Воздействие духа на душу человека и происходящие отсюда явления в области мыслительной, деятельной (воле) и чувствующей (сердце)

Принимаюсь за то, что было прервано, — именно что привзошло в душу вследствие соединения её с духом, иже от Бога. От этого вся душа преобразилась и из животной, какова она по природе, стала человеческою, с теми силами и действиями, какие указаны выше. Но не об этом теперь речь. Пребывая такою, как описано, она обнаруживает сверх того высшие стремления и восходит на одну степень выше, являясь душою одуховленною.

Такие одуховления души видны во всех сторонах её жизни — мысленной, деятельной и чувствующей.

В мысленной части от действия духа является в душе стремление к идеальности. Собственно душевная мысленность вся опирается на опыте и наблюдении. Из того, что узнается сим путем раздробленно и без связи, она строит обобщения, делает наведения и добывает, таким образом, основные положения об известном круге вещей. На этом бы и стоять ей. Между тем она никогда не бывает этим довольна, но стремится выше, ища определить значение каждого круга вещей в общей совокупности творений. Например, что есть человек — это познается посредством наблюдений над ним, обобщений и наведений. Но не довольствуясь этим, мы задаемся вопросом: «Что значит человек в общей совокупности творений?» Доискиваясь этого, иной решит: он есть возглавление и венец тварей; иной: он есть жрец — в той мысли, что голоса всех тварей, хвалящих Бога бессознательно, он собирает и возносит хвалу Всевышнему Творцу разумною песнию. Такого рода мысли и о всяком другом роде тварей и о всей их совокупности порождать имеет позыв душа. И порождает. Отвечают ли они делу или нет, это другой вопрос, но несомненно, что она имеет позыв искать их, ищет и порождает. Это и есть стремление к идеальности, ибо значение вещи есть её идея.

Это стремление обще всем. И те, которые не дают цены никаким познаниям, кроме опытных, — и они не могут удержаться от того, чтобы не поидеальничать против воли, сами не замечая того. Языком отвергают идеи, а на деле их строят. Догадки, какие они принимают и без которых ни один круг познаний не обходится, суть низший класс идей.

Образ воззрения идеальный есть метафизика и настоящая философия, которые как были всегда, так всегда и будут в области познаний человеческих. Дух, всегда нам присущий как существенная сила, сам Бога созерцая яко Творца и Промыслителя, и душу манит в ту невидимую и беспредельную область. Может быть, духу, по его богоподобию, предназначено было и все вещи созерцать в Боге, и он созерцал бы, если б не падение. Но всячески и теперь тому, кто хочет созерцать все сущее идеально, следует исходить от Бога или от того символа, который Богом написан в духе. Мыслители, которые не так делают, уже по тому самому не суть философы. Не веря идеям, построеваемым душою на основании внушений духа, они несправедливо поступают, когда не верят тому, что составляет содержание духа, ибо то есть человеческое произведение, а это — Божеское.

В деятельной части от действия духа является желание и производство бескорыстных дел или добродетелей или даже и выше — стремление стать добродетельною. Собственно, дело души в этой её части (воле) есть устроение временного быта человека, да благо будет ему. Исполняя это назначение, она все делает по тому убеждению, что делаемое или приятно, или полезно, или нужно для устрояемого ею быта. Между тем она этим не довольствуется, но выходит из этого круга и совершает дела и начинания совсем не потому, что они нужны, полезны и приятны, но потому, что они хороши, добры и справедливы, стремясь к ним со всею ревностию, несмотря на то что они ничего не дают для временного быта и даже неблагоприятны ему и ведены бывают на счет его. У иного такие стремления проявляются с такою силою, что он жертвует для них всем своим бытом, чтоб жить отрешенно от всего. Проявления такого рода стремлений повсюдны, даже и вне христианства. Откуда они? Из духа. В совести начертана норма святой, доброй и праведной жизни. Получив ведение о ней чрез сочетание с духом, душа увлекается её незримою красотою и величием и решается ввесть её в круг своих дел и своей жизни, преобразуя и её по её требованиям. И все сочувствуют такого рода стремлениям, хотя не все всецело предаются им; но ни одного нет человека, который бы по временам не посвящал своих трудов и своего достояния на дела в таком духе.

