Киево-печерского монастыря (xi-xii вв.)

Для того, чтобы разобраться в том, что представляла собой повседневная жизнь монахов Киево-Печерского монастыря в домонгольский период, была ли она монотонным повторением ежедневных действий или чем-то иным, нам следует начать с того времени, когда монахи жили в пещере, а сам монастырь еще только зарождался. Рассмотрение данной проблемы в таком хронологическом порядке позволит проследить эволюцию монастыря как церковной организации, а также эволюцию монашеской жизни, понять, как она менялась в процессе развития. В этой связи необходимо коснуться вопроса о сменяемости игуменов и того, что было привнесено каждым из них в развитие монастырской жизни и улучшение быта монахов. Это позволит нам понять ту жизнь, которая несколько веков назад протекала внутри монастырских стен, лучше разобраться в том, что составляло ее основу и содержание.

Одним из монастырей, поставленных, по выражению летописца, «постом, молитвою и бдением», был Киево-Печерский монастырь, основанный под Киевом во времена княжения Ярослава Мудрого. О начальной истории Киево-Печерского монастыря повествуют три источника: Житие Феодосия Печерского, Киево-Печерский патерик и Повесть временных лет. Внимательно изучив и проанализировав данные этих источников, мы можем с полной уверенностью говорить о том, что перед нами три версии становления монастыря.

Первое упоминание о Киево-Печерском монастыре находим в Повести временных лет под 1051 г. Оно связано с именем некоего человека «именемъ мирьскымъ от града Любеча». Так называет его автор сказания в Патерике и автор летописной статьи, не зная ни его мирского имени, ни происхождения. Желая принять иночество, этот человек отправился «въ страну Гречьскую и достиже царствующегограда. И въ Святую гору доиде и обшедъ святаа монастыри, еже на Афоне, и виде монастыри, сущаа ту на Святей горе… Прииде въ единъ манастырь от сущих тамо монастыревъ и моли игумена, дабы на нъ възложилъ ангельскый образъ иночскаго чина».[60] Наставив и обучив иноческому житию, игумен постриг его под именем Антония. На наш взгляд, выбор имени в данном случае имеет символическое значение, и оно было дано «благочестивому мужу от града Любеча» в память основателя монашества в римском Египте Антония Великого.

Я. Н. Щапов считает, что, «хотя в Повести временных лет нет прямого указания на этот факт, но об этом можно думать на основании слов самого Нестора, который пишет, что афонский игумен рассматривал новопостриженного как потенциального распространителя иночества в своей стране, на Руси: “Иди в Русь яко от тебе мнози черньци быти имуть”».[61] Далее летописец подтверждает это, сравнивая известность печерского Антония со славой Антония Великого: «И прослу якоже великый Антоний».[62]

Сказание Патерика о начале Киево-Печерского монастыря и летописная статья практически повторяют друг друга, за исключением одного фрагмента. Из текста патерика следует, что Антоний дважды приходил на Русь. Первый раз «въ княжение самодръжца Рускыя земли, великаго князя Владимира Святославича».[63] В это время он по настоянию игумена афонского монастыря «прииде въ град Киевъ». Обойдя монастыри и, не зная, где поселиться, он «обрете печеру» в окрестностях села Берестова «и вселися в ию, ю же беша ископали варязи».[64] Однако когда после смерти Владимира Святославича власть в Киеве захватил Святополк, Антоний покинул свою пещеру и «пакы бежа въ Святую Гору».[65] Возможно, что действия Святополка – совершенное им убийство Бориса и Глеба – вызвали осуждение Антония и привели к конфликту подвижника с князем, следствием которого стало удаление Антония на Святую Гору.

Наличие подобного фрагмента в Киево-Печерском патерике и его отсутствие в летописной статье 1051 г., а также повторение летописной статьи в составе патерикового сказания дает нам основания считать, что при составлении патерика автором в качестве источников были использованы Повесть временных лет и утраченное ныне Житие Антония.

