, называя их идолами, и рассевал много других зловредных мыслей, так что поколебал князя, бояр и народ…» 75. Вряд ли квалификация Маркиаиа как армяновера должна приниматься во всем ее значении, но некоторые другие штрихи из дошедших до нас сведений о нем свидетельствуют все же о характерном для его взглядов отрицании двойственной природы Христа и об антитринитаризме. Помимо того довольно явно проглядывают в них черты иконоборчества. Хотя по приведенной выдержке из Жития Иакова можно сделать вывод, что Маркиан опирался на широкие социальные слои, включая князя и бояр, верхи ростовского общества все же не решились идти до конца в поддержке его. После трехлетней борьбы — 1386–1389 гг. — Маркиан был изгнан из города. Такой по существу компромиссный исход всего столкновения свидетельствует о том, что еретика поддерживали достаточно мощные силы, с которыми охранителям было опасно вступать в борьбу.
Описанные выше еретические явления имели в основном лишь местное распространение. Значительно шире по своему размаху было движение стригольников, появившееся в середине XIV в. в Пскове и распространившееся оттуда на Новгород и Тверь, а затем перебросившееся и в Москву. Происхождение наименования этого движения остается до сих пор неясным.
Имеются косвенные свидетельства в пользу того, что в 40-х годах XIV в. еретическая идеология стригольников нашла в Новгороде массовое выражение и распространение. Известны большие пожары, происходившие в Новгороде в 1340 и 1342 гг. Они были вызваны поджогами и сопровождались массовыми волнениями, по всей видимости, антицерковного характера. Летопись сообщает о бурной деятельности, которую развернули тогда некии «злии человеци». Они вторгались в церкви, похищали там «товар», а иконы и книги предавали огню 76. Под «товаром» следует, очевидно, понимать не только драгоценную утварь и облачение, но и те ценности, которые хранились в церковных подвалах, использовавшихся в качестве торговых складов 77. Что же касается икон и книг, то летописец подчеркивает, что злые люди не только не спасали их из огня, а нарочно обрекали на уничтожение. По поводу таких людей говорится, что они «бога не боятся, ни чают въскресениа мертвым, ни суда божиа, ни въздания по делом». Академик Л. В. Черепнин высказывает предположение о том, что люди, так действовавшие во время новгородских пожаров, — возможные поджигатели и что они были не простыми разбойниками, а носителями некоей антицерковной идеологии, с которой было в той или иной мере преемственно связано стригольничество 78.
В третьей четверти XIV в. в Новгороде развернулась яростная классовая и религиозная борьба, выражавшаяся в вооруженных побоищах, пожарах, расправах. Борющиеся силы оказались сложным образом переплетенными. Основной рубеж пролегал между феодальной аристократией, с одной стороны, и «черными людьми» — с другой; отдельные группировки бояр не упускали, однако, возможности при удобном случае опереться на городские низы. Поскольку боярско-феодальная партия была заинтересована в сохранении независимости от Москвы, демократические массы горожан в своей борьбе против бояр пытались снискать поддержку московских великих князей и находившихся с ними в союзе московских митрополитов. С другой стороны, новгородские церковники поддерживали феодально-сепаратистские тенденции, так что борьба против них объективно ставила стригольничество, как и всякое другое антицерковное движение, в благоприятное положение по отношению к Москве. В этих сложных условиях и происходили столкновения, доходившие до настоящих сражений между жителями разных «концов» города, в которых обе стороны, как пишет летописец, «биле и лупиле» друг друга. К середине 70-х годов верх взяла боярско-церковная партия, что выразилось в расправе с тремя вождями стригольничества и в последовавшей затем кампании террора против его приверженцев.
Московские власти, не без злорадства в отношении к новгородским правящим кругам следившие за событиями, не могли все же открыто стать на сторону еретиков, тем более что их идеология в какой-то мере наносила удар и по всей русской церкви. Двойственная позиция митрополии сказалась и в нескольких посланиях митрополита Фотия, направленных против ереси: осуждая ее в принципе, Фотий все же не призывал к истреблению еретиков, а больше говорил об их вразумлении и примирении с церковью 79. Похоже на то, что Москва хотела обезоружить новгородско-псковские власти в их борьбе против стригольничества: она ориентировала их на заведомо недейственные в тех условиях методы идеологической борьбы. Видя их неэффективность, власти шли по пути террора. В конце 20-х годов XV в. псковские руководители похвалялись тем, что они переловили у себя всех без исключения еретиков и засадили их в тюрьмы 80.
