Юлиан Отступник и попытка эллинистической реформации язычества на основе речи «Против христиан».

Рассмотрев таким образом анти-языческую полемику Запада, следует обратить внимание на мнение «другой стороны», а именно антихристианские сочинения язычников и последующую эволюцию их идей в рамках рассматриваемого периода. К сожалению, западная традиция практически не сохранила подобных трактатов, относящихся к середине или концу IV или к началу V вв., за исключением, пожалуй, Реляции и писем Квинта Аврелия Симмаха, не несущих в себе хоть сколько-нибудь агрессивной критики христианской религии и являющихся в первую очередь словами в защиту религии язычников от агрессивных нападок оппонентов. Восточная же традиция, греко-язычная, исторически тяготевшая к эллинистическим веяниям и философскому осмыслению, является более информативной в этом отношении.

Согласно Б. Расселу[224], в культурном смысле Рим тяготел к Греции и заимствовал ее достижения с момента окончания Пунических войн. Римляне прокладывали прекрасные дороги, создавали великие кодексы законов и тренировали квалифицированные армии, но за всем остальным они обращались к Греции. Однако начиная с III в. культурное влияние эллинистической культуры на Западную империю уменьшалось, главным образом из-за общего упадка культуры. Неэллинистические религии и суеверия, напротив, приобретали все более и более твердые позиции, и в результате на Западе IV в. лишь немногие наиболее образованные люди могли свободно читать и говорить по-гречески[225]. Восток же, во многом благодаря меньшему влиянию постепенно смешивающихся с римским населением варварских народов, сохранил греко-язычный культурный пласт, в конечном итоге впитанный христианством и таким образом сохранившийся для последующих поколений. Не следует также забывать, что на Востоке, равно как и на Западе, язычество было тесно связано с самим римским государством, с его законами, бытом и культурой. Приверженцев старого культа стало меньше, но они отличались глубокой верой и горячей любовью к язычеству.

Для них старые боги – олицетворение прежнего славного времени, времени, когда римляне совершили свои величайшие завоевания и победы. Кроме того, на стороне язычества оставалось и великое культурное наследие – литература, искусство, философия, и образование. Языческие школы Востока (в Эфесе, Милете, Каппадокии, Никомидии, Александрии, и особенно в Афинах), привлекали учеников со всей империи. Преподавали там софисты, посвящавшие слушателей в тайны риторики и красноречия. Даже такие известные церковные деятели, как Григорий Богослов и Василий Великий, посещали афинскую школу. Особенно много последователей язычества было среди представителей интеллигенции (риторов, философов, грамматиков), и культурное влияние язычества в восточных областях империи было особенно сильным[226].

Эта тенденция становится особенно очевидной при рассмотрении попытки реформации языческой религии императором Юлианом Отступником и написанных спустя пять десятков лет после него сочинений греко-язычного философа и христианского епископа Синезия Кирейского, по своему созвучных друг с другом и наглядно демонстрирующих тенденции эпохи.

Для начала следует обратиться к Юлиану. Его сочинение «Против христиан», точнее, его первая книга с неполным текстом, дошло до нас только благодаря архиепископу Кириллу Александрийскому, который, оспаривая аргументы, выдвинутые императором, множественно цитировал его труд[227]. Дошедший до нас текст является восстановленным и собранным историками из отрывков, потому не может претендовать на целостность, однако он отражает основные аргументы, использованные автором в своих речах в защиту язычества и против христианской религии.

По выражению Я. Алфионова (чей монументальный труд, посвященный исследованию литературного наследия «императора-отступника», невзирая на более чем солидный возраст и пристрастность, до сих пор является наиболее полным из существующих на русском языке исследований этого вопроса), книги «Против христиан» в отличие от многих других произведений Юлиана были написаны именно для «опровержения Божественной религии Христа[228]». Для осуществления своей цели опровергнуть христианство в его догматах, законах и убеждениях Юлиан владел всеми необходимыми средствами, которыми не располагал до него ни один из литературных противников христианства и защитников медленно погибающего политеизма. Основательное и глубокое знание языческой философии, мифологии и истории благодаря полученному блестящему образованию греческого толка[229] соседствовало в нем со знакомством с догматами христианского вероучения и Святым Писанием, откуда он крайне успешно заимствовал немало цитат, для своего полемического произведения, пусть и не идеально точных[230]. Таким образом Юлиан был тем более опасным литературным противником для христианства, потому как мог вести борьбу с ним его же оружием, и на его же поле, а не одними голословными обвинениями, чем часто грешили более ранние критики из числа язычников и более поздние уже из числа христиан.

Мир в представлении Юлиана является отражением мира идеального, а значит, он вечен, как вечное отражение вечных идей, в котором бог Гелиос своей божественной волей творит из невидимого материальное. При этом порядок мироздания, смена времен года, движение небесных светил установлены верховным божеством, чей престол – небо[231]. Человек же представляет собой соединение бессмертной души, происходящей от верховного божества и родственной ему, и смертного тела. Поэтому целью земной жизни человека является стремление души воссоединиться со своим божественным источником. Стоит отметить идею Юлиана о боге-врачевателе Асклепии, который, являясь соправителем Гелиоса, был рожден в мире материальном и был призван стать целителем ран и душ людей. Таким образом, его религия представляла собой гелиоцентрическую религиозно-философскую систему с элементами монотеизма[232].