Антоний снова возвращается на Русь уже во время княжения в Киеве Ярослава Мудрого. И Повесть временных лет, и Киево-Печерский патерик повествуют о том, что на этот раз он после долгих скитаний «по дебрям и горам» поселился в «малой пещерке», выкопанной когда-то митрополитом Илларионом в окрестностях села Берестова, служившего летней резиденцией киевских князей. Эта пещера положила начало будущему монастырю. Впоследствии она была расширена, так как поселившийся здесь Антоний, «копая Печеру, и не да собе упокоя день и нощь, в трудехъ пребывая, въ бденьи и в молитвах».[66]

Жизнь в тесной пещере, изнурение тела тяжелым физическим трудом, естественно, не могли не вызвать определенного интереса. «И уведанъ бысть всеми великый Антоний и чтимъ».[67] Многие люди «приходяще к нему просяху у него благословенья»[68] и приносили ему все необходимое для жизни. По этому поводу Н. М. Гантаев писал, что «бытовая беспомощность отшельника и потребность общения с живыми людьми слишком велики, чтобы уклониться от совместной жизни с себе подобными».[69] Братия стала собираться к нему после того, как пещеру Антония посетил великий киевский князь Изяслав Ярославич «с дружиною своею, просяху у него благословенья и молитвы» на очередной поход.[70] Вскоре после этого «начаша приходити к нему пострыщися боголюбивии неции, он же приимаше их и пострызаше».[71] Согласно Повести временных лет и данным Киево-Печерского патерика, «и събрася братии к нему числомъ 12»,[72] а в Житии Феодосия Печерского, в частности, сказано, что монастырь был создан, когда к Антонию собралось «яко до пяти-на-десяте».[73]

Это разночтение в источниках имеет принципиальное значение для А. Г. Кузьмина, который подчеркивал, что «только устав ирландской церкви требовал для открытия монастыря двенадцать иноков».[74] Для нас же остается неясным, почему на Руси при организации монастыря руководствовались ирландской, а не византийской традицией. Ю. А. Артамонов считал, что подобное несоответствие можно объяснить тем, что «число двенадцать имело, по всей видимости, символическое значение».[75] Скорее всего, летописец, руководствуясь библейской традицией, олицетворял Антония и двенадцать первых печерских иноков с образом Иисуса Христа и его двенадцати учеников, отводя, таким образом, Антонию роль своеобразного мессии, несущего огонь христианской веры и просвещения на языческую Русь.

Согласно Повести временных лет и Киево-Печерскому патерику, иноки «ископаша печеру велику, и церковь, и келиа».[76] По мнению В. Н. Топорова, «это был героический период в становлении знаменитой обители, когда еще не могло быть уверенности в ее процветании, ни в дальнейшем превращении в главный очаг русской духовной жизни».[77] Скорее всего, на этом этапе своего существования монастырь по характеру своей организации и по количеству иноков представлял собой небольшой скит или скромную общину монахов, которая возникла на пустом месте, «бе бо ту лесъ великъ».[78]

Это подтверждают и слова Киево-Печерского патерика о том, что поначалу монахам «иногда многажды и хлеба не обреститися въ дневную пищу»,[79] ясно указывающие на то, что на начальном этапе своего существования монастырь пребывал в нищете. На наш взгляд, жизнь в тесных пещерах, лишенных достаточного количества света и воздуха, необходимых для нормальной жизни, практически под землей, оказывало самое непосредственное влияние на формирование жизненного уклада и быта первых киево-печерских монахов. Им пришлось столкнуться со многими трудностями.

Судя по упоминаниям источников, отличительными чертами монахов в этот период были неимоверное трудолюбие, смирение и терпение, ибо «претерпевший до конца – спасется». Киево-Печерский патерик отмечает, что Антоний «не дааше собе покоя въ дьне и в нощи, въ трудех же пребывая, въ бдениих и въ молитвах».[80]

Емкое описание жизни первых монахов в «подземном монастыре» дает нам Житие Феодосия Печерского: «А еже испьрва житие ихъ въ пещере, и елико скърби и пичали прияша, тесноты ради места того. Къ симъ же и ядь ихъ была ръжанъ хлеб тъкма, ти вода. Въ субботу же ти въ неделю сочива въкушахуть: многашьды же и въ та дьни не обретьшюся сочиву, зелие съваривъше едино и то ядяху. Еще же и рукама своима делахуть дело… И тако по вся дни трудящееся, пребывахуть въ любъви божии».[81]

Можно предположить, что подобное было вызвано, во-первых, необходимостью увеличения размеров пещеры в связи с увеличением числа братии; во-вторых, труд являлся для монахов источником существования и нравственного совершенствования, так как отвлекал их от каких-либо иных помыслов, кроме духовных. «Другой важной особенностью труда, – по мнению В. Н. Топорова, – была его неотделимость от службы Богу, от "святой службы", придающей высокий смысл труду вообще».[82] Возможно, потом необходимость в столь усердном труде пропала или стала меньше ввиду появления иных источников доходов монастыря и отчасти компенсировалась трудом различных категорий наемных работников и рабов, о которых мы скажем ниже. Впрочем, в монашеской среде труд, наряду с постом и молитвами, был одним из действенных способов самодисциплины.