В чувствующей части от действия духа является в душе стремление и любовь к красоте, или, как обычно говорят, к изящному. Собственное дело сей части в душе — воспринимать чувством благоприятные или неблагоприятные свои состояния и воздействия совне по мерке удовлетворения или неудовлетворения душевно-телесных потребностей. Но видим в кругу чувств вместе с этими корыстными — назовем так — чувствами ряд чувств бескорыстных, возникающих совсем помимо удовлетворения или неудовлетворения потребностей, — чувств от услаждения красотою. Глаз не хочется оторвать от цветка и слуха отвратить от пения потому только, что то и другое прекрасно. Всякий упорядочивает и украшает свое жилище так или так, потому что так красивее. Идем в прогулку и избираем место для того по тому одному, что оно прекрасно. Выше всего этого — наслаждение, доставляемое картинами живописи, произведениями ваяния, музыкою и пением, а и этого всего выше — наслаждение творениями поэтическими. Изящные произведения искусства услаждают не одною красотою внешней формы, но особенно красотою внутреннего содержания, красотою умно-созерцаемою, идеальною. Откуда такие явления в душе? Это гостьи из другой области, из области духа. Дух, Бога ведающий, естественно постигает красоту Божию и ею единою ищет наслаждаться. Хотя не может он определённо указать, что она есть, но, сокровенно нося в себе предначертание её, определенно указывает, что она не есть, выражая сие показание тем, что не довольствуется ничем тварным. Красоту Божию созерцать, вкушать и ею наслаждаться есть потребность духа, есть его жизнь и жизнь райская. Получив ведение о ней чрез сочетание с духом, и душа увлекается вслед её и, постигая её своим душевным образом, то в радости бросается на то, что в её круге представляется ей отражением её (дилетанты), то сама придумывает и производит вещи, в которых чает отразить её, как она ей представилась (художники и артисты). Вот откуда эти гостьи — сладостные, отрешенные от всего чувственного чувства, возвышающие душу до духа и одуховляющие её! Замечу, что из искусственных произведений я отношу к сему классу только те, которых содержанием служит божественная красота незримых божественных вещей, а не те, которые хоть и красивы, но представляют тот же обычный душевно-телесный быт или те же наземные вещи, которые составляют всегдашнюю обстановку того быта. Не красивости только ищет душа, духом водимая, но выражения в прекрасных формах невидимого прекрасного мира, куда манит её своим воздействием дух.

Так вот что дал душе дух, сочетан будучи с нею, и вот как душа является одуховленною! Не думаю, чтоб что-либо из этого затруднило Вас, прошу, однако ж, не мимоходом пробежать писанное, а пообсудить хорошенько и к себе приложить. Одуховлена ли Ваша душа? Ведь и Вы поете и музыкантствуете! Когда-нибудь мы с Вами прокритикуем эту Вашу сторону по указанному требованию, что должны представлять изящные искусства.

Выводы из сказанного о трех сторонах человеческой жизни. Возможность перехода из одного состояния в другое и преобладания той или другой стороны жизни. Преобладание душевности и плотяности как греховное состояние. Господство духовной жизни как норма истинной жизни человека

