Глава 6. Передача текста Ветхого Завета в процессе его формирования

К великому сожалению, прекрасная традиция подсчета букв, задействованная при копировании еврейской Библии, не существовала при переписывании Ветхого Завета в процессе его формирования. Само по себе это еще не значит, что подобные методы вообще не использовались в ветхозаветный период, просто в самом Ветхом Завете нет явных указаний на способ хранения и передачи предания из поколения в поколение. Как уже отмечалось выше, у иудеев было не меньше причин сберегать ветхозаветные писания, чем у язычников, тщательно хранивших свои священные документы. Ко времени дарования Закона на Синае традиция скрупулезного переписывания священных текстов в большинстве языческих народов, окружавших Израиль, уже сложилась. Учитывая особенности религиозного опыта израильтян и причины, побуждавшие их бережно хранить Божьи откровения, предположение о том, что иудеи могли пренебречь наследием своих пророков, было бы в высшей степени безосновательным. В этом отношении весьма уместны слова В. Т. Мартина (W. Т. Martin):

Было бы довольно странно, если во всем Израиле не нашлось бы ни одного человека, который, из любви к литературе, не посвятил бы себя сбережению письменных преданий израильского народа. Невозможно себе представить, что из всех книжников Востока только иудейские отнеслись к передаче священных текстов с пренебрежением. Язычество породило покровителя образования и письменности Ашшурбанипала, посвятившего себя «драгоценным табличкам», как он их называл, и Шабаку, который с необычайным рвением и усердием увековечивал предания своих отцов, придавая им достойный и устойчивый вид. И только о высоконравственных иудеях кто–то заявляет, что они, якобы, позволили своим недобросовестным книжникам исказить, извратить и изуродовать священные писания. [129]

Убедительнейшим доводом в пользу тщательного хранения ветхозаветных писаний является сама их природа.[130]

И все же в самом Ветхом Завете о хранении преданий почти ничего не говорится. На мой взгляд, это объясняется тем, что переписывание и хранение священных книг было чем–то естественным и само собой разумеющимся. Не боясь излишних повторений, скажу, что наши знания о деятельности книжников в древнем мире вполне подтверждают это предположение. Литература редко обращает внимание на то, что в обществе воспринимается как естественная часть жизни. Это не значит, однако, что по этой теме сведений нет вообще. При внимательном изучении в Ветхом Завете обнаруживается достаточное количество указаний на то внимание, которое уделялось в Израиле передаче священных текстов.

Прежде всего, необходимость точной передачи текстов подразумевается юридическим материалом Пятикнижия. Ясно, что данные Богом заповеди и откровения должны были соблюдаться не только поколением, стоящим у подножия Синая, но и их потомками. Из этого следует, что закон Моисеев подлежал тщательнейшему хранению и передаче. Какой бы ни была функция юридических кодексов, они, как минимум, свидетельствуют о необходимости сбережения и передачи законов, а также объясняют для последующих поколений причины, лежащие в основе того или иного закона. «Пресный хлеб должно есть семь дней, и не должно находиться у тебя квасного хлеба, и не должно находиться у тебя квасного во всех пределах твоих. И объяви в день тот сыну твоему, говоря: это ради того, что Господь сделал со мною, когда я вышел из Египта».[131]Совершенно очевидно, что юридические кодексы были сводами законов, которые должны были соблюдаться не только тем поколением, которому они были даны, но и их потомками.[132]Ветхий Завет полон призывов к послушанию, следовательно, Израиль знал о ключевой роли закона и понимал, что его благосостояние и процветание зависят от верности заповедям. Никто не станет спорить с тем, что Израилю было обещано пребывание в земле обетованной лишь до тех пор, пока они будут верны заповедям Моисея. В основании пророческих откровений лежало осознание того, что несоблюдение закона Божьего неизбежно вело к изгнанию из их земли. Могли бы быть у израильтян более веские причины для тщательного хранения Слова Божьего? Ведь без Божественного позволения никаких изменений в своде законов не допускалось. «Не прибавляйте к тому, что я заповедую вам, и не убавляйте от того; соблюдайте заповеди Господа, Бога вашего, которые я вам заповедую».[133]Неизменность Моисеевых законов проистекает из самой природы завета Бога с человеком и подтверждается тем, что законы были начертаны на каменных скрижалях, — символе неизменности и незыблемости, — а также предписаниями о неукоснительном соблюдении законов Божьих, провозглашенных перед всем народом у вод Иордана. «Когда перейдете Иордан, поставьте камни те, как я повелеваю вам сегодня, на горе Гевал… и напиши на камнях все слова закона сего очень явственно».[134]Заповедь: «Слушай гласа Господа Бога твоего и исполняй заповеди Его и постановления Его, которые заповедую тебе сегодня» повторяется во Второзаконии почти тридцать раз.[135]Из этого ясно следует, что Израилю надлежало твердо держаться всех Божественных постановлений с самого начала своей истории. Если же обстоятельства требовали изменить тот или иной закон, это можно было сделать лишь с позволения Господа (ср. 2 Пар. 30, 15).

