Наставления о молитве за усопших

Преп. ПАИСИЯ (Эзнепидиса) старца Афонского

«— Геронда, могут ли молиться осуждённые усопшие?

— Они приходят в чувство и просят помощи, однако по­мочь себе уже не могут. Те, кто находится в аду, хотели бы от Христа только одного: чтобы Он дал им пять минут земной жизни, чтобы покаяться. Мы, живущие на земле, имеем запас времени на покаяние, тогда как несчастные усопшие уже не могут сами улучшить своё положение, но ждут помощи от нас. Поэтому мы обязаны помогать им своей молитвой.

Помысл говорит мне, что только десять процентов осуж­дённых усопших находятся в состоянии демоническом и, будучи в аду, хулят Бога, подобно тому как это делают демоны. Эти души не только не просят помощи, но и не приемлют её. Да и зачем им помощь? Что может сделать для них Бог? Пред­ставьте, что ребёнок уходит из дома своего отца, растрачивает всё его имущество и вдобавок ко всему ещё и поносит отца последними словами. Э-э, чем тогда может помочь ему отец? Однако другие осуждённые в аду — те, у кого есть немного любочестия, ощущают свою вину, каются и страдают за свои грехи. Они взывают о помощи и получают существенную по­мощь от молитв верующих. То есть сейчас Бог даёт этим осуж­дённым людям благоприятную возможность получать помощь до тех пор, пока не наступит Второе Пришествие.

Подобно тому как, навещая заключенных, мы приносим им прохладительные напитки и тому подобное и облегчаем тем самым их страдания, так же мы облегчаем страдания усопших молитвами и милостынями, которые совершаем об упокоении их душ. Молитвы живых об усопших и совершаемые об их упокоении службы — это последняя возможность получить по­мощь, которую даёт усопшим Бог — до Второго Пришествия. После конечного Суда возможности получить помощь у них уже не будет.

Поэтому наша Церковь и установила освящение заупокой­ного колива, заупокойные службы, панихиды. Заупокойные службы — это самый лучший адвокат о душах усопших. Заупокойные службы обладают такой силой, что могут даже вывес­ти душу из ада. И вы после каждой Божественной Литургии освящайте коливо за усопших. В пшенице есть смысл: «Сеет­ся в тлении, восстаёт в нетлении» (1 Кор. 15, 42), — говорит Священное Писание.

А на Святой Горе старенькие монахи за каждой Божественной Литургией освящают коливо и за усопших, и за празднуе­мого Святого, для того чтобы иметь его благословение.

— Геронда, а люди, умершие недавно, имеют большую нужду в молитве?

— Ну а как же! Когда человек только попадает в тюрьму, разве вначале ему не особенно тяжело? Будем молиться об усопших, которые не благоугодили Богу, чтобы Бог как-то помог и им.

Я знаю случаи, свидетельствующие о пользе, которую усоп­шие получают от молитвы духовных людей. Один человек пришёл ко мне в каливу и с плачем сказал: «Геронда, я перестал молиться за одного усопшего знакомого, и он явился мне во сне. «Ты, — сказал он, — не помогал мне уже двадцать дней, Ты забыл меня, и я страдаю». И действительно, я забыл о нем как раз двадцать дней назад от множества забот, и в эти дни не молился даже о себе».

— Геронда, когда кто-то умирает и нас просят помолиться о нём, то правильно ли будет совершать о его упокоении одну чётку первые сорок дней после кончины?

— Если ты молишься об усопшем по чёткам, то вместе с ним молись и о других усопших. Зачем поезду ехать в такую даль только с одним пассажиром? Ведь он может взять и дру­гих. Знаете, сколько усопших нуждаются в молитве? Несчаст­ные просят помощи, и у них нет никого, кто бы за них помо­лился! Некоторые люди очень часто совершают панихиду о ком-то из своих усопших сродников. Но от этого не получа­ет помощи даже тот человек, о котором совершается молитва, потому что такая молитва не очень то угодна Богу. Раз они совершили об этом усопшем столько заупокойных богослуже­ний, то пусть одновременно молятся и за других усопших.

— Геронда, а те усопшие, за кого некому помолиться? Получают ли они помощь от молитв людей, которые мо­лятся об усопших вообще — не называя конкретных имен?