Спустя некоторое время склонный к одиночеству Антоний «постави им игумена именем Варлаама»,[83] а «самъ идее въ гору, и ископа Печеру, яже есть подъ новымъ монастырем, в ней же сконча живот свой».[84] Однако, несмотря на это, незримое присутствие Антония в дальнейшей жизни монастыря – и при постройке монастыря на горе, над пещерой, и при устроении жизни обители по Студийскому уставу, и при строительстве церкви Успения Богоматери – ясно ощущается. По мнению М. Д. Приселкова, из постоянных обращений братии к Антонию естественно предположить, что он «был собственником той земли, где была пещера и где он, собрав братию, устроил Печерский монастырь, ктитором которого считался до самой смерти».[85] Впрочем, подчеркивает митрополит Макарий, «хотя с удалением преподобного Антония от настоятельства произошли в его обители некоторые перемены, но образ жизни оставался тот же».[86]

Игумен и монахи продолжали жить в пещере, но из-за увеличения числа братии «не имущимся вместити въ печере». Тогда монахи во главе с игуменом Варлаамом «помыслиша поставити внъ Печеры манастырь».[87] Антоний одобрил это решение и даже «повелел им». Строительство наземного монастыря началось с возведения «церковъцы малой надъ пещерою во имя святыя богородица Успенье».[88] А после того, как по просьбе преподобного Антония князь Изяслав передал монахам гору, что над пещерой, «игумен же и братия заложиша церковь велику и манастырь, оградиша стлепием и келиа поставиша многы, и церковь поставиша и украсиша иконами. И оттоле начашеся звати Печерьскый Манастырь».[89]

По мнению М. Н. Покровского, «до того как предпринять строительство наземного монастыря, братия предусмотрительно запаслась разрешением князя Изяслава, без него князь всегда мог согнать монастырь с занимаемой им территории». Поступок же князя Изяслава, по мнению историка, не что иное, как «первый пример пожалования земли в вотчину».[90] Н. М. Гантаев также отмечал, что «само учреждение монастыря и его юридическое оформление начиналось с земельного пожалования. Монахи должны были испросить у владетельного князя право на отводимый под монастырь земельный участок».[91]

По мнению М. И. Белховой, «Антоний получил официальное разрешение на владение землей и горой, где строится будущая обитель, от самого киевского князя Изяслава Ярославича: таким образом, иноки не попали в зависимость от княжеской власти, получили возможность самостоятельно строить внутримонастырскую жизнь, что имело положительное значение для дальнейшего развития монастыря».[92]

Следует отметить, что Киево-Печерский монастырь не был княжеским, хотя и находился рядом с княжеским селом и на княжеской земле. Из Повести временных лет и Киево-Печерского патерика следует, что монастырь, как полноценная церковная организация, возник в игуменство Варлаама и именно его, а не Антония, следует считать его основателем. По мнению Н. И. Костомарова, в игуменство Варлаама «здесь положено было начало монастырского жития».[93] Согласно Повести временных лет, в игуменство Варлаама «манастыреви же бысть свершену».[94]

Иная точка зрения содержится в Житии Феодосия Печерского. Из него следует, что именно Феодосий «обрете место чисто, недалече от Печеры сущее на възграждение манастыря. Въ мало время възгради цьрькъвь на месте том и оградивъ и поставы келие многы, и тъгда преселился от пещеры с братиею на место то въ лето 6570».[95]

Как видим, в источниках вновь появляется разночтение, которое заключается в том, что Повесть временных лет и Киево-Печерский патерик приписывают инициативу строительства наземного монастыря Варлааму, а Житие Феодосия Печерского – Феодосию. Исходя из этого, мы можем предположить, что летописная фраза объединяет события разных лет: разрешение князя Изяслава Варлааму занять под монастырь гору над Днепром и начало строительства монастыря. Кроме того, можно предположить, что автор Жития Феодосия Печерского всячески пытался возвеличить Феодосия и его роль в становлении и развитии монастыря. Таким образом, события, происходившие во время игуменства Варлаама, в Житии Феодосия Печерского могли быть искусственно отнесены ко времени игуменства Феодосия. Однако, судя по источникам, игуменом Киево-Печерского монастыря Варлаам был не долго. Вполне возможно, что после того, как по желанию князя Изяслава Варлаам был «выведен на игуменство к святому Дмитрию»,[96] Феодосий, став «игуменом братьи числомь 20»,[97] завершил все строительные работы, начатые при игумене Варлааме, после чего в 1062 г. монахи из пещеры переселились в наземный монастырь, а пещеры были превращены в усыпальницу для монахов.