Не следует также забывать, что значение, придававшееся верной передаче Божьих слов, напрямую связано с осознанием того факта, что от неукоснительного следования пророческим откровениям зависит дальнейшая судьба Израиля. Как свидетельствует история, исполнение закона Божьего было для Израиля вопросом жизни и смерти. Пророки отрезвляли народ, ревностно призывая их хранить преданное им слово Господа.

Кроме того, в Пятикнижии ответственность за хранение священных книг возлагается на особую группу людей. В Исх. 25, 21 Господь обращается к Моисею со словами о перенесении закона Божьего в скинию собрания: «…в ковчег же положи откровение, которое Я дам тебе» (как уже отмечалось выше, термин «откровение»; по–еврейски edot, означает письменный закон).[136]Моисей так и сделал. «И обратился я, и сошел с горы, и положил скрижали в ковчег, который я сделал, чтоб они там были, как повелел мне Господь» (Втор. 10, 5; ср. Исх. 40, 20). Мы уже говорили о том, что хранение всеми почитаемых откровений в святилище было обычной для народов древнего мира практикой.[137](Не исключено, что и genizah, используемая в синагогах для хранения пришедших в негодность еврейских свитков, происходит от этого слова.) Судя по Исх. 16, 33–34, израильтяне свято хранили этот обычай. Перед Господом — в скинии собрания — надлежало поставить сосуд с манной в свидетельство грядущим родам.

Там же размещался и расцветший жезл Аарона.[138]Более того, сам ковчег, помещавшийся в скинии собрания, был сделан специально с той целью, чтобы в нем хранились священные Писания: «И Я напишу на скрижалях те слова, которые были на прежних скрижалях, которые ты разбил; и положи их в ковчег» (Втор. 10, 2).

На всем протяжении израильской истории всякая святыня хранилась в скинии собрания, а затем в сменившем ее храме. После избрания Саула царем Самуил в присутствии народа объясняет «права царства», записывает их на свитке и кладет его «перед Господом» (1 Цар. 10, 25). По завершении строительства Соломонова храма священники помещают древний ковчег завета во внутреннее святилище. Две каменные скрижали, полученные Моисеем на Хориве, все еще находятся в ковчеге. После губительнейшего вероотступничества Манассии и его сына Амона, который «ходил тою же точно дорогою, которою ходил отец его», закон был снова найден и восстановлен в Израиле царем Иосией — после полувека безбожия и беззакония. Хотя не все исследователи согласны с тем, что найден был весь закон, а только вариант Второзакония, библейские свидетельства указывают на то, что священные Писания хранились именно в храме.[139]И, наконец, согласно иудейским писателям, список закона хранился в храме вплоть до первого века. Об этом уже упоминалось в связи с записями Иосифа Флавия — иудея, пользовавшегося особым благорасположением римских военачальников.[140] Иосиф Флавий присутствовал при захвате римлянами Иерусалима и был свидетелем разрушения храма. Он писал, что список иудейского закона был увезен из храма и помещен во дворце Веспасиана.

Что же из этого следует? Принятый в древнем мире обычай хранить священные писания и артефакты в святилище сам по себе свидетельствует о том, что служителями и хранителями закона и прочих канонических книг были священники и левиты, отвечающие за скинию собрания и храм с его внутренним убранством.

Возложение закона в скинию собрания, а затем в храм, вполне соответствует иудейскому отношению к священникам и левитам как к учителям закона. Весь Ветхий Завет свидетельствует об этом. «Научать сынов Израилевых всем уставам, которые изрек им Господь», согласно Пятикнижию, были поставлены священники и левиты (Лев. 10, 11). Во Втор. 17, 8–12 мы читаем, что на священников и левитов была возложена обязанность учить народ справедливому суду, а во Втор 24, 8 — наставлять народ в отношении богоугодного поклонения. Каждые семь лет, на празднике кущей, священникам надлежало читать закон Моисеев перед всем народом, собравшемся на поклонение, что лишний раз доказывает его каноничность (Втор. 31, 9–13). Еще одним напоминанием о роли священства были так называемые благословения колен израильских, когда Моисей провозгласил о левитах, что они «учат законам Твоим Иакова и заповедям Твоим Израиля, возлагают курение пред лице Твое и всесожжения на жертвенник Твой» (Втор. 33, 10).