— - Конечно, получают. Я, молясь обо всех усопших, вижу во сне и своих родителей, потому что они радуются молитве, которую я совершаю. Каждый раз, когда у меня в Келье слу­жится Божественная литургия, я совершаю и общую заупокойную литию обо всех усопших, молюсь об усопших коро­лях, архиереях и так далее. А в конце говорю «и о их же имён не помянухом». А если иногда я опускаю молитву об усопших, то мои знакомые умершие являются мне. Один мой родствен­ник был убит на войне, и я не записал его имя для поминове­ния на заупокойной литии, потому что оно было записано для поминовения на проскомидии вместе с другими, павши­ми смертью храбрых. И вот я увидел этого человека во весь рост стоящим передо мной во время заупокойной литии (!) И вы подавайте для поминовения на проскомидии не только имена больных, но и имена усопших, потому что усопшие имеют в молитвах большую нужду».

+ + +

«Люблю я молиться за умерших, — так недавно говорил мне на Афоне один весьма почтенный и маститый старец, схимо­нах М., — и я неоднократно удостоверялся то во сне, а то и наяву, что это поминовение мое весьма дорого и приятно ото­шедшим поминаемым. Так однажды получил я из далекой России, с родины, письмо с извещением о смерти одного знакомого и близкого мне человека, умершего от холеры, которая много унесла жертв в той местности, и в котором меня просили помолиться за новопреставленного. Пожалел я душевно своего отшедшего друга и стал по обычаю поминать его: как в келейных своих молитвах, так особенно в церкви, на проскомидии, вынимая о упокоении его частицы из просфор.

Поминая так усопшего моего друга, в скором времени вижу замечательное сновидение: очутившись в некоем дивном месте неизреченной красоты, взорам моим представился громадный луг, украшенный чудными цветами и зеленью; вдали виднелись роскошные сады; приятный аромат и благоухание наполняли воздух; всё виденное мною было такой неописуемой красоты, что, не помня и не сознавая себя от радости и восторга, пошел я по этому дивному полю. Пройдя несколько по полю, вижу небольшие прекрасные домики, стоящие недалеко один от другого. При моем приближении к ним из одного дома вышел человек, и когда мы с ним встретились, то узнал в нем своего покойного друга.

— В. Н. Ты ли это? — изумленно воскликнул я, впиваясь н него глазами.

— Да, это я! — с улыбкой отвечал он.

— Каким же образом ты здесь очутился? — снова спрашиваю я.

А это мое место, мне Господь даровал его, а также и другим умершим от холеры, живущим теперь здесь по соседству со мной.

— Вот что, значит здесь ты живешь! Как тебе здесь жить-то? Хорошо ли, доволен ли ты своим положением? — всё не переставал спрашивать я.

— А вот, как видишь, чего же еще лучше; я очень доволен и благодарю Господа за Его милости.

— А знаешь ли, В. Н., ведь я тебя поминаю и молюсь за тебя.

— Знаю, знаю, нам всё известно, что делается на земле. Спасибо тебе за это, весьма большая бывает польза нам и веселит нас, когда кто за нас милостыню подает, на проскомидии нас поминает или Псалтирь по нас читает, — говорил по­койный мой друг.

— Как, неужели и Псалтирь вам помогает? — удивленно переспросил я.

— А то как же, очень даже помогает, ведь в Псалтири, зна­ешь, небо и земля заключаются, — сказал усопший.

— Вот как! — как бы в раздумье произнес я, — значит, вам помогают три вида молитвенной помощи: проскомидия, ми­лостыня и чтение Псалтири.

— Да, всё это приносит нам большую пользу и отраду.

— Ну, скажи, пожалуйста, любезнейший В. Н., из этих трех то видов что для вас лучше и приятнее?

— О, конечно, несравненно выше всего, приятнее и дороже для нас — это проскомидия, только у вас на земле она называ­ется так — проскомидия, а у нас, здесь, ее по-иному называ­ют, — произнес усопший В. Н.

— Как же, как вы ее называете? — воскликнул я.

— А вот как, — начал благоговейно и протяжно говорить мой друг, — мы здесь ее называем «Голгофская Жертва»!

При этих последних словах моего друга у меня как бы огонь упал в сердце, и оно как воск растаяло...

Несказанное умиление и духовная радость наполнили мою душу, и я, обливаясь слезами, проснулся, слезы ручьем лились у меня из глаз; невыразимые чувства переливались в моем сердце, и я долго находился под впечатлением этого дивного сна».