На это разночтение обращал внимание и митрополит Макарий. По его мнению, анализируя известия о начале строительства наземного монастыря, «естественно предпочесть сказание летописи, как сочинения позднейшего, в котором Нестор мог исправить прежнюю свою неточность. Но, говоря, что монастырь совершен при Варлааме, летопись отнюдь не говорит, что при нем последовало и переселение в монастырь братии из пещер. Поэтому нельзя не верить сказанию жития Феодосия, что это переселение совершилось уже при его игуменстве, и именно в 1062 г. Скорее всего, в это время преподобный Феодосий и сменил на игуменстве Варлаама и завершил постройки».[98]

Итак, мы можем говорить о том, что возведение наземного монастыря началось при Варлааме. В силу ряда причин он успел построить лишь небольшую деревянную церковь над пещерой. Удаление Варлаама в монастырь святого Дмитрия примирило князя Изяслава с обитателями пещеры и дало возможность новому игумену выстроить монастырь на более обширной территории и в лучшей местности. Получив от князя «гору», Феодосий строит большую церковь, с оградой и кельями на горе.

Согласно Житию Феодосия, после ухода Варлаама на игуменство в монастырь Святого Дмитрия «братия сущая въ пещере събравъшеся възвестивше преподобноуму Антонию, блаженнааго отьца нашего Феодосия игуменемъ себе нарекоша».[99] Иная версия о выборе игумена содержится в Повести временных лет и в Киево-Печерском патерике. Согласно ей «братья идоша к старьцю Антонью и рекоша: “Постави нам игумена”. Он же рече имъ: “Кого хощете?”. Они же реша: “Кого хощетъ богъ и ты ”. И рече имъ: “Феодосий да будетъ вамъ игуменъ”.[100] Таким образом, в первом случае мы видим, что Феодосий был выбран всей братией, а во втором – поставлен по решению Антония. Это разночтение может указывать на сосуществование в рамках монастыря двух традицый монашеской жизни: келлиотской и еще только зарождавшейся и получившей наибольшее развитие именно в игуменство Феодосия – киновийной.

Возглавив монастырь после ухода Варлаама, Феодосий проявил способности строителя и управителя. За время своего игуменства он «съвъкупи въсех братии числом 100».[101] Вскоре из-за того, что «множьства ради приходящихъ и бывающимъ мнихом»,[102] для Феодосия все более очевидной становилась необходимость расширения монастыря и строительства новых келий. Скорее всего, это произошло около 1073 г., так как Нестор в Житии Феодосия Печерского упоминает не только о намерении Феодосия «распространити монастырь въ другое место», но и о решении игумена, с согласия преподобного Антония, «цьркъвь же велику камениемъ възградити въ имя святыя Богородиця и приснодевыя Марии, пьрьвей бо цьркви древянъ сущи имам на приятие братии».[103] Подтверждением этого может служить и содержащееся в Повести временных лет упоминание о том, что в 1073 г. «основана бысть церквы Печерьская игуменомъ Феодосьемъ».[104]

Удобное для построения этой церкви место было найдено неподалеку от пещеры. Если верить Киево-Печерскому патерику, «вьсехъ не было подобьно место княжю полю, близь прилежащю».[105] Согласно Киево-Печерскому патерику и Повести временных лет, главная монастырская церковь при разных чудесных знамениях была заложена в 1073 г. Известие Повести временных лет по Ипатьевскому списку среди непосредственных основателей церкви упоминает киевского князя Святослава Ярославича: «Того же лета основана бысть церковь Печерьская Святославомъ княземъ, сыномъ Ярославлемъ, игуменомъ Феодосьемъ, епископом Михаиломъ».[106] Известие Повести временных лет по Лаврентьевскому списку среди основателей церкви называет только игумена и епископа: «В се же лето основана бысть церкви Печерьская игуменомъ Феодосьемъ и епископомъ Михаиломъ, а митрополиту Георгию тогда сущю въ Грецехъ, Святославу Кыеве седящю».[107]

Для того, чтобы определить, какое из известий является более точным, мы можем обратиться к Киево-Печерскому патерику. В слове «Когда была основана церковь Печерская» читаем, что «основана же бысть она божественная церкви богородичина в лето 6581 (1073). Въ дьни благовернаго князя Святослава, сына Ярославля, нача здатися церкви сиа, иже своима рукама нача ровъ копати. Христолюбивый князь Святославъ вдав же 100 гривенъ злата въ помощь блаженному».[108] Исходя из этого, мы можем говорить, что помимо личного участия в строительстве церкви, князь Святослав оказывал и финансовую поддержку игумену. Следовательно, известие Повести временных лет по Ипатьевскому списку является более точным и достоверным. Отсутствие же имени князя среди основателей церкви в Повести временных лет по Лаврентьевскому списку, вероятнее всего, можно объяснить конфликтом, возникшим между игуменом Феодосием и Святославом из-за изгнания Изяслава Ярославича из Киева. Игумен осуждал Святослава за это, обвиняя его в нарушении крестного целования, и требовал вернуть Изяслава обратно. Так как Лаврентьевкая редакция Повести временных лет принадлежит Киево-Печерскому монастырю, то отсутствие имени князя среди основателей главной святыни монастыря является вполне понятным.