Повествования, записанные в Ветхом Завете, не менее показательны. Пророк и священник Самуил осознавал, что частично в его обязанности входит наставление народа: «Буду наставлять вас на путь добрый и прямой» (1 Цар. 12, 23). После того как царь ассирийский переселил народ израильский из Вавилона, Куты, Аввы, Емафа и Сепарваима в города самарийские, он послал туда и освобожденного израильского священника, чтобы тот «пошел и жил там, и научал их закону Бога той земли». Чужеземный царь понимал, что обучением народа законам занимаются именно священники. В 2 Пар. 15, 3 пророк Азария, сын Одедов, говорит, что Израиль долгое время был «без священника учащего», а в 2 Пар. 17, 7–9 говорится о том, что Иосафат послал священников и левитов во все города иудейские, чтобы они наставляли народ по книге закона Господня. Во дни Иосии левитов описывали как «наставников всех израильтян» (2 Пар. 35,3). Все это вполне сочетается с обязанностями, возложенными на левитов и священников в Пятикнижии на том основании, что именно они и были хранителями канона.

Об этом же говорится и у пророков. Иеремия называет священников «учителями закона» (Иер. 2, 8). Недоброжелатели пророка решили избавиться от него, уверенные в том, что это не будет большой потерей для Израиля, ведь «не исчез же закон у священника» (Иер. 18, 18). В Иез. 7, 26 утверждается противоположное: «И не станет учения (Торы) у священника и совета у старцев», когда придет бедствие и народ Божий будет уведен в плен. Однако если храм будет восстановлен, то, по пророчеству Иезекииля, священники и левиты снова будут «учить народ Мой отличать священное от несвященного и объяснять им, что нечисто и что чисто», то есть учить их соблюдению закона (Иез. 44, 23 и далее). Михей (3, 11) сетует, что «пророки… предвещают за деньги», подразумевая под этим, что священники злоупотребляют законом, служа собственной корысти. В Соф. 3,4 сказано, что священники «оскверняют святыню, попирают закон». Пророк Аггей (2, 11) пишет: «Спроси священников о законе», а значит, они должны были его знать. У Малахии 2, 5–7 идеальный священник описывается так: «Закон истины был в устах его… уста священника должны хранить ведение, и закона ищут от уст его».

После вавилонского пленения понимание роли священников и левитов не изменилось. Ездра именуется «священником, учителем закона Бога небесного» (Езд. 7, 12.21). Одним из последних ветхозаветных описаний занятий левитов является чтение священниками закона в присутствии всего народа: «И читали из книги, из закона Божия, внятно, и присоединяли толкование, и народ понимал прочитанное» (Неем. 8, 7–8). Из всего этого ясно и однозначно следует, что в Ветхом Завете на левитов и священников возлагалась обязанность быть хранителями закона Божьего и учить ему народ израильский.[141]

Удивительно, что израильское священство, ковчег завета и воздвигнутый впоследствии храм существовали на протяжении всей истории Божьего народа, практически без перерывов. Единственным достаточно долгим промежутком времени, когда Израиль был лишен вышеперечисленных благословений, было время семидесятилетнего вавилонского плена. Что произошло со свитками Библии в это время, остается только гадать, однако небезынтересен тот факт, что Иеремия непосредственно перед вторжением вавилонян поместил документы, подтверждающие покупку им поля, в глиняный сосуд, специального для того, чтобы они не пропали во время будущего бедствия (Иер. 32). Не исключено, что верные иерусалимские священники сделали то же самое. Хотя мы и не знаем, как конкретно хранились священные свитки в период до восстановления храма, иудейская история изобилует свидетельствами о доблести и отваге, проявленных израильтянами при защите священных записей от уничтожения. Впрочем, сохранение библейских свитков могло и не представлять собой особой проблемы. В конце концов, вавилоняне едва ли интересовались священными книгами израильтян: боги побежденных народов считались немощными и недостойными почитания. Посему эти свитки вряд ли были кому–то нужны. История учит нас, что расхитителей храмов больше всего интересовали материальные ценности (4 Цар. 14, 14; 4 Цар. 25, 15 «…и взял все золото и серебро»).

На мой взгляд, наибольшую угрозу для свитков и их должного хранения представляли священники, не чтившие закон. В истории Израиля, как известно, было несколько периодов, когда священники относились к закону с презрением. Впрочем, даже в периоды отступничества среди служителей Божьих могли оставаться те, кто свято чтил древние традиции и всецело посвящал себя переписыванию и хранению Слова Божьего. Среди пророков всегда оставались верные Богу, а некоторые из величайших пророков Господа были священниками. Возможно, Малахия имел в виду именно их, когда описывал в Мал. 2, 5–7 идеального священника.