«Другой был случай уже не во сне, а наяву, — поведал всё тот же афонский старец. — Также узнал я из письма о смерти одной благочестивой девицы, которая когда-то мне была лич­но известна. И вот в первую прилучившуюся литургию иду в алтарь, чтобы помянуть сию новопреставленную рабу Божию. Подхожу к чередному иеромонаху, стоящему у жертвенника, и говорю ему: «Помяни, отче, новопреставленную девицу (имя­рек)». Иеромонах берет от меня просфору и копием начинает вынимать частицу. В это время я как-то невольно оглядыва­юсь направо, в сторону, и совершенно ясно увидел покойную девицу в белом одеянии, которая стояла близ жертвенника и с величайшим вниманием смотрела на иеромонаха и на вынимаемую им из просфоры часть, пристально и напряженно взирая, как иеромонах вынул и положил на святой дискос частицу, как бы впиваясь глазами в это священнодействие...

Пораженный этим явлением усопшей, я воскликнул: «Господи, что же это!» При моем восклицании образ умершей стал постепенно бледнеть и исчезать, а вскоре и совсем рассеялся.

— Что с тобою, чего ты испугался? — спросил меня иеро­монах, заметя испуг на моем лице и слыша мое восклицание.

— После, после скажу, отче! — с волнением ответил я, отходя в сторону и с умилением размышляя, как это дивно, насколько душа быстродвижна и как для нее дорого поминовение, если она так скоро ощутила, что ее будут поминать, и с каким страшным и неослабным вниманием глядела она на священнодействие проскомидии.

А вот и третий случай, бывший уже у нас на Валааме, на этих днях. В скиту Всех Святых чередному иеромонаху Г. перед самой литургией приснился какой-то незнакомый мужичок, в шубе, подпоясанный красным кушаком, среднего роста, с небольшой рыжеватой бородкой, еще не старый, который, почтительно кланяясь, говорит ему: «Ты, батюшка, нынче обедню будешь служить?» — «Да, буду», — отвечал иеромонах. — «Так помолись за меня, грешного», — просил мужичок. — «А как тебя зватъ то?», — спросил о. Г. — «Да помяни новопреставленного Василия», — ответил мужичок и, снова поклонившись, исчез.

Проснувшись, иеромонах сильно недоумевал этому сновидению, так как никакого мужичка Василия он не знал, и ник­то из родных и близких ему в это время не помирал. Однако, находясь под сильным впечатлением сна, решил помянуть но­вопреставленного раба Божия Василия.

Придя в церковь, о. Г. только что приступил к совершению проскомидии, как к нему подходит старичок пономарь, схи­монах М., и, подавая просфору, говорит: «Помяни, батюшка, новопреставленного Василия».

Иеромонах, находясь под впечатлением сна, с изумлением спросил пономаря: «Кто же это такой, новопреставленный Василий?» — «А это мой родственник по деревне, — ответил о. М., — ему сегодня сороковой день, вот я его и поминаю».

После обедни о. Г. говорит пономарю: «А знаешь ли, отец М., ведь я твоего родственника сегодня во сне видел, и он просил меня помолиться за него». При этом описал внешний вид Василия.

«Он, он самый, какой есть такой!» — изумленно воскликнул пономарь, благоговейно крестясь и от удивления разводя ру­ками.

Много бы можно привести подобных случаев и явлений, но и приведенного, думается, достаточно, чтобы убедиться, на­сколько дорого отшедшим совершаемое по ним поминовение, и как они ждут его.

Поревнуем же, братие, к усердному поминовению преставльшихся, чтобы и нас самих по смерти неленостно поминали по неложному слову Спасителя: «В нюже меру мерите, возмерится вам». («Валаам Христовой Руси». Москва, 2000. «Хризостом». С. 308 — 311).

ЗНАМЕНАТЕЛЬНЫЕ ЯВЛЕНИЯ

(РАССКАЗ СВЯЩЕННИКА И. ШИРОВА)

В одной из замоскворецких церквей в 1871 году умер отец диакон И. Ш., родной брат мой, от свирепствовавшей тогда холеры, в несколько часов уложившей его в гроб, несмотря на молодые годы и крепкие силы. Насколько я любил его, настолько горестна была для меня потеря его. От скорби вдался я в тоску, которая оставляла меня только во время сна и мо­литвы. А молился я за душу его от всей души, движимый к тому как любовию к покойному, так еще сознанием неполно­ты предсмертной его исповеди, которая была приносима им в состоянии мучительных холерных корчей. Вскоре по смерти он явился мне во сне как живой. В полном сознании пересе­ления его в другой мир, я начал разговор о мытарствах:

— Ты, вероятно, проходишь теперь мытарства, — спраши­ваю его.