Давайте теперь с Вами сведем счеты или сделаем выводы из всего наговоренного. Видите, сколько у нас сторон или, лучше, степеней жизни! Есть сторона и степень жизни духовная, есть духовно-душевная, есть собственно душевная, есть душевно-телесная (кажется, я не оттенил её как следует — сюда принадлежат наблюдения с воображением и памятию, желания из потребностей тела и чувства телесных состояний и впечатлений), есть телесная. Пять ярусов, но лицо человека одно, и это одно лицо живет то тою, то другою, то третьею жизнию и, судя по тому, какою жизнию живет, получает особый характер, отражающийся и в его воззрениях, и в его правилах, и в его чувствах, то есть оно бывает или духовным — с духовными воззрениями, правилами и чувствами, или душевным — с душевными понятиями, правилами и чувствами, или плотским — с плотскими мыслями, делами и чувствами. (Серединных состояний — душевно-духовного и душевно-телесного — не беру в счет, чтоб не дробиться слишком.) Не то сие означает, чтоб, когда человек бывает духовен, душевность и телесность не имели уже в нем места, — но то, что тогда духовность у него бывает господствующею, подчиняя себе и проникая собою душевность и телесность; равно не то, чтоб, когда человек бывает душевен, его духовность и телесность не существовали более, — но то, что тогда душевность бывает господствующею, всем заправляет и всему дает свой тон и самую духовность облекает покровом душевности; также не то, чтоб, когда человек бывает плотян, его духовность и душевность исчезли, — но то, что тогда все у него оплотеняется и духовность и душевность плотяны бывают, подчинены плоти и ею попраны и в рабстве у нее содержимы.

Так как на какой бы степени ни находился человек, другие стороны его жизни остаются присущими в нем, то ни на одной степени он не бывает закабален так, чтобы уж и высвободиться не мог из сей кабалы, но всегда имеет возможность переходить с одной степени на другую, ослабив одну сторону своей жизни и усилив другую. Так и духовный человек может ниспасть в душевность и телесность и плотяный — подняться до духовности, когда тот возлюбит душевное и плотское, а этот взыщет духовного. Человек всегда свободен. Свобода дана ему вместе с самосознанием и вместе с ним составляет существо духа и норму человечности. Погасите самосознание и свободу — вы погасите дух, и человек стал не человек.

Но утверждая, что человек имеет свободу двигаться вверх и вниз по степеням жизни своей, я не утверждаю вместе с сим, что ему одинаково легко и удобно двигаться, сверху ли вниз идет он или снизу вверх, или что эти движения могут совершаться в нем так же быстро и часто, как переходы из одной комнаты в другую, бывающие по нескольку раз в день. Я хотел этим только сказать, что человек, себя сознающий и свободный, есть виновник своего состояния внутреннего и что если он, попав в такое состояние, которое одобрить нельзя, остается в нем, то сам виноват в том и ответен пред Богом и людьми.

Всякая из показанных степеней или проявлений нашей жизни натуральна в нас и, следовательно, не может быть неодобряема сама по себе. Не натурально и, следовательно, само по себе не одобрительно то состояние, в котором мысли блуждают, парят и бурлят, желания непостоянствуют, возбуждаемы будучи страстями — не натуральными нам, а пришлыми, — и чувства сердца волнуются и мятутся по причине сих же страстей. Я нарочно оттенял эти неестественности внутри нас, говоря о душевной жизни, чтоб остановить на них Ваше внимание. Нарочно и теперь поминаю об этом, чтоб тоже заставить Вас получше вникнуть в это дело и отнестись к нему по его достоинству. Блуждание помыслов, непостоянство желаний страстных и тревоги сердца непрестанно беспокоят нас, не давая ни одного дела сделать как должно и всегда почти сбивая нас с пути. Это болезнь хотя всеобщая и повсюдная, но не естественная, а нажитая нами произвольно. Враг знает, сколько она подручна ему, и, покушаясь искусить кого, прежде всего старается столкнуть его в этот омут — именно сначала вводит в поток помыслов, под ними потом зажигает страстные пожелания, а этими взволновывает сердце.

Кто доведен до этого, у того искушение созрело. Если не опомнится — падает и, падши, увлекается в водоворот бурливых движений помыслов, пожеланий и чувств, иногда ненадолго, иногда надолго, а нередко и навсегда. Та жизнь, частичку которой, помните, Вы испытали, вся проходит в этом водовороте и бывает, судя по кружкам, где бурливее, где потише, где поскромнее, где нараспашку — во всей своей наготе и срамоте. Но и помимо этого редко кто бывает свободен от тех бурлений внутри. Нет-нет — и прорвется. От блужданий же мыслей и представлений, не знаю, есть ли кто свободный. Так вот эту болезнь нашу извольте заметить (да Вы уж её и заметили отчасти, жалуясь на неудержимость мыслей) - и, заметив, взяться за труд врачевания. Всяко не выпускайте из мысли, что внутри Вас постоянно присуще нечто недоброе, что всегда готово сбить Вас с должного и направить на недолжное.