Мерой при строительстве Успенской церкви служил некий золотой пояс, переданный в монастырь варягом Шимоном. В Киево-Печерском патерике размер церкви определен достаточно точно: «20 мер въ ширину и 30 въ дьлину, а 30 въ высоту стены, съ връхомъ 50»,[109] или 35,6 × 24,2 м. В основание же церкви, подо всеми ее стенами, были положены мощи святых мучеников: «Артемиа и Полиевкта, Леонтиа, Акакиа, Арефы, Якова, Феодора».[110] Позднее, при росписи храма, изображения этих святых «написаны суть над мощми по стенамъ».[111] Скорее всего, церковь строили греческие мастера, пришедшие в монастырь из Царьграда еще при игумене Феодосии, но едва он успел вывести основание в церкви, как скончался в 1074 г. Строительство церкви продолжалось уже при его преемниках.

Игумен Феодосий оставил о себе память как ревнитель внутреннего распорядка монастыря и устроитель монастырского быта. Это, в частности, проявилось в том, что Феодосий ввел в монастыре «въздръжание велико, пощение и молитвы съ слезами».[112] Необходимость определения того, каким будет монастырь, какие правила будут регулировать его жизнь, делали насущным вопрос о выборе монастырского устава.

По мнению И. К. Смолича, «введение общежительного устава Студийского монастыря стало важнейшим деянием Феодосия в первый период его игуменства».[113] Скорее всего, ранее потребности в этом не возникало. По предположению Я. Н. Щапова, «вначале, при Антонии, в монастыре руководствовались, вероятно, общими принципами манашеской жизни, принесенными им с Афона, а в богослужении следовали Типикону Великой церкви, то есть собора Святой Софии в Константинополе».[114] Более того, в период становления монастыря его братия была малочисленна. В Киево-Печерском патерике можно найти указание на то, что во времена Антония монашеская община состояла из четырех человек. Когда Феодосий стал игуменом, в монастыре было уже 20 монахов. За короткое время их число выросло до 100 человек. Именно тогда Феодосий принялся разыскивать устав для упорядочения жизни разросшейся братии. П. Казанский подчеркивал, если «доселе братия руководствовались в своей жизни примером преподобного Антония, и хранили порядки Устава пустынного, им заведенного, то для многочисленной братии, стоящей на разных ступенях духовной жизни, нужен был устав общежительный».[115]

Согласно источникам, игумен Феодосий специально интересовался Студийским монастырским уставом. По мнению В. Н. Топорова, «выбор Студийского устава был не случайным, а сознательным и глубоко обдуманным шагом. Он мог означать оттеснение антониевой особножительной традиции. Так как, в отличие от затворничества, общежительность, предписываемая Студийским уставом и притягательная для Феодосия, опирается, с одной стороны, на организацию монашеской общины, предназначенной для служения религиозным целям и общественному благу; с другой стороны – на полное и добровольное повиновение игумену».[116]

Сведения о введении Студийского устава в Киево-Печерском монастыре преподобным Феодосием содержатся в «Сказании, что ради прозвася Печерский монастырь» Киево-Печерского патерика и в Житии Феодосия Печерского. Согласно патерику, устав был получен от монаха Михаила, пришедшего на Русь с митрополитом Георгием: «И нача Феодосий възыскати правила чернечьскаго, и обретеся тогда честный инок Михаилъ монастыря Студийскаго, и же бе пришел из Грекъ съ митрополитомъ Георгиемъ. И нача его вопрошати об уставе отец студийскых, и обрете у него, исписа. И устави въ манастыри своем, како пети пения манастырьская и поклоны како держати, и чтения почитати, и стояние въ церкви, и все упряждение церковное, и на трапезе седание, и что ядение в кыя дни».[117] Скорее всего, устав был получен Феодосием около 1065 г. и содержал только часть необходимой информации: сведения о порядке организации богослужений. Поэтому, согласно Житию Феодосия Печерского, некоторое время спустя преподобный игумен «посла единого отъ братия въ Костянтинъ градъ къ Ефрему скопьцю, да весь устав Студийскаго манастыря, иписавъ, приселетъ ему. Он же весь уставъ манастырьский исписавъ и посла къ блаженному отьцю нашему Феодосию». Феодосий принял этот устав, велел прочесть его перед братией «и оттоле начать въ своемъ манастыри вся строити по уставу монастыря Студийскаго, якоже и доныне есть, ученикомъ его сице съврьщаемъмъ».[118]

