Чудо, разменявшее второе столетие

15 марта 2017 г. исполнилось 100 лет со дня явления

иконы Божией Матери «Державная»

«Пресвятая Богородице, спаси нас!.. Усердно молим Тя, Владычице: да пребудет Божественная благодать на честней иконе Твоей Державней… » — разносилось сегодня по Шуйскому краю на разные голоса. 100-летие со дня явления иконы Божией Матери «Державная» хотелось встретить именно здесь — в храме Рождества Иоанна Предтечи поселка Шуя Прионежского района Республики Карелия рядом с почитаемым списком этой иконы.

Раньше Шуйский край по праву считался одним из духовных центров северной окраины России. Первые храмы появились здесь в XI — XII веках и сохранялись до безбожного лихолетья века XX, когда людям захотелось пожить, согласно лозунгу «да будет воля моя!». Попробовали так, что богатая область, объединявшая более ста процветающих деревень, ныне напоминает пейзаж после вражеского нашествия — заброшенные дома, покосившиеся строения, потихоньку спивающееся население. Оно и понятно: на полях не сеют, скотину не разводят, отрада одна — телевизор и алкоголь, перед ним распитый. Прежних храмов нет и в помине — вместо них придорожные кабаки.

Храм Рождества Иоанна Предтечи отец Геннадий Кузькин построил или, точнее, возродил из детского садика. Надо сказать, что у батюшки дар храмостроительства, потому что мы уже счет потеряли, сколько церквей и часовен он в Карелии поставил, причем «из ничего»: без «генеральных спонсоров» и твердой поддержки власть имущих. Чаще — вопреки всему, благодаря только чуду Божиему и каторжному труду.

Приезжая туда, из суеты Петрозаводска ты попадаешь в тихую сельскую местность, где все размеренно: речка течет под таящим льдом, ветер дует, кот по забору идет… В храм заходишь: народу человек 30, и почти все исповедуются. Сам он просторный, светлый. И в нём та же размеренность: в службе, в движениях людей, в пении. Размеренность присуща настоящей жизни. Или времени, плавно перетекающему в вечность. Это особенно чувствуется после городской атмосферы, где все аритмично, изломанно, где движения напоминают кардиограмму — резкие, нервные. От этого сильно устаешь. И направляешься в лечебницу духовную — в церковь.

В литургии было что-то первохристианское. Такое впечатление, что собрались знакомые люди, пришедшие послужить Богу и стремящиеся ко Причастию, к небесным брашнам. Для них другой цели в земном бытии нет. Сейчас редко видишь стремление к Причастию как основное стремление человека в жизни. Проснувшись, обычно думаешь о делах дня: работе, знакомых, кого чем накормить, с кем куда пойти, чего в Интернете посмотреть, кому чего написать, хорошо, если не осудишь кого семь раз по ходу дела… Засыпая, думаешь о том же, но применительно к завтрашнему дню. А потом удивляешься — чего устаешь? А Бог-то где? Берешь все мирские проблемы, которые погоды в жизни особой не делают, взваливаешь на себя и прешься, прикованный к земле, словно раб к галере. Как мне приятельница сказала: «Живу, как свинья: раз пятачок к небу задрала и увидела — ой, листики на деревьях распускаются, уже весна! И опять землю рыть. Второй раз задрала — солнце светит, листва шумит, цветы распустились. Ой, уже лето! И так далее». Плотская жизнь душе радости не принесет, исцеления также, поэтому и ходишь, как больной (можно без «как»). Какое Причастие! Дай Бог фамилию свою не забыть и то, что Бог — Троица.

В Шуе, слава Богу, как-то уходишь от всей этой суеты. Примагничиваешься взглядом к «юбилярше» — иконе Божией Матери «Державной» и вспоминаешь… Ведь по большому счету, с Господом, Божией Матерью, святыми, их иконами, храмами у нас в течение жизни возникают личные отношения. Поэтому всегда есть что вспомнить. Допустим, мне долгое время в жизни везло, и я в часовне три раза в неделю работала. Прихожу — а там атмосфера иная. За дверями то орут, то матерятся, а ты, словно на «островке безопасности» — среди Господа, Божией Матери и святых угодников Божиих. Однажды туда отец Геннадий принёс дивную икону Божией Матери «Державная», написанную для планировавшейся часовни на Соборной площади (это то, что у нас до сих пор площадью Кирова именуется). Я как её увидела впервые — остолбенела. Не нашлась, что сказать. И даже, что подумать. Это была красота неземная, перед которой все меркнет. Ощутила себя Евдокией Адриановой, которой эта икона явилась 100 лет тому назад.

А теперь и мы век спустя, находясь в Шуе, можем приобщиться к чуду и с верой воззвать: «Пресвятая Богородице, спаси нас!» И это тоже чудо, по сути разменявшее второе столетие.