Что касается до душевности и телесности, то они сами по себе, как замечено уже, безгрешны, как естественные нам; но человек, сформировавшийся по душевности или, ещё хуже, по плотяности, не безгрешен. Он виновен в том, что дал в себе господство тому, что не предназначено к господству и должно занимать подчиненное положение. И выходит, что, хотя душевность естественна, быть душевным человеку — неестественно; так же и плотяность естественна, но быть плотяным человеку — неестественно. Погрешность здесь в исключительном преобладании того, что должно стоять в подчинении.

Но когда у кого господствует духовность, тогда, хоть это будет его исключительным характером и настроением, он не погрешает, во-первых, потому, что духовность есть норма человеческой жизни и что, следовательно, бывая духовным, он есть настоящий человек, между тем как душевный и плотяный человек не есть настоящий человек; а во-вторых, потому, что, как ни будь кто духовен, он не может не давать должного душевности и плотяности, только держит их не жирно и в подчинении духу. Пусть не широка у него душевность (в научных познаниях, искусствах и делах прочих) и крепко стеснена плотяность — все он настоящий, полный человек. А душевный (многознающий, искусник, делец), а тем паче плотяный — не есть настоящий человек, как бы красным не являлся он вовне. Он — безголов. Отсюда простой человек, Бога боящийся, выше многообразованного и элегантного, но не имеющего в целях своих и стремлениях угождения Богу. По сему же судите и о произведениях литературы и искусств. Произведения, в коих все плотяно, из рук вон нехороши; но и те, в коих господствует душевность, не отвечают своему назначению, хотя они выше плотяных. Таков суд — только о тех произведениях, кои чужды духовных элементов; те же, кои прямо относятся враждебно о всем духовном, то есть о Боге и вещах божественных, — прямо суть вражеские внушения и терпимы быть не должны.

Из сего Вы видите, что по естественному назначению человек должен жить в духе, духу подчинять и духом проникать все душевное, а тем паче телесное — а за ними и все свое внешнее, то есть жизнь семейную и общественную. Се — норма!

Я не прилагаю убеждения Вам жить в духе и ему все подчинять, полагая, что если Вы хорошо разобрали все сказанное, то решение жить так уже присуще в Вас. Вы уже и высказали свое решительное желание: стоять на уровне человеческой жизни, какою быть она предназначена. Видите теперь, какою быть она предназначена, и, конечно, желаете явить её тако. Да ведь Вы и жили доселе в своем семействе и в кругу родных так, как изображено, то есть по духу, хоть и науки проходили, и хозяйство знаете, и в музыке и пении мастерица. Вам предлежит не заводить в себе духовность, а поддерживать её и хранить, оберегая себя от влияний и влечений душевно-плотской жизни, в водовороты которой Вы начали попадать. Об этом-то мы с Вами и сговорились толковать. И конечно, Вы ждете поскорее решения: так как же быть-то?

Истинное счастие человека — жизнь по духу. Тончайшая оболочка души, служащая посредницей между ею и телом и средством общения душ между собою и с миром святых и ангелов. Светлое и темное состояние оболочки души

Хотел отвечать на помещенный в конце прошлого письма вопрос, но подошел день Вашего ангела, и мне пришло в голову высказать мои Вам по сему случаю благожелания.

Желаю Вам прежде всего здоровья, потому что в нем условие и стяжания всех благ, какие благом считает человек, и наслаждения ими, или вкушения их. Уж у больного и расслабленного какие возможны утехи, когда все чувства в ненормальном состоянии. Исключение надо сделать только для духовных утешений. Они не подлежат такой зависимости от состояния здоровья и могут быть присущи, несмотря на страдания телесные. Мученики во время самых мучений истинно радовались, воистину, а не языком только говорили, что радуются.