Во второй половине XV в. антицерковная борьба развернулась с новой силой, и ее размах превзошел масштабы прежнего стригольнического движения. Новая идеология, продолжавшая традиции стригольничества, получила название ереси жидовствующих. Это было, конечно, не самоназванием, а ругательной кличкой, данной противниками.
Центром формирования новой ереси в последней трети XV в. был опять-таки Новгород. Церковные летописцы и обличители жидовствующих связывают их появление с приездом в Новгород в 1471 г. еврея Схарии, прибывшего в свите литовского князя Михаила Олельковича, приглашенного «на кормление» новгородцами. Согласно этой версии, Схария совратил в свою веру новгородских попов Дениса и Алексея, в свою очередь развернувших широкую пропаганду, откуда и пошло все движение81. В этой версии содержится кое-что неправдоподобное. О Схарии больше не сохранилось никаких достоверных известий, и эта фигура выглядит почти мифологически. С другой стороны, при анализе источников всплывает реальная фигура некоего чернеца Захара, возглавлявшего монастырь в Немчинове. Похоже на то, что подлинное имя основателя движения — Захара полемисты-разоблачители превратили в еврейское имя Схария, чтобы сделать новую ересь более одиозной в глазах православных. К тому же она оказывается не такой уж новой: через Захара протягивается прямая нить к стригольничеству.
Приверженцами ереси вскоре стали не только беглецы из Новгорода и Пскова, но и прозелиты-москвичи, среди которых были и такие знатные люди, как думный дьяк Федор Курицын, бояре Василий Иванович Патрикеев и Семен Ряполовский; в сильном подозрении на этот счет находились у московских церковников даже сноха Ивана III Елена Волошанка и архимандрит Симоновского монастыря Зосима, ставший впоследствии митрополитом. Не преследуя их, Иван III не решал в то же время вопроса о том, какому из направлений отдать первенство. Это было делом политического расчета.
Взяли верх соображения, связанные с необходимостью сохранения устоявшейся церковной организации, пользовавшейся в массах все еще большим влиянием, значительно большим, чем то, которое имели идеологи ереси. Пожертвовать последними оказалось для Ивана III тем легче, что в самой церкви он в это время нашел опору для своих секуляризаторских стремлений; мы имеем в виду нестяжателей, или заволжских старцев.
Основателем этого направления был монах Нил Сорский, который во время пребывания в Афонском монастыре проникся модными в то время среди византийского монашества аскетическими идеями и, вернувшись домой, основал в Заволжье скит, в котором и поселился, ведя жизнь монашескую в полном смысле этого слова. У него нашлись последователи и подражатели, и в результате здесь образовалась целая группа «заволжских старцев», своим образом жизни и идеологией противостоявшая официальной доктрине православной церкви. Проповедь «нестяжательской» жизни автоматически включала в себя отрицательное отношение к монастырскому землевладению и ко всей «суетной» торгово-промышленной деятельности церкви и монастырей.
Идеологию и программу нестяжателей поддерживали такие видные представители православной общественной мысли, как бывший боярин Василий Патрикеев, ставший после заточения в монастырь иноком Вассианом Патрикеевым, а также известный церковный публицист Максим Грек. Против нестяжателей активно выступила группа церковников, возглавлявшаяся игуменом Волоколамского монастыря Иосифом Волоцким и получившая по имени своего руководителя наименование иосифлян. Полемика между этими двумя течениями происходила в форме обмена поучениями и другими публицистическими произведениями 82, но в действительности вопрос решался за кулисами — на совещаниях у великого князя и митрополита, в тайных сговорах и интригах. Он выносился и на церковные соборы, среди которых в этом отношении выделяется Собор 1503 г.
Великий князь имел возможность лавировать между тремя силами — иосифлянством, нестяжательством и ересью жидовствующих, выторговывая у каждой максимально выгодную цену за поддержку и покровительство. Какие взгляды могли быть объявлены истинно православными и какие еретическими, зависело от того, кто сможет в наибольшей степени угодить экономическим и политическим требованиям великого князя.