— Да, — ответил он.

— Скажи, как ты проходишь?

— - Очень трудно, — сказал он, — и вот почему: у диаволов, оказывается, все записано, кто в чем согрешил, даже мысли, какие иногда невольно возбуждались в душе и пробегали с быстротой молнии, на которые мы не обращали внимания, забывая их и не каясь в них, и эти невольные и мимолетные грехи изобличаются на мытарствах, и самими душами тогда вспоминаются и сознаются, как действительно бывшие.

При этом он вынул из-под полы рясы таблицу, как бы картонную, размером несколько больше четвертки почтовой бумаги, которая с одной стороны вся была исписана грехами так мелко и часто, как будто насеяна черным маком.

— И вот, — сказал он, — таких таблиц было за мною двадцать пять, из коих семь я загладил предсмертною исповедью, а восемнадцать осталось за мною.

Затем я спросил его, пускают ли умерших на землю для свидания?

— Да, пускают, — ответил он.

— Так приходи ко мне почаще, — сказал я ему.

Но он мгновенно исчез. После сего видения я усилил молитву за него, но в течение десяти лет он ни разу не являлся мне.

Когда Господь сподобил меня благодати священства, то я пользуясь ближайшим предстательством у Престола Божия чем в сане диакона, еще усерднее стал молиться о упокоении души любимого брата, и вот на пятом году моего священства он является, но не мне, а одной моей прихожанке К. М., которая отличалась благочестивою жизнью и особенно усердными молитвами за усопших. Раз поутру, неожиданно, просит она меня, через Нарочного, прийти к ней по важному делу.

Она спрашивает, был ли у меня брат, в духовном сане умерший? «Был диакон», — ответил я. И начала она описывать его с такою ясностью, как будто она видела живого, и затем рассказала следующее: «В нынешнюю ночь он явился мне и говорит:

— Скажите моему брату, что пять таблиц еще заглажено.

— Кто ваш брат?

— Здешний священник.

— О каких таблицах вы говорите?

— Он уж знает это, только скажите непременно.

— А что же вы не явились ему?

— Я явлюсь ему, когда все таблицы будут заглажены, — ответил он и исчез.

Вот зачем я послала за вами, — сказала благочестивая при­хожанка, — чтобы узнать тайну сновидения».

Я рассказал ей о явлении мне покойного брата на первых порах после смерти его и о таблицах, и тут-то сознал, что то явление его мне было не простое, каким я считал его прежде, а знаменательное, и стал ждать исполнения обещанного им. На пятом году моего ожидания я получил известие о вторичном явлении его прихожанке моей, через которую он просил меня особенно помолиться за него в Великий Четверток: «Так нужно по грехам моим», — сказал он, что, конечно, я и исполнил с возможным усердием, и каждый год в тот Великий День, когда установлена Господом Бескровная Жертва о гре­хах, напоминает мне просьбу его, которую всегда считаю для себя святым заветом.

После сего на восьмом, следовательно, на тридцатом году моего ожидания личного явления мне брата, наконец, он является мне во сне, как обещал, чтобы известить меня о своей свободе от грехов*(* Замечательно, что число лет молитвы совпадает с числом таблиц неизглаженных от грехов). Это явление было очень коротко. Сижу я будто за письменным столом, вдруг входит из соседней комнаты покойный брат в рясе, как живой, и, идя мимо меня позади стула, говорит явственно: «Теперь я свободен», — и становится невидим. Этот строго последовательный ряд явлений покойного не служит ли очевидным доказательством, что души наши не прекращают бытия своего, но переходят в другой мир, духовный, где ожидают их мытарства с обличениями на них самых мельчайших грехов и нечистых мыслей, даже мимолетных, и что молитвы, возносимые за умерших, содей­ствуют прощению грехов их и освобождению от страданий, особенно если молитвы приносятся при Бескровной Жертве («Душеполезное чтение», 1898).