А за этим чего пожелать? Обычно желают счастия. Желаю Вам счастия и я. Но что же тут именно желается?! Ведь до сих пор никто ещё не определил, что есть счастие или кто воистину счастлив. Я так понимаю, что счастлив тот, кто чувствует себя счастливым. Так вот этого и желаю Вам, желая счастия! Желаю, чтоб Вы всегда чувствовали себя счастливою. Отчего и как? Об этом у людей столько разных понятий и вкусов, что не разберешь. Я же потихоньку Вам скажу, что пока Вы не в духе живете, не ждите счастия. Душевная и телесная жизнь, при благоприятном течении, дают что-то похожее будто на счастие, но это бывает мимолетный призрак счастия, скоро исчезающий. К тому же при них та бурливая среда, между душою и телом образующаяся и страстными помыслами, желаниями и чувствами возметаемая, всегда бывает сильна, а при ней, по причине яда страстей, возможно только опьянение, забывающее страдание, как бывает и от опиума, но не отсутствие страданий и болей сердца. Боли сердца составляют неотъемлемую принадлежность той жизни. Дух же витает за пределами всех треволнений и туда уносит живущего в нем и, давая ему вкушать свои блага, всегда пребывающие, делает его истинно и прочно счастливым.

Что же? Тем и кончить благожелания? Нет, думаю, что этого мало. Если б жизнь наша кончалась этою жизнию, то, конечно, достаточно было бы сказать: будьте здоровы и счастливы. Но как она не кончается так, а продолжается и за гробом и там только является решительною жизнию, то для полноты благожеланий не могу не пожелать Вам, чтоб Вы сподобились и там быть блаженною. Буди же Вам и там быть блаженною. Я этого от всей души и паче всего Вам желаю и молю усердно Господа, да проведет Он Вас безбедно путем настоящей жизни и после нее вселит в Царство Свое всеблаженное.

При этом, конечно, в Вашем сознании представляются очень суровые условия. Есть, конечно, условия решительные, но суровы ли они? На это скажу пока обще: и да и нет, судя по тому, как кто поставлен с детства; и, судя по сему же, предъявляю, что для Вас они не суровы. Вы уже и выполняете их. Только берегитесь и не отступайте.

Приходит мне и ещё на мысль послать Вам к Вашему празднику конфету, но не знаю, сумею ли составить её. Попробую.

Если Вы не забыли, когда-то я заводил с Вами речь о некоей тонкой-претонкой стихии, которая тоньше света. Зовут её эфир. И пусть: не в имени дело, а в признании, что она есть. Я признаю, что такая тончайшая стихия есть, все проникает и всюду проходит, служа последнею гранью вещественного бытия. Полагаю при сем, что в этой стихии витают все блаженные духи — ангелы и святые Божии, — сами будучи облечены в некую одежду из этой же стихии. Из этой же стихии и оболочка души нашей (доразумевайте при сем слове и дух, который есть душа души нашей человеческой). Сама душа — дух, невещественна, но оболочка её из этой тонкой невещественной стихии. Тело наше грубо, а та оболочка души — тончайшая есть и служит посредницею между душою и телом. Чрез нее душа действует на тело и тело на душу. Но об этом я мимоходом говорю. Удержите только в мысли, что душа имеет тончайшую оболочку и что эта оболочка такая же и у нашей души, какая у всех духов. Из этого Вам нетрудно уже вывесть заключение, что та всемирная тончайшая стихия, из которой эти оболочки и в которой витают все духи, есть посредница и для взаимного общения наших душ и духов тех.

Теперь оторвитесь от этого представления и перейдите вниманием к обычным между нами делам. Вы живете теперь в Москве, сидите в стенах своей квартиры, окружены отвсюду зданиями и, куда ни обратите очи свои, всюду встречаете препоны: многие предметы преграждают острозоркость и дальнозоркость очей Ваших. Но если б Вам подняться над Москвою на каком-нибудь шаре, Вы увидели бы беспрепятственно не только её всю, но и окрестности её. Если б Вам ещё повыше подняться, то Вы и что есть дальше кругом увидели бы. Усиль Ваше зрение и подними Вас ещё выше и выше, Вы можете увидеть Санкт-Петербург, Париж, Лондон и т. д. Все сие потому, что зрение Ваше стало острозорче и никаких ему нет помех видеть.