Союз Ивана III с наиболее консервативным крылом церковников вел к необходимости разрыва с еретиками и к началу их массовых преследований. До этого вопрос о борьбе с ересью жидовствующих в общецерковном масштабе стоял на Соборе 1490 г. 83 Ересь была осуждена Собором, но в той части его решения, которая касалась конкретных наказаний для ее носителей, все выглядело необычайно мягко для тех времен. Хотя новгородский архиепископ Геннадий, ссылаясь на политику католической инквизиции, требовал беспощадных казней всех еретиков, было принято лишь общее проклятие в отношении ереси в целом, а отдельные ее носители были приговорены лишь к заточению, епитимьям, ссылке. Такой мягкостью жидовствующие были обязаны нестяжателям, которые, осуждая ересь в целом, все же видели в еретиках своих союзников в борьбе против церковного стяжания.
На Соборе 1504 г. были наконец приняты решения о беспощадном искоренении ереси. В соответствии с ними подверглись сожжению в клетке Иван-Волк Курицын (брат его, глава московских жидовствующих Федор Курицын, видимо, умер до этого), Дмитрий Коноплев, Иван Максимов; в Новгороде такая же расправа была учинена с более многочисленной группой еретиков, среди которых следует отметить архимандрита Кассиана и Некраса Рукавова; последнему в подлинно инквизиционном стиле перед сожжением вырвали язык 84. Пронесшиеся по стране казни, анафемы и угрозы побудили многих приверженцев ереси покончить самоубийством. На время, как показали дальнейшие события, антицерковное движение было уничтожено.
Логика борьбы новгородских правящих кругов против притязаний московского великого князя привела их в свое время к выводу о том, что оный князь есть не кто иной, как Антихрист, а его существование и деятельность свидетельствуют о приближении последних времен. Приняв византийское летосчисление и 5508 год до рождества Христова за дату сотворения мира и считая, что вообще этому миру следует существовать 7000 лет (неделя — «тысяча лет, как день единый»), можно было подсчитать, что конец света должен наступить в 1492 г. Такой расчет подтверждался и тем, что пасхалии, разработанные византийской церковью, кончались именно этим годом: имелось в виду, что после конца света пасха праздноваться не будет. В своей оппозиции новгородскому феодальному режиму жидовствующие должны были выступить и против этого учения. Их проповедь поэтому была антиэсхатологической.
Если данная обличителями характеристика взглядов жидовствующих соответствует исторической действительности, то эти взгляды были реформационными в более радикальном плане, чем вероучение почти современных им протестантских систем Запада, и приближались к учениям плебейской ереси Томаса Мюнцера и других идеологов крайне левой Реформации. Социальная основа движения жидовствующих соответствует этой характеристике 85.
После разгрома ереси жидовствующих внутрицерковная борьба между иосифлянами и нестяжателями возобновилась с новой силой. Занявший престол после смерти Ивана III в 1505 г. Василий III оказался перед теми же проблемами, что и его отец: нестяжатели сулили ему монастырские земли, а господствовавшая в церкви группировка иосифлян могла оказать неоценимую поддержку в политическом возвышении, в закреплении за великим князем статуса и титула царя (Василий III уже неоднократно пользовался этим титулом во внешнеполитических сношениях). До начала 30-х годов Василий III продолжал маневрировать между церковными группировками, опираясь то на ту, то на другую.
Вскоре развернулась литературная полемика между ними, длившаяся более двух десятилетий. С одной стороны, выступали глава направления Иосиф Волоцкий, митрополит Симон, его преемник митрополит Даниил, с другой — Нил Сорский, Вассиан Патрикеев, а также богослов и публицист Максим Грек86. Одна сторона настаивала на том, что церковные земли и имущества принадлежат богу и что всякий, покушающийся на них, нанесет обиду не кому иному, как ему самому; делались также ссылки на то, что и византийская церковь владела недвижимым имуществом и что даже нечестивые татары не посягали на земли церквей и монастырей, указывалось на Константинов дар, по которому католическая церковь тоже владеет немалым достоянием. Другая сторона взывала к нормам монашеского аскетизма, требовала питания монашествующих плодами их собственного труда, апеллировала к евангельским идеалам бедности. Вопрос решался, конечно, не аргументацией и соображениями наибольшего благочестия, а соотношением сил при великокняжеском дворе. Несмотря на эпизодические колебания, оно в конечном счете сложилось в пользу иосифлян. Их противники — Вассиан, Артемий и Максим Грек подверглись монастырскому заключению, последний провел в нем около 26 лет. Собор 1531 г. решительно осудил нестяжательство. Проходивший в 1551 г. Стоглавый собор окончательно закрепил имущественное положение церкви в качестве величайшего помещика-крепостника феодальной России 87. Это относится, однако, уже к царствованию Ивана IV Грозного, составившему новую страницу и в истории русской церкви.