Древнерусский перевод Студийского устава сохранился в списке XII в. Эта редакция устава была выполнена константинопольским патриархом Алексием. У нас есть все основания считать, что именно этот список был получен Феодосием из Константинополя от инока Ефрема и введен в Киево-Печерском монастыре. Наше суждение основывается на следующих фактах. Устав Студийский по списку XII в. озаглавлен следующим образом: «Оуставьникъ расматряяй о брашьне же и о питии мнихомъ и о всяцемъ иномъ чиноу и о пребываниихъ и въ церкви и въсьде оуставленъ. Къгда чистымъ подвижникомъ принимати пищю и съ кацемъ доброчиньствомъ и оутворениемъ и времена разделяти и наоучити въ коеждо сихъ подобъное требование. И о прочемъ оустроении мнихомъ въ црквьней же слоужбе и вьсьде по чину: когда и како подобаетъ входити въ трапезьницю и о всякомъ чиноу иже на обеде».[119]

В Повести временных лет, когда летописец говорит о введении Студийского устава, можно увидеть похожее выражение, представляющее собой смысловое повторение приведенного выше фрагмента: «И устави въ манастыри своемъ, – пишет летописец, – како пети пенья монастырьская, и поклонъ какъ держати, и чтенья почитати, и стоянье в церкви, и весь рядъ церковный и на трапезе седанье и что ясти в кыя дни».[120] Это совпадение, а также некоторые обчтоятельства жизни печерских монахов, переданные в Житии Феодосия Печерского, доказывают, что в Киево-Печерском монастыре был введен именно Студийский устав в редакции патриарха Алексия.

На это разночтение обращал внимание Г. Подскальски. Он писал, что «источники не согласуются в том, откуда исходила инициатива принятия устава: из Константинополя или из Киева».[121]

По мнению Ю. А. Артамонова, «Феодосий получил от инока Михаила только сведения о существовании и содержании Студийского устава и, признав оный удобным для обители Печерской, дал поручение Ефрему».[122] На наш взгляд, последнее суждение наиболее точно соответствует истине. Получив от Михаила только часть устава, Феодосий, не будучи уверенным, что это полная его запись, отправил в Константинополь к Ефрему одного из киево-печерских монахов для проверки и исправления.

Однако введение устава «приходящим къ доброму труду и благому послушанию»[123] еще не означало точного следования всем его правилам. Среди исследователей по этому поводу тоже нет единого мнения. М. С. Грушевский полагал, что «Феодосий в точности следовал Студийскому уставу, предписывавшему строгое общежитие, отречение от собственности, полное равенство братии между собой, порядок, постоянную молитву и труд».[124] Противоположную точку зрения высказывал Н. Тальберг. По его мнению «преподобный Феодосий, приняв Студийский устав, не ограничивался пределами буквы его, но, имея в виду дух его, вводил некоторые свои правила».[125]

И. К. Смолич также считал, что «Феодосию важнее всего было соблюсти основу устава и принципы строгого общежития», поэтому вполне вероятно, что он вводил некоторые свои правила, отступая тем самым от уставных норм.[126]

Введение Феодосием строгого общежития должно было изменить характер хозяйства монастыря и самоощущения братии. Вместо отдельных иноков, объединившихся ради общей цели – спасения вне мира – и участвовавших в общих богослужениях, должна была возникнуть единая община с общим хозяйством, трапезой и строгой уравнительностью. Это равенство было очень притягательно в теории, но осуществить его в монастырской жизни оказалось трудно. И. У. Будовниц склонен считать, что «переход на устав общежития, если, и не затрагивал быта богатых монахов-вкладчиков, то все-таки изменял характер самого монастыря, но вовсе не устронял начисто старой практики и старого быта келлиотских “особножительных” монастырей».[127]

На наш взгляд, некоторые элементы особножительства в монастыре присутствовали всегда. Наличие этих двух противоположных типов подвижничества является особенностью Киево-Печерского монастыря. По мнению Я. Н. Щапова, «здесь они сосуществовали параллельно, будучи представлены подвижниками, руководствовавшимися разными путями монашеского подвига, и сменяли друг друга в процессе развития монастыря».[128]

Возможно, с переходом к общежительству они стали меньше проявляться, но совсем избавиться от них так и не удалось, несмотря на то, что игумен Феодосий прилагал для этого поистине титанические усилия. Заметим, что, кроме Феодосия, этого не делал никто. Поэтому некоторое время спустя после его смерти традиции общежительства, так усердно поддерживаемые Феодосием, стали ослабевать и постепенно вытесняться вновь возрождавшимися элементами келиотства.