Переходите теперь опять к святым Божиим. Та стихия, о коей речь, всюду проходит и никакой нигде помехи не встречает себе. Луч солнца проходит сквозь стекло, а та стихия — и сквозь стекло, и сквозь стены, и сквозь землю, и сквозь все. Но как она проходит сквозь все, так и те, которые витают в ней, могут проходить сквозь все, когда нужно (как Спаситель прошел в горницу, где были апостолы дверем затворенным). Обитают они в определенном месте, но, когда им повелевается или позволяется, тотчас переносятся куда нужно по той стихии и никаких преград не только не встречают, но и не видят. Когда нужно, переносятся, а когда нет такой нужды, на своем месте пребывая, видят по всем направлениям, что где есть и что где творится. И когда очи свои обращают на землю, то есть на нас грешных, то ясно видят и нас… только не это грубое тело наше, до коего им дела нет, а видят самую душу нашу как она есть, не непосредственно, а посредством оболочки души, сродной с их оболочкою и тою стихиею, в коей они живут, — ибо состояние души верно отражается в её оболочке.

Извольте теперь вообразить: сидят двое и разговаривают, при этом душа каждого настроена своим образом. Каждый из них не видит, что на душе у другого, по причине грубой занавески тела, за которою прячется душа; а ангелы и святые, если обратят взор на них, увидят душу их, как она есть и что в ней есть, — ибо какова она и что в ней, отражается в её оболочке. Если в ней святые мысли и чувства, оболочка её светла, и при каждом святом чувстве светла особым образом. А если мысли и чувства её не совсем чисты, то и оболочка её не светла и от каждого нечистого чувства своим образом помрачена, являясь то как туман, то как мрак ночи. Если б Вы вознеслись на небо и ангельское восприяли зрение, совлекшись, конечно, и этого тела, то, взглянув на землю, Вы увидели бы вместо разнообразной массы людей некие тени светлые, полусветлые, туманные, мрачные, причем не дивно, что светло наряженные показались бы Вам мрачными, если у них душа дурна, а одетые в рубище — светлыми, если их душа чиста. И вот такими-то видят нас небожители и, судя по тому, какими видят, радуются о нас или скорбят.

Позвольте Вас спросить: какою видит Вас святая, имя которой Вы носите, и особенно ныне, когда она повнимательнее присматривается к Вам ради того, что и Вы поусерднее обращаетесь к ней? Какою видит Вас ангел-хранитель, всегда при Вас находящийся, и Сам Господь, с телом одесную Отца седящий, но и с нами обещавшийся быть во вся дни? Какою они Вас видят, таковы Вы и на деле. Упреждаю, что таким вопросом я не думаю смутить Вас и тем омрачить Ваш праздник; напротив, чаю доставить Вам духовное утешение и обрадование. Ибо не могу ожидать, чтоб с неба Вас видели мрачною или туманною. Вы ещё не успели отуманиться, потому видимы светлою. По крайней мере мое искреннее благожелание Вам в день Вашего ангела есть: да будете и пребудете всегда таковы, чтоб небожители всегда видели Вас светлою. Тогда из сей жизни прямо к ним туда и перейдете. Вот этого Вам от всей души и желаю.

Оболочка души бывает светлою или темною соответственно внутреннему настроению. Примеры. Потемненную душу видят бесы

Хочу в дополнение к предыдущей речи и ещё кое-что сказать о том же. Перескажу Вам несколько опытов того, что душа в оболочке своей точно принимает вид, соответственный её внутреннему настроению. При жизни святого Андрея, Христа ради юродивого, был в Константинополе иерей (из неженатых), постник, уединенник, молитвенник. Все его чтили, то есть почитали. Но встретился с ним святой Андрей и видит, что он одет каким-то темным туманом, а около шеи у него обвилась змея с надписью «змея сребролюбия». Вот какова была душа его! А между тем этого никто не видал. Увидели просвещенные очи духовные святого Андрея [1]. Но у небожителей они ещё просвещеннее. Таким образом, тогда, как нам думается, что никто нас не видит, каковы мы, нас видит несметное множество очей. Видите, сколько звезд на небе! Очей, на нас обращенных, ещё больше.

