Филипписты и твердые лютеране
После смерти Лютера место главного истолкователя лютеранского богословия занял Меланхтон. Его систематическое изложение богословия, известное под сокращенным названием "Loci communes", стало для лютеран основным пособием по изучению богословия и выдержало несколько изданий, в каждое из которых автор вносил исправления. Но были люди, считавшие, что Меланхтон неверно выражает богословские взгляды покойного реформатора. Главным пунктом противоречий, лежавшим в основе всех других разногласий, были гуманистские наклонности "мейстера Филиппа", как его называл Лютер. Когда Лютер порвал с Эразмом и с его гуманистической программой реформ, Меланхтон продолжал поддерживать со знаменитым ученым теплые отношения. Отчасти это объяснялось миролюбивым характером Меланхтона, но также и его несогласием с категорическим отвержением Лютером "грязного разума". По аналогичным причинам, провозглашая учение об оправдании верой, Меланхтон в то же время настаивал на необходимости добрых дел, хотя он видел в них не путь к спасению, а лишь его результат и свидетельство.
Эти разногласия, раздувавшиеся некоторыми последователями Лютера после его смерти, привели к полемике между "филиппистами" и "твердыми лютеранами". Непосредственной причиной конфликта стал "Аугсбургский интерим" – попытка вынудить лютеран пойти на компромисс с католиками (см. главу 9). Лютеранские лидеры отнеслись к интериму без энтузиазма, и большинство отказались подписать его. Но император оказывал на них сильное давление, и в конце концов виттенбергские богословы во главе с Меланхтоном приняли его видоизмененный вариант – "Лейпцигский интерим". "Твердые лютеране", наотрез отказавшиеся подписывать интерим, несмотря на недовольство императора, обвинили виттенбергских "филиппистов" в отходе от некоторых богословских положений Лютера. В ответ Меланхтон указал на различие между основополагающими и несущественными элементами Евангелия. Последние он назвал греческим словом "адиафора". От главного нельзя отступать ни в коем случае. Адиафора имеет определенное значение, но ее не надо путать с главным. Следовательно, в сложившихся обстоятельствах для церкви вполне оправданно отказаться от некоторых второстепенных элементов, чтобы не терять возможности продолжить проповедь и объяснение главного. Твердые лютеране во главе с Матиасом Флацием возражали, что, хотя, быть может, действительно есть основания делить Евангелие на главные и несущественные элементы, бывают обстоятельства, требующие ясного исповедания веры. В таких условиях некоторые элементы, которые в принципе можно было бы считать несущественными, становятся символами самой веры. Отказ от них означает отказ от веры. Те, кто искренне стремятся свидетельствовать о вере, не должны уступать даже во второстепенных вопросах, ибо уступка может быть расценена как капитуляция. Признав "Лейпцигский интерим", утверждал Флаций, филипписты, уступив пусть даже только в несущественных вопросах, отказались от исповедания своей веры.
Со временем круг спорных вопросов расширился. Твердые лютеране обвинили филиппистов в том, что они придают слишком большое значение участию человека в спасении. Меланхтон, никогда не соглашавшийся с заявлениями Лютера о "порабощенной воле", постепенно пришел к мысли, что греховная человеческая воля в действительности обладает большей свободой, и в конце концов заговорил о сотрудничестве Духа, Слова и человеческой воли. Твердые лютеране, напротив, подчеркивали, что грех растлил человеческую природу, а Флаций даже утверждал, что растление есть сама природа падшего человечества. Одновременно твердые лютеране упорно противопоставляли Лютера Кальвину, истолковывая присутствие Господа в обряде причащения, и утверждали, что филипписты – по сути кальвинисты, так как взгляды Меланхтона весьма схожи с позицией Кальвина.
Эти и другие споры в конечном счете привели к выработке в 1577 году Формулы согласия. По большинству спорных вопросов Формула отражала промежуточную позицию. Например, в ней провозглашалось, что хотя в Евангелии действительно есть несущественные элементы, тем не менее во времена гонений от них отказываться нельзя. Но в вопросе о причащении Формула согласия приняла точку зрения твердых лютеран – в ней заявлялось, что между позицией Цвингли, безоговорочно отвергнутой Лютером на Марбургской встрече, и позицией Кальвина никаких существенных различий нет. В результате с этого времени одной из отличительных черт лютеранства стало особое толкование обряда причащения, шедшее вразрез с кальвинистскими представлениями на этот счет.