Отрывок из Втор. 17, 18–20 требует некоторых пояснений в качестве дополнения к вышесказанному. Данное здесь повеление заключалось в том, что царь, вступающий на престол, должен был получать от священников список закона. Царю затем надлежало неукоснительно следовать всем словам и постановлениям этого закона, «не уклоняясь ни направо, ни налево». Почти сразу же повеление это было реализовано в лице Иисуса Навина, который, как и Моисей, не был помазан на царство и не собирался утверждать собственную династию. «Только будь тверд и очень мужествен, и тщательно храни и исполняй весь закон, который завещал тебе Моисей, раб Мой; не уклоняйся от него ни направо ни налево» (Нав. 1,7). Эти слова вторят Втор. 17,20. В свое время Иисус Навин сам сделал список закона Моисеева на жертвеннике, сложенном из цельных камней в присутствии всего Израиля.[142]Наиболее ярким примером воплощения этого принципа является отрывок из 4 Цар. 11,12 (ср. 2 Пар. 23, 11), где повествуется о том, как священник Иодай короновал молодого царя Иоаса. Будучи священником и исполняя возложенные на него обязанности, Иодай преподнес Иоасу «список завета», ведь роль священника заключалась в том, чтобы хранить закон и вручить его царю во время коронации.[143]По всей видимости, преподнесение свитка с законом было официальной частью коронационной церемонии. Свиток же считался видимым символом канонического авторитета: закон Божий, хранимый и переписываемый священниками, был превыше царей, и те должны был ему во всем подчиняться. И, наконец, упомянем высказывание одного из царей, согласно которому он сам взял на себя ответственность за переписывание свитков Ветхого Завета. Речь идет о Притч. 25, 1, где о мужах Езекии сказано, что они собрали притчи Соломоновы. Хотя в этом отрывке и не говорится о законе как таковом, из этих слов следует, что благочестивый царь проявлял интерес к сохранению книг ветхозаветного канона. На основании вышесказанного можно заключить, что хранение закона не являлось прямой обязанностью царей, однако некоторые из них, особо преданные Яхве, все же брали на себя эту ответственность.

Ветхий Завет, впрочем, не сводится к закону. В нем есть еще история, пророчества, книги мудрости и поэзия. Если только в ветхозаветном употреблении термин «закон» не подразумевал свитки, не входящие в Тору, в отличие от Нового Завета, где этот термин употребляется в широком смысле, то во всем Ветхом Завете нет ни единого однозначного утверждения о том, что в скинии собрания и в первом храме хранились прочие канонические писания, хотя некоторые косвенные намеки на особенности передачи других материалов Пятикнижия все же имеются.

Во–первых, логично предположить, что закон Моисеев служил образцом для прочих материалов, имевших канонический авторитет, и все авторитетные писания должны были следовать этому образцу. Каменные скрижали с Десятью Заповедями были возложены в ковчег завета, а книга закона (Второзаконие) — одесную ковчега завета, то есть в святилище скинии (Втор. 31, 26). Моисей сказал: «И она будет там свидетельством против тебя». Так, возложение закона Моисеева в ковчег стало как бы образцом должного обращения со всеми прочими писаниями, претендовавшими на каноничность. По этому примеру все другие материалы также стали храниться в святилище Божьем (Пс. 102, 7).

Не исключено, что в Нав. 24, 26 рассказывается как раз о том, каким образом в святилище были возложены писания, не принадлежавшие перу Моисея.[144]Заключив с Израилем завет в Сихеме (Нав. 24), Иисус Навин записал все постановления и уставы Божьи в книгу закона. «И вписал Иисус слова сии в книгу закона Божия, и взял большой камень и положил его там под дубом… подле святилища Господня». Антецедентом фразы «подле святилища Господня» является камень.[145]Вполне вероятно, что камень этот был помещен именно в святилище и стал свидетельством о книге закона Божьего. В древнем мире подобное действие было бы понятно всем.[146]

Это подтверждается также примерами из Книги Судей. Книга Судей состоит из нескольких повествований, соединенных друг с другом одной общей темой, которую можно выразить следующими фразами: «В те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, что ему казалось справедливым».[147]В этих повествованиях рассказывается о судьях, которые в течение трехсот лет после завоевания земли Ханаанской избавляли свой народ от притеснителей. Каким же образом сохранились сведения об этих событиях?