Да ведь и сами мы можем если не видеть, то определять, каковы мы. Это сказывает нам совесть — неподкупный судия. Ее можно на время заглушить, но она всегда успевает высвободиться из-под гнета и возвысить свой голос, даже и у не совсем совестных. А у неопорочившихся голос её всегда чист и звонок. Она есть и именуется гласом Божиим в духе человека. В ней же отражается и то, какого мнения о нас или какой имеют на нас взгляд небожители. Так вот, когда совесть говорит, что мы чисты во всем пред Богом и людьми, то это свидетельство совести светом отражается окрест души нашей — и все с неба видят нас светлыми. А если совесть укоряет, что мы нечисты, то мы видимы бываем темными. Но ближе тех видят нас всегда ангелы-хранители, кого темным, кого светлым, судя по внутреннему настроению, постоянному или случайному.

Кроме ангелов и святых, видят нас невидимо для нас и темные силы. Только они, когда душа светла, не могут смотреть на нее, боясь, подобно нетопырям, света, а воззревают на нее лишь тогда, когда она помрачаться начинает. Они всюду стаями шмыгают и, как только заметят где потемненную душу, тотчас нападают на нее огулом и начинают вертеть её туда и сюда помыслами, страстными желаниями и волнением чувств. Та область бурливая, о коей я говорил, что между душою и телом беззаконно устрояется, есть место, где бесы подседают к душе и начинают возметать её, как прах ветром. Они покушаются подкрасться и к светлым душам, но бывают отражаемы и поражаемы, как стрелою, лучами света. В Антиохии был волхв Киприан. Один юноша просил его расположить к нему своим волхвованием Иустину, прекрасную христианку, которую он хотел взять себе в жены, а она и смотреть на него не хотела. Киприан посылал к ней несколько раз состоящих у него на службе бесов, чтоб они по-своему расшевелили в ней любовь к юноше, но те подходили к её жилищу, а внутрь войти не могли и, воротясь, сказывали, что оттуда, изнутри, их отражает и опаляет свет, ибо та Иустина, как облаком каким, одета светом, и им посмотреть на нее не удалось [2].

Вот лучший пример того, какою светлою бывает душа, когда она бывает христианка, чиста в совести своей и Господу предана. При чистой совести страх Божий исполняет душу и хранит её неприкосновенною. Тогда и Господь, Который везде есть и все исполняет, посещает душу ту, и она вся становится светом и сияет, как звездочка.

Сохранившись такою чистою и светлою, душа и на тот свет переходит по исходе из тела такою же светлою. Святой Антоний беседовал однажды с учениками своими и увидел полосу света, поднимающуюся к небесам. Всмотревшись в нее и различив, что там такое, он сказал: «Это Аммон святой восходит на небо в сопровождении ангелов».

Так вот о чем возревнуйте. На видимость свою внешнюю не полагайтесь, ибо возможно, что иное видится в нас, а иное мы на деле. Но ведь, конечно, быть лучше, чем казаться. Припоминаю слова Василия Великого, который говорит: тело — наше; что, кроме тела, есть у нас, начиная с одежды, — это есть окружающее нас. А что мы? Мы — душа (с духом). Вот туда-то, отвлекшись от всего вне нас сущего и от самого тела, надо собраться, войти в себя, порассмотреть все и решить: что же ты такое, матушка, душа наша?

Это возвращает нас к тому, от чего мы немного отклонились — именно к решению: как быть, чтоб жить в духе и им одухотворять душу и тело и все свое внешнее? Но об этом до другого раза.