Триумф ортодоксии
Период до принятия Формулы согласия был отмечен полемикой между филиппистами и твердыми лютеранами, а следующие поколения поставили перед собой задачу привести в соответствие учения Лютера и Меланхтона. Это стремление уже прослеживалось в Формуле согласия и во взглядах ее главного составителя Мартина Хемница, который, разделяя многие положения, выдвигавшиеся твердыми лютеранами, в то же время в общих чертах придерживался той же методологической схемы, что и Меланхтон. Хемниц считал, что прежде всего следует заняться примирением и согласованием разных направлений внутри лютеранства, одновременно отмежевываясь как от католичества, так и от других форм протестантизма.
Возникшее на основании этой программы богословие получило название "протестантской схоластики", и именно она определила лютеранскую мысль на протяжении всего XVII и частично XVIII веков. Основной ее отличительной чертой был упор на систематизации. Лютер никогда не стремился создавать какую-то богословскую систему. Меланхтон написал краткое систематическое руководство, получившее широкое распространение. Богословы же протестантской схоластики писали пространные систематические труды, сравнимые со всеобъемлющими "Суммами" средневековых схоластов по объему и по тщательности исследования и анализа. Например, работа Иоганна Герхардта состояла из девяти томов, превратившихся при втором издании в двадцать три. С 1655 по 1677 годы Абрахам Каловий выпустил труд по систематическому богословию в двенадцати томах.
Второй отличительной чертой протестантской схоластики, сближавшей ее со средневековым богословием, было использование философии Аристотеля. Лютер говорил, что если человек хочет стать богословом, он должен отойти от подобных воззрений. Однако к концу XVI века возродился интерес к философии Аристотеля, и вскоре большинство лютеранских богословов начали строить свои системы на основании его логики и метафизики. Некоторые из них пользовались даже работами иезуитских богословов, которые тоже опирались на Аристотеля. Таким образом, хотя по содержанию протестантская схоластика резко отличалась от католической, по своему тону и методике она приближалась к католическому богословию того времени.
Третья причина, по которой лютеранское богословие XVII века совершенно справедливо назвали "схоластическим", состояла в том, что оно было в основном результатом книжной работы. Если в предшествующем веке лютеранское богословие исходило из жизни церкви и ставило своей задачей проповедь и попечение о душах, то теперь оно разрабатывалось в университетах и предназначалось для других ученых и преподавателей.
К концу XVIII века протестантская схоластика сошла на нет, но она оставила после себя ценное наследие: учение о богодухновенности Писания и дух строгого конфессионализма. Лютер никогда не разрабатывал вопрос о богодухновенности Писания. Он был, несомненно, убежден, что Библия богодухновенна и что именно по этой причине она должна служить основанием любого богословского заявления. Но природу богодухновенности он никогда не рассматривал. Значение для него имел не текст Писания сам по себе, а Божье вмешательство, о котором этот текст свидетельствует. Слово Божье есть Иисус Христос, и Библия есть Слово Божье, так как ведет к Нему. Лютеранские же схоласты поставили вопрос о способе и смысле богодухновенности. Ответ большинства из них заключался в том, что Святой Дух наставлял авторов и говорил им, что надо писать. Иначе было бы трудно опровергнуть аргумент, выдвигавшийся некоторыми католиками, полагавшими, что одни учения апостолы передавали ученикам в письменном виде, а другие – изустно. По мнению лютеранских схоластов, не имеет никакого значения, действительно ли апостолы изучили изустно то, что не записано в Библии, ибо такие учения – если они в самом деле существовали – не богодухновенны в той же мере, как Библия. Авторитетным для церкви может быть только то, что Дух повелел апостолам и пророкам записать.
Другой важный вопрос, поставленный лютеранскими схоластами в связи с богодухновенностью Писания, касался степени личностного влияния его авторов на то, что они писали. Наиболее распространенный ответ заключался в том, что библейские авторы были не более чем секретарями или переписчиками Святого Духа. Они слово в слово записывали то, что им диктовал Дух. Но Дух знал индивидуальные особенности каждого автора и принимал их в расчет. Вот почему послания Павла, например, отличаются от посланий Иоанна. Все это было признано подчеркнуть, что авторы Писания вдохновлялись словами Духа, который они воспроизводили буквально, а также сделать упор на богодухновенности этого текста, передававшегося через века. В этой связи показательно, что тогда как католические богословы настаивали на богодухновенности Вульгаты, латинского перевода Библии, некоторые лютеранские богословы отвергали ее богодухновенность, но в то же время утверждали, что средневековых иудейских ученых, добавивших гласные буквы в древнееврейский текст Писания, вдохновлял Святой Дух (в Ветхом Завете на древнееврейском языке гласных не было).