КРЕСТОПОКЛОННАЯ

Ад ограблен. Прародительский грех уничтожен.

Мы варим на кухне морковку — таков наш тяжёлый крест.

Мы сурово спасаемся, да. Мы иначе спасаться не можем,

Потому что жизнь — не прогулка, жизнь — это тёмный лес.

Ну а в этом лесу не укрыться от серого волка,

Если будешь беспечно скакать такого же цвета козлом.

Посему карате тебе в помощь, с расстановкой врагов бей и с толком,

Ибо так эстетично — технично бороться со злом.

Крест, хранитель Вселенной, огради от глупостей буйных.

Крест, держава царей, наставь нас на царский путь,

Удержи от метаний сердечных, от дел — до греха — разгульных.

Ангелов слава и демонов язва, про малых нас не забудь.

Пусть мы выйдем с Крестопоклонной, позабыв про постную маску,

С любовью в каменном сердце, с теплотой в ледяных глазах,

Считая, что святость — норма, а не народная сказка...

Ну что? Аминь. Вроде нечего больше сказать.

ПАСХАЛЬНОЕ

Ждет душа в эти дни восклицательных знаков на белом листе.

Все разговоры о писанках, пасхах да куличах.

А я думаю, где бы я был тогда, при голгофском Кресте,

Кричал бы «Распни!» или стыдливо молчал?

Верба вся в мишуре, цыплята сгрудились вокруг.

Хозяйки пошли на свой кулинарный ринг.

А я думаю, там, в Гефсимани, какова была мера мук,

И Лобное место — оно на века иль на миг?

После чудесной ночи замыкается времени круг:

И на улицах вновь маски-шоу, а по ящику «Поле чудес».

А я думаю, стоп-голова! Отдохни, посмотри вокруг —

Видишь, снова свершилось: Христос воскрес!

О! РУССКИЙ ПАСХА! ОГОНЬ!!!

(повествование, имеющее к Пасхе отдалённое отношение)

Христос Воскресе!

Когда поздним воскресным утром муж выразил удивление, что вся моя одежка, включая куртку, полощется по ветру на лоджии, причём вместе с рюкзаком, и от всех вещей за версту несёт дымом, я вспомнила трогательную книжку про эстонского пионера Агу Сихвку, который начинал свои объяснительные записки примерно так: «Чтобы честно рассказать, как всё было, я должен начать с того момента, когда…»

х х х

— Скажите, а это не страшно, что я поста не соблюдала? И куда лучше пойти на Пасху? А мой молодой человек не хочет креститься, что мне делать? А моя мама впервые в этом году искупалась в проруби на Крещение, это обязательно? А как правильно детей в вере воспитывать?

Перед тем, как поехать за город на Пасху, зашла в парикмахерскую, а то волосы стали создавать помехи в прицеле глаз. Там вполне себе современная девочка-парикмахер, которую я видела впервые в своей жизни, ни с того, ни с сего стала мне задавать такие нетривиальные для нынешней молодежи вопросы. Ни с чего. Меня это искренне удивляет, правда. Я могу стоять на кассе с выражением лица, по слову моей дочери, «кто маму обидит, лес из багажника увидит», могу на троллейбусной остановке, зевая, цветочки в ларьках разглядывать, могу по книжному магазину средь полок со «С.Т.А.Л.К.Е.Р»ом каким-нибудь бесоподобным бесцельно шарахаться, в маршрутке в окошко глядеть и ворон считать, причем МОЛЧА, но обязательно из воздуха соткётся человек, который, судя по всему, только меня и ждал, чтобы поговорить о насущном. Это может быть панк, цитирующий Фроста, бомж-выпускник Военного университета Министерства обороны, какая-нибудь тётя гламурная… И их всех интересует «вера наша, вера славна…». Рабочий момент жизни, к которому, несмотря на очевидность, никак нельзя привыкнуть. Так что в парикмахерской произошло очередное чудо под названием «камни разговорились».

Христос воскресал на глазах.

х х х

В Прионежский район мы приехали во множественном числе. «Контактно» выражаясь, друзья и друзья друзей. Тишина, покой, пасхальная служба в ярко выраженном рождественском пейзаже, на которую мы буквально, как с войны, просыпались. Страстная Седмица далась всем как никогда тяжело, поэтому малодушно хотелось сбросить уже гору с плеч на предпоследнем издыхании. Нет терпения, совсем нет. И будет ли? That is the question, как написал великий Шекспир, тоже человек военный, судя по переводу фамилии («потрясающий копьём»).