Когда израильтяне заселились в пределах земли обетованной, святилище Господне еще не имело постоянного местонахождения. Первый ковчег завета и скиния откровения представляли собой переносной храм, который перемещался вместе с Израилем все время его странствований по пустыне. Как вы помните, в Пятикнижии даются четкие указания о том, кто может переносить святилище и каким образом это должно делаться. Во Втор. 17, 10 Господь говорит, что изберет особое место для святилища, однако до периода, описываемого в Книгах Царств, постоянного места так и не появилось. В пустыне Господь сам указывал на место, где должен был остановиться ковчег, с помощью видимого облака. «И когда облако поднималось от скинии, тогда сыны Израилевы отправлялись в путь, и на месте, где останавливалось облако, там останавливались станом сыны Израилевы» (Чис. 9, 17).

Сопутствовал ли облачный столп Израилю во время завоевания Ханаана, неясно. Дословный перевод 1 Цар. 3,21 гласит: «И продолжал Господь являться в Силоме после того, как открыл Себя Самуилу в Силоме…». Не исключено, что под словом «являться» подразумевается именно облачный столп. В дни Соломона, например, облако снова явилось во время освящения храма. Как бы то ни было, мы не можем однозначно утверждать, что облачный столп не исчез вместе с манной после того, как сыны Израилевы перешли через Иордан в пределы земли обетованной, где им надлежало ходить не видением, но верой. В Книге Судей мы видим, что скиния и ковчег завета переносились в разные места.[148]Есть также ряд указаний на то, что скиния и ковчег появлялись в Вефиле, Силоме, Массифе, Сихеме и в других местах.[149]Гораздо логичнее заключить, что скиния откровения переносилась с места на место, и что израильтяне, жившие неподалеку, собирались вокруг нее для поклонения, чем полагать, что все вышеупомянутые места представляют собой «филиалы» основного святилища, как считают некоторые. Ведь Господь избрал вполне конкретное место встречи со Своим народом. Мы знаем, что в период судей Самуил постоянно объезжал те селения, которые были специально предназначены для поклонения. «Из года в год он ходил и обходил Вефиль, и Галгал, и Массифу; и судил Израиля во всех сих местах» (1 Цар. 7, 16).[150]Именно здесь Израиль собирался на поклонение. Израильтяне действительно возводили жертвенники неподалеку от своих жилищ, чтобы отмечать частные, клановые праздники (Суд. 6, 24 и 1 Цар. 7, 17), но эта практика была не более чем отражением патриархальной культовой системы; такие жертвенники не являлись святилищами национального значения. Что же касается ковчега, а иногда и самой скинии откровения, то город, в который их приносили левиты, становился официальным местонахождением национального святилища, и судьи могли хранить здесь свои письменные свидетельства.

Обычно в таких местах присутствовали священники, в отличие от мест частного поклонения, как, например, в Офре (Суд. 6, 24). Кроме того, сюда приходили и судьи. Девора судила Израиль между Рамой и Вефилем, близ того места, где Израиль вопрошал Господа (Суд. 4, 5; 20,18). События Суд. 21 и ежегодный праздник Господень происходили в Силоме, где находился дом Господень и где Самуил провел свое отрочество (1 Цар. 3, 21). Иеффай «произнес все слова свои пред лицем Господа в Массифе» (Суд. 11, 11; ср. 21, 1.5.8), а ангел (возможно, посланник) Господень отправился из Галгала в Бохим, чтобы обличить Израиль в непослушании, после чего Израиль возрыдал и принес жертвы (Суд. 2, 1–4). Таким образом, перенесение святилища левитами из одного места в другое дало Израилю возможность собрать разрозненные события, связанные с деяниями судей, в единое повествование, а также стало способом распространения этих свидетельств.[151]

Классическим примером того, как пророк возлагает в святилище авторитетные канонические писания, является 1 Цар. 10, 25. После того, как весь Израиль собрался в Массифе, — в одном из мест, куда регулярно приносился ковчег, — желая узнать от Господа имя нового царя, Самуил провозгласил перед всем народом «права царства». Затем Самуил записал что–то на свитке и возложил свиток «перед Господом», в месте, где находился ковчег. Это наглядная иллюстрация того, как пророк–священник, следуя примеру Моисея, помещает в святилище Господне писания, не содержащие закон.[152]

Хотя в Ветхом Завете содержится достаточно указаний на перепись священниками авторитетных свитков и их сбережение в святилище, существуют также и другие, косвенные намеки на то, какое огромное значение придавалось передаче священных текстов в древнем Израиле. Ветхий Завет ссылается на самого себя как на авторитетный первоисточник. Логично предположить, что если ветхозаветные Писания действительно передавались из поколения в поколение верными и скрупулезными переписчиками, то в записях ветхозаветных авторов должны быть об этом свидетельства. Иначе говоря, авторы Ветхого Завета должны цитировать Ветхий Завет. Обилие ветхозаветных цитат и аллюзий показывает, что его содержание было широко известно, а это лишний раз подтверждает наш тезис о том, что писания пророков, пользовавшихся всеобщим признанием, хранились с самого момента их написания.