Георг Каликст и "синкретизм"
Растущая непреклонность лютеранской схоластики проявилась в полемике, развернувшейся вокруг предложений Георга Каликста. Он был убежденным лютеранином, полагавшим, что лютеранское учение служит наилучшим истолкованием Писания, но что это не дает оснований объявлять всех остальных еретиками или лжехристианами. В спорах того времени и, в частности, в яростных нападках одних христиан на других он видел отход от самого духа христианства. Поэтому он стремился к сближению с верующими других конфессий, но так, чтобы это не потребовало отказа от лютеранских убеждений. Поэтому он, подобно Меланхтону, проводил различие между основополагающим и второстепенным. Все, что содержится в Писании, раскрыто Богом, и во все это надо верить, но не все имеет равное значение. Принципиально и абсолютно необходимо только то, что относится к спасению. Остальное тоже истинно и важно, иначе Бог не раскрыл бы этого. Но это – не главное для христианина. Между ересью и заблуждением существует различие. Ересь – это отрицание чего-то существенно необходимого для спасения. Заблуждение – отрицание какой-либо иной части откровения. То и другое – зло, которого надо избегать. Но только ересь – зло настолько серьезное, что способно удерживать христиан от общения друг с другом.
Как же отличить основополагающее от второстепенного? На основании того, что Каликст называл "согласием первых пяти веков". На протяжении этих пяти веков, говорил Каликст, среди христиан существовало согласие. Некоторые взгляды осуждались как еретические, и нам надо следовать тем же принципам. Но было бы безрассудством утверждать, что христианское богословие этих первых пяти веков было лишено какой-то неотъемлемой составляющей спасения. Тогда нам пришлось бы сделать вывод, что в ранние века жизни церкви спасения не получил ни один человек.
Это не означает, что верить следует только тому, что написано в сочинениях первых пяти веков. Напротив, мы должны верить во все, что говорит Писание. Но неверие в какое-либо учение, содержащееся в Писании, но отсутствующее в христианском богословии первых пяти веков, – это заблуждение, а не ересь. Примером может служить учение об оправдании верой. Нет никаких сомнений, что это учение присутствует в Писании. Но в первые пять веков оно не было частью общепринятых богословских взглядов. Следовательно, несмотря на всю его значимость, согласия с ним не надо требовать от всех, а тех, кто его отвергает, нельзя считать еретиками. Провозгласив это учение, Лютер был совершенно прав, и правы лютеране, настаивающие на его истинности. Но это не означает, что католики – еретики. То же самое можно сказать о разногласиях между лютеранами и кальвинистами в вопросе о присутствии Христа в обряде причащения. Кальвинисты просто заблуждаются, но они не еретики.
С помощью таких аргументов Каликст надеялся добиться лучшего взаимопонимания и согласия между христианами разных конфессий, и именно по этой причине его совершенно справедливо назвали одним из основоположников экуменического движения. Но защитники лютеранской ортодоксии не сдавались. Абрахам Каловий подчеркивал абсолютную необходимость неукоснительного признания всего, что Бог раскрыл в Библии. Всякий, кто отрицает или отвергает хоть какую-то часть библейского учения, пусть даже самую малую или вроде бы совершенно незначительную, тем самым отвергает Самого Бога. Другие богословы не доходили до таких крайностей, но все же указывали, что своей теорией о "согласии первых пяти веков" Каликст, идя вразрез с Лютером, неумеренно вознес предание. Вскоре позиция Каликста получила название "синкретической", что совершенно необоснованно подразумевало смешение взглядов разных конфессий или признание равной значимости всех конфессий. Практическое применение теории Каликста нашли только в Польше, где король Владислав IV пытался с их помощью установить диалог между католиками и протестантами. Но эти усилия ни к чему не привели, и в конце концов о Георге Каликсте просто забыли.
Ортодоксальные богословы всех конфессий все больше замыкались в своих взглядах, подразумевавших, что христианами могут в полной мере считаться только те, кто согласен с ними во всех вероучительных вопросах. Такой догматизм, укреплявший веру многих людей, в то же время порождал все большие сомнения в истинности христианства или, по крайней мере, его богословия и учения.
Реформатская ортодоксия
Избрание – непреложная цель Бога, от начала сотворения мира Он избрал среди всего человечества людей, которые получат искупление во Христе.
Дортский синод
В XVII веке сторонники реформатского учения определили то, что станет их ортодоксией. Это произошло на двух ассамблеях, решения которых считались наиболее точным выражением кальвинизма: на Дортском синоде и на Вестминстерской ассамблее.