Как святые слышат наши молитвы. Приложение о молитве

Очень рад, что Вам понравилась моя речь о той стихии. Примите же её, покрепче напечатлейте в голове и всегда держите в мысли. Увидите, как она будет Вам во всем помощна. Сколько она разъясняет предметов и сколько доставляет утешения! Вам, вероятно, приходилось слышать вопрос, как святые слышат молитвы наши, или, может быть, и сами Вы задавали его себе. В ответ на него толкуют-толкуют, а вопрос все остается вопросом. По-моему же, при предположении той стихии выходит: как святые могут не слышать наших молитв? Вы знаете, как действует электрический телеграф? В Петербурге, например, заводят известный аппарат — в то же мгновение то действие петербургское отражается в Москве в подобном же аппарате и в том же значении, в каком там происходит движение. Почему так бывает? Потому что и аппараты те однородны, и соединяющая их проволока к ним же подлажена. Так, что действие такого телеграфа — то наша молитва. Мы и святые — как бы два аппарата однородные; среда, в коей святые и коею окружены души наши, — это проволока. Когда истинная молитва — сердечная — подвигнется в душе, тогда она по той стихии, воздействуя на нее, как лучом света пролетает до святых и сказывает им, чего мы хотим и о чем молимся. Между нашею молитвою и услышанием нет промежутка — только надобно, чтоб молитва шла из сердца. Оно у нас и есть телеграфный для неба снаряд. Те же молитвы, кои не из сердца, а из головы только и с языка идут, не дают луча, восходящего на небо, и не бывают слышны там. Да это и не молитва, а только приемы молитвенные.

Может быть и не замечая того, Вы прописали опытное удостоверение в сказанном. Пишете, что помолились усердно — и тотчас успокоились, получив внутри уверение, что будете изъяты из того, что Вас томило; а потом и самым делом то устроилось. Вот и выходит, что верно мое сравнение молитвы сердечной с телеграфом, невидимо к небу проведенным по той стихии. Из Вашего сердца пошел удар или луч к небу, по той же линии или таким же лучом с неба пришло к Вашему сердцу в ответ то, что Вам нужно было. Так и всегда бывает со всеми из сердца исходящими молитвами. Исполнение и такой молитвы не всегда тотчас последует, а услышание её совершается тотчас.

Не нарадуюсь, что так было с Вами. Даруй, Господи, чтоб так бывало с Вами и почаще. Припомните, как Вы тут молились, и всегда старайтесь так молиться, чтоб молитва шла из сердца, а не языком только произносилась и умом мыслилась.

Если так устроитесь, так вот Вам будет деловое решение вопроса, как быть, чтоб жить в духе. Ибо такая молитва есть жизнь духа. Тут дух в Боге пребывает и с Ним единится, и в этом вся сила жизни его. Ведайте же, что только тогда и значит, что дух живет, когда он молится так, как Вы помолились. Когда же нет такой молитвы, это значит, что он замер, если не совсем заглушен.

Не буду скрывать от Вас, что хоть помолились Вы так, но, чтобы всегда так молиться, едва ли сможете. Такую молитву Бог дает или ангел-хранитель возбуждает. И она приходит и отходит. Из этого не следует, однако ж, что нам позволительно оставлять труд молитвенный. Приходит она, когда кто трудится в молитве, а кто не трудится, к тому не придет. И видим, что святые отцы много трудились в молитве и трудами сими возгревали в себе дух молитвенный. Как доходили они до этого, изображение того оставили они нам в своих писаниях. Все ими на сей предмет сказанное составляет науку о молитве, которая есть наука из наук. Придет срок, мы с Вами пройдем эту науку, а теперь я коснулся того только мимоходом: к слову пришлось. И ещё приложу: важнее молитвы ничего нет. Следовательно, и трудиться над нею должно и усерднее, и больше всего. Даруй Вам, Господи, усердие к такому труду.

Ваши смиренные о себе мысли и чувства суть ангельские чувства. Как совершенны и как светлы ангелы! А они все смиренны, смиреннее всех людей. Смиренная душа всегда светла. Омрачение души начинается, когда она станет много о себе думать, ибо это дело темных сил. Даруй Вам, Господи, не потерять никогда таких чувств, чтоб всегда быть во свете.

Вот и опять мы отбились от своего вопроса. Уж потерпите и ещё.