Рассматриваемое нами сочинение «Против христиан» представляет собой как бы некую систематическую параллель между христианством и язычеством, анализ обеих религий, в рамках которого реабилитация политеизма идет рука об руку с критикой христианства, и одно прямо вытекает из другого. Именно это придает работе Юлиана своеобразную уникальность по сравнению с предшествующей ему полемикой апологетов язычества[233]. Ключевыми особенностями полемики Юлиана следует назвать следующие аргументы:

· Во-первых, надо отметить совершенно особое значение оригинального обоснования бытия национальных божеств как «управляющих фигур», дарованных Верховным божеством отдельным народам для управления ими[234]. Логика императора здесь достаточно стройна, тезис о связанности национальных характеров и (внимание!) – национальных языков с исконными божествами народов противопоставляется ветхозаветной легенде о Вавилонском столпотворении. Юлиан использует сравнения библейских легенд со сходными сюжетами Гомеровских мифов, спрашивая, почему христиане верят одной истории и гневно отвергают другую, имеющую практически тот же сюжет.[235]

· Во-вторых, он не отрицает прямо ни исторической достоверности, ни действительности источников христианского вероучения как такового, но старается опровергнуть уникальность и божественное происхождение христианской религии. Один из самых сильных его аргументов состоит в том что если христианский Бог многие тысячелетия был «богом евреев» и не замечал другие народы, поклоняющиеся своим «идолам», значит он не более чем очередное национальное божество, подчиненное, как и прочие, единой Верховной сущности[236]. Фактически Юлиан отрицает исключительность христианства, полагая его всего лишь отколовшейся от иудаизма сектой, и сетует на его агрессивность. Вероятнее всего, самой главной причиной презрения Юлиана к христианству был тот факт, что он просто не считал Христа богом.[237]

· В-третьих, и в контексте данного исследования это предельно важно, в своих аргументах против логики (точнее, в указаниях на ее отсутствие) Ветхого завета, Юлиан использует не только греческие мифологические сюжеты и поэзию Гомера, но и философские трактаты Платона, используя его космогонию для противопоставления «космогонии Моисея[238]». Идеи Платона о бессмертии души, о космосе и о первоначалах прекрасно подходили для реформирования язычества, чтобы оно могло составить конкуренцию христианству. Языческие неоплатонисты поздней Римской империи использовали термин "эллинизм", чтобы представить идеал, в котором культурные, философские и религиозные аспекты существования сочетаются неразрывно. Благочестивые эллины в понимании неоплатоников были твердо нацелены на то, чтобы не потерять связь с наследием прошлого, которое вместе с философией помогало им найти ключ к пониманию места человека в космосе (в бытие). Следовательно, как они были убеждены, эллинизм не мог быть только синонимом греческого литературного образования, доступного христианам так же, как язычникам, но и часто использовался для создания риторических произведений формальных язычников, которые не имели никаких серьезных религиозных пристрастий. Он должен был быть скорее культурным идеалом, который имел своего двойника или отражение в идеале религиозном. Нет сомнений, что эллинизм значил многое в попытках Юлиана восстановить античную славу. Но поздние языческие неоплатонисты смотрели на это достаточно специфически, как на непрерывную связь греческой мысли, берущей свое начало от Платона или даже от Гомера. Для этих людей эллинизм предоставлял единственную надежную дорогу к истинному знанию и правильной интерпретации реальности. И не случайно даже говорящие на греческом христианские авторы часто использовали слово эллинизм, имея в виду язычество: воинствующие язычники обращались к старой культуре, защищая старую религию. Сам Юлиан, наилучший пример такого подхода, суммировал это в своем законе, запретившим христианам учить детей в школах,[239] изданном 17 июня 362 года.

Подводя итог, можно сказать, что Юлиан преследовал несколько целей. Первая, а именно – реформировать язычество и привести его в конкурентоспособное по отношению к христианству состояние – лежит на поверхности. Вторая, и наиболее опасная для оппонентов, заключалась в том, чтобы отлучить христианство от достояний греческой культуры в целом, по причине ее связи с языком и религией. Он, как и многие другие языческие неоплатонисты и авторы, находящиеся под влиянием неоплатонизма, установил сильную связь между эллинистической культурой и религией,[240] и это, учитывая сильнейшее влияние эллинизма на культуру Востока, могло стать серьезной опасностью для христианства. Отлучение от образования могло иметь для враждебной язычеству религии далеко идущие и крайне неприятные последствия, и поэтому именно этот эдикт вызвал взрыв негодования со стороны христианской общественности[241]. Однако, хотя политика Юлиана представляла собой грамотную систему мер, которая могла бы иметь успех и повлечь за собой значительные изменения[242], его смерть в 363 г. помешала осуществлению масштабного проекта по восстановлению и укреплению позиций язычества. Наследие античности осталось доступно христианам и это поставило уже перед христианскими мыслителями вопрос о методах и способах синтеза, казалось бы, враждебных культурных традиций.

На Западе этот вопрос стоял далеко не настолько остро, поскольку там и сам неоплатонизм воспринимали скорее как часть ненавистного язычества, не стремясь выделить из общего языческого комплекса отдельные полезные элементы[243]. На Востоке же греческая традиция была важной часть культуры и поэтому было невозможно просто отбросить ее в сторону, заклеймив «языческой» и «нечестивой», соответственно, начиная с конца IV - начала V вв. христианские мыслители начали предпринимать первые попытки синтезного объединения двух религий и мировоззрений.