Некоторые исследователи объясняют ветхозаветные аллюзии исключительно существованием устной традиции.[153]Стоит заметить, что устная традиция в Израиле действительно существовала; в самом начале израильской истории, когда грамотность была еще уделом избранного круга людей, устное предание выполняло функцию дидактического средства для распространения письменного Слова Божьего.[154]Но какова бы ни была польза устного предания, его существование вовсе не исключает присутствия в Израиле общедоступного письменного источника — Божьего Слова. Коль скоро в Ветхом Завете прослеживаются вполне четкие письменные соответствия между цитатами, гораздо разумнее предположить, что источником библейских аллюзий является очевидная письменная традиция, а не предполагаемая устная.[155]Подобных соответствий в Ветхом Завете великое множество, и иногда они весьма точны (см. ниже). Дополнительные сведения в цитатах действительно присутствуют, однако они очень редки и никогда не противоречат письменному источнику. Во всяком случае, чтобы доказать существование устной традиции, этих добавлений недостаточно. И, конечно, хранить истинное Слово Божье в рамках письменной традиции гораздо легче, чем в рамках устной. Необходимо также отметить, что и сам Ветхий Завет называет источником богодухновенной информации именно письменную традицию.[156]

Самый надежный способ передачи почитаемых традиций из поколения в поколение — это, конечно, практика скрупулезного переписывания текстов, которой занимались книжники. Любые выводы о способе передачи богодухновенных сведений будут безосновательны, если мы не учтем свидетельств самого Ветхого Завета. Что касается тщательного анализа текста с целью выявления мест, заимствованных из устной традиции, в противоположность заимствованиям из письменной традиции, то, хотя это иногда и приводит к весьма любопытным находкам, в целом же такому анализу присущи субъективность и использование неоднозначных стандартов выявления характерных черт устной традиции.

Я признаю, что одних ветхозаветных цитат недостаточно, чтобы доказать выдвинутый нами тезис, однако столь огромное количество аллюзий на мельчайшие подробности ветхозаветного текста не могут не увеличивать вероятности того, что эти сведения были частью письменной традиции. То, что может показаться нам незначительными деталями текста, на самом деле есть дополнительный довод в пользу предположения, что письменная традиция передавалась книжниками в результате кропотливого труда, особенно когда первоначальное событие было отделено от аллюзий на него большим отрезком времени. Это вовсе не значит, что детали текста сами по себе не имеют ценности, но точное цитирование ветхозаветного текста делает наличие письменной традиции более чем вероятным. Особенно это относится к случаям, когда первоначальная цитата встречается в тексте Ветхого Завета лишь однажды. Далее мы приводим целый список ссылок на мельчайшие детали ветхозаветного текста, которые упоминаются в нем лишь однажды (и потому едва ли могут быть частью устной традиции). Эти подробности будут дополнительным доводом в пользу передачи богодухновенной информации в рамках письменной традиции.

Логично предположить, что наибольшее количество библейских аллюзий будет на Пятикнижие, поскольку Священное Писание начинается именно с него. Перечисление всех ветхозаветных аллюзий на Пятикнижие потребовало бы отдельной исследовательской работы; мы же ограничимся тем, что назовем лишь некоторые из них.[157]Хотя многие события израильской истории и события национального значения являлись частью устной традиции — такие как, например, исход и история о Давиде и Голиафе, — в Ветхом Завете существует множество подробностей, исключающих возможность того, что столь мелкие детали могли бы передаваться из уст в уста.

Ветхий Завет, в первую очередь книги исторического содержания, изобилует ссылками на Пятикнижие. В Нав. 24,32 мы видим аллюзию на покупку Иаковом у сынов Еммора участка земли за сто монет, а также аллюзию на завещание Иосифа вынести его кости из Египта. Здесь сплетены воедино два ветхозаветных отрывка: покупка земли за сто монет, упоминаемая только в Быт. 33, 19, и клятва, данная израильтянами Иосифу, запись о которой находится только в Быт. 50, 25. Об изменении имени Иакова на Израиль, Быт. 32, 28, во всем Ветхом Завете говорится лишь однажды, в 4 Цар. 17, 34.