После принятия преподобным Феодосием общежительного «истинного монашеского» Студийского устава в Киево-Печерском монастыре, помимо игумена, появляются другие должностные лица, упоминания о которых нередко встречаются на страницах Повести временных лет, Киево-Печерского патерика и Жития Феодосия Печерского. Во время игуменства Феодосия доместиком в монастыре был Стефан. В его обязанности входило управление чтением и пением в церкви, а также «из кънигъ почитающее поучение братии».[129]

За порядком в храме следил пономарь. Он заведовал церковным вином, маслом для освещения церкви, а также ударял в било, созывая братию на службу.[130] Экономом в игуменство Феодосия был Анастасий. Из Жития Феодосия Печерского следует, что ему была поручена монастырская казна и вообще все монастырское имущество.[131]

Келарь Федор был первым помощником игумена по ведению монастырского хозяйства и имел самое высокое положение в обители. Он ведал братской трапезой, просфорней, хранением и распределением всех съестных припасов.[132]

Были в монастыре и специальные «будильщики». Судя по Житию Феодосия Печерского, они отвечали за общий порядок в монастыре. Как правило, они вставали первыми и будили игумена и братию к заутрене.[133] Житие Феодосия Печерского, кроме того, упоминает начальника хлебопеков, распоряжавшегося в кухне, и монастырского сторожа-«вратаря», постоянно находившегося при воротах обители.

Среди хозяйственных монастырских служб в источниках наиболее часто встречаются сведения о пекарне и поварне.[134] Вместе с тем, мы можем предположить, что при монастыре была кузница. Подтверждением этого может служить фраза из Киево-Печерского патерика. В «Слове» об иноке Никоне говорится, что оковы Никона, в которых он пришел в монастырь, монахи «снемше их съ него и сковаша еже на потребу алтареви».[135] Существование этих и других служб указывает на то, что Киево-Печерский монастырь существовал на основе общежительного устава, который предполагал общность имущества и хозяйства.

После кончины в 1074 г. игумена Феодосия перед его преемниками встала задача завершения строительства и благоустройства Успенской церкви. Кроме того, им надлежало сохранить ту степень внутреннего благоустройства и процветания монастыря, которой удалось добиться Феодосию.

Следующим игуменом Киево-Печерского монастыря стал избранный всей братией перед самой смертью Феодосия Стефан Доместик. Он был постриженником Киево-Печерского монастыря и учеником Феодосия; в 60-70-е гг. XI в. исполнял обязанности доместика – руководителя церковного хора. Перед смертью Феодосий советовал братии избрать игуменом Иакова-пресвитера. Но монахи настояли на кандидатуре Стефана, поддержанной и киевским князем Святославом Ярославичем. Повесть временных лет под 1074 г. упоминает о том, как Феодосий перед смертью призвал к себе монастырскую братию, и обратился к ним с вопросом: «Вы же кого хощете игуменом имети собе, да и азъ благословление подалъ бых ему? Они же рекоша ему: «Да кого же изволиши самъ, то намъ буди отецъ и игуменъ». Феодосий же нарече им Иакова презвитера. Братии же нелюбо бысть, глаголюше яко «Не зде есть постриганъ» И начаша братья просити Стефана деместика… И послушавъ ихъ, предасть имъ Стефана, да будет им игуменъ».[136]

Возглавив монастырь, Стефан должен был продолжить дело Феодосия: блюсти монастырь «с опасеньемъ», держать установленные службы, не изменять «преданья манастырьская и устава», но делать все «по закону и по чину монастырьску».[137] Он продолжал строительство каменной церкви, которое, согласно Повести временных лет, было начато в 1075 г.,[138] но уже на третий год игуменства Стефана, т. е. в 1078 г., «съвьрьшено дело и домъ съграженъ».[139] Однако после завершения всех строительных работ, церковь еще шесть лет оставалась нерасписанной. Не ограничиваясь этим, Стефан одновременно построил вокруг новой церкви – так как она находилась на значительном удалении от монастыря – новые кельи, как бы новый монастырь, и перевел сюда братьев из прежнего монастыря, а на прежнем месте оставил только несколько иноков, чтобы они ежедневно совершали литургию по усопшим. Оба монастыря, новый и старый, Стефан обнес стеной, так что они составили новый монастырь. М. Д. Приселков отмечал, что «все эти три группы зданий, из которых состоял монастырский комплекс: 1) каменная церковь и новые кельи; 2) двор для нищих и церковь святого Стефана; 3) ветхая церковь и старые кельи – были обнесены общей оградой, но внутри разгорожены на разные дворы».[140]

