О сравнительном значении жизни монастырской (общежительной) и пустынной
Вопрос: Какое преимущество имеет пустынная жизнь пред общежительной и какое между ними различие?
Ответ: Великое и несравненное.
Общежитие можно назвать началом и обучением монашеской жизни, а пустыню концом и совершенством. Первому, в полном значении слова, приличествует название духовной больницы и врачебницы, где всякий ревнитель спасения, пришедший из мира, исцеляет свои страсти, душевные недуги и немощи, чтобы, очистившись, соделать дух свой способным к приятию и вселению в себя Божественной Иисусовой молитвы, которая в монашеском житии составляет самый верх и совершенство; пустыня же имеет своею главною и коренною целью именно это самое упражнение или делание Иисусовой молитвы: продолжить, утвердить и упрочить в своем духе и довести ее до совершенства, соделать непрестанною и чрез нее соединить сердце свое со Сладчайшим Искупителем нашим Господом Иисусом Христом, в Котором вечная жизнь и нескончаемое блаженство – есть неотложная задача разумного пустынножительства.
В общежитии идет собственно деятельная жизнь, то есть упражнение в телесных занятиях, трудах и работах, способствующих умерщвлению душетленных страстей, в особенности самолюбия и гордыни, и это чрез покорность монастырской власти. Молитва здесь исполняется общая: присутствием при церковных богослужениях, насколько дозволяют дела, на каждого возложенные по послушанию, и исполнение келейного правила. Главною добродетелью здесь считается послушание, полное отсечение своей воли пред своими начальниками, своего мудрования и вообще всякой своей самостоятельности. И эта действительно высокая добродетель есть как бы заклание своей души, и приводит к смирению, без которого ни для кого невозможно спасение.
Преподобные отцы, иже во святых Иоанн Лествичник и Федор Студийский, называют монастырскую жизнь, проводимую в разуме, с полною верою к своим наставникам и отсечением своей воли, подвигом мученическим. И, конечно, ничего нет лучшего для всякого желающего достигнуть духовного преуспеяния и вечного спасения как то, чтобы прожить много лет в монастыре под руководством опытных духовных старцев, навыкнуть внутренней Иисусовой молитве и тогда уже, если есть воля Божия, пойти в пустыню.
В пустыне же имеется в виду отсутствие всех телесных занятий, земного попечения и каких-либо земных развлечений, исключая самого необходимого – без чего не может продолжиться телесная жизнь. Коренное дело сего жития есть, как и выше сказано, непрестанное внутреннее делание Иисусовой молитвы, или просто созерцательная жизнь – в живом и святом Богообщении, чистым умом и просвещенным сердцем, есть, по слову святого Иоанна Лествичника, непрестанная служба Богу. Различие между ними видится в том, что, живя в монастыре обыкновенною жизнию монашескою, мы не имеем возможности так легко, осязательно и наглядно видеть неусыпающий Промысел Божий, бдительно пекущийся о всяком человеке, потому что здесь всякий получает, что ему нужно готовым без всякого труда. Приходит ли время для принятия пищи – он идет в общую трапезу и предложенную пищу вкушает, с благодарением Господа Бога. Равным образом, имея нужду в одежде, идет в рухольную, то есть общий склад монастырских одежд и, что ему нужно, берет свободно и без всякого труда. Отсюда происходит, особенно при нашей невнимательности то, что мы почти совсем не замечаем или даже и не считаем нужным видеть непрестанное действие Всемогущего Промысла Божия, неусыпно пекущегося о всякой твари, особенно же о духовных нуждах разумных существ, кои, по сродству своего духа с Божеством, имеют на то как бы преимущество пред всеми прочими творениями Божиими. Живущий же в пустыне, хотя бы был и крайне невнимателен, но необходимо сие видит, по причине непосредственного соприкосновения с тем и другим. И действительно, опыт здесь драгоценен, непререкаемо убедителен и осязательно видим.
Во славу неисповедимого Божественного милосердия смело свидетельствуем, как на основании всего святоотеческого писания, так частью и от собственного опыта, что решительно никогда не оставляет Господь надеющихся на Него как вообще всех людей, так равно и, даже по преимуществу, тех из них, кои провождают жизнь свою ради Христовой любви и спасения своих душ в едва проходимых дебрях лесных, вертепах и земных пропастях. Хотя я и самохудейший из всех пустынников Кавказа и живу не много лет, но дивную руку Божию всегда видел над собою, во все время своего пустынножительства.