В 1 Пар. 1, 19 мы находим единственное в Ветхом Завете упоминание о Фалеке, в дни которого, как сказано в Быт. 10, 25, «разделилась земля», а 1 Пар. 1,43 — единственное место, где дословно цитируется Быт. 36, 31: «Сии суть цари, царствовавшие в земле Едома, прежде нежели воцарился царь над сынами Израилевыми». Об осквернении Рувимом постели отца, Быт. 35, 22; 49, 4 говорится только в 1 Пар. 5, 1. Полное название города, из которого происходил Авраам, «Ур Халдейский», указывается в трех местах Ветхого Завета, Быт. 11, 28.31; 15, 7. На это название ссылается только Неем. 9, 7, единственный стих во всем Ветхом Завете, в котором упоминается изменение имени Аврама на Авраам (Быт. 17, 5).[158]

Далее следует список аллюзий на Пятикнижие в исторических книгах Ветхого Завета. В Исх. 23, 13 изложен закон, который больше в Пятикнижии нигде не указывается: «Имени других богов не упоминайте». В Нав. 23, 7 это повеление приводится почти дословно. В Нав. 24, 7 для обозначения тьмы, наведенной Господом между израильтянами и египтянами во время исхода, используется слово aphela, прежде встречающееся лишь один раз в соответствующем контексте Исхода (10, 22).[159]Первая часть стиха Исх. 14, 14: «Господь будет поборать за вас» приводится в Нав. 23, 10 почти дословно, указывая на обетование, данное Израилю в далеком прошлом. В Чис. 13, 22 упоминаются трое сыновей Енаковых, и эта деталь далеко не так важна, чтобы сохраниться в письменной традиции. Еще раз трое сыновей Енака упоминаются только в Нав. 15,14 (родословия неизраильтян вряд ли сохранялись в рамках устной традиции). Колена к востоку от Иордана в Чис. 34, 13 названы «девятью коленами и половиной колена». Это наименование встречается еще раз только в Нав. 14, 2, где ясно говорится, что это повеление Господь дал через Моисея. В Чис. 35, 2–7 читаем, что города–убежища предназначались для левитов; далее следует фраза: «поля для скота их». Снова эта фраза встречается только в Нав. 21,2, где речь идет о левитских городах–убежищах. В Нав. 1, 3–4 ясно указывается, что таково обетование, данное Господом Моисею, после чего почти дословно цитируется Втор. 11,4. Суд. 14, 9 — ссылка на Лев. 11, 27, где израильтянам запрещается даже прикасаться к трупу четвероногого животного, ходящего на лапах. Посему, когда Самсон назорей дает своим родителям мед из львиного трупа, текст гласит следующее: «Но не сказал им, что из львиного трупа взял мед сей». Из этого понятно, что автор знал о повелении Лев. 11, 27. В Чис. 20, 17 повествуется о том, как едомляне не позволили Израилю пройти через их земли, а в Суд. 11, 16–17 мы находим единственный в Ветхом Завете отрывок, ссылающийся на эти события. В Суд. 7, 3 закон, упомянутый только во Втор. 20, 8, пересказывается почти дословно и применяется так, как он предписан во Второзаконии: малодушные и боязливые могут возвратиться домой. В 1 Цар. 15,29 повеление из Чис. 23,19 приводится почти дословно, причем Самуил цитирует эти слова Саулу как авторитетное Слово Божье! 1 Цар. 15,2 — единственная аллюзия на отрывок из Втор. 25, 17–19, в котором описывается жестокость амаликитян. Во всем Пятикнижии Хорив называется «горой Божьей» только в Исх. 4,27; 18, 5; 24, 13. Эта же фраза используется только в 3 Цар. 19,8. Ванея, судя по всему, не захотел предавать Иоава смерти, когда тот схватился за рога жертвенника, по той лишь причине, что в Исх. 21,14 был дан запрет на осуществление смертной казни у жертвенника. Ванея решил сначала спросить разрешения у Соломона, чтобы быть уверенным в своей правоте. Единственным местом во всем Ветхом Завете, где упоминается одно из многочисленных избавлений Израиля, а именно избавление посредством медного змея (Чис. 21, 8), является 4 Цар. 18, 4. Закон из Втор. 23, 17 — единственная в Ветхом Завете заповедь, запрещающая мужскую проституцию в святилище, — исполненная на практике двумя царями, последователями Иосии, Асы и Иосафата (3 Цар. 15, 12; 22,46; ср. 4 Цар. 23, 7).