Некоторое время спустя игумен Стефан, в результате конфликта с «некими от братии», был изгнан из монастыря. Видимо, столкновение произошло между ним и Никоном, который в 1077 г. вернулся в Печерский монастырь и через год стал его игуменом. По мнению Я. Н. Щапова, «Никон был сторонником нестяжательной политики монастыря, строгой аскетической жизни монахов, Стефан, напротив, занимался приумножением монастырских богатств, активной строительной и торгово-хозяйственной деятельностью».[141]

Вероятно, опасаясь метежа, Феодосий перед смертью передал монастырь на попечение князю Святославу: «Предаю ти манастырь на сблюденье, еда будеть что смятенье в немъ. И се поручаю игуменьство Стефану, не дай его в обиду».[142] Но возврашение в Киев в 1077 г. Изяслава Ярославича, поддерживавшего Никона, предрешило изгнание Стефана.

На место изгнанного игумена монахи единогласно избрали старейшего из всех – Никона. Именно в игуменство Никона, где-то около 1084 г., в монастырь для росписи церкви прибыли «от богохранимого Констянтина града писци иконнии»,[143] а византийские купцы, прибывшие вместе с ними, пожертвовали для украшения церкви привезенную с собой мозаику. Все работы, связанные с отделкой и росписью главной монастырской церкви, были полностью завершены к 1088 г. В 1089 г., в игуменство Никона, согласно Повести временных лет, «освещена бысть церковь Печерская Святыя Богородицы манастыря».[144] Чин освещения был торжественно совершен киевским митрополитом Иоанном и четырьмя епископами: Иоанном Черниговским, Исайей Ростовским, Антонием Юрьевским и Лукой Белгородским.

Эта церковь, строившаяся около пятнадцати лет и отличавшаяся необыкновенным великолепием и красотой, по мнению А. В. Муравьева и А. М. Сахарова, «явилась важнейшим этапом в развитии киевской архитектуры. С нее началось широкое распространение однокупольных храмов».[145] Подтверждением этого может служить краткое упоминание в Киево-Печерском патерике о том, что князь Владимир Мономах, «въземъ меру церкве Печерскыа, всем подобием създа церковь в граде Ростове», а его сын Георгий «съда церковь в граде Сужьдали въ ту же меру».[146]

Центральной идеей пяти рассказов Киево-Печерского патерика о создании церкви Успения Святой богородицы является мысль о том, что ее строительство проходило с вмешательством небесных сил. Однако, из того же патерика следует, что, несмотря на то, что «сея же зижитель, и хитрець, и художник, и творецъ – бог», главный монастырский храм был построен за счет средств благочестивых почитателей − «благоверных князей и христолюбивых боляръ и честныхъ мних и всехъ христиан православных»[147]. Князь Святослав дал на строительство церкви «100 гривенъ злата»[148]. Значительное пожертвование для той же цели было сделано варягом Шимоном, который и в дальнейшем «подавая имениа многа на възграждение манастырю».[149] Скорее всего, на средства Шимона и его потомков в монастыре был построен храм святого Дмитрия, который, очевидно, являлся своего рода усыпальницей для рода Шимона. Точно определить время возведения этого храма на территории монастыря не представляется возможным, хотя, опираясь на данные Киево-Печерского патерика, можно предположить, что он был построен «по времени неколице смерти Феодосия».[150]

В игуменство Иоанна на средства богатых пострижеников – боярина Иоанна и его сына Захарии – была построена «церкви святого Иоанна Предтечи».[151] Скорее всего, это произошло в период между 1089 и 1098 годами.

1096 г. был одним из самых несчастных для Киево-Печерского монастыря, который сильно пострадал от набега половцев. Согласно Повести временных лет, в этот год «приде Бонякъ с половцы къ Кыеву, внезапно, и мало в градъ не въехаша половцы, и зажгоша болонье около града, и възвратишася на манастырь, и въжгоша Стефановъ манастырь, и деревни, и Герьманы. И приидоша на монастырь Печерьскый, намъ сущим по кельямъ почивающим по заутрени, и кликнуша около монастыря, и поставиша стяга два пред