—… Да воскреснет Бог и расточатся врази Его! — запел батюшка перед дверьми храма, а на него в ответ вырвались клубы едкого дыма. Храм изнутри горел. «Ибо Господь, Бог твой, есть огнь поядающий…» (Втор. 4:24), — пронеслось в голове, когда мужики с моим другом Сашей бросились внутрь, чтобы потушить канун, заполыхавший от неудачно упавшей свечки. Горел линолеум и стена, к которой канун примыкал. Дышать было нечем (ну, меня ж тоже потянуло в центр события секунд на 30), видимость нулевая. Парни во главе с батюшкой голыми руками побеждали огонь.

Я, по-гумилёвски, вышла на воздух, «рассветные тени бродили так нежно по нежным снегам».

— Тётя Валя, а там папе плохо. Его мама откачивает, — говорит мне дочь Андрея, тоже друга моего. — Он там, в комнатке при храме… Песок из почек выходит. А лекарства он не взял с собой, мы собирались быстро.

Божья любовь границ не знает. Только осознаешь ты это не сразу, благодаря замедленной реакции окаменевшего сердца. А сначала… Правильно, «за что ему? нам? мне?». Жестяная банка вместо сердца, похоже, неистребима. У меня одно время кличка семейная была «фармацевт» — как-то включается, бывает, соображаловка, какую таблетку за щеку положить, и, главное, она часто оказывается с собой, поэтому Андрея удалось, с Божией помощью, в состояние стояния вернуть. Как и р. Б. Александру глаза реабилитировать, которые после пребывания в горящем храме обычное состояние не скоро приобрели.

Война продолжалась в режиме «госпиталь».

Христос тем временем воистину воскрес.

х х х

В клубах рассеивающегося дыма батюшка продолжал службу. Он вышел на солею и стал кадить храм.

— О! Русский Пасха! Русский культур! — залопотал рядом со мной неизвестно откуда взявшийся финский дед со смартфоном. Его потрясло, что даже на пожарищах мы дыму нагоняем. Сильный народ. Да. Я чуть было не откликнулась, что «show must go on» при любых раскладах, но удержалась, т. к. в последнее время поняла, что спасительнее молчать.

Честно скажу, не знаю слов, чтобы передать то, что я ощущаю на Пасху. Воскресение Христово — это термин из категориального аппарата науки о новой земле и новом небе, мне недоступной. Тем паче, что являюсь меланхоликом со слабым типом нервной системы, поэтому то, что чувствую, и то, что есть на самом деле, может абсолютно не совпадать. У меня обычно всё ярче, резче, острее. Ну вот стишок могу нацарапать, потому что он априори выше моей личности, соответственно, может дать разъяснение, что к чему. Типа «А всё ж Он воскрес — и ломается вычурный слог, / И зуб на зуб не попадает от счастья. / Он воскрес — это чувствует каждый эритроцит…»

Такой вот «русский Пасха» — 2017.

«Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити».

Огонь!!!

ШУЯ. 1 МАЯ

Я понимаю, что в риторике небезупречна,

И вбиваю гвозди, где надо шептать елейно,

Но Брат наш Христос сегодня воскрес. Далеко не фигурой речи,

А реально — у нас на глазах. Звучит неблагоговейно.

Нет чтобы там «Превеликий Небесный Бог»

Или о тайнах тайн, к коим Адам непричастен…

А всё ж Он воскрес — и ломается вычурный слог,

И зуб на зуб не попадает от счастья.

Он воскрес — это чувствует каждый эритроцит,

Так, что с трудом в легкие воздух влетает,

Он воскрес! И для планеты, и для капли росы.

И все остальные слова в пасхальном возгласе тают.

ШУЙСКИЕ «ФОНАРИ»

Моталась тут в Шую. Я ж великий домосед, которому нужен волшебный пинок, дабы он пересек порог своего жилища (это чистая правда, ставшая жесткой иронией). Когда называю себя «закоренелой петрозаводчанкой», то это грубая лесть. Я коренная жительница окрестностей к/т «Калевала», потому что всё, что дальше, — это уже космос, с моей точки зрения — точки, поставленной на плоскости пространства тонкой ручкой «Pilot».

Итак, Шуя, любовь моя с тринадцатилетним стажем. Точнее, улица Островная. Еще точнее, храм Рождества Иоанна Предтечи. Оказалась я там спонтанно, как и все предыдущие разы, случившиеся в этом году. Приятель предложил поработать на него анти-Вергилием в дантевском контексте. Поскольку труд известного флорентийского фармацевта назывался «Божественная комедия», то, понятно, что я согласилась. Я только в этом жанре могу духовную миссию осуществлять, потому как в зеркало смотрюсь регулярно. Контекст наших с приятелем взаимоотношений определяется сугубо этим произведением. Как писал Эко в поЧИТАЕМЫХ мною «Внутренних рецензиях»: «Нужно действительно очень сильно хотеть дойти до сути, чтобы продираться через эту сумрачную фантастику, дремучую, как непроходимый лес». И вот парень очень хочет «продраться через непроходимый лес», именуемый в народе Православием. А я так, консультант по тропкам с 10% непорушенного зрения и окулярами в «минус» 9 на носу. Не проводник — чистое золото зазеркалья. Чуть лучше, чем вообще ничего.

Поездка сказочная. Началась с того, что я забыла, куда непосредственно в Шуе надо повернуть, чтобы до храма докатиться. Это нормальный топографический кретинизм, когда пятьдесят раз по дороге проезжаешь, но всякий раз, как впервые :))) Благо, Шуя — не Москва. За велосипедистами докатились кое-как. Там служба часа на четыре с коленопреклоненными молитвами, после которых дурь из башки вылетает, не задерживаясь. Это мой ИТАР, на самом деле. Потому что голова у меня — самое слабое место, которое надо время от времени отключать. И это виртуозный цирковой трюк, который в этот раз удался. Таким образом, я была при счастье. Приятель вообще только что не светился, он после реальных боев до Причастия дошел. В общем, бродили по Шуе, как два фонаря… Эх, не погаснуть бы в скорости!

«ПРОРОЧЕ И ПРЕДТЕЧЕ ПРИШЕСТВИЯ ХРИСТОВА, ДОСТОЙНО ВОСХВАЛИТИ ТЯ НЕДОУМЕЕМ МЫ, ЛЮБОВИЮ ЧТУЩИИ ТЯ…»

Серое давящее небо. Зависшие в воздухе дождинки, усиливающие промозглость атмосферы вокруг. Темная вода реки Шуи отражает осенний пейзаж… первой декады июля.

— А в прошлые годы мы после трапезы, бывало, купались…

Звучит, как небывальщина, поросшая поражающим разнообразием карельским мхом.

— Что в душах людских, то и на дворе. Погода полностью повторяет наше душевное состояние. Не столько тех, кто собрался сегодня здесь, в храме, а сколько людей, бродящих бесцельно по улицам, — так сказал с амвона отец Иоанн, благочинный Центрального округа.

Он, как и многие из нас, приехал сегодня в храм Рождества Иоанна Предтечи в поселок Шуя Прионежского района на одноименный праздник. Как около двадцати лет тому назад они с отцом Геннадием, бессменным настоятелем храма, вступили на порог тогдашнего детского сада, так с тех пор и идут, можно сказать, бок о бок в этой нередкой для России истории о бумажной волоките, чудесном строительстве, когда все против нас, кроме Бога, и приходской жизни, напоминающей то водоворот, то партизанскую войну, то райские кущи. Собственно, как и любая семья. Малая Церковь, вливающаяся со всеми своими радостями и выкрутасами в Церковь Вселенскую.

Глас, вопиющий в пустыне

Замерзшего сердца —

Может, откроется в нем

Хоть одна заветная дверца

Для грядущего Царства Небесного,

Для Царя над царями мира…

Но пока в нем

Лишь черные дыры.

Это я на полтора десятка лет моложе в шуйском храме смотрю во все глаза на икону святого Иоанна Крестителя чуть ли ни впервые в жизни и пытаюсь там чего-то себе понять, а понимаю я обычно через зарифмованный текст, который ткется из воздуха. Стоять лицом к лику с самым бОльшим из рожденных людей не по себе, потому что это не должно пройти мимо, как будто этого не было. Т. е. необходимо понять смысл, сконцентрированный в изображении. Типа: «Что Ты хочешь сказать, Господи, через пророка своего нам, сейчас, для вечности?» И здесь уже не мозги кипят, а сердце трепещет.

Святой Иоанн Предтеча — фигура, что называется, на все времена. Значит, нашему времени тоже как-то да служит. Например, предостережением от неверия в промысл Божий и недоверия Господу. Пророк Захария, отец Иоанна Крестителя, не поверил в его рождение, предсказанное ему лично Архистратигом Гавриилом, и надолго замолчал. Что может сказать священник Иерусалимского храма, усомнившийся во Всевышнем? Что могу сказать я, человек, прыгающий на стенки каждый Божий день от лукавых предсказаний природных катастроф, финансового кризиса, ядерной войны, коррупции и тарифов ЖКХ, оставивших полстраны без штанов и замахивающихся на скальпы? И толку-то от этих прыжков, когда дергайся-не дергайся, а попытки сделать черный волос белым и прирастить к себе плоти на локоть всё так же безуспешны, как и более двух тысяч лет назад. А сказать-то я могу! Например, «Помоги, Господи!». Для начала. Потом — по нарастающей — «И да будет воля Твоя!». И так, через Покаянный псалом — к славословию и благодарению узким путем изматывающей борьбы с гордостью. Через тернии — к звездам на небосклоне горнего мира.

И ведь это был только крошечный эпизод из описания рождества Иоанна Предтечи. Светящаяся во тьме молекула с верхушки айсберга…

Праздник из храма плавно — сквозь хлебосольную трапезную — переходит на улицу. Серебристое небо, напоминающее крышу родного дома. Зависшие в воздухе дождинки, щедро дарящие бодрость. И темная вода реки Шуи запоминает наши радостные лица, чтобы воскресить их в следующем году, который, даст Бог, станет еще одной зарубкой на память для жизни вечной.

Слава Богу за всё! И за это.

КАК ИНТЕРЕСНО!

Вот укололи меня в сердце слова отца Димитрия Климова, прозвучавшие в интервью на «Правмире» (http://www.pravmir.ru/protoierey-dimitriy-klimov-chrezmernaya-ofitsioznost-tserkvi-ubivaet-ee-duh1/): «Потому, что это неинтересно, если некий отец Василий пошел и кому-то оказал помощь. Гораздо интереснее, когда этот же отец Василий едет на иномарке или идет в нетрезвом виде». Как же это верно и в то же время унизительно для нашей Церкви, хранящей Божественные сокровища в истинах, праздниках и, конечно же, в людях…

Люблю праздники церковные: ослепительную чистоту Рождества, искристость Крещения, трепетное Сретение, радостное Благовещение… Или, допустим, Преображение. Вслушайтесь: «С Преображением!» Вот выдыхаешь эти слова и прямо чувствуешь волну одухотворенного воздуха вокруг. И хочется в ней застрять да подольше, но… Жизнь течёт, брат. Да ладно, уже не течет, а мчится, как поезд с машинистом-психопатом. Уши закладывает. Глаза слезятся. Хотя не будем лишние слёзы по лицу размазывать: машиниста себе ты назначил сам. Так что терпи. Опять не о том! О Преображении надо, в том числе и проявлении преображения людского в мире, который и знать о нём ничего не хочет.

Страшный это праздник. Не потому, что Дэвид Линч нервно курит от зависти, а в смысле переживания величия Господа нашего, на горе Фавор Преобразившегося. Вот люблю его даже раньше Рождества и Пасхи. Пришла первый раз в храм — и всё понятно стало, одномоментно — без комментариев, проповедей, книжек, доказательств, комментариев к комментариям. А что понятно? А то, на что слов в языке не припасено. Ни стишка написать, ни рассказа, не пропеть, не просвистеть. Только молчать на языке Нового Иерусалима. И ведь вмещаем мы ЭТО как-то. Чудо!

Однажды занесло меня в Шую в храм Рождества Иоанна Предтечи на этот праздник. С лепшими друзьями и еще с несколькими десятками человек, которых по именам, может, и не всех знаю, но что биографии наши переплелись — даже не вопрос. Что такое Шуя? Помимо того, что это слово из трех букв. Это моя старинная любовь. Вот о ней и скажу. Оскудевает она в мире, так пусть хоть в словах застопорится. У меня, начиная с Пасхи, всегда на шуйских службах сердце — вдребезги. Причем опять там что-то со временем происходит, нестыковки какие-то. Раз моргнул — Евангелие, два раза — Символ веры, три раза — Чашу вынесли и всё. Финита. Машинист, ты даже здесь гонишь?

После службы в Шуе при райских, точнее, шуйских кущах обычно чай пьют. Матушка Татьяна — мастерица на эти дела. Как меня потрясают эти чаепития! Лет не помню уже сколько. Вот библейский кружок, честное слово. Говорят о едином на потребу. Понимаете, даже бабули и тетки-огородницы имеют ум, укорененный в Евангелии! Они выражаются, конечно, не как на телеканале «Спас», но «являют собой» то, что должно являть. Людей, для которых Бог в центре жизни. Это, наверное, именуется пастырской состоятельностью. Когда массово исповедуются, причащаются, читают Евангелие чаще сберкнижки, другу другу помогают.

По поводу помощи. Наша радость всегда со слезами на глазах. Потому что если она не глубока в такой степени, то это химера. Выступает прихожанка одна, хранительница шуйских религиозных очагов. Сначала про то, что отец Геннадий, 75-летний настоятель, построил 4 храма, 8 часовен и 11 поклонных крестов. Дал Бог дар. Потом от бревен перешла к ребрам. На приходе тяжело заболела молодая женщина, мать 5 детей. Полгода мытарилась. Так что тогда, что сейчас — люди деньги на свечной ящик несут, чтобы «Р. было хорошо». Бабки рубли свои последние тащат! Стоит эта Р. уже на своих ногах, рыдает, и рыдают еще пятьдесят человек, включая мужиков, с нею в унисон. От всеобщего счастья. От любви. Хотели преображения — пожалуйста. У Бога всего много.

И после увиденного и оплаканного я спрошу: что можно противопоставить нашей Православной Церкви? Какие драгоценности мира сего? Смартфоны, что ли, откуда нас антихрист уловит? Бриллианты? Бэху Х6М? Музей Сальвадора Дали на Монмартре? Да они ж хуже тины болотной по сравнению с ней. Какой закон ни прими, какую ересь затвердить ни заставь. Плоды лежмя лежать будут и глаза сомневающимся резать. Фаворским светом.

В общем, если хотим наконец-то Преображение понять и выразить в словах, то нужно хоть как-то начинать преображаться самим. Хоть по сантиметру в месяц. Потому что ЭТО ИНТЕРЕСНО НАМ, не знаю как миру. Помогай нам всем Господь!

«ЛЮБИШЬ ЛИ ТЫ МЕНЯ?»

И в общем-то дело совсем не в том, что канонник зачитан до

дыр,

И что в пост я умею смиренно презреть сосиску, яйцо и сыр,

И знаю из книжек первопричину схожденья Святого Огня…

Главное — не проморгать вопрос «Любишь ли ты Меня?».

Маловерным бродить опять и опять по волнам суетных дней,

Понятно, — тонуть и касаться ногами шутя придонных камней,

Быть вынутым, сытым, уложенным спать на исходе тяжёлого

дня,

А ночью проснуться от легкого ветра «Любишь ли ты Меня?».

Ну да, не люблю. Либо уголь белеет, если это — такая любовь.

После сотен «прости» и тысяч прощений устремляюсь кометой

вновь —

От Тебя подальше, взыскуя упорно того, чему имя — фигня,

Но… мрак тает, когда я в бреду ощущаю, как Ты любишь меня.

ОТЕЦ КОНСТАНТИН И ВОКРУГ

ПИСЬМО ОТЦУ КОНСТАНТИНУ

Дорогой отче,

Я пишу Вам, не рассуждая,

Имею ли на это право,

Но опытно зная,

Как проходит земная слава,

Как превращается в прах

Золото,

Лживое слово,

Своевольное дело доброе,

Получив по мозгам от разных людей

И отличая ужа от кобры.

Всё, что трясёт нас здесь —

В странной версии государства —

Всего лишь

Один

Из тысячи тестов

На годность

В Небесное Царство.

Мы такие,

Что, в Индию устремляясь,

Открываем глаза в Америке,

Вместо земного рая получаем концлагерь,

В реку кидаясь, не помышляем о береге.

И сколько бы там с амвона

Ни летело святое и вечное,

Это ум ограничен,

А гордость-то бесконечна.

Она застит и без того слепые глаза,

Разрывает всё в дырках сердце,

Учит окапываться от ближних

Вместо того, чтобы греться

Евангельским словом,

Лечиться болью за друга,

Терпеть — и искать в этом радость.

Вот и блуждаем по кругу,

Где центр — я сам,

Блудный хам,

Взятый в плен пустотой с потрохами…

Ладно,

Хватит разбрасываться словами.

Мудрости Вам в решении проблем,

Надежд среди невозможного,

Мужества

Перед небесными мыслями

На Земле…

Не сгоревшей пока

Из милосердия Божиего.

ВОИТЕЛЬ ИЗ РОДА КОПАТЕЛЕЙ

В последнее время у меня с миром довольно дружеские отношения: я к нему лицом, и он ко мне тем же местом. Даже при всех прилетающих ударах — болезнях, потерях, смертях, истериках и предательствах, — нет чувства обреченности или тотального краха. Скорее, мне это напоминает игру «S.T.A.L.K.E.R». Типа бьются-возятся добры молодцы в камуфляже, но эмоционально это не задевает. Причем на каждом уровне припасён нехилый бонус.

х х х

Вчера Андрей Лукин, подобрав нас с Сашей Кирилловым, поехал в Машезеро, дабы скрасить песнопениями день рождения отца-настоятеля храма во имя прп. Серафима Саровского. Звать его отец Константин Савандер (то-то новость!). По дороге я услышала, что отец — бессребреник, строитель, вдохновитель, пещерокопатель, да и вообще универсальный копатель — не только пещер, патриот, заботливый отец семейства, наставник молодежи, писатель, слуга Богу, отец приходу, покровитель творческих православных людей. То есть сходу попал в десятку. Стоящих определений. И хоть кривая почему-то нас чуть было на помойку какую-то мимо Машезера не вывела (а там, кстати, аршинные указатели!), но приехали мы точно в срок. Андрей каждый поворот перекрестил и спел уместные для такого случая тропари. Благо, Бог ни голосом, ни слухом его не обидел.

После литургии (описывать не буду, кому интересно — может сходить, прочувствовать) отец Константин проповедь произнес. В такие моменты я жалею, что писать мне не на что. Не переломалась еще, чтоб гаджет в руки взять, слабый человек, всё с калькулятором дружу, гордо задрав перед собой нос. Говорил о том, как надо Богу богово отдавать (сиречь душой заниматься. — о. К.), а кесарю — кесарево (на выборы, например, сходить. — о. К., мир их праху, Бадюк и Кочергин рулят. — В. К.). Ну, раз записать не удалось, помещу зарифмованное впечатление, подошедшее к месту:

СТАРИНА

Поле было засеяно рожью, а взошло воронье,

Поле было засеяно ложью...

И по зыбкому бездорожью

В слякотный век мы куда-то бесцельно бредем,

Увлеченные страхом и бредом,

Сквозь мрежи и пьяные рожи

В надежде, что наши руки

Коснутся лишь хлеба, льна, кожи,

Золы очага и, может, Святого Писания.

Мы вряд ли обрящем честную смерть —

Скорее, нас ждет угасание,

Подобно гнилушке в лесу, пожару полян земляничных.

Нужно рваться за край,

Но сегодня мы сыты и болезненно безразличны.

Будем пить, есть, спать, заселяя собой пространство —

До боли родное, до плача чужое, зовущее только странствовать.

Будем жить, словно деревья, — между плотью и теплой землей,

Как молоко — между кровью и чистой водой,

Будто гении века — между золотом и петлёй,

До коды, до Небесного гласа: «Отбой!».

Потом понаблюдала я за торжеством. Первое, что бросилось в глаза, — там действительно неплохо сколоченный приход. Люди по-доброму общаются, какие-то стихи духовные собственного сочинения читают по книгам (!) (потешили нас с Кирилловым искренними строками, наподобие «Село солнышко за лесом, / Не страшусь столкнуться с бесом»), песни поют дружным хором. Второе — отец Константин каждого выслушивал стоя. Чем удивил. Т. е. на застолье в принципе можно и расслабиться. Но нет. Мелочь, а отпечатывается в душе, как раскаленный гвоздь на восковой табличке. Да наша жизнь вообще из мелочей складывается. Потому что прыжки на амбразуру будут в жизни один раз и то не у каждого, а примеры смирения, терпения, любви — хоть по пятьдесят раз на день. Успевай не прокозлиться. Sorry. Лукин отжигал «Бедным Западом», которому в блюзовой манере советовал оборотиться на Святую Русь, песней «На молитве Русская Земля», Трофимовым, Есениным и «Белой вороной». Дал душе отвязаться :)))

А Саша Кириллов проявил себя с гениальной стороны. Про св. Фаддея Петрозаводского так спел, что я поняла: не зря жизнь проходит. Я когда его слушала, вспомнила отрывок из «Бога дождя» М. Кучерской: «Помимо веры в Бога, — писал архимандрит, — существует и вера в человека, вера в его достоинство в его, быть может, еще не раскрывшуюся глубину, о которой и сам он не всегда знает». Верить в человека уже и означает любить его. Для этого надо всего лишь его расслышать — когда он говорит, рассказывает тебе что-то, не думать о своем, не готовиться к ответу, выбирая, на что можно возразить, с чем согласиться, но просто слушать. Слушать, чтобы услышать, вот и все! Но для того, чтобы услышать другого, надо научиться вслушиваться в себя, в голос своей совести, в голос той правды, которая присутствует в каждом, слушать и не бояться, не заслонять уши.

Да, надо научиться слушать себя и себя узнавать, хотя если делать это всерьез — это невыносимо. Это знают монахи, это знают одинокие люди. Вместо глубины и богатства человеку открывается его внутренняя бедность и пустота. Попробуйте посидеть день-другой в закрытой комнате, не выходя, лишив себя всех внешних впечатлений. Попробуйте побыть наедине с собой. Многие монахи выбегали из своих келий с криком — такое тяжкое это испытанье — увидеть себя. Люди в одиночных камерах часто сходили с ума, кончали жизнь самоубийством. Наша внутренняя пустота — страшная, и ничем на земле ее не заполнить, какие бы земные наслажденья и радости мы не бросали туда, все исчезнет, как в черной скважине, один только Бог…» Конец цитаты.

Просто я вдруг «услышала» Кириллова, с которым мы в общем-то не великие друзья, и не напряглась только потому, что была после Причастия. Такая глубина у него, которая запросто может скоррелировать с собственной внутренней пустотой. Не случилось, слава Богу. Случилась радость. От песен его.

х х х

Великим постом я постигала литературные труды отца Константина. В пост принято читать отцов, поэтому я решила внять этой премудрости и проникнуться его «фэнтазийными» сочинениями. Раньше чего-то не случалось. То Пушкин, зараза, под руку подвернется, то Златоуст, то Закон «Об образовании в Российской Федерации». На втором благословенном этаже петрозаводской православной ярмарки, где Россия целеустремленно шла от покаяния к воскресению, отец Константин проводил встречу с читателями. Было их, под стать этажам, двое, что меня поначалу заело. Не часто у нас просветительские встречи священники проводят всё же, в выходной день в частности. Но я вовремя вспомнила, что бродя по пустырям, христианину требуется искать цветы с лупой, а не коровьи лепешки, и меня отпустило, как по писаному. Отец зачитывал отрывки из своих многочисленных книжек, комментировал их, мы слушали. Абсурдность ситуации сообщала аппаратура, которая транслировала чтение на первый этаж. То есть бойкая торговля «чем Бог послал» проходила под грозные раскаты голоса, вещающего о последних часах умирающих воинов на поле боя. Боль, грязь, кровь, ужас, отчаяние и мёд в розлив. То ещё соседство.

Потом, когда мы вниз спустились, тетушка, приставленная книгами торговать, стала отцу Константину советовать, как ему попроще писать, а то больно мудрено для простого православного россиянина у него выходит. И я, помятуя своё сложное филологическое устроение, подумала, что, возможно, я теряю «своего» писателя. Приняв в дар «Воителей» с «Прорывом», углубилась в чтение.

Первое впечатление — писали два разных человека (оба не писатели в классическом смысле слова), объединенных одной идеей. Потому что в «Воителях» действительно какие-то «выходы из-за печки» (богословские построения и «воспитательный фактор», которые можно дать не в лоб, а через сюжет) перемежаются с занимательным повествованием. В «Прорыве» всё чётко, логически связанно, без длиннот и прицельных назиданий «сюда ходи, туда не ходи». Нормальная книжка для подростков, на мой взгляд. ОТК пройдено, будем с учениками читать. Я там уже пораздавала «верным».

А второе впечатление — красивая проповедь человека, который «верит в мечту» и живет по ней. Мечта простирается в область людских взаимоотношений. Себя, простите, процитирую, потому что тоже этой темой переболела:

Как говорить в адрес другого

«Брат»

И не ощущать, что соперник.

Я не великий знаток пророчеств о конце времен, относительно далека от проблемы «воительства», но книги и не грузят, эти темы — фоновые. А главное — люди, их движения души, блуждание или направление мыслей, совершение поступков и осознание личной ответственности за них. Художественный повод в себе ревизию произвести, пока не поздно.

В общем, не зряшное чтение. Как и положено у отцов, душеполезное. А простым россиянам — google в помощь.

МАШЕЗЕРО. 15 ЯНВАРЯ

Всё, что нас не убило,

Превратило —

К сожалению —

Сердце — в жесть,

Научило

Стрелять

Без терзаний

И метить малые родины —

Мы на них, дескать, есть.

Но сегодня,

Стоя на службе

В простом деревенском храме,

Погрузившись в «двухнотное» пение,

Я поняла,

Что рано

Записала себя в глухие подонки,

Потому как в области сердца

Пение

Отдавалось звонко,

Дарило по искре восторг,

По крупице — покой,

По капле — слёзы.

То есть как-то оно задело меня серьёзно,

Навело на мысли

О доброте,

А отец Константин закрепил их с амвона:

Да, мы к милосердию призваны,

Всякий ближний достоин оного,

Что святой Серафим

Призывал к любви,

И сам освятился ею…

А мы, как чумные,

Даже думать об этом не смеем,

Зато ругаемся матом,

Пьем и деремся,

А жизнь пролетает мимо…

В общем,

Чуть-чуть

Вразумилась.

Моли Бога о нас,

Преподобный

Отче наш

Серафиме.

КЛЮЧ ВОДЫ ЖИВОЙ

Чего жаждет человек? Утоления жажды.

Чего жаждет человек? Не возжаждать вновь.

Бывает ли такое? Да, ибо «человекам это невозможно, Богу же всё возможно» (Мф. 19, 26). Аминь.

Сегодня сырым пасмурным ноябрьским днём в Петрозаводске произошло чудо. Вряд ли весть о нём расплавит «все экраны страны» или потрясет мир, подобно преуспевшей в живописи обезьяне или сменившей возраст/пол поп-звезде. Господь наш Иисус Христос являет Собой тихую красоту смирения, поэтому и чудеса Его отличны от трюков «Cirque du Soleil». Но когда уже восторженные вопли по поводу очередного фейка стихнут, шумиха устанет от самой себя, имена героев на час будут преданы забвению, а их могилы и биографии порастут быльем, чудо Божье будет царить веками и всякий день — как будто впервые: так же свежо, жизненно и живо. Ибо источник его — Сама Жизнь.

Итак, слушайте, граждане Петрозаводска, и не говорите, что вы не слышали: на Ключевой забил очередной ключ… Ну и типа «эка невидаль», да? Однако, это ключ не простой — черпающий из него «не будет жаждать вовек», а вода, которую Господь дал нам, «сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную» (Ин. 4,14).В роли этого чудесного родника выступил палаточный храм во имя иконы Божией Матери «Скоропослушницы», в котором сегодня при народном столпотворении прошла первая Божественная литургия, как раз выпавшая на день этой чудотворной иконы.