Поскольку мелких деталей подобного рода, которые упоминаются и повторяются лишь однажды, очень много, можно заключить, что все эти сведения были частью известной пророкам письменной традиции. Огромное количество подобных цитат, а также то, что отрывки из Ветхого Завета нередко цитируются спустя несколько веков, исключают возможность сохранения всех этих деталей посредством устного предания. Ссылки на события и высказывания, относящиеся к глубокой древности, особенно когда речь идет о незначительных подробностях древних повествований, увеличивают вероятность того, что источником этих материалов является не что иное, как письменная традиция. В дни Ездры письменным источникам стали придавать особое значение: священников, не имевших письменного подтверждения своего родства, отлучали от священства, даже если те хорошо знали свое происхождение. Устные сведения, какими бы точными они ни были, не считались достаточным свидетельством (см. Езд. 2, 62; Неем. 7, 64. Ср. Неем. 12, 23: «Сыновья Левия, главы поколений, вписаны в летописи до дней Иоханана, сына Елиашивова).

Среди других ссылок на Пятикнижие в исторических книгах необходимо упомянуть дочерей Салпаада, у которого, согласно повествованию, не было сыновей. Хотя это семейство упоминается в ряде ветхозаветных отрывков (Чис. 26, 33; 27, 3–4; 36, 2.6.10–11), тот факт, что у Салпаада были только дочери, отмечается, опять же, только один раз — в 1 Пар. 7, 15. Закон о так называемой «второй Пасхе» (разрешении празднования Пасхи месяцем позже), который упоминается только в Чис. 9, 10–11, исполняется в 2 Пар. 30, 2.15–19. Повеление жить в кущах в продолжение праздника седьмого месяца, упоминаемое только в Лев. 23, 42, было исполнено в Неем. 8, 14, ибо израильтяне нашли «написанное в законе, который Господь дал чрез Моисея». Это единственное место, где сказано, что израильтяне отмечали этот праздник. (Ос. 12, 9 — еще одна возможная ссылка на Лев. 23, 42, однако Осия не использует слово «кущи»). О желании израильтян избрать себе вождя, чтобы вернуться в Египет, о котором сказано только в Чис. 14,4, второй раз упоминается только в Неем. 9,17. В пророках ссылок на Пятикнижие заметно меньше. Стих Ис. 65, 25: «Для змея прах будет пищею» указывает на то, что пророк знал Быт. 3, 14, где Господь возвестил змею: «Будешь есть прах во все дни жизни твоей» (ср. также Мих. 7, 17: «Будут лизать прах, как змея»). Ис. 54, 9 — явная аллюзия на Быт. 9, 11, когда Бог поклялся в дни Ноя, что больше никогда не нашлет на землю потопа. События Быт. 25, 26: «Держась рукою своею за пяту Исава» и 32, 24 (и далее): «И боролся Некто с ним до появления зари» совмещаются в Ос. 12, 3. Это единственное место в Библии, где эти два события упоминаются снова. То же самое относится к событиям Быт. 28 и 29, как они описаны у пророка Осии (12, 12). «Убежал Иаков на поля Сирийские, и служил Израиль за жену, и за жену стерег овец». В Исх. 4, 22 ясно сказано, что Израиль — первенец Божий, а Иер. 31,9, очевидно, повторяет это: «Ефрем — первенец Мой». Ни один из пророков не возвещает этого столь явно. Образы Ис. 4, 5, упоминающие облачный столп днем и огненный столп ночью, несомненно, указывают на Исх. 13, 21–22 или Чис. 14, 14, а Ис. 10, 26 ссылается на деяние Моисея, в результате которого воды Чермного моря сомкнулись над египтянами. В Ис. 12, 2 мы видим почти дословное повторение Исх. 15, 2: Исайя воспевает будущую победу, сравнивая ее с победой Господа во время исхода. «Ибо Господь — сила моя, и пение мое — Господь; и Он был мне во спасение». Иер. 34, 13–14 — ссылка на закон, сформулированный в Исх. 21,2 или Втор. 15, 12. Совершенно очевидно, что Иеремия знал о шестилетнем ограничении на подневольный труд раба–еврея — эта заповедь была частью Божьего завета с Израилем, заключенным во время исхода.

О законе относительно лепешек, приносимых в мирную жертву благодарности, который изложен в Лев. 7, 13, второй раз упоминается только в Ам. 4, 5. Запрет на употребление в пищу мышей, данный в Лев. 18, 5, второй раз упоминается только в Ис. 66, 17. Выражение «соблюдайте постановления Мои и законы Мои, которые исполняя, человек будет жив» воспроизводится только в Иез. 20, 11.13